Бог одержимых

— Но это только три, — заметил я. — А палаток — четыре.

— Четвёртая, в которой я живу, обозначает место эмиссионной туманности "эм сорок два". Углы и соотношения расстояний между палатками совпадают с положением пирамид плато Гизы и объектов пояса Ориона. Неслабо, правда?

— Замечательно! — на всякий случай согласился я. — Теперь можно спать?

Тут-то она и взорвалась:

— Выйди из этой чёртовой палатки! — закричала Рамзия. — Если немедленно не выйдешь, я отброшу её к чёртовой матери! Выходи!

В её голосе было столько растерянности и злости, что я не рискнул спорить. В конце концов, "если женщина просит"…

Я мигом опустил "молнию" на спальнике и проскочил наружу. Прохладно, но терпимо, если, конечно, вынужденный променад не затянется.

Она вышла за мной и приказала:

— Смотри на звёзды!

— Звёзды?

— Подними голову!

Ну, я и поднял. И посмотрел. И обалдел.

Так вот почему в ранние, почти ночные часы, я так хорошо видел призрака: по всему небу протянулось светящееся кольцо. Миллионы ярких, нет — огненных! — точек широким обручем неспешно проплывали у меня над головой. Многие мерцали, меняли цвета и оттенки. Некоторые равномерно вспыхивали, будто маяки на сложном фарватере. Они затмевали настоящие звёзды. Свет Кольца по яркости спорил с Луной, краешек которой висел над перевалом. Захватывающее зрелище!

— Не Сатурн, конечно, — сказала Рамзия. — Но и радиус Земли поменьше…

Я молчал. Я был потрясён.

— Это спутники, Коля. Это орбитальная жизнь человека. Каждая звёздочка — отдельный мир, со своей экологией, традициями, законами. На Земле народу тоже хватает, но благодаря Кольцу уже не так тесно, как было сто или двести лет назад. Мы завоюем пространство, Коля. С тобой, или без тебя. Но с тобой это будет завтра и с удобствами. А без тебя — через тысячу лет и ценой многих и многих жертв. Почему бы тебе не помочь нам? Попроси Его! Ты спасёшь тысячи… нет, миллионы жизней. Ты будешь героем! Всё человечество будет ходить у тебя в должниках.

А я всё глазел на это чудо. Когда? Как? Почему я этого не видел раньше?

— Николай! — строго окликнула Рамзия, и мне пришлось опустить голову. — Оттуда многое видно. И твои палатки тоже. Я шла не к озеру. Я шла к тебе. Но меня перехватили хламиды. Они ведь не только суры… они и тебя охраняют.

— Меня? — удивился я. — Зачем?

— Потому что ты в контакте с Источником. Это очевидно. Я не могу знать, как ты это делаешь, или почему он выбрал именно тебя. Может, это ты какой-то особенный, и твои гены и вправду имеют какое-то значение, а может, получилось случайно. Но я не отступлюсь. Я многое видела в плену, а за эти дни ты показал ещё больше. Теперь я уверена, что Источник существует! И я точно знаю, что его можно просить, а он может услышать. Попроси Его, Коля. За нас всех, попроси!

Мне показалось, что она была готова разреветься… что и говорить: все люди разные, и у каждого — своя фишка в голове.

— Но как его просить? — спросил я. — У меня же нет раковины.

— Тебе не нужна раковина, Коля. Согни ладонь чашечкой и приложи к уху — та же раковина. Он услышит тебя. Попроси. Только для всех. Он даст…

Я послушно собрал ладонь лодочкой и приложил к уху. Точно! Шумит. Как море за дюнами, поросшими высохшим камышом.

За спиной будто выросли крылья. Знак!

Не напрасно призрак хлопал себя по ушам! Ему нужна была лишь раковина возле моего уха. Или ладонь ложечкой. Сумерки ночи прорезали контуры бескрайнего болота, из которого когда-то выползли наши далёкие предки.

— Что ты видишь? — шёпотом спросила Рамзия.

Её дыхание обожгло щеку. Рамзия тесно прижалась ко мне, и я вдруг почувствовал, ощутил, что на ней только Ленкина ночнушка: с широким декольте и разрезами по бокам до самого пояса.

Теперь мы были там вдвоём. И болото до горизонта уже не казалось мрачным и враждебным. Напротив. Это была ванна с горячей глиной, которая только ждала, чтобы в неё вдохнули жизнь. Солнце ласково грело, испарения кружили голову. А ещё была Ленка, с незнакомой улыбкой и чужим, насмешливым прищуром. Запах кожи, волос… непривычный, но не чужой. Я целовал её. Я дышал ею. Я любил её уже за то, что она была моего племени, а значит, частью меня изначально. Мы все из одной колыбели. А она охотно отзывалась на ласку: прижималась и потягивалась, продлевая бесконечное движение ладони от талии к бедру…

IV

Я всегда просыпаюсь в одно и то же время.

У меня нет будильника. У меня нет часов.

Просто я точно знаю, что там, внизу, в котловине, скапливается тёплый воздух, катящийся вниз с перевала. Вода озера охлаждает нижний слой воздуха, и от этого он становится более плотным и тяжёлым. Так образуется слой инверсии. Как только температура воздуха понизится до точки росы, и водяной пар достигнет насыщения — начинается формирование тумана. Наступает особое время. Моё.

В эти минуты я должен быть там, на утёсе.

Время встречи с призраком.

Я осторожно высвобождаю руку из-под волос Рамзии, но она просыпается:

— Джамбудвипа, — говорит она. — Мы были там. Фантастика!

— Да, милая, — соглашаюсь я. — Наверное, это можно назвать и так.

Мне нужно спешить. Теперь я знаю, что мне следует делать.

— Это другое название Гондваны, — уточняет Рамзия, надевая Ленкину рубашку. — Мы были неосторожны. Для безопасного секса у меня не самые подходящие дни…

Мне некогда. Одеваюсь и выхожу из палатки.

Рамзия следует за мной.

— Попроси его, — напоминает она.

Её слова ртутью впечатываются в мягкую почву. Утренний воздух даже не пытается удержать тяжесть её голоса, роняет его в гной, мешает с песком.

— Не хочешь о звёздах, попроси панацею, — говорит Рамзия. Она ловит мою руку и держит, не отпускает, не даёт уйти. — Попроси лекарство от всех болезней. Спроси о вечной молодости или о манне небесной. Нас — тридцать миллиардов. Мы ссоримся. Мы ненавидим друг друга. Нас нужно лечить и кормить. Мы очень хотим жить…

— Хотите жить — не убивайте! — мне неловко за свою попытку объяснить очевидное. — Причём тут Он?

— Спроси его, чего он ждёт, — Рамзия задыхалась от волнения. — Почему он один? Почему пустуют другие места их приземления? Это он их охраняет? Сторожит? Для кого? Для кого он несёт своё вечное дежурство?

Мне удаётся высвободиться, и я быстро иду, — нет, бегу — утоптанной тропинкой к обрыву. Светает. Как стремительно приходит свет! Неужели опоздал? Нет. Вот он. Ждёт. Волнуется.

Сегодня его голос особенно громок. Он оглушает меня грохотом падающей воды, осыпает бисером влаги, благодарит за короткие минуты истинного общения. Я ничего не скрываю. Я чист и открыт. Я прозрачен. Я твёрдо знаю, чего хочу, и поэтому ничуть не удивляюсь, когда солнце прыгает к зениту, а на зелёной глади озера появляются перевёрнутые лодки. Рядом с лодками суетятся люди в оранжевых жилетах, и я счастлив оттого, что "жилетов" пять.

Моё облегчение неимоверно: будто сбросил с плеч целую планету.

Звонкий девичий голос несётся к тёплому небу: "Эге-гей!"

Обрывок страховочной сети свадебной белизной украшает серую громаду камня. Сеть новенькая, будто её оборвало лишь вчера. Нет, не вчера, — сегодня. Только что. Минуту назад.

"Эге-гей! — присоединяются к Василине остальные. — Кела! Круто!"

Они молоды, бодры и веселы. Перед ними вся жизнь.

Я улыбаюсь в ответ и смело шагаю вперёд.

Они отчаянно машут руками.

Что-то кричат, кто-то бросился обратно в озеро. Я лечу вниз, туда, к ним, к счастью и свету.

К своим друзьям, для которых мне удалось отыскать нужные слова…

V

— Добрый день, тётя Катя. Здравствуйте. Случилось большое несчастье. Ваш сын Коля разбился в падении с водопада. Тела его так и не нашли. Мы принесли вам его вещи…

БАЛЛАДА ОБ УБЕЖИЩЕ

В своём улье Натикрис считалась самым перспективным жнецом, но многие наставники были недовольны её склонностью к масштабу и комбинациям. Казалось бы, чего проще: "плод созрел, пора в корзину"! Но ей всегда этого казалось мало — не всё равно, сколько адаевы упадёт с одного удара по ветке. А конкуренция собственных результатов обещала сладкое безумие: когда внутренний взор пересекает себя несколько раз и замыкается на своём источнике…

Сейчас в её власти была вполне созревшая жертва, с трепетом прислушивающаяся к шелесту приближающегося механического монстра. Неподалёку, в потёмках каменного лабиринта, прятался охотник, готовый принять участие в жатве.

Пастух бездушного уродца сидел много дальше, занятый поглощением пищи и размышлениями о приятном. Сейчас он был спокоен и счастлив, но пройдёт немного времени, и его адаева станет ключевой фигурой в завязи грядущей комбинации. Именно пастух поможет Натикрис собрать неслыханный урожай. Её улей пойдёт в рост, и все, от несмышлёнышей до наставников, на долгое время забудут о дурацких ограничениях Сеятеля.

Натикрис даже потемнела от нахлынувшего возбуждения: если всё сложится, как надо, она сама сможет основать свой улей! И для этого следует всего лишь немного поработать с дикой порослью: нагнать страху здесь, ослабить внимание тут, а ещё немного совпадений, злости, отчаяния и зависти… это так просто! И рискованно. Адаевы сильны убежищем, а Сеятель — джокером. И опасность тем больше, чем больше завязь. При неблагоприятном раскладе можно лишиться не просто куска реала, но и собственной сущности. О чём, собственно, и предупреждали наставники.

Только прочь суеверия и предрассудки!

Сеятель один, посевов много. За всеми не уследишь даже при Его возможностях. И адаевы, свободной от тьмы, уже полсотни урожаев не наблюдалось. Зло — их второе имя, а первое — ненависть… не суть шарады. Самое сложное — устойчивое направление ветра. Но, судя по всему, полярная область повышенного давления опустилась надолго. Циклоны отгорожены…

Можно рискнуть.

Натикрис решилась, и подобие жизни коснулось жертвы. Цепь событий дрогнула и тронулась с места — жертва одним ударом сломала безобидной конструкции хребет. Потом вспышка, хлопок, звон металла и шорох опавшей ракушечной крошки. Охотник, желая понять, что происходит, неосторожно выдвинулся из укрытия. Вновь вспышка, вторая… жертва и охотник опускаются на щербатое основание каменного лабиринта. Замирают.

Адаева-жертва стонет и шёпотом зовёт на помощь.

Никто не придёт. Пастух далеко, а охотник уже лежит в корзине. Жертва сама выбрала себе судьбу: сперва выстрелив в неведомое, а после — в своё спасение, которое тихо скончалось во мраке боли и страха.

И ведь это только начало! — ликовала Натикрис. — Начало падающей цепи! Из настоящего в будущее. Из будущего в прошлое. И обильная жатва зафиксирует реальность. Теперь только следить, чтоб не прервалось, не ударило.

Потому что если ударит, то насмерть.

* * *

Тонкий ломтик буженины поверх бутерброда с брынзой был не просто удивительно вкусной добавкой к обычно пресному рациону — он означал начало сытой, полноценной жизни, от предвкушения которой кружилась голова и сладко ныло под сердцем.

Леонид к бутерброду чуть прикусил молодого чеснока и сделал порядочный глоток из чашки: набор Хайсон! Знай наших! Это не кочерыжки грубого помола, которые народ привык заливать кипятком. Может, Линней и сумел бы обнаружить таксономическое отношение этого гербария к чаю, но пить отраву они с Тинкой уже никогда не будут.

Что и говорить: прощай нищета! Впрочем, гневить судьбу, наверное, не стоит. Правильнее сказать: прощай бедность! Ведь нищета — это когда холодильник пуст, а как его наполнить неизвестно. А бедность — это когда знаешь, как заработать на продукты, вот только денег нет даже на холодильник…

Тревожно пропищал зуммер ноута — на экране заморгала напоминалка: пора подниматься на поверхность, время связи с заказчиком. Леонид сбросил сообщение, сделал ещё один круг: бутерброд, чеснок, чай, а потом поглубже откинулся в складном матерчатом шезлонге. Работа двигалась: "черепашки" поедали неизвестность, как черви прогрызают яблоко — картинка на экране росла, а масштаб автоматически укрупнялся. Рукава, изгибы, уровни… Клиент может и обождать. И если у Тинки её "лошадки" работают так же споро, то испытания они закончат до конца недели, а там и обещанный исполкомом акт о внедрении…

И большие, настоящие заказы!

Будет возможность снять офис, поместить объявления в газеты, поклеить рекламу… "трёхмерное сканирование крупных промышленных объектов"! "Семейство роботов-маркшейдеров, увязанных в единую киберсистему". Звучит!

Вот только словечко нужно подобрать: "черепашка" не нравится Тинке, а ему "лошадка" не по душе. Нужно что-то тёплое и ёмкое. Роботы и киберы — старо и затаскано. Роботинки? Киберяшки?..

А клиент подождёт. Да и о чём говорить? Что всё в порядке? Глупости! Это когда караул с криками "амба" и "всё пропало", тогда и звонки, и песни про "форс-мажоры", про стихию с "обстоятельствами". Но пока плановая работа — бутерброды и чай куда уместнее пустого дежурного звонка.

Леонид доел бутерброд и в сомнении покосился на кулёк с едой. Нет. За следующий кусок мяса он примется, когда "черепашки" уйдут настолько далеко, что придётся идти вслед за ними. Разумеется, часть самоходок придётся вернуть: границы исследуемой области катакомб определены заказчиком.

Но это ещё минут тридцать-сорок. А пока…

Леонид допил чай и задумался.

Первым делом — квартира.

Хватит ютиться по углам и комнатам! Они снимут свою, отдельную квартиру! Может, и двухкомнатную. А что? Спальня и кабинет! И хорошо бы с большой светлой лоджией. И машину отремонтировать. Срочно! Восьмёрка-развалюшка уже давно крыльями хлопает, даже мыть страшно, не то что ездить. Стартер, помпа… да! Квартира, машина… а цепторские тазики как-нибудь в другой раз.

Тинка-выдумщица! — тратить аванс на кастрюли… где она их хранить будет? Под кроватью? Так там всё инструментами занято. Утром едва не поссорились из-за железа. Ей, видите ли, надоело у хозяйки просить…

Один из "рукавов" растущего трёхмерного лабиринта замигал красным. Леонид протёр руки влажным платком и переложил ноут со столика к себе на колени. К его большому сожалению, аварийный сигнал перезагрузкой не убился, а тестирование только подтвердило диагностику системы: неисправность самоходки.

"Так-то, — подумал Леонид. — Не говори гоп…"

Он собрал остатки еды в кулёк, ещё раз вытер руки платком и распечатал схему коридора, в котором "подвисла" одна из "черепашек".

Немного успокаивало полное отсутствие контакта: ни звука, ни "картинки". Если "ва-аще" ничего не работает — скорее всего, чепуховая неисправность: фишка соскочила или что-то с питанием.

Это когда всё работает, но "не так"… о! Тогда и наступают кишкомотальные времена: попробуй отыскать битую микросхему или сбой в программе. Тем более что остальные стереотипные изделия продолжают исправно "фунциклировать"…

Леонид вернул ноутбук на столик и выбрался из шезлонга. Он взял из сумки фонарь, ещё раз глянул на схему маршрута и пошёл в сторону уснувшего механизма…

Луч фонаря выхватывал рубленые стены, тени плясали и корчились, было тихо, сухо, спокойно. Ему нравилось здесь работать: удивительно мирно. Все проблемы там, полусотней метров выше. А здесь ни суеты, ни давки. Никто не дышит в спину и не загораживает горизонт. Впрочем, горизонтом местность, конечно, не баловала… не заладилось у неё с горизонтом. Зато во всех других отношениях убежище что надо! Здесь нет тёщи, для которой зять — придурок: вместо того, чтобы идти работать, дни и ночи просиживает у "телевизора с кнопками". И хозяйки коммуналки здесь нет, с её вечным ворчанием о скрипе кровати, — спать ей мешает! Вот и приходится с Тинкой в посадку за город ездить — какой же секс без стонов, криков и седьмого пота?!

Леонид остановился и с нежностью погладил шершавую поверхность ракушечника: не зря судьба привела его в подземелье. Вот куда нужно бежать от проблем — в катакомбы! Здесь классно! А наверху — мрак и скрежет зубовный.

"Обидно, конечно, — подумал Леонид, — на пороге успеха радуюсь не пройденному пути, а булке с колбасой и перспективам секса без оглядки на ревнивых соседей".

Он сверился со схемой — цель рядом. Наверное, за тем поворотом. "Похоже, пришли…"

Он сделал ещё несколько шагов и понял, что не столько "пришли", сколько "приехали": посреди коридора свернулся калачиком человек, он тихонько поскуливал. Повсюду валялись обломки самоходки, какие-то манипуляторы ещё дёргались. А в шагах пяти дальше лежал покойник с большим, длинным пистолетом в правой руке.

"Это он в черепашку стрелял? — немного заторможено подумал Леонид. — А в "скрюченного" нечаянно попал? Случайный прохожий? А мне теперь что делать?"