Бог одержимых

К его большому сожалению, это пришлось сделать немедленно.

Всё-таки отвалился винт. Ибрагим понял это по тонкому вою гребного вала, который, потеряв отбор мощности, тут же раскрутился до недопустимой частоты.

За бортом было темно и холодно.

Луч прожектора на шлёме скафандра выхватил одну из горизонтальных плоскостей, почему-то стоявших под углом к корпусу. Чувствуя, как уходит опора из-под ног, Ибрагим сделал несколько шагов и схватился двумя руками за крыло.

Если бы его удалось оторвать…

Но больших усилий для этого не потребовалось. Уже через секунду крыло отделилось от корпуса, субмарина, потеряв скорость, стремительно ушла вниз, а Ибрагим, спрятавшись под плоскостью, развернулся в сторону невидимой магистрали. Он планировал. Подъёмная сила толкала вверх, а крыло над головой сопротивлялось обтекающей воде. Если угадать угол атаки крыла и направление, то он неминуемо "прилетит" к магистрали.

Это как дельтапланеризм, только навыворот.

Ибрагим засмеялся.

Он спасётся. Он будет жить. Аллах знает, а человек дремуч! И если Аллах посылает человеку змею в пустыне, то только как донэр с айраном, а вовсе не для перехода в лучший мир.

А когда он доберётся до трубы, то будет колотить по ней кулаком. Чуткие датчики уловят нештатную вибрацию. На ЦП зацветут тревожные огни. Мириам поймёт, в чём дело. Спустит к нему дыхательную смесь. Рассчитает таблицу остановок для безопасного подъёма…

Неожиданно скрутило живот. Он едва не разжал руки. От рези в кишках жёлтый луч прожектора дрожал и таял. Очень больно…

Бросило в жар. Он почувствовал, как пропитывается потом нательное бельё.

Ибрагим изменил угол наклона крыла. Теперь он спускался вниз. Давление увеличилось, живот немного успокоился. "Капуста, — понял Малик, — газы от клетчатки распирают пищевод. Подниматься нужно медленней…"

Боль отступила, а Ибрагим, зажмурившись, дёрнул головой, чтобы стряхнуть капельки пота, повисшие на ресницах. Так он пропустил мгновение, когда гирлянда оранжевых огней главного продуктопровода насосной станции вынырнула из морока.

Малик наклонил крыло, чтобы точно выйти на цель, и только тогда с ужасом понял, что его горизонтальная скорость слишком велика.

Он попытался поднять плоскость на торможение, но было поздно: удар о трубу был страшен. Жгучая боль в груди парализовала волю.

Малик закашлялся и понял, что теряет сознание. Это ему показалось обидным.

"Я же победил, — подумал Ибрагим. — Выжил. До моей женщины — сто метров! Ну, да! Баржа прямо надо мной! Всего-то дел: с правильными остановками проползти по трубе сто метров…"

Каждый выдох давался с боем. Обжатие горячей пятернёй сдавило горло. Огонь теснил грудь и лавовыми ручейками растекался по телу. Судорогой свело ногу.

"Я умираю, — понял Малик. — Вот так. Глупо…"

Он приподнял голову и выпустил из рук трубу.

А перед тем, как в глазах окончательно померкло, он увидел спускающегося с небес ангела в глубоководном скафандре.

* * *

Малик пришёл в себя на кушетке, лицом вниз.

Он чуть пошевелил головой: привкус крови, щека на клеёнке…

Тёплые руки легли ему на плечи.

— Ты слышишь меня, миленький?

Ибрагим улыбнулся: слова, несомненно, принадлежали Мириам, а визгливый тембр голоса подсказывал, что они в барокамере.

— Ноги, — прошептал Ибрагим. — Я не чувствую ног.

— Это временный паралич, милый. Ещё сутки будем проходить рекомпрессию, судно-госпиталь уже у причала. Врачи нас ждут.

— Что со мной?

— Кессонка, баротравма лёгких, кислородное отравление. А ещё потеря крови: ты глубоко порезал ладонь. Неслабый букет…

Ибрагим приоткрыл глаза и посмотрел на замотанную в бинт правую ладонь. Потом немного приподнялся на руках и глянул вниз: живот был в синюшных разводах вен.

Её мягкие руки вновь легли на плечи.

— Лежи спокойно, милый. Теперь всё будет хорошо.

— Ты видела "медузу" у меня на животе?

— Видела. А ещё у тебя воздушная опухоль под кожей шеи…

Ибрагим улёгся, закрыл глаза и расслабился.

— Сколько мы уже тут?

— Почти сутки, милый.

— Что там, на бирже?

— Как ты и предполагал: гелиевые акции до небес, а реголитовые по цене бумаги… мы теперь богаты.

— Можем стать ещё богаче, — прошептал Ибрагим. — Покупай.

— В смысле?

— Теперь продай гелиевые и всё вложи в реголитовые компании. Станции просто нужно подальше отвести друг от друга. В камере есть компьютерный терминал?

— Забыла! — после секундной паузы призналась Мария.

— Не страшно. Минутное дело. Сколько у нас тут, три атмосферы? Сбросишь давление, и с главного терминала дашь команду брокеру. Я потерплю, а рекомпрессию нагоним…

— Твоему сыну это на пользу не пойдёт, — сказала Мария. — Или деньги важнее?

— Сыну? — переспросил Ибрагим.

Она показала ему колечко. Ровный синий цвет. Сочный. Глубокий. Ясный. Как небо. Как она просила…

— Сын! — улыбнулся Ибрагим. — Аллах подарил мне сына!

— Я выполнила своё обещание, дорогой, видишь?

— Я тоже выполнил. Днём ты пожалела, что я не выкупался, помнишь?

— Конечно, милый.

— А я тебе ответил, что ещё накупаюсь…

Она разрыдалась. Но при высоком давлении в насыщенном кислородом воздухе ему показалось, что она смеётся. Он ответил ей слабым покашливанием… и застонал.

— Ты — мой рыцарь, миленький, — тихо сказала Мария. — Любимый!

— А ты — моя жена, — прошептал Малик. — Единственная.

Ему было больно. И страшно. Он почувствовал, как из глаз полились слёзы.

"Тоже мне "рыцарь", — сердито подумал Ибрагим. — Сипахи не плачут!"

Сейчас любая злость была ему на пользу, даже такая… глупая… ибо нет ущерба доблести, если слёзы делил с другом.

БОГ ОДЕРЖИМЫХ

Не было ни одной причины, по которой я мог взять его с собой, не нарушая норм и инструкций, составляющих правила поведения в космосе. Тем не менее, я не мог его не взять…

Лукич разменял шестой десяток где-то за орбитой Нептуна три года назад. Там же он получил свой последний приказ об увольнении, в связи с выходом на пенсию. Как я понял из пояснений Климова, начальника накопителя Юпитер-3, Лукич эти три года на месте не сидел: подолгу задерживаясь на каждой из станций, что имела несчастье оказаться у него на пути, он и в самом деле двигался в сторону Земли. Только очень медленно. Эту неторопливость можно было понять: там его ждали синее небо, зелёная трава, сытая обеспеченная старость и потрясающее одиночество. Не он первый…

Каждый из нас, по слухам, уходя на пенсию, уже через несколько лет прислушивался к своим воспоминаниям, как к зыбкому сну, который приснился кому-то другому.

Когда я прибыл за рудой на Юпитер-3, обитаемый космос уже тихо выл, наблюдая за борьбой Лукича с неизбежным. Подобно броуновской частице он хаотически перемещался с базы на базу, оставаясь при этом всегда за орбитой Юпитера.

Поэтому ничего удивительного, что Климов, загрузив меня двумя тысячами тонн палладиевой руды, с невероятной учтивостью попросил взять с собой в качестве пассажира уважаемого пенсионера.

Должен отметить, что "просящий" начальник космической станции — явление, мало изученное наукой. А "учтиво просящий" и вовсе какой-то артефакт. Я не смог ему отказать. На каждую мою попытку объяснить, что переход займёт полтора года, что у меня всё рассчитано под завязку, что работа над диссертацией в разгаре и времени развлекать пассажира не будет, он молча доставал очередную радиограмму с одной из космических станций, где Лукич уже побывал. К концу беседы на столе лежал ворох бумажек, и мне не было нужды читать их. Все об одном и том же: "заберите его отсюда"!

Восстанавливать против себя станции, которые обеспечивали меня работой? Немыслимо! Прикройся я инструкциями, они нашли бы возможность или грузить меня в последнюю очередь, или не грузить вовсе, придравшись к какой-нибудь неисправности на моём буксире.

Это был шантаж. И я согласился.

Надо отдать должное Климову: меня обеспечили дополнительным воздухом и питанием так, будто я брал с собой не сухонького жилистого пенсионера, а десяток юнцов, которые не думают о пище, только когда едят.

Я взял его. Взял…

— Лукич, — сказал я ему после первой фазы разгона. — При всём уважении к вашему славному боевому прошлому, прошу выслушать правила нашего общежития, которые могут дополниться, но не отмениться.

Он подобрался, демонстрируя полное внимание.

— Зовут меня Игорь Коган, и я капитан корабля.

Он кивнул.

— В нашем общем распоряжении спальня, спортзал, кают-компания, санузел и кухня. Кабина управления только для капитана. Пока всё ясно?

Он вновь кивнул, выказывая полное одобрение. Я вздохнул:

— Прекрасно. До самого прибытия к порту выгрузки — станция Луна-грузовая, — с разговорами ко мне не приставать, от дел не отвлекать. К вашим услугам корабельная библиотека, видео, игровой компьютер. Всё.

Потом я отправился в рубку — разгоняться следовало осторожно, чтобы не повредить сцепку с баржой, а он в кают-компанию — к корабельной библиотеке, видео и игровому компьютеру… Мне казалось, что всё улажено.

Кто может знать, что его ждёт завтра?

Спустя три месяца он меня спросил:

— Капитан, что вам известно о Шакти?

О "шакти" мне не было известно ничего. Я даже не знал, что этот набор букв составляет осмысленное слово. Я не видел причин скрывать это, и потому ответил просто:

— Ничего.

— Шакти — это бог энтузиастов.

Наверное, замешательство слишком явно читалось на моём лице, потому что он поспешил уточнить:

— Это бог тех, кто отдаёт своей работе всё, что у него есть.

"Вот оно что!" — подумал я и сказал:

— Лукич, пришло время немного расширить наши правила.

— Да-да?

— Никогда больше не говорите мне о Шакти. Я не хочу слышать этот бред. Я вам объяснял…

Вопреки всякой субординации он ушёл без разрешения. Но я не стал настаивать на таких тонкостях. Всё-таки пожилой человек…

Ещё через месяц он обратился ко мне с просьбой:

— Командир, мне нужен доступ к передатчику.

— Это ещё зачем?

— Чтобы попытаться наладить связь с богом.

Я был настолько шокирован этой идеей, что вместо решительного отказа спросил:

— Как это?

— Хочу проецировать в пространство ЭФГ своего мозга.