Вторая мировая война

В Париже царило мрачное настроение безысходности, над ним довлела память о более чем миллионе погибших в предыдущей войне. В Англии было объявлено о начале 1 сентября массовой эвакуации детей из Лондона, но большинство населения все еще верило в то, что лидер нацистов все же блефует. Поляки таких иллюзий не питали, однако в Варшаве не было заметно никаких признаков паники, только железная решимость.

Последняя попытка нацистов создать casus belli была поистине очень яркой иллюстрацией присущих им методов. Эта провокация была спланирована и проведена Рейнхардом Гейдрихом, заместителем рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Гейдрих отобрал группу своих самых проверенных людей – членов СС. Они должны были инсценировать нападение на немецкий таможенный пост и радиостанцию неподалеку от пограничного городка Гляйвиц, а затем выйти в эфир на польском языке. Эсэсовцы должны были застрелить нескольких одурманенных наркотиками заключенных из концлагеря Заксенхаузен, одетых в польскую военную форму, и оставить тела на месте нападения в качестве доказательства «польской агрессии».

Во второй половине дня 31 августа Гейдрих позвонил офицеру, назначенному командовать операцией, и дал условный сигнал к началу операции: «Бабушка умерла!». То, что первыми жертвами Второй мировой войны стали узники концентрационного лагеря, убитые ради осуществления такой грязной провокации, было леденящим душу предзнаменованием будущих злодеяний нацистов.

Глава 2

Полное уничтожение Польши

Сентябрь–декабрь 1939 г.

На рассвете 1 сентября 1939 г. немецкие части изготовились к броску через польскую границу. Для всех, за исключением ветеранов Первой мировой войны, надвигающаяся битва должна была стать первым боевым опытом. Как и большинство солдат во всем мире, они в тишине ночи думали о том, велики ли шансы уцелеть в этом бою и не опозориться. В ожидании команды к запуску моторов, один командир танка на границе Силезии так описал окружающую обстановку: «Темный лес, полная луна и легкий туман, стелящийся по земле, создали фантастическую картину».

В 4 часа 45 минут утра первые выстрелы разнеслись над морем неподалеку от Данцига. Линкор Schleswig-Holstein, ветеран Ютландского сражения 1916 г., выдвинулся в предрассветной темноте на траверс полуострова Вестерплатте и открыл огонь по польской крепости из своих 280-миллиметровых орудий главного калибра. Рота морской пехоты, находившаяся на борту Schleswig-Holstein, после этого попыталась высадиться на берег, но их атака была отбита с большими потерями. В самом Данциге польские добровольцы бросились было на защиту здания центральной почты, расположенного на Хевелиусплац, но оказались бессильны против нацистских штурмовиков, эсэсовцев и немецких регулярных воинских подразделений, которые к этому моменту тайком пробрались в город. После боя почти все уцелевшие поляки были расстреляны нацистами.

На всех общественных зданиях были вывешены нацистские флаги, над городом поплыл звон церковных колоколов, а священники, учителя и другие видные горожане были арестованы вместе с евреями. В результате работы по строительству концентрационного лагеря Штутгоф, расположенного неподалеку, пришлось резко ускорить, чтобы вместить всех арестованных. Позднее, уже в ходе войны, Штутгоф будет снабжать Анатомический институт Данцига телами для экспериментов по производству мыла из человеческого жира.

То, что Гитлер перенес вторжение на шесть дней, дало возможность вермахту мобилизовать и развернуть на двадцать одну пехотную и две моторизованные дивизии больше, чем изначально планировалось. Теперь немецкая армия насчитывала почти три миллиона солдат, 400 тыс. лошадей и 200 тыс. автомобилей. Полтора миллиона солдат немецкой армии выступили к польской границе. У многих из них были только холостые патроны, так как их уверяли, что они выдвигаются на маневры. Но всем стало все ясно, как только они получили приказ заменить холостые патроны боевыми.

Польская же армия, наоборот, не была полностью развернута, поскольку английское и французское правительства предостерегали Варшаву, что преждевременная мобилизация может дать Гитлеру предлог для нападения на Польшу. Поляки откладывали приказ об общей мобилизации до 28 августа, но уже на следующий день после объявления мобилизации вновь отменили его, так как британский и французский послы убедили их быть сдержанными, надеясь в самую последнюю минуту достичь успеха на переговорах с немцами. Приказ о мобилизации, в конце концов, был отдан только 30 августа, но все эти колебания привели к полному хаосу. Только треть из 1,3 миллиона плохо вооруженных польских солдат смогли занять свои позиции к 1 сентября.

Максимум того, на что могли надеяться поляки, – это выстоять до тех пор, пока французы начнут обещанное ими наступление на западе. Генерал Морис Гамелен, главнокомандующий французской армией, 19 мая пообещал полякам, что французская армия сможет выступить своими основными силами не позднее чем на пятнадцатый день после того, как его правительство объявит мобилизацию. Но время и география были против поляков. Немцам не потребовалось много времени, чтобы достичь самого сердца Польши, наступая из Восточной Пруссии на севере, из Померании и Силезии на западе и из подконтрольной Германии Словакии на юге. Не подозревая о существовании секретных протоколов советско-германского пакта, польское правительство не особенно пыталось защитить свою восточную границу. Мысль о двойном вторжении, скоординированном между нацистским и советским правительствами, все еще казалась полным политическим нонсенсом.

Утром 1 сентября в 4 часа 50 минут, когда немецкие войска в ожидании приказа о наступлении затаились на своих позициях, они услышали надвигающийся с запада гул самолетов. И по мере того как волна за волной «юнкерсы», «мессершмитты» и «хейнкели» пролетали над их головами, они все больше и больше приободрялись, понимая, что люфтваффе сейчас нанесут упреждающий удар по польским аэродромам. Немецкие офицеры говорили своим солдатам, что поляки будут применять тактику ударов в спину, используя переодетых в штатское снайперов и активно прибегая к диверсиям. Кроме того, утверждалось, что польские евреи «хорошо относятся к большевикам, а немцев ненавидят».

Основная идея плана вермахта по вторжению в Польшу состояла в том, чтобы атаковать ее одновременно с севера, запада и востока. Наступление должно было быть «стремительным и безжалостным», с использованием танковых колонн и люфтваффе, чтобы не допустить создания поляками прочной линии обороны. Соединения Группы армий «Север» наступали из Померании и Восточной Пруссии. Перед ними была поставлена задача: соединиться через Данцигский коридор и затем развивать наступление на юго-восток, в направлении на Варшаву. Группа армий «Юг» под командованием генерал-полковника Герда фон Рундштедта должна была так же стремительно наступать на Варшаву из Силезии, но более широким фронтом. Цель группы армий «Север» и группы армий «Юг» состояла в том, чтобы отрезать основные силы польской армии к западу от Вислы. Немецкая Десятая армия, наступавшая в центре южной дуги, имела самое большое количество моторизованных подразделений. Справа от нее Четырнадцатая армия наступала в направлении на Краков, в то время как три горнострелковые дивизии, одна танковая и одна моторизованная дивизия, а также три словацкие дивизии вели наступление в направлении на север из Словакии, где фашисты создали марионеточное государство.

Утром того дня, когда началось вторжение в Польшу, подразделения СС выстроились шпалерами вдоль улиц Вильгельмштрассе и Унтер-ден-Линден в самом центре Берлина: Гитлер направлялся из рейхсканцелярии в помещение «Кролль-оперы». Именно там заседал Рейхстаг, после того как в результате печально известного пожара, произошедшего менее чем через месяц после прихода нацистов к власти, здание немецкого парламента сильно выгорело изнутри. Гитлер заявил, что его абсолютно адекватные требования к Польше, которые в действительности он даже и не представлял Варшаве на рассмотрение, были отвергнуты польским правительством. Этот «план мирного урегулирования», состоящий из шестнадцати пунктов, был опубликован в тот же день, став циничной попыткой продемонстрировать всему миру, что именно правительство Польши несет ответственность за развязывание конфликта. Под бурные аплодисменты депутатов Гитлер объявил о возврате Данцига в лоно рейха. Доктор Карл Якоб Буркхардт, Верховный комиссар Лиги Наций по делам Вольного города Данцига, был вынужден покинуть город.

После того как Лондон окончательно убедился в факте немецкого вторжения в Польшу, Чемберлен отдал распоряжение начать всеобщую мобилизацию. В течение предыдущих десяти дней Англия уже предприняла ряд шагов по подготовке к войне. Чемберлен тогда не хотел объявлять всеобщую мобилизацию, так как это могло спровоцировать цепную реакцию по всей Европе, как было в 1914 г. В первую очередь необходимо было привести в состояние боевой готовности противовоздушную и береговую оборону.

Отношение к Германии мгновенно и радикально изменилось, как только стало известно о немецком вторжении. Теперь уже никто не думал, что Гитлер блефует. Настроение в стране и в Палате общин было намного решительнее, чем годом раньше во время Мюнхенского кризиса. Однако при этом кабинету министров и министерству иностранных дел понадобился почти целый день, чтобы составить проект ультиматума Гитлеру с требованием вывести немецкие войска из Польши. И даже после того как проект был готов, он все равно не выглядел как полноценный ультиматум, поскольку в нем не был указан срок выполнения выдвинутых требований.

После того как Совет министров Франции получил донесение о немецком вторжении в Польшу от своего посла в Берлине Робера Кулондра, премьер-министр Эдуар Даладье объявил всеобщую мобилизацию, которая должна была начаться на следующий день. «Само слово «война« так и не было произнесено в ходе заседания», – заметил один из его участников. На нее ссылались исключительно иносказательно. Были также отданы указания по эвакуации детей из Парижа и Лондона. Население очень боялось, что военные действия обязательно начнутся массированными налетами авиации. В обеих столицах с вечера этого дня была введена светомаскировка.

В Париже новости о вторжении в Польшу стали для большинства настоящим шоком, поскольку в предыдущие несколько дней появились надежды, что конфликта в Европе все же удастся избежать. Жорж Бонне, министр иностранных дел Франции и один из самых ярых сторонников политики умиротворения Германии, обвинил поляков в том, что они заняли «тупую и упрямую позицию». Он все еще хотел привлечь к переговорам Муссолини в качестве посредника, чтобы попытаться заключить еще один договор, наподобие ранее заключенной Мюнхенской сделки. Однако всеобщая мобилизация все же шла полным ходом, и заполненные резервистами поезда постоянно отправлялись с Восточного вокзала Парижа по направлению к Мецу и Страсбургу.

Польское правительство в Варшаве с полным основанием начало опасаться того, что союзники вновь лишились силы духа. Даже политики в Лондоне, учитывая слабость своего ультиматума Гитлеру и отсутствие в нем четких временных рамок, начали подозревать, что Чемберлен может попытаться уйти от обязательств, данных Польше. Но на самом деле Англия и Франция просто следовали официальным дипломатическим канонам, как бы нарочито подчеркивая разницу между ними и авторами необъявленного блицкрига.

В Берлине ночь 1 сентября выдалась необычайно жаркой. Теперь только лунный свет падал на затемненные улицы столицы рейха – светомаскировка была введена на случай налетов польской авиации, но кроме светомаскировки была введена и еще одна форма «затемнения». По инициативе Геббельса был принят закон, в соответствии с которым прослушивание иностранного радио стало считаться серьезным преступлением. Риббентроп отказался принять британского и французского послов вместе, поэтому в 21.20 сначала Хендерсон вручил свою ноту, требующую немедленного вывода немецких войск из Польши. Кулондр вручил французскую ноту получасом позже. Гитлер, очевидно ободренный не слишком воинственным текстом ультиматума, все еще был уверен, что оба правительства в самую последнюю минуту дадут задний ход.

На следующий день персонал британского посольства, попрощавшись со своими немецкими служащими, переехал в отель «Адлон», который находился поблизости от посольства. Казалось, что все три столицы одновременно застыли в некоем состоянии неопределенности. В Лондоне кое у кого даже стали возникать подозрения, что английское правительство вновь пойдет на уступки Германии, но в действительности задержка произошла по просьбе французов, заявивших, что им нужно больше времени для мобилизации своих резервистов и эвакуации мирного населения.

Оба правительства были убеждены, что им необходимо действовать сообща, но Жорж Бонне и его сторонники все же попытались оттянуть судьбоносный момент. К большому сожалению, печально известный своей нерешительностью Эдуар Даладье позволил Бонне и дальше носиться со своей идеей относительно созыва международной конференции при участии фашистского правительства в Риме. Бонне связался с Лондоном, пытаясь заручиться поддержкой англичан. Но и лорд Галифакс, министр иностранных дел Великобритании, и сам премьер Чемберлен настаивали на том, что не может быть и речи о каких-либо переговорах, пока немецкие войска находятся на польской территории. Галифакс тогда позвонил по телефону министру иностранных дел Италии графу Чиано, чтобы разрешить все сомнения в этом вопросе.

Отказ от установления четкого срока действия ультиматума привел ближе к вечеру к кризису в английском кабинете министров. Чемберлен и Галифакс объясняли необходимость совместных действий с французами, а это означало, что окончательное решение остается за Парижем. Однако скептики, которых поддержали присутствующие на заседании кабинета начальники штабов, отвергли такую логику. Если Англия не проявит инициативу, считали они, то французы и пальцем не пошевелят. Они считали, что нужно внести в документ срок действия ультиматума. Однако еще больше Чемберлен был потрясен тем приемом, который ему оказали менее чем через три часа после этого в Палате общин. Его объяснение причин задержки в объявлении войны было встречено враждебным молчанием. Затем, когда с ответной речью на трибуну поднялся Артур Гринвуд, замещавший в те дни лидера лейбористской партии, можно было услышать, как даже самые непреклонные консерваторы выкрикивают со своих мест: «Говори от имени всей Англии!». Гринвуд абсолютно четко дал понять, что Чемберлен должен дать Палате общин окончательный ответ не позднее утра следующего дня.

В тот же вечер, когда на улице бушевала гроза, Чемберлен и Галифакс вызвали на Даунинг-стрит французского посла Шарля Корбена. Затем они позвонили в Париж, чтобы переговорить с Даладье и Бонне. Французское правительство все еще не хотело торопить события, хотя несколькими часами ранее Даладье и получил полную поддержку Палаты депутатов в вопросе объявления войны. Самого слова «война» в официальных французских кругах старались из суеверия все еще избегать. Вместо него на протяжении всех дебатов в Бурбонском дворце использовались эвфемизмы, такие как «обязательства, налагаемые международной ситуацией». Поскольку Чемберлен был абсолютно уверен, что его правительство падет на следующее утро, если он не предъявит Германии четкий ультиматум, то и у Даладье не оставалось иного выбора, кроме признания того, что Франция не может больше откладывать такое решение. Он пообещал, что его страна также предъявит на следующий день ультиматум Германии. После этого Чемберлен созвал заседание кабинета министров. Незадолго до того как часы пробили полночь, окончательная версия ультиматума была составлена и согласована. Ультиматум вручит немецкому правительству следующим утром ровно в 09.00 сэр Невил Хендерсон, а через два часа срок действия ультиматума истечет.

Воскресным утром 3 сентября сэр Невил Хендерсон сделал все, что был обязан сделать в строгом соответствии с данными ему инструкциями. Гитлер, которого Риббентроп постоянно уверял в том, что англичане пойдут на уступки, был ошарашен. После того как ему зачитали текст, наступила долгая пауза. Затем он гневно обратился к Риббентропу с вопросом: «И что теперь делать?». Риббентроп, надменный позер, которого даже собственная теща характеризовала не иначе, как «крайне опасного идиота», на протяжении долгого времени уверял Гитлера, что он точно знает, какой будет реакция англичан. Теперь же ему нечего было сказать Гитлеру. После того как Робер Кулондр немного позже вручил французский ультиматум, Геринг сказал переводчику Гитлера: «Да помилует нас Бог, если мы проиграем эту войну».

После ночной грозы утро в Лондоне выдалось ясным и солнечным. Ответа из Берлина на выдвинутый ультиматум к тому времени, когда часы Биг-Бена пробили одиннадцать раз, не последовало. Хендерсон, позвонив из Берлина, также подтвердил, что у него нет никаких новостей.

В 11.15 Чемберлен обратился к народу с речью по радио из резиденции на Даунинг-стрит, 10. По всей стране люди встали, когда в конце речи зазвучал государственный гимн. Некоторые плакали. Премьер-министр говорил просто, но красноречиво, однако многие заметили, насколько печальным и усталым был его голос. Сразу же после того, как закончилась его краткая речь, раздался вой сирены воздушной тревоги. Люди бросились в подвалы и укрытия, ожидая увидеть над головой самолеты с черными крестами, но тревога оказалось ложной, и вскоре последовал сигнал отбоя. На это происшествие большинство лондонцев отреагировало в типично британском духе: они вскипятили чайники и сели пить чай. Однако в целом их реакция была далекой от благодушия, о чем свидетельствуют тогдашние наблюдения социологов. «В первые дни войны ходили слухи о том, что все более или менее крупные города [Англии] подверглись бомбежкам и сильно разрушены, – говорится в их докладе. – Сотни очевидцев своими глазами наблюдали, как падают охваченные огнем [немецкие] самолеты».

По всему городу можно было слышать, как солдаты в трехтонных армейских грузовиках, едущих по городу, поют «Путь далек до Типперери» – песню, которая, несмотря на свою веселую мелодию, напоминала людям об ужасах Первой мировой войны. Лондон начал приобретать вид прифронтового города. В Гайд-парке, напротив казарм Королевской конной гвардии в Найтсбридже, экскаваторы копали землю, ею наполняли мешки для защиты правительственных зданий от воздействия взрывной волны и осколков при бомбежках. Королевская гвардия в Букингемском дворце сменила красные мундиры и медвежьи шапки на полевую форму и стальные каски. Заградительные аэростаты серебристого цвета парили в воздухе над городом, полностью изменив его очертания. На красные почтовые ящики были нанесены полосы специальной желтой краски, чувствительной к отравляющим газам. Стекла были заклеены крест-накрест бумажными полосками, чтобы уменьшить угрозу от разлетающихся осколков стекла. Прохожие также изменились. Теперь можно было видеть намного больше людей в военной форме и гражданских с противогазами в картонных коробках на боку. Вокзалы были забиты отправляющимися в эвакуацию детьми, которые прижимали к себе тряпичных кукол и плюшевых медвежат. У каждого ребенка к одежде был пришит ярлычок с указанием имени и адреса. Ночью, после введения светомаскировки, на улицах почти ничего не было видно. Редкий водитель рисковал ночью выехать в город, двигаясь очень медленно и осторожно, поскольку фары машин также были частично затемнены. Многие просто сидели дома, плотно закрыв окна светомаскировочными шторами, слушая по радио передачи Би-Би-Си.

Австралия и Новая Зеландия в тот день также объявили Германии войну. Аналогичное решение приняло и правительство Британской Индии, которое не удосужилось, однако, посоветоваться с индийскими политическими лидерами. Южная Африка объявила войну тремя днями позже, после того как в стране произошла смена правительства. Неделей позже официально вступила в войну Канада. В ту ночь немецкой подлодкой U–30 был потоплен английский пассажирский пароход Athenia. Из 112 погибших в этой катастрофе 28 были гражданами США. Незамеченным прошло неохотно принятое в тот день Чемберленом решение ввести в состав правительства самого большого критика его политики – Уинстона Черчилля. Возвращение Черчилля в адмиралтейство, которое он возглавлял в начале прошлой войны, побудило Первого морского лорда – главнокомандующего Королевскими военно-морскими силами – передать на все корабли флота сигнал: «Уинстон вернулся!».

В Берлине не испытали радости, когда стало известно об объявлении Англией войны. Большинство немцев было потрясено и удручено этой новостью. Они рассчитывали на удачу, все время сопутствующую Гитлеру, полагая, что она принесет им победу над Польшей, позволив в то же время избежать общеевропейской войны. Затем, несмотря на все попытки Бонне увильнуть, в 17.00 часов истек срок французского ультиматума (текст которого до сих пор не содержал этого ужасного слова – «война»). Хотя преобладающим настроением во Франции было равнодушное il faut en finir – «с этим надо покончить», на самом деле настроенные против войны левые нашли взаимопонимание с пораженцами из правых, которые не хотели «умирать за Данциг». Но еще более тревожным стал тот факт, что некоторые высшие офицеры французской армии стали убеждать себя, будто к войне их подталкивают англичане. «Они хотят поставить нас перед свершившимся фактом, – писал главный офицер связи при французском правительстве генерал Поль де Виллелюм, – потому что англичане боятся, как бы мы не размякли». Девятью месяцами позже именно он внушит пораженческие настроения следующему премьер-министру Франции Полю Рейно.

Новости о двойном объявлении войны вызвали бурную радость в Варшаве. Не ведая о сомнениях, в которых пребывали французы, ликующие поляки собрались перед посольствами двух стран. Государственные гимны трех, теперь уже союзных, стран постоянно звучали по радио. Многие поляки оптимистически надеялись, что обещанное французами наступление быстро повернет ход войны в их пользу.

Но в некоторых местах происходили крайне неприятные события. Часть поляков стала нападать на своих немецких соседей, намереваясь отомстить за вторжение в их страну. В атмосфере страха, ненависти и хаоса, вызванной началом войны, в целом ряде мест этнические немцы подверглись нападениям. 3 сентября в Быдгоще (Бромберге) провокационная стрельба по полякам на улице привела к резне этнических немцев, в результате которой погибли 223 человека, хотя официальная немецкая история считает, что погибла 1 тыс. человек. Оценки числа погибших на всей территории Польши этнических немцев колеблются от 2 до 13 тыс. человек, но самой вероятной является цифра около 6 тыс. человек. Впоследствии Геббельс раздул эту цифру до 58 тыс. человек, пытаясь оправдать немецкую кампанию истребления поляков.

В первый же день европейской войны немецкая Четвертая армия, наступая из Померании, сумела захватить Данцигский коридор в его самой широкой части. Восточная Пруссия была физически воссоединена с остальной территорией рейха. Передовые части Четвертой армии также форсировали Вислу в ее нижнем течении и захватили плацдарм на другом берегу.

Третья армия, наступающая из Восточной Пруссии, продвигалась на юго-восток по направлению к реке Нарев, стремясь обойти с флангов Модлин и Варшаву. Тем временем группа армий «Юг» заставила отступить польские войска в районе Лодзи и Кракова, нанеся им значительные потери в живой силе. Люфтваффе, уничтожив основную часть польской авиации, теперь смогли сосредоточиться на непосредственной поддержке частей вермахта, а также на бомбардировке тыловых польских городов, чтобы дезорганизовать движение на дорогах.

Немецкие солдаты с ужасом и презрением взирали на нищие польские деревеньки, через которые они проходили. Во многих из них, казалось, вообще не было поляков, а одни только евреи. Солдаты говорили, что деревни были «ужасающе грязными и очень отсталыми». Реакция немецких солдат стала еще острее, когда они увидели «восточных евреев» с бородами и в лапсердаках. Их внешность, «хитрые глаза», «заискивающе дружелюбные» манеры, когда они «почтительно снимали шляпы перед немецкими солдатами», казалось, более соответствовали нацистским пропагандистским карикатурам в злобно-антисемитской газете Der Stuermer, чем внешность тех ассимилированных соседей-евреев, с которыми они встречались у себя в рейхе. «Каждый, – писал один ефрейтор, – кто еще не стал беспощадным врагом евреев, обязательно станет таковым здесь». Не только эсэсовцы, но и рядовые солдаты вермахта принялись издеваться над евреями. Они с большим удовольствием избивали их, отрезали бороды у стариков, унижали и насиловали девушек и молодых женщин (и это несмотря на Нюрнбергские законы, запрещающие смешение рас), поджигали синагоги.

Но прежде всего солдаты помнили предупреждения, полученные перед началом вторжения, – об опасностях диверсий и нападения партизан. Если где-то раздавался случайный выстрел, то подозрение тут же падало на всех евреев, которые находились поблизости, хотя нападали, вероятнее всего, поляки. Целый ряд кровавых расправ происходил после того, как перепуганный часовой открывал огонь, а все остальные, бросаясь ему на помощь, тоже начинали стрелять, причем иногда по своим. Офицеры были в ужасе от отсутствия дисциплины при применении оружия и своего бессилия пресечь эти нарушения, которые стали называть Freischaerlepsychose – маниакальным страхом перед партизанами. Но мало кто из офицеров что-нибудь делал, чтобы остановить слепую месть немецких солдат после таких инцидентов. Те бросали гранаты в подвалы, где прятались мирные жители, а не партизаны, и считали такие расправы законной самообороной, а не военным преступлением.

Маниакальный страх немецкой армии перед партизанами привел к тому, что по пути своего следования немцы оставляли кровавый след из расстрелянных без суда и следствия людей и сожженных деревень. В очень немногих воинских частях утруждались юридическими процедурами. Поляки и евреи просто не заслуживали такого внимания к себе. Некоторые воинские части отличались особой жестокостью. Худшей из всех была дивизия СС Leibstandarte Adolf Hitler (дивизия «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер»),костяк которой составляла личная охрана фюрера. Однако большинство убийств все же совершали Einsatzgruppen SS (айнзацгруппы предназначались для проведения политики террора на оккупированных территориях), полицией безопасности и жаждущими мести отрядами так называемой самообороны этнических немцев – «фольксдойче». Это происходило после того как передовые части армии продвигались вперед.

Немецкие источники свидетельствуют, что на протяжении тех пяти недель, которые заняла польская кампания, было расстреляно более 16 тыс. гражданских лиц. Подлинная цифра скорее всего намного выше – к концу года было убито почти 65 тыс. человек. Около 10 тыс. поляков и евреев было расстреляно отрядами этнических немцев в каменном карьере неподалеку от Мнишека и еще 8 тыс. в лесу рядом с Карлсгофом. В качестве коллективного наказания жителей каратели сжигали дома, а нередко и целые деревни. В целом было сожжено дотла более 500 деревень и местечек. В некоторых местах по зареву горящих в ночи деревень и хуторов можно было проследить, где прошла немецкая армия.

Вскоре евреи и поляки стали прятаться с приходом в деревню немецких войск. Это заставляло немецких солдат еще больше нервничать, поскольку теперь им мерещилось, что за ними не только наблюдают изо всех подвалов и чердаков, но и целятся из воображаемого оружия. Временами казалось, что многие солдаты охотно сожгли бы эти полные заразы и враждебные, с их точки зрения, деревни, чтобы зараза не распространилась на соседнюю Германию. Все это, однако, не мешало им грабить при каждом удобном случае – они брали все: деньги, одежду, еду, даже постельное белье. Казалось, та ненависть, с которой они столкнулись в ходе вторжения в Польшу, каким-то образом оправдывала само вторжение, что стало еще одним доказательством причинно-следственной путаницы в умах немецких солдат.

Польская армия, хоть и сопротивлялась немцам, часто проявляя отчаянное мужество, очень страдала не только от того, что имела в основном устаревшее вооружение, но, прежде всего, от недостатка радиостанций. О факте отступления того или иного соединения невозможно было сообщить соседям на флангах, что приводило к катастрофическим последствиям. Маршал Рыдз-Смиглы, главнокомандующий польской армией, был убежден, что война уже проиграна. Даже если бы французы и начали обещанное наступление, то было бы уже поздно. 4 сентября все более уверенный в себе Гитлер сказал Геббельсу, что он уже больше не опасается нападения с запада. На западе он предвидел Kartoffelkrieg – окопную «картофельную» войну.

6 сентября 1939 г. частями немецкой Четырнадцатой армии был взят старинный университетский город Краков. Наступление соединений группы армий «Юг» под командованием Рундштедта шло строго по плану, а польские войска беспорядочно отступали. Но тремя днями позже Главное командование сухопутных войск – OKH, или Oberkommando des Heeres – стало беспокоиться, что польские войска могут избежать запланированного окружения к западу от Вислы. Поэтому два корпуса из состава группы армий «Север» получили приказ повернуть на восток и, если будет необходимо, двигаться до реки Буг и дальше, чтобы замкнуть кольцо окружения вокруг польских войск.

В районе Данцига героические защитники полуострова Вестерплатте, израсходовав боеприпасы, под непрерывной бомбежкой «юнкерсов» и огнем орудий главного калибра линкора Schleswig-Holstein были вынуждены, в конце концов, сдаться 7 сентября. После этого старый линкор направился на север, чтобы поддержать наступление немецких войск на Гдыню, которая смогла продержаться до 14 сентября.

В центральной части страны сопротивление поляков становилось все более отчаянным по мере того как немецкая армия приближалась к столице. Колонна немецких танков из состава 4-й танковой дивизии достигла окраин города 10 сентября, но была вынуждена быстро отступить. Решимость поляков защищать свою столицу можно было оценить по количеству готовой открыть огонь по своему городу артиллерии, которую они сконцентрировали на восточном берегу Вислы. 11 сентября 1939 г. Советский Союз отозвал своего посла и весь дипломатический персонал посольства из Варшавы, но поляки все еще не имели ни малейшего представления об ударе в спину, который готовился им на востоке.

Во многих местах страны немецкая армия, используя свои механизированные части, смогла окружить польские войска, что привело к появлению большого количества военнопленных. 16 сентября немцы начали крупную наступательную операцию по окружению польских войск в восьмидесяти километрах к западу от Варшавы. В «мешок» между реками Бзура и Висла попали две польские армии. Их сопротивление в конце концов было сломлено после массированных ударов люфтваффе. В плен попало в общей сложности около 120 тыс. солдат и офицеров. Отважные летчики польских военно-воздушных сил, в составе которых было всего 159 устаревших истребителей, не имели ни малейшего шанса на победу в бою против самых современных на то время «мессершмиттов».

Все иллюзии, какие поляки еще питали относительно спасительного наступления союзников на западе, вскоре были утрачены. Генерал Гамелен при полной поддержке французского премьер-министра Даладье отказался даже рассматривать возможность каких-либо активных боевых действий до тех пор пока не будет развернут Британский экспедиционный корпус и не будут мобилизованы все резервисты. Он также заявил, что Франции необходимо закупить военное снаряжение в Соединенных Штатах. Но в любом случае, доктрина французской армии была сугубо оборонительной. Гамелен, несмотря на свое обещание, данное Польше, очень опасался начинать крупное наступление, полагая, что прорваться через долину Рейна и немецкую линию обороны под названием «Западный вал» будет невозможно. Англичане были не намного решительнее. Они называли «Западный вал» «линией Зигфрида», на которой, в соответствии с веселой песенкой времен «Странной войны», они собирались сушить свое белье. Англичане полагали, что время на их стороне, и руководствовались странной логикой, что блокада Германии была бы лучшим видом стратегии. Они не учитывали очевидный недостаток этой стратегии – то, что Советский Союз мог дать Гитлеру все необходимое для его военной промышленности.

Многие британцы испытывали чувство стыда за то, что не могли помочь Польше. Королевские ВВС начали осуществлять полеты над Германией, сбрасывая пропагандистские листовки, что вызвало множество шуток типа Mein Pamph («Моя листовка») и «война конфетти». Удар с воздуха по немецкой военно-морской базе в Вильгельмсхафене 4 сентября оказался позорным по своей безрезультатности. Передовые части Британского экспедиционного корпуса высадились во Франции в тот же день, и на протяжении последующих пяти недель Ла-Манш пересекли 158 тыс. английских солдат и офицеров. Но до декабря месяца у них так и не было ни одного боевого столкновения с немцами.

Французы ограничились тем, что продвинулись на несколько километров вглубь немецкой территории неподалеку от Саарбрюккена. Поначалу немцы опасались, что французы начнут крупномасштабное наступление. Гитлер этого крайне опасался, поскольку большая часть немецкой армии в тот момент находилась в Польше. Но крайне ограниченные размеры наступления указывали на то, что это был всего лишь символический жест. Верховное главное командование Вооруженных сил (вермахта) – OKW, или Oberkommando der Wehrmacht, – вскоре вновь успокоилось. Никакие войска не нужно было никуда перебрасывать. Англичане и французы позорно не выполнили своих обязательств, особенно после того как поляки в июле передали Англии и Франции восстановленную ими сверхсекретную немецкую шифровальную машину «Энигма».

17 сентября мученическая судьба Польши была окончательно решена, когда советские войска пересекли весьма протяженную границу между Польшей и СССР – в полном соответствии с секретным протоколом, подписанным месяцем ранее в Москве. Немцы были удивлены, что русские не сделали этого раньше, но Сталин посчитал, что если он начнет вторжение в Польшу слишком рано, то западные союзники могут оказаться в положении, при котором были бы вынуждены объявить войну также и Советскому Союзу. Советы с довольно предсказуемой долей цинизма заявили, что провокации поляков заставили их вмешаться, чтобы защитить проживавших в Польше белорусов и украинцев. В дополнение Кремль заявил, что Советский Союз ввиду прекращения существования польского правительства более не связан с Польшей договором о ненападении. Польское правительство действительно утром того дня покинуло Варшаву, но исключительно для того, чтобы не попасть в руки советских войск. Министры правительства вынуждены были мчаться сломя голову по дороге до румынской границы, прежде чем эта дорога будет перерезана советскими войсками, наступавшими от украинского города Каменец-Подольский.

Перед румынскими пограничными заставами образовались огромные скопления военных и гражданских автомобилей, но ближе к ночи полякам разрешили пересечь границу. Почти все брали с собой горсть земли или камень с польской стороны, прежде чем покинуть страну. Многие плакали. Несколько человек покончили жизнь самоубийством. Простые румыны были добры к изгнанникам, но правительство страны испытывало давление со стороны Германии с требованием передать поляков ей. Взятки спасли большинство этих людей от ареста и интернирования, за исключением тех случаев, когда дело поручалось румынскому офицеру – стороннику фашистской «Железной гвардии». Некоторые поляки бежали небольшими группами. Более крупные партии людей, сформированные польскими ответственными лицами в Бухаресте, грузились на корабли в Констанце и других черноморских портах, чтобы отправиться во Францию. Многие люди бежали из Польши в Венгрию, Югославию и Грецию, в то время как небольшое количество поляков, которые могли столкнуться в этих странах с серьезными проблемами, пробирались на север, в прибалтийские страны, а оттуда в Швецию.

Получив от Гитлера инструкции, OKW немедленно отдало приказ немецким подразделениям, находящимся восточнее реки Буг, подготовиться к отходу. Тесное взаимодействие между Берлином и Москвой привело к тому, что отход немецких войск с территорий, передаваемых, в соответствии с секретным протоколом, Советскому Союзу был скоординирован с наступающими частями Красной Армии.

Первый контакт между такими нелепыми союзниками произошел к северу от Бреста во время церемониального парада. К несчастью для большинства советских офицеров, в нем участвовавших, их контакты с немецкими офицерами сделали их впоследствии отличными мишенями для НКВД.

Поляки все еще продолжали сопротивляться, попавшие в окружение части и соединения пытались из него вырваться, отставшие от своих частей солдаты сбивались в группы, для того чтобы продолжать борьбу в более труднодоступных для немцев лесах, болотах и горах. Дороги на восток были забиты беженцами, которые в своих попытках оказаться как можно дальше от войны использовали любой попавшийся под руку транспорт: крестьянские телеги, полуразвалившиеся автомобили и даже велосипеды. «Враг всегда появлялся вначале в небе, – писал молодой польский солдат, – и даже если они летели очень низко, мы все равно ничего не могли им сделать, стреляя из наших старых винтовок «маузер». Сцены войны довольно быстро стали выглядеть монотонно; день за днем мы видели одно и то же: мирные жители, разбегающиеся во все стороны во время авианалета, рассеянные колонны автомашин, горящие грузовики и телеги. Запах вдоль дороги, оставался все тем же. Это был запах павших лошадей, которых никто не убирал, и это была невыносимая вонь. Мы двигались только ночью и научились спать на ходу. Нам было запрещено курить из-за опасения, что огонек сигарет наведет на нас всемогущие люфтваффе».

Тем временем Варшава оставалась главным бастионом польского сопротивления. Гитлеру не терпелось покорить польскую столицу, поэтому люфтваффе начали ожесточенную бомбежку города. Немцы почти не встречали сопротивления в воздухе, у города не было эффективных средств ПВО. 20 сентября 620 самолетов люфтваффе совершили налеты на Варшаву и Модлин. На следующий день Геринг приказал Первому и Четвертому воздушным флотам начать массированные бомбардировки города. Они велись с максимальной интенсивностью – люфтваффе ввели в бой даже транспортные самолеты «юнкерс» Ю-52, которые сбрасывали тонны зажигательных бомб – до тех пор, пока Варшава не сдалась 1 октября. Трупный запах от тел, погребенных под завалами, и зловоние разлагающихся лошадей, лежащих повсюду на улицах, стали невыносимы. Во время налетов погибли около 25 тыс. мирных жителей и 6 тыс. польских военнослужащих.

28 сентября, когда битва за Варшаву еще не закончилась, Риббентроп вновь прилетел в Москву и подписал со Сталиным дополнительный «договор о дружбе и границе», в котором был сделан ряд поправок по демаркации новых границ. Этот договор давал Советскому Союзу контроль над территорией почти всей Литвы, в обмен на незначительное увеличение попадающей под контроль Германии территории Польши. Этнические немцы, оказавшиеся на оккупированных Советским Союзом территориях, подлежали переселению на территории, находящиеся под контролем нацистов. Сталинский режим также передал Германии многих немецких коммунистов и целый ряд других оппонентов нацистского государства. Затем оба правительства выступили с призывом покончить с войной в Европе, поскольку «польский вопрос» был уже решен.

Нет никаких сомнений относительно того, кто больше выиграл от двух соглашений, сформировавших советско-германский пакт. Германия, над которой нависла угроза морской блокады со стороны английского флота, теперь могла беспрепятственно получать все необходимое для продолжения войны. Кроме всего того, что Советский Союз поставлял Германии сам, включая зерно, нефть, марганец, необходимый для производства стали, он также выступал посредником при покупке для рейха многих других материалов, особенно каучука, который Германия не могла закупать за границей самостоятельно.

Одновременно с проведением переговоров в Москве Советы начали оказывать давление на прибалтийские страны. 28 сентября Эстония была вынуждена подписать с Советским Союзом договор о «взаимопомощи». В течение последующих двух месяцев подписать аналогичные договоры были вынуждены Латвия и Литва. Несмотря на личные заверения Сталина об уважении их суверенитета, все три государства были включены в состав Советского Союза в начале лета следующего года, после чего НКВД тут же депортировал около 25 тыс. «неблагонадежных» граждан.

Хотя нацисты не возражали против захвата Сталиным прибалтийских стран и были согласны даже с захватом Бессарабии, его желание взять под контроль побережье Черного моря и устье Дуная, неподалеку от нефтяных промыслов в Плоешти, они посчитали не просто провокационным, а несущим в себе скрытую угрозу.

Сопротивление поляков в отдельных местах продолжалось еще и в октябре, но масштабы их поражения были чудовищными. По разным оценкам, вооруженные силы Польши в боях с немцами потеряли 70 тыс. человек убитыми, 133 тыс. ранеными и 700 тыс. пленными. Общие потери немецкой армии составили 44 тыс. солдат и офицеров, в том числе 11 тыс. убитыми. Слабая авиация Польши была полностью уничтожена, но и люфтваффе понесли на удивление большие потери – 560 самолетов, преимущественно вследствие авиакатастроф, а также огня польской зенитной артиллерии. А доступные исследователям данные о польских потерях при советском вторжении выглядят ужасающе. Красная Армия, как утверждается, потеряла 996 человек убитыми и 2 002 ранеными, в то время как потери поляков только убитыми составили 50 тыс. человек, а количество раненых неизвестно. Такую несоразмерность можно объяснить только массовыми расстрелами. Скорее всего, сюда входят расстрелы, произведенные весной следующего года, в том числе и в Катынском лесу.

Гитлер не спешил с объявлением о гибели польского государства. В октябре он все еще надеялся принудить Англию и Францию прийти к соглашению. Несостоявшееся наступление союзников на западе в помощь полякам привело его к мысли, что ни англичане, ни особенно французы в действительности не хотят вступать в войну. 5 октября в Варшаве на параде по случаю победы над Польшей рядом с Гитлером стоял генерал-майор Эрвин Роммель. После принятия парада фюрер обратился к иностранным журналистам. «Господа, – сказал он, – вы видели руины Варшавы. Пусть это станет предупреждением для тех политических деятелей в Лондоне и Париже, которые все еще думают о продолжении войны». На следующий день он выдвинул в Рейхстаге «предложение о заключении мира». Но когда оно было отвергнуто правительствами союзников, и когда стало ясно, что Советский Союз решительно настроен не оставить никаких следов польской государственности в своей зоне, Гитлер, в конце концов, решился полностью уничтожить Польшу.

Оккупированная немцами Польша была поделена на генерал-губернаторство, расположенное в центре и на юго-западе бывшей Польши, и на области, включенные в состав рейха (Данциг – Западная Пруссия и Восточная Пруссия на севере, Вартеланд на западе и Верхняя Силезия на юге). Масштабная кампания этнических чисток опустошила те части бывшей Польши, которые должны были войти в состав рейха и подвергнуться «германизации». Эти районы должны были быть заселены Volksdeutsche – немцами из прибалтийских стран, Румынии и некоторых других балканских стран. Польским городам дали немецкие названия. Лодзь переименовали в Лицманштадт, в честь немецкого генерала, который воевал в этих краях во время Первой мировой войны. Городу Познани вернули былое прусское название – Позен. Он стал административным центром области Вартегау.

Жестоким преследованиям подверглась католическая церковь Польши, символ польского патриотизма. Многие из священнослужителей были арестованы и депортированы. Пытаясь уничтожить польскую культуру, а также не допустить появления нового поколения национальных лидеров, немцы закрыли школы и университеты. Полякам разрешалось получать лишь начальное образование – для рабов его было вполне достаточно. В ноябре все профессора и преподаватели Краковского университета были отправлены в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Польских политических заключенных отправляли в бывшие кавалерийские казармы, расположенные в городке Освенцим, переименованном немцами в Аушвиц.

Нацистские чиновники отбирали большое количество поляков для работы в Германии, а также молодых женщин, которым предстояло трудиться в качестве домашней прислуги. Гитлер сказал главнокомандующему сухопутными войсками генералу Вальтеру фон Браухичу, что им нужны «дешевые рабы», а также что необходимо очистить от всего этого «сброда» новообретенные немецкие земли. Детей-блондинов, чья внешность соответствовала арийским идеалам, забирали из польских семей и отправляли в Германию для усыновления. Однако Альберт Ферстер, гауляйтер имперского округа Данциг – Западная Пруссия, привел в ярость крайних сторонников чистоты расы среди нацистов: он разрешил массовое причисление поляков к категории «фольксдойче», т. е. этнических немцев. Для попавших в такую категорию поляков, каким бы унизительным и отвратительным ни было изменение их национальности, только оно давало единственную возможность избежать депортации и потери своего жилища. Но вскоре после этого мужчин начали призывать в ряды вермахта.

4 октября Гитлер издал приказ об амнистии всех солдат и офицеров, которые совершили убийства мирных жителей и пленных. Подобные действия официально объяснялись «чувством гнева на зверства поляков». Многие немецкие офицеры были встревожены тем, что они считали ослаблением военной дисциплины. «Мы были свидетелями ужасающих сцен, в которых немецкие солдаты жгли, грабили и убивали, даже не задумываясь о том, что они делают, – писал командир одной артиллерийской батареи. – Взрослые люди, не осознавая, что они делают, без всяких угрызений совести, действовали вопреки законам, уставам и кодексу чести немецкой армии».

Генерал-лейтенант Йоханнес Бласковиц, командующий Восьмой армией, настойчиво возражал против убийств мирного населения эсэсовцами и их подручными из полиции безопасности и «отрядов самообороны» фольксдойче. Гитлер, выслушав его рапорт, в бешенстве заявил, что «нельзя вести войну, руководствуясь правилами Армии спасения». Любые возражения со стороны армии встречали такую же реакцию. Однако большинство немецких офицеров было уверено, что Польша не имеет права на существование. Против вторжения в Польшу никто из них не возражал по моральным соображениям. Некоторые из офицеров старшего возраста, будучи еще членами фрайкоров во время полного хаоса, наступившего после окончания Первой мировой войны, участвовали в ожесточенных боях с поляками, проходивших в приграничных районах, особенно в Силезии.

Польская кампания и события, последовавшие за ней, во многом стали полигоном для последующей Rassenkrieg – расовой войны против Советского Союза. Было расстреляно около 45 тыс. мирных граждан – поляков и евреев, причем производили эти расстрелы в основном солдаты немецких армейских частей. Айнзатцгруппы СС расстреливали из пулеметов пациентов лечебниц для душевнобольных. Айнзатцгруппа действовала в тылу каждой немецкой армии, осуществляя операцию под кодовым названием «Танненберг». В ходе ее они хватали и даже убивали аристократов, судей, известных журналистов, профессоров и всех тех, кто в будущем мог бы возглавить движение Сопротивления в Польше. 19 сентября обергруппенфюрер СС Гейдрих открыто сказал генералу артиллерии Францу Гальдеру, начальнику Генерального штаба сухопутных войск, что будет проведена «зачистка евреев, интеллигенции, священников и аристократии». Сначала проводимый против мирного населения террор был бессистемным, особенно тот, что осуществлялся отрядами этнических немцев, но уже к концу года он стал приобретать черты системного и хорошо управляемого.

Хотя Гитлер всегда был бескомпромиссным в своей ненависти к евреям, тот конвейер геноцида, который был запущен в 1942 г., поначалу не входил в его планы. Он с восторгом погружался в свой маниакальный антисемитизм, именно он создал нацистский идеологический стереотип, в соответствии с которым Европа должна была быть «очищена» от еврейского влияния. Но его планы перед началом войны не включали в себя полное уничтожение евреев. Он рассчитывал на то, чтобы создать для евреев невыносимые условия, и тем заставить их эмигрировать.

Нацистская политика в «еврейском вопросе» все время менялась. В действительности сам термин «политика» применительно к нацистам может ввести в заблуждение, если принять во внимание тот функциональный хаос, который существовал в Третьем рейхе. Пренебрежительное отношение Гитлера к любому виду администрирования привело к возникновению огромного количества конкурирующих министерств и ведомств. Это соперничество, особенно между гауляйтерами и другими функционерами нацистской партии, между СС и армией приводило к поразительному отсутствию согласованности, что полностью противоречит сложившемуся имиджу режима, якобы обладавшего беспощадной эффективностью. Хватаясь за случайные высказывания фюрера или пытаясь предвосхитить его желания, соперничающие за его благосклонность нацистские функционеры разрабатывали те или иные программы, абсолютно не консультируясь с другими заинтересованными организациями.

21 сентября 1939 г. Гейдрих издал приказ, утвердивший «предварительные меры» обращения с еврейским населением Польши, которое до вторжения насчитывало три с половиной миллиона человек и составляло 10 % всего населения страны – больше, чем в любом другом европейском государстве. Из них в советской зоне оказалось около полутора миллионов человек, но к ним добавилось еще приблизительно 350 тыс. человек, бежавших на восток от наступавших немецких войск. Гейдрих приказал, чтобы те евреи, которые остались на немецкой территории, были сконцентрированы в крупных городах с хорошим железнодорожным сообщением. Предстояло массовое перемещение населения. 30 октября Гиммлер отдал приказ силой отправить всех евреев из Вартегау в генерал-губернаторство. Их дома надлежало передать переселенцам-фольксдойче, которые никогда до этого еще не жили в границах рейха, и чей разговорный немецкий зачастую с трудом можно было понять.

Ганс Франк, властолюбивый и коррумпированный нацистский бандит, который руководил генерал-губернаторством из королевского замка в Кракове, без всякого стеснения набивая собственные карманы, вышел из себя, когда ему приказали подготовить прием сотен тысяч евреев, а также перемещенных поляков. Никаких планов по размещению или снабжению продовольствием жертв этой вынужденной миграции не было, и никто даже и не думал, что с ними делать. Теоретически те из евреев, кто был здоров, должны были использоваться на принудительных работах. Остальных следовало до переселения заключить во временные гетто в крупных городах. Очутившиеся в гетто евреи, лишенные денег, почти без еды, в большинстве случаев были обречены на смерть от голода и болезней. Это еще не было программой полного уничтожения евреев, но знаменовало собой важный шаг в таком направлении. И поскольку переселение евреев во все еще не определенную «колонию» оказалось намного сложнее, чем представлялось вначале, то вскоре стало распространяться мнение: убить всех евреев, вероятно, проще, чем куда-то переселять.

В то время как грабежи, убийства и состояние полного хаоса в оккупированной нацистами Польше превратили жизнь в абсолютный кошмар, положение на советской стороне вновь созданной границы было не намного лучше.

Ненависть Сталина по отношению к Польше длилась еще со времен советско-польской войны и поражения Красной Армии в битве за Варшаву в 1920 г., которое поляки назвали «чудом на Висле». Сталина тогда сильно критиковали за его неблаговидную роль в том, что Первая Конная армия не смогла прийти на помощь войскам Тухачевского. Маршал Тухачевский был расстрелян по ложным обвинениям в 1937 г., в самом начале чисток Красной Армии. В тридцатых годах НКВД арестовало многих поляков, проживавших в Советском Союзе, обвинив их в шпионаже. В основном это были польские коммунисты.

Николай Ежов, глава НКВД во время «Большого террора», был одержим вымышленными польскими заговорами. В рядах НКВД была проведена чистка всех поляков, а в приказе 00 485 от 11 августа 1937 г. поляков открыто назвали врагами государства. Когда Ежов доложил Сталину о проделанной работе после первых двадцати дней арестов, пыток и расстрелов, Сталин сказал: «Очень хорошо! Копай дальше и вычисти всю эту польскую грязь. Уничтожь их во имя интересов Советского Союза». В антипольской кампании во времена «Большого террора» 143 810 человек были арестованы за шпионаж, а 111 091 из них – расстреляны. Шансы поляков быть расстрелянными в то время в сорок раз превышали шансы советских граждан других национальностей.

В соответствии с Рижским мирным договором 1921 г., который положил конец советско-польской войне, победившая Польша включила в свой состав территории Западной Белоруссии и Западной Украины. Затем Польша заселила эти земли большим количеством бывших легионеров маршала Юзефа Пилсудского. После вторжения Красной Армии осенью 1939 г. более пяти миллионов поляков оказались под властью Советов, которые по определению считали польский патриотизм контрреволюцией. НКВД арестовало 109 400 человек, большинство из которых были отправлены в лагеря ГУЛАГа, а 8 513 были расстреляны. Советские органы взяли на учет всех, кто мог бы участвовать в поддержании искры польского национализма, включая землевладельцев, адвокатов, учителей, священников, журналистов и офицеров. Это была преднамеренная политика классовой войны и обезглавливания национального самосознания. Восточная Польша, оккупированная Красной Армией, была разделена на две части и включена в состав Советского Союза. Северную ее часть присоединили к Белоруссии, а южную – к Украине.

Массовые депортации поляков в Сибирь и Среднюю Азию начались в феврале 1940 г. Целые полки НКВД согнали 139 794 мирных польских жителей, тогда как температура на улице была ниже 30 градусов мороза. Польские семьи будили среди ночи криками и ударами ружейных прикладов в двери. Солдаты Красной Армии или бойцы украинской милиции под командованием офицера НКВД врывались в дома и, наведя на безоружных людей винтовки, выкрикивали угрозы. Они переворачивали кровати, рылись в шкафах, говоря, что ищут спрятанное оружие. «Вы польская шляхта, – сказал семье Адамчук офицер НКВД, – вы польские помещики и буржуи. Вы враги народа». Самым распространенным выражением среди сотрудников НКВД было «поляк – значит, кулак».

Польским семьям давали совсем немного времени на то, чтобы собраться в такой долгий и ужасный путь. Они навсегда покидали свои дома и хутора. Большинство людей были буквально парализованы страхом, понимая, что их ожидает. Отцов и детей ставили на колени лицом к стене, в то время как женщинам разрешали собрать в доме необходимые пожитки, такие как швейная машинка, чтобы зарабатывать себе на жизнь на новом месте, кухонные принадлежности, постельное белье, семейные фотографии, детские игрушки и школьные учебники. Некоторые советские солдаты явно были смущены тем, что вынуждены были делать, и бормотали извинения. Некоторым семьям даже позволяли подоить свою корову перед тем, как покинуть дом, и зарезать курицу или поросенка, чтобы взять с собой больше еды в трехнедельное путешествие в товарном вагоне. Все остальное имущество поляки должны были оставить. Так начиналась польская диаспора.

Глава 3

От «Странной войны» до блицкрига

Сентябрь 1939–март 1940 гг.

Как только стало ясно, что массированные бомбардировки вражеской авиации не состоятся в ближайшем будущем и Лондон и Париж не сровняют с землей, жизнь в обоих городах почти вернулась в нормальное русло. Война находилась в «странном, сомнамбулическом состоянии», как писал один из репортеров о повседневной жизни в Лондоне. Кроме риска удариться о фонарный столб в кромешной тьме, царящей на улицах города в результате введения светомаскировки, самой большой опасностью в Лондоне на тот момент была возможность попасть под колеса автомобиля. Более 2 тыс. пешеходов погибли так в последние четыре месяца 1939 г. Абсолютная темнота в городе привела к тому, что некоторые молодые пары стали заниматься сексом возле темных дверей магазинов – занятие, которое вскоре стало предметом шуток во всех клубах города. Постепенно все кинотеатры и театры вновь открыли свои двери. Пабы Лондона были забиты людьми. Кафе и рестораны Парижа были заполнены посетителями до отказа, и всюду звучала песня Мориса Шевалье «Париж всегда будет Парижем», ставшая на тот момент самой популярной в городе. О трагической судьбе Польши мало кто вспоминал.

В то время как война на земле и в воздухе почти не велась, военные действия на море усилились. Для англичан они начались с трагедии. 10 сентября 1939 г. их подводная лодка Triton потопила другую английскую подводную лодку – Oxley, – приняв ее за немецкую. Первая немецкая подводная лодка была потоплена 14 сентября эсминцами, шедшими в эскорте авианосца Ark Royal. Но 17 сентября немецкая подводная лодка U–29 сумела потопить устаревший английский авианосец Courageous. А еще через месяц королевские ВМС понесли более ощутимую потерю, когда немецкая подлодка U–47,прорвав оборону гавани Скапа-Флоу на Оркнейских островах, потопила линкор Royal Oak.В результате вера англичан в силу своего флота серьезно пошатнулась.

Два немецких «карманных линкора», бороздивших просторы Атлантики, Deutschland и Admiral Graf Spee, получили тем временем разрешение на начало серьезных боевых действий. Но кригсмарине – немецкие военно-морские силы – 3 октября совершили серьезную ошибку, когда Deutschland захватил в качестве трофея американский грузовой корабль. После жестокого вторжения в Польшу этот инцидент помог радикально изменить общественное мнение в Соединенных Штатах по отношению к закону о нейтралитете, запрещавшему продажу оружия воюющим странам. Это дало возможность союзникам закупать оружие в США.

6 октября 1939 г. Гитлер, выступая в Рейхстаге, огласил свои мирные предложения, адресованные Англии и Франции, полагая, что те согласятся с немецкой оккупацией Польши и Чехословакии. На следующий же день, даже не ожидая их ответа, Гитлер начал обсуждать со своими военачальниками наступление на западном направлении. Главное командование сухопутных войск (OKH), получило приказ приступить к разработке плана под кодовым названием «Гельб» для наступления, которое должно было начаться через пять недель. Но высшее руководство армии выдвинуло целый ряд аргументов против такого поспешного решения, указывая на сложности с передислокацией войск и их снабжением, а также указывая на то, что уже наступал неблагоприятный для проведения военных действий сезон года. Все это вывело Гитлера из себя. Но что его, должно быть, окончательно доконало, так это то, что произошло в Берлине 10 октября. В этот день по городу распространились слухи, что англичане согласились на предложенный Германией мир. На улицах Берлина началось спонтанное ликование, которое, однако, быстро перешло в уныние, как только ожидаемая с таким нетерпением речь Гитлера по радио дала всем понять, что это были не более чем желаемые фантазии. Геббельс был вне себя из-за резкого падения энтузиазма по отношению к войне, что стало явным после этих событий.

5 ноября Гитлер согласился принять главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковника фон Браухича. Кадровый военный, которого другие высшие чины немецкой армии убедили обратиться к фюреру и твердо выступить против преждевременного наступления на западе, предупредил Гитлера об опасности недооценки французов. Кроме того, из-за недостатка боеприпасов и снаряжения армии требовалось больше времени на подготовку. Гитлер прервал его презрительным замечанием о французской армии. Браухич же попытался спорить, заявив, что немецкая армия в ходе польской кампании показала себя плохо дисциплинированной и слабо подготовленной. Гитлер взорвался, потребовав примеров. Взволнованный Браухич не смог сразу вспомнить ни одного примера. Гитлер выгнал своего трясущегося от страха и униженного главнокомандующего, бросив ему вдогонку полную угроз фразу, что он знает этот «дух Цоссена (в то время дальнего пригорода Берлина, где располагалось OKH) и собирается его сокрушить».

Гальдер, начальник генштаба сухопутных войск, который вынашивал идею военного переворота с целью отстранения Гитлера от власти, теперь очень боялся, что это высказывание Гитлера намекало на подозрения гестапо о его намерениях. Он уничтожил все документы, которые могли хоть как-то его дискредитировать. Гальдер, который был похож на немецкого профессора девятнадцатого века, с его стрижкой бобриком и пенсне на носу, вынужден будет выносить раздражительность Гитлера, связанную с консерватизмом Генерального штаба.

Сталин тем временем не преминул воспользоваться возможностями, которые предоставлял ему советско-германский пакт. Завершив оккупацию Восточной Польши, Советский Союз начал навязывать прибалтийским государствам договоры о «взаимопомощи». 5 октября финское правительство попросили прислать в Москву правительственную делегацию. Неделей позже Сталин представил финнам список требований, являвшихся частью проекта еще одного договора. Требования включали в себя передачу в аренду полуострова Ханко, передачу Советскому Союзу нескольких островов в Финском заливе, а также части полуострова Рыбачий близ Мурманска и порта Петсамо. Еще одно требование состояло в том, чтобы передвинуть границу между двумя государствами в районе Карельского перешейка, проходившую неподалеку от Ленинграда, на 35 километров севернее. Взамен финнам предложили малозаселенную часть советской Северной Карелии.

Переговоры в Москве продолжались до 13 ноября и закончились ничем. Сталин, убежденный в том, что финны не могут рассчитывать на какую-либо международную поддержку и не хотят воевать, решил напасть на соседнюю страну. Поводом, который он решил использовать для нападения на Финляндию, стал призыв о братской помощи Советского Союза от марионеточного «правительства в изгнании», состоявшего из горстки финских коммунистов. Советские войска спровоцировали пограничный инцидент близ деревни Майнила в Карелии. Финны обратились за помощью к Германии, но нацистское правительство им отказало и посоветовало пойти на уступки.

29 ноября 1939 г. Советский Союз разорвал дипломатические отношения с Финляндией. На следующий день войска Ленинградского военного округа атаковали позиции финской армии, а бомбардировщики Красной Армии совершили налет на Хельсинки. Началась советско-финская война. Советское руководство было уверено в том, что эта кампания будет прогулкой наподобие оккупации Восточной Польши. Народный комиссар обороны Ворошилов намеревался закончить кампанию к шестидесятилетнему юбилею товарища Сталина. 21 декабря Дмитрий Шостакович получил указание написать симфонию по случаю празднования победы над финнами.

Тем временем в Финляндии был возвращен из отставки и назначен на должность главнокомандующего маршал Карл Густав Маннергейм – бывший офицер царской армии и герой войны за независимость против большевиков. Финской армии, в рядах которой было менее 150 тыс. человек, многие из которых были резервистами и подростками, противостояла группировка Красной Армии, насчитывающая более миллиона солдат. Финская линия обороны, проходившая через весь Карельский перешеек к юго-западу от озера Ладога, известная как «линия Маннергейма», состояла в основном из окопов, дзотов и некоторого количества бетонных дотов. Однако финнам помогала природа, поскольку в густых лесах с множеством маленьких озер почти не было дорог, а существующие были тщательно заминированы.

Несмотря на мощную артиллерийскую подготовку, советскую 7-ю армию ждал крайне неприятный сюрприз. Вначале советские стрелковые дивизии увязли в боях с финскими частями прикрытия и многочисленными снайперами вблизи линии границы. Затем, подойдя к минным полям и не располагая достаточным количеством миноискателей, но имея приказ без промедления продвигаться вперед, советские командиры просто послали своих солдат в атаку по покрытым глубоким снегом минным полям, находящимся перед «линией Маннергейма». Солдат Красной Армии постоянно убеждали, что финны встретят их как братьев и освободителей от капиталистических угнетателей, но яростное сопротивление финнов было сильнейшим ударом по их боевому духу. Будучи мастерами зимней маскировки, финны, оставаясь практически незаметными, расстреливали советских солдат из пулеметов, когда те пробирались через минные поля по колено в снегу к укреплениям «линии Маннергейма».

На самом севере Финляндии советские войска, дислоцированные в Мурманске, атаковали горнодобывающие районы страны и порт Петсамо, однако их попытки перерезать Финляндию надвое южнее, наступая с востока, и достичь Ботнического залива потерпели полное фиаско. Сталин, изумленный, что финны не сдались сразу, а начали защищаться, приказал Ворошилову сокрушить их, используя всю мощь Красной Армии. Красные командиры, напуганные продолжающимися чистками в армии, скованные по рукам и ногам косным военным мышлением, которое стало прямым результатом этих чисток, не могли придумать ничего лучше, как только посылать все больше и больше солдат под финские пулеметы на верную смерть. При температуре ниже 40 градусов мороза, советские солдаты, не имея нужного снаряжения, абсолютно не подготовленные к военным действиям в тяжелых условиях зимы, сильно выделяясь на фоне снега своими коричневыми шинелями, еле продвигались вперед под огнем финнов. Среди густого леса и замерзших озер Центральной и Северной Финляндии колонны советских войск могли двигаться лишь по нескольким пригодным для этого дорогам. Там из засады на них со скоростью молнии нападали финские лыжники, вооруженные автоматами «суоми», ручными гранатами и охотничьими ножами, для того чтобы добить свою жертву.

Финны применяли против Красной Армии тактику, называемую ими «рубкой полена»: части отсекались друг от друга, затем перерезались линии снабжения войск продовольствием, отчего советские солдаты начинали умирать от голода. Финские лыжники, появляясь бесшумно из снежного тумана, забрасывали советские танки и артиллерию гранатами и бутылками с зажигательной смесью, а затем так же молниеносно исчезали. Это была полупартизанская война, к которой Красная Армия была абсолютно не готова.

Фермы, коровники, сараи – все было сожжено финнами перед приходом Красной Армии, чтобы лишить ее какой-либо возможности получить крышу над головой в такую лютую зиму. Все дороги были заминированы, и на пути советских войск было множество других минных ловушек. Любой советский солдат, получивший ранение в таких условиях, быстро замерзал до смерти. Советские солдаты стали называть финских лыжников в зимнем камуфляже «белая смерть». 163-я стрелковая дивизия Красной Армии была окружена близ Суомуссалми, а 44-я стрелковая дивизия, идущая ей на помощь, была рассечена на несколько частей в результате целой серии атак и также пала жертвой белых призраков, мелькающих среди деревьев финского леса.

«На протяжении четырех миль, – писала американская журналистка Вирджиния Коулз, которая позднее смогла попасть на поле боя, – на дороге и в лесу валялись тела людей и лошадей, стояли разбитые танки, полевые кухни, грузовики, орудийные лафеты, повсюду были разбросаны карты, книги, одежда. Трупы людей настолько замерзли, что напоминали окаменевшую древесину, а цвет их кожи был ярко-красным. Некоторые тела были сложены горой одно на другое и присыпаны сверху слоем снега, другие опирались на деревья, застыв в гротескных позах. Многие замерзли в тех позах, в которых они пытались согреться. Я видела солдата, зажавшего одной рукой рану в животе, а другой пытавшегося расстегнуть воротник своей шинели».

Подобная судьба постигла и 122-ю стрелковую дивизию, что наступала в юго-западном направлении с Кольского полуострова, пытаясь захватить Кемиярви. Но здесь она попала в ловушку и была полностью разбита финскими войсками под командованием генерала Валлениуса. «Очень странно выглядели тела убитых на дороге солдат, – писал первый иностранный журналист, увидевший последствия сопротивления финнов. – Холод заморозил их в тех позах, в которых они упали. Он также слегка сморщил их тела и черты лиц, придав им как бы искусственное, восковое выражение. Вся дорога напоминала огромную, сделанную из воска панораму какой-то тщательно поставленной битвы… Один солдат облокотился о колесо телеги с куском проволоки в руках, другой вставлял в свою винтовку обойму с патронами».

Международное осуждение советского вторжения в Финляндию привело к тому, что Советский Союз исключили из Лиги Наций. Всенародное возмущение в Лондоне и Париже было, пожалуй, даже больше, чем вызванное вторжением Германии в Польшу. Союзник Сталина Германия также оказалась в непростом положении. С одной стороны, Германия получала большое количество сырья и других материалов из СССР, но с другой стороны, ее крупными поставщиками были и скандинавские страны, особенно Швеция, и теперь Германия опасалась осложнений в отношениях с этими странами. Больше всего нацистское руководство было озабочено звучавшими в Англии и Франции призывами отправить Финляндии военную помощь. Присутствие союзников в Скандинавии могло привести к перебоям в поставках в Германию шведской железной руды, которая была крайне важна для военной промышленности Германии.

Однако на этот раз Гитлер был абсолютно уверен в своей правоте. Он был глубоко убежден, что само провидение на его стороне, что оно хранит его ради достижения великой цели. 8 ноября он произнес свою ежегодную речь в огромном пивном зале «Бюргербройкеллер» в Мюнхене, где в 1923 г. начался провалившийся путч нацистов. Плотник Георг Эльзер смог поместить взрывное устройство в колонну рядом с трибуной для Гитлера. Но именно в этот раз Гитлер сократил свое выступление, поскольку спешил вернуться в Берлин. Через двенадцать минут после того, как он покинул пивной зал, раздался мощный взрыв, который разнес помещение в щепки, убив при этом целый ряд «старых бойцов партии». В Лондоне реакция на эти события, как писал один журналист, «была типично невозмутимо британской: «Вот черт, не повезло», как будто кто-то промахнулся, стреляя в фазана». Неоправданно оптимистически настроенные англичане утешали себя мыслью, что немцы сами избавятся от этого ужасного режима, что это только вопрос времени.

Эльзера арестовали в тот же вечер при попытке пересечь швейцарскую границу. Хотя в ходе расследования и стало очевидно, что он действовал в одиночку, нацистская пропаганда тут же обвинила английскую разведку в совершении покушения на жизнь фюрера. У Гиммлера появилась великолепная возможность воспользоваться происшедшим. Вальтер Шелленберг, эсэсовский специалист по разведке, в то время контактировал с двумя офицерами английской разведки, убедив их в том, что является членом антигитлеровского заговора в рядах вермахта. На следующий день после совершения покушения на Гитлера он предложил им встретиться в голландском городке Венло, расположенном на самой границе с Германией. Шелленберг пообещал им привести на встречу антифашистски настроенного генерала немецкой армии. Но вместо этого англичане напоролись на специальный отряд СС, который их и похитил. Во главе отряда был штурмбанфюрер Альфред Науйокс, который командовал провокационным нападением на немецкую радиостанцию в Глейвице, имевшим место в конце августа и ставшим поводом для нападения на Польшу. Это будет не единственный провал английской разведки в Нидерландах.

Это фиаско скрыли от британской общественности, которая в конце месяца смогла все-таки восстановить свою веру в Королевские военно-морские силы. 23 ноября вооруженный английский пассажирский лайнер Rawalpindi вступил в бой с немецкими линкорами Gneisenau и Scharnhorst. В неравном бою, проявив невиданное мужество, которое сравнивали с подвигом сэра Ричарда Гренвилла, давшего в одиночку на своем корабле Revenge бой целой эскадре испанских галеонов, артиллерийские расчеты Rawalpindi сражались до последнего человека. Затем судно, охваченное огнем от носа до кормы, пошло на дно, но с гордо реющим британским флагом.

После этого, 13 декабря 1939 г., у побережья Уругвая эскадра коммодора Генри Харвуда, в составе которой находились крейсеры Ajax, Achilles и Exeter обнаружила немецкий «карманный линкор» Admiral Graf Spee, который к тому времени уже потопил девять союзных кораблей. Капитана Ганса Лангсдорфа, командира этого корабля, уважали за то, что он хорошо обращался с членами команд потопленных им кораблей. Лангсдорф совершил ошибку: принял английские корабли за эсминцы и потому решил дать им бой, вместо того чтобы уклониться от столкновения, даже обладая более мощной, чем его противник, артиллерией, включая 11-дюймовые орудия главного калибра. Exeter отвлек огонь Graf Spee на себя и получил сильные повреждения, в то время как Ajax и имевший новозеландскую команду Achilles попытались подойти к немецкому линкору на расстояние торпедного выстрела. Несмотря на то, что английская эскадра понесла серьезные потери, Graf Spee, также получивший несколько пробоин, решил выйти из боя под прикрытием дымовой завесы и направился в гавань Монтевидео.

На протяжении последующих нескольких дней англичане смогли ввести Лангсдорфа в заблуждение, что эскадра получила серьезное подкрепление. И вот 17 декабря, высадив на берег пленных и большую часть команды, Лангсдорф вывел Graf Spee в устье реки Ла-Плата и затопил его, а сам застрелился. Англичане праздновали победу в самый нужный для поднятия их упавшего боевого духа момент. Гитлер, опасаясь, что однотипный немецкий корабль под названием Deutschland может постигнуть та же участь, отдал приказ переименовать его в Luetzow. Он не хотел, чтобы однажды заголовки газет по всему миру оповестили человечество о том, что пущен ко дну корабль под названием «Германия». Символика играла огромную роль в жизни фюрера, что станет еще более очевидным позднее, когда ход войны обратится против него.

Зная от министерства пропаганды Геббельса о том, что Германия одержала победу в морском сражении у побережья Уругвая, немцы позже были потрясены сообщением, что Graf Spee затоплен в устье реки Ла-Плата. Нацистские власти сделали все возможное, чтобы эти новости не испортили их «военное Рождество». На праздники были увеличены пайки, а население всячески подталкивали к осознанию величия победы над Польшей. Большинство обывателей были уверены, что вскоре наступит мир, поскольку и Германия, и Советский Союз призывали союзников принять как должное, что Польши больше нет.