Бог одержимых

Я снял с плеча ружьё, подошёл ближе и прислушался. Нет, на засаду не похоже. Просто злые люди, не желающие, чтобы их тревожили по пустякам, установили растяжку. Моё подсознание разглядело чересчур ровную линию в хаосе паутины, я вспомнил о Пашуце, и это спасло мне жизнь.

Оставлять за спиной не обезвреженную мину я не мог, но в таких делах поспешность исключалась.

Я присел на рельс в метре от растяжки, достал из рюкзака флягу и сделал несколько глотков. Холодная вода неплохо способствует ясности мышления и точности движений. Так же не спеша, достал пропахший чесноком бутерброд с мясом и сыром. В несколько приёмов сжевал его, ещё раз глотнул из фляги и с минуту упражнялся с зубочисткой.

Теперь можно было заняться окружающим миром. На предмет его улучшения…

Первым делом лезвием ножа я выгнал из-под шпалы паука. Мохнатое создание с характерным ярко-синим ромбом на спине для приличия немного поупиралось в своей норе, потом стремительно пронеслось по гравию и скрылось в зарослях. Паук не был хищником: основу его питания составляли капельки влаги, скапливающиеся на паутине после ночных дождей. Сама паутина работала как фильтр, а капли были насыщены пыльцой и растительным маслом, смогом окутывающим каждую вершину. Ромбовику хватало. А мне он мешал, потому что при всей безобидности, укус твари был болезненным, а я не люблю, когда больно. Поэтому стреляю первым.

Внимательно глядя под ноги, я двинулся вправо от насыпи — вниз по склону. Через несколько шагов струна окончилась металлическим штырём, по самую маковку утопленным во влажный податливый грунт. Это открытие меня озадачило. Получалось, что заряд был установлен за моей спиной, на возвышенности. Глупое расточительство: минировать следует так, чтобы взрывная волна давила и плющила о естественные препятствия, а не отправляла противника в свободный полёт над пологим склоном. Разве что нить ведёт к детонатору осколочного снаряда, который, взрываясь, фарширует металлом прохожих независимо от рельефа местности.

Я перешёл на другую сторону насыпи и увидел мину-самоделку — слабенький фугас направленного действия, вполне обыкновенно утопленный рогами в грунт. Неизвестный минёр настаивал на своём способе ведения боя, и меня заинтересовала эта настойчивость. Взрывная волна, конечно, сбросит неосторожного со склона, но и только: пролетит человек метров десять вниз, полежит немного, придёт в себя, встанет-отряхнётся, да и пойдёт себе дальше…

Я вернулся к узкоколейке и присмотрелся к месту, куда меня должно было забросить. Пожалуй, нет… "пришёл в себя" я бы не скоро. И продумано всё и впрямь как-то тонко: там, метрах в десяти ниже по склону, начинались заросли свирипы. Что-то вроде земного шиповника, только с кислотно-жёлтыми цветами, сиреневыми шариками плодов и острыми ядовитыми колючками: замедление сердцебиения, угнетение ЦНС и глубокий сон пока не разбудят…

Зато после свирипы неделю можно дышать чистым ладилем без ущерба для здоровья. Похоже, кто-то собирался брать меня живым. Кому это я понадобился?

Ну, пусть не я… но зачем бандитам живой витязь? Хороший вопрос. Теперь бы ещё найти, кого спросить.

А пока я вернулся к рюкзаку, достал аптечку и вкатал себе антидот с пометкой "фитотоксины". На всякий случай. Ещё надел плащ, а двустволку и рюкзак отнёс подальше от опасного места и положил рядом с насыпью. Целее будут! Дальше положишь, вернее возьмёшь!

Почём мне знать, какие тут ещё хитрости заплетены?

Я вернулся к фугасу, убедился, что детонатором служил запал обыкновенной гранаты, и только тогда осторожно просунул зубочистку на место чеки. Почему-то вспомнилась прижимистость председателя. А через секунду понял "почему": если бы бандиты не поскупились на геофон и логику, распознающую шаги человека, я бы уже был там, в свирипе.

А ещё я бы им посоветовал дистанционку с дежурным оператором…

Я подошёл к штырю, на котором заканчивалась струна. Повернулся к склону спиной и, вспомнив о ромбовике, поднял высокий воротник. Мало ли? Одного-то я прогнал, а вдруг в гнезде ещё парочка пряталась? Закинет ударной волной за шиворот — крутись потом… Дольше откладывать не было смысла: втянув голову в плечи, надеясь на обещанные фирмой изготовителем ударогасящие свойства плаща, я перерезал нить…

Нет. Не рвануло. Обошлось.

Тогда я вернулся к мине, вывернул детонатор и перевёл дух. Свежая установка. Пролежала бы эта штука здесь неделю — чёрта с два я бы пальцами сумел открутить запал.

Не слушайте дураков, ребята. "Сапёр ошибается только раз"… Ни фига! Сапёр — он только пока живой "сапёр". А ежели ошибся, то, как ни крути, он скорее мёртвый, чем живой. Ну, а если, мёртвый, то имя ему — покойник, и никакой он на хрен не "сапёр".

Извините за суесловие. Нервничаю.

Я срезал ножом нитку с детонатора и освободил зубочистку. У меня ещё было три секунды, чтобы подальше отбросить опасную игрушку. Надо ли говорить, что я не потерял ни одной? Запал разорвался пистолетным выстрелом в метрах двадцати ниже по склону, жиденькое сиреневое облачко на миг проявилось в зарослях молодого ладиля и всё. Тишина вновь сомкнулась над миром, а я вернулся к своим вещам, закинул рюкзак на плечо, подхватил ружьё и продолжил спуск к ущелью.

Нитку со штырём можно было бы и прихватить, — на что-нибудь сгодились бы, а вот сам снаряд — только тяжести таскать…

Можете представить мою досаду, когда за поворотом серпантина я увидел ещё одну нить, протянутую под паутиной?

Я покачал головой: какие всё-таки необщительные люди! Злые и грубые.

Разве можно так поступать с гостями?

Я опустил на шпалы рюкзак и ружьё, радуясь, что минутой раньше не выбросил зубочистку, и двинулся на встречу с ещё одним ромбовиком. Это они их тут нарочно разводят? Чтоб удобнее было леску прятать?

Да. Такая же картинка. Только теперь штырь уходил в грунт слева от железки, а фугас был установлен справа. Я не сомневался, что где-то там, метрах в десяти внизу, широко раскинулись заросли свирипы — коварный дурман для зазевавшихся ротозеев.

Новый звук отвлёк меня от размышлений — где-то рядом по рельсам бежала тележка. Это удивительно и непонятно. В этом секторе жизнь проснётся не раньше, чем поспеет ладиль, через три-четыре месяца.

Нечего здесь вагону делать.

Будто насмехаясь над моим опытом и знанием местного уклада, из-за поворота, где я шёл минуту назад, выскочил вагон. И как! Со скрипом и скрежетом. С искрами над рельсами и креном на грани опрокидывания.

Это и вовсе было чудно. Специальные гидравлические тормоза обеспечивают постоянную скорость спуска, которая не больше прогулочной скорости подвыпившего пешехода. Но несущийся на меня монстр понятия не имел ни о тормозах, ни о каком-то уважении к личной собственности. В секунду изорвал в клочья рюкзак и в щепу разбил приклад ружья. Я едва успел отскочить в сторону, когда вагон, прогромыхав мимо, порвал растяжку и укатил себе дальше. Вот тогда-то и бабахнуло.

Не сказал бы, что летел долго. Зато в самый центр свирипы.

И я был счастлив от своей предусмотрительности! В полёте я даже успел поглубже завернуться в плащ. Только при таком падении от всех уколов всё равно не убережёшься. Удар, второй… Не чувствуя яда, я катился по ветвям сонного куста. А когда наконец остановился, то двигаться уже не мог. Сладкая дурь отравой разлилась по телу.

Обидно, конечно.

Но когда-то и такое должно было случиться.

3

— Тяжёлый, зараза!

— Может, спустимся за вагонкой? Вроде недалеко улетела…

— Хорош базарить! Я беру за плечи, а вы вдвоём за ноги… под коленки берите, олухи!

— Во, блин!..

"Этому придётся сохранить жизнь, — подумал я, поднимаясь, — как самому внимательному".

Они были в шоке.

Без противоядия человек, отравленный свирипой, будет в отключке, пока не умрёт. Им и в голову не могло придти, что мне хватило ума принять антидот ДО контакта с растением. Только этим можно объяснить, почему "олухи" не отобрали у меня оружие.

Они ещё могли спастись — между мной и револьверами был плащ.

Но, спустя мгновение, мои руки были у пояса, а полы плаща откинуты назад.

Лютена уже скрылась за перевалом, и восточный склон горы Рю погрузился во влажную, продуваемую холодным ледниковым ветром, тень. Где-то едва слышно попискивала нойка. Это сейчас, в красноватых сумерках, она пищит. Но спустя несколько часов, когда мир погрузится в дождливую ночь, она начнёт так стонать, что не остаётся сомнений, почему первопоселенцы так назвали это животное.

Тем временем игра в гляделки продолжалась.

Парням очень не хотелось умирать, а мне казалось неспортивным стрелять по безоружным мишеням. Даже если они бандиты.

— Вы кто такие, олухи? — спросил я.

Будто очнувшись, один из них дёрнулся за оружием.

Три выстрела. Совсем неплохо! Тот, что дёрнулся первым, успел даже нажать на курок. Вот только поднять оружие у него не получилось. Пуля вышибла пучок искр из гравия в метре от меня и умерла вместе со своим нерасторопным хозяином. Другой бандит, придерживая разбитое сердце, повалился следом за первым.

Третий, самый внимательный, который успел разглядеть, что я пришёл в себя, громко дышал. Крупные капли пота стекали по его розовому лицу, от него пахло мочой.

В руке у него застыл "макаров", но ствол пистолета смотрел в кобуру. Соотношение сил было очевидным.

— Что будем делать? — поинтересовался я.

Он разжал пальцы. Пистолет, глухо ударив по шпале, прокатился по гравию.

— Пять шагов назад.

Он часто-мелко закивал, развёл руки в стороны и отошёл.

— Медленно сними куртку и плавно повернись кругом.

Да. Парень оказался из доверчивых. По молодости, наверное. Он имел глупость как-то увязать подчинение моим приказам с возможностью остаться в живых.

Я не стал его разочаровывать:

— Кто такой?

— Старшина Глебский!

Вот тебе и раз!

— Милиционеры? — я кивнул на распростёртые тела.

— Да, — ответил Глебский и преданно заглянул мне в глаза, — не убивайте меня, дяденька!

— Почему? — спросил я. — Почему бы тебя не убить?

— Я вас к заимке нижнего отведу. Наших там семеро. А в сумерках вы без меня ловушки не обойдёте.

Семеро? А про сумерки он хорошо сказал. Здесь не то, что на равнине, — темнеет быстро. И если не поторопиться…

— Где девушка?

— Как… "где"? — удивился Глебский. — На заимке. Мы должны были вас принести, а она допросить.

У меня шевельнулось нехорошее предчувствие.

— Что значит, "допросить"?

— Так она же врач, — недобро ухмыльнулся Глебский. — Их там, в фельдшерской бурсе, не только медицине обучали. Как раз наоборот… — и он хитро блеснул глазками.

Моя кепка была на голове у Глебского, а в рюкзаке погиб бинокль. Подарок хорошего человека и отличная оптика… а ещё было жаль потерянные очки.

Вернусь — обязательно взыщу с председателя. И вещмешок и ружьё…

Я спрятал левый револьвер в кобуру и пальцем показал Глебскому на свою кепку:

— Отдай, — сказал я. — Это моё.

4

Она и в самом деле была хороша: грива роскошных льняных волос, чистое скуластое личико… и бешеная жестокость в голубых глазах.

— Ты нам скажешь свой личный номер, солдатик, — сверкнув приятной улыбкой, сказала она, — а за это мы тебя не будем мучить и нежно прикончим ладилем, идёт?

Я тупо смотрел на обрубок большого пальца правой руки. Ногтевая фаланга теперь была в полной собственности красавицы. Вместе с пальцем я лишился имплантированного в него микрочипа, в котором было удостоверение, датчик положения и витофискал. Папиллярный узор и микрочип откроют своему новому владельцу дорогу к звёздам. Но ещё нужен был шестизначный номер, подтверждающий, что пальцем владеет его хозяин, а не потрошитель с дипломом врача.

— Ты слышал, что хозяйка спросила? — один из громил легонько стукнул по культе лезвием огромного армейского ножа.

Я закричал. Не столько от боли, сколько от обиды. Меня так ловко одурачили, что следовало не кричать, а выть от безнадёги и безысходности.

Глебский и в самом деле быстро провёл меня к заимке. Вот только ждали нас там. Наверное, у бандита был передатчик. По-другому не объяснишь точность, с которой они на меня бросились. Разговорчивый старшина с воодушевлением рассказывал об опасностях, мимо которых вёл, умалчивая, что его словоохотливость была нужна лишь для точного указания места, где мы находились.

Я обвёл взглядом помещение: сотни литровых серебряных контейнеров в запаянных прозрачным пластиком коробах. "А вот и выложенная тротуарной плиткой деревенская дорога, — подумал я, — виллы с бассейнами и радушие колхозников. А ведь я на них кричал. Я их презирал. Я их ненавидел".

Я застонал. От стыда за прокисшую совесть.

— Больно ему, — злорадно сказал один из бандитов.

— Зачем вам это? — спросил я.

Она кокетливо надула губки:

— Это ты перед смертью дурачком решил прикинуться? Чтобы вывезти под твоим именем ладиль, дорогой. Никто не будет досматривать витязя… особенно если его имущество упрятано в плановой планетарной поставке.

— Зачем вам столько денег? — уточнил я. — Вы же не сможете всё это потратить, налоговая быстро отследит источник…

— Что-то мы всё-таки потратим, — рассудительно пояснила она. — А остальное нам понадобится, чтоб защититься от таких хороших мальчиков, как ты, — она рассмеялась. У неё был неприятный смех недавно отобедавшей гадюки. — Скажи номер, и мы поделимся с тобой добычей. Внутривенно, конечно. А потом развяжем, чтоб не мешать эйфории твоих последних минут… поглядим, как ты пляшешь.

Как это ни смешно, но её план был мне на руку. Тем более что я плохо переношу боль. Кажется, я уже говорил об этом… я назвал ей номер.

— Вот так, просто? — она была разочарована. — А помучиться? Я была о тебе лучшего мнения.

Я промолчал, а она сообщила кому-то мой номер по телефону, и все замерли в томительном ожидании. Через минуту телефон ожил, но чтобы там ей ни сказали, Гадина осталась недовольна:

— Не обманул… — прошипела она.

Громила, что стоял рядом, тут же распорол мне рукав свитера.

— Настоящий витязь никогда не обманывает! — сказала она, перетягивая жгутом мне руку над локтем. — Молодец. Ну-ка, кулачком поработай, миленький. Чтоб синяка не осталось.

Я несколько раз сжал и разжал кулак. Сквозь кожу немедленно проступила гирлянда вен. Всюду предатели!

— А чип мой кому подсадите? — спросил я.

— Не волнуйся, твоему пальчику обеспечена долгая жизнь, — успокоила меня Гадина, вводя иглу в вену. — Я его быстренько подключила к жизнеобеспечу, так что "особых отметок" в истории болезни не появится. Дыхание, пульс — всё в норме. И ещё…. - она нежно прикусила мочку моего уха. — Можешь умирать счастливым: я буду лично присматривать за твоим пальцем и за его новым хозяином.