Помоги проекту - поделись книгой:
И вот — чудеса, да и только! — всё, что ожидал, дословно и нашёл в статье Алека Луна! Сверхурочно нашёл, правда, ещё нечто непредвиденное — сдержанную, трепетную, но веру в успех предприятия, которая — по наивно-ремесленной традиции американского журнализма — проявилась в хеппи-энде: «Сколково продолжает расти, число компаний-резидентов перевалило за тысячу. Одна из таких компаний — Aerob — занимается производством разведывательных дронов и в числе своих клиентов называет Министерство обороны. Генеральный директор Андрей Мамонтов сказал, что криминальные расследования (связанные с многочисленными коррупционными скандалами вокруг Сколкова. —
Такой мажорный финал публикации, на мой взгляд, объясняется влюблённостью Алека Луна в российскую цивилизацию — эмоцией, которую доводилось наблюдать несчётное число раз в словах и делах иностранцев (в первую очередь американцев), связавших свою судьбу с нашей страной. К великому сожалению, оптимистичный взгляд в будущее Алека Луна испортил всё дело, поскольку увёл читателей Slate от истины ничуть не меньше, чем шаблонные реверансы в адрес коррупции и олигархов.
Проблема (вернее даже — трагедия) Сколкова, на мой взгляд, никак не связана ни с коррупцией, ни с мантрой Верки Сердючки («Всё будет хорошо»). С коррупцией, как справедливо замечает Алек Лун, в Сколкове дела обстоят даже лучше, чем в любом другом государственном и окологосударственном российском начинании нашего времени.
Беда Сколкова —
Для того чтобы понять эту изначальную бессмысленность, лучше всего даже не апеллировать к зачатию Сколкова из волевого импульса, обеспеченного любовью бывшего президента Дмитрия Медведева к ИТ и гаджетам, а сравнить российский проект с тем, с чем его постоянно пытаются сравнивать на уровне метафоры, — с Кремниевой долиной. Причём сравнить, не размениваясь на мелочи, а концептуально, на самом высоком уровне обобщения.
Как родилась Кремниевая долина? Третий по величине (после Нью-Йорка и Вашингтона) американский технологический центр появился на свет из корыстного желания коммерческих компаний, специализирующихся в области высоких технологий, снизить свои расходы. Банальное такое и очень здоровое желание. Hewlett-Packard, Eastman Kodak, General Electric, Shokley Semicondactor, Lockheed, а позже и IBM, Intel, Xerox, Cisco, Adobe, AMD, Oracle, Google и Yahoo хотели, чтобы их ключевые структуры территориально находились там, где уже были раньше главные поставщики идей и в конечном итоге гаранты коммерческого успеха высокотехнологичного бизнеса — маститые учёные и их талантливые студенты и аспиранты. То есть бизнес решил разместиться там, где было средоточие научной мысли.
Одним из эпицентров такой мысли в Америке была Калифорния, и
Концентрация университетской энергии, согласитесь, потрясающая, хотя и не уникальная. В Соединённых Штатах можно навскидку назвать ещё с полдюжины аналогичных мест. Почему же тогда выбор корпоративной Америки пал именно на Кремниевую долину? Вторая причина столь же банальна и разумна, как и первая: роскошный климат! Чудесное средиземноморское тепло, близость океана, восхитительная растительность, солнце чуть ли не круглый год над головой. Это место, где людям хорошо жить, где понравится жить любому вменяемому человеку, которому предложат здесь трудоустройство.
Вот, собственно говоря, и вся «тайна» появления самого знаменитого американского технологического центра. Изначально продукция компаний, размещённых в Кремниевой долине, целиком и полностью делалась на заказ государства. В основном это были полупроводники; затем, когда они качественно подешевели в конце 60-х годов, началась эпоха венчурных инвестиций и массового потребления высокотехнологичной продукции.
Посмотрим теперь на Сколково. Если бы в основе этого проекта лежала здоровая логика, аналогичная Кремниевой долине, на которую российскому аналогу так хочется быть похожим, то технологический центр нужно было бы открывать в месте уже существующей концентрации научной мысли и университетских центров. Первое, что приходит в голову, — Новосибирск, Томск, Санкт-Петербург, Обнинск. Нет, не открыли ни там, ни там, ни там, а — посреди земельных угодий Романа Абрамовича (Алек Лун не был бы американским журналистом, если бы не помянул площадку для гольфа «любимого олигарха Путина», прилегающую вплотную к территории будущего научграда. Я уж не говорю о том, что выбор места должен был хоть как-то учитывать простую человеческую слабость — желание жить в приятных природных условиях. Где-нибудь под Сочи было бы в самый раз. Но никак не под Москвой, где 300 дней в году холодно, а солнце постоянно скрыто непробиваемой толщей облаков. Кому захочется жить и работать в таком кошмаре?!
Наконец, самое главное и принципиальное отличие, которое как раз и обеспечивает первоначальную бессмысленность инициативы Сколкова. 31 декабря 2009 года тогдашний президент Медведев издал распоряжение № 889-рп «О рабочей группе по разработке проекта создания территориально обособленного комплекса для развития исследований и разработок и коммерциализации их результатов». Из чего следует, что вся идея Сколкова строится на монетизации высоких технологий. Возникает вопрос: ГДЕ в реалиях России нашего времени можно углядеть пусть даже под электронным микроскопом потребность (кого и чего угодно: государства, общества, коммерческих структур и т. п.) в продукции отечественных высоких технологий?! КОМУ НУЖНА ЭТА ПРОДУКЦИЯ?
Если нет спроса, зачем создавать искусственное предложение? Зачем строить научград, который никому не нужен? Потенциально «Сколково» — это проект, входящий во второй десяток важнейших для страны дел: сначала нужно радикально изменить деловой климат (начиная с законодательства и нормативных баз и заканчивая налогообложением и нормами отношений бизнеса с государством). Затем нужно возродить научную школу, базу, университетское образование — и только потом пытаться отвечать на возникающие ростки спроса предложениями вроде строительства научно-технологических центров, подобных Сколкову. Только в такой последовательности, а не задом наперёд.
В результате мы имеем, что имеем, — химерическую Касталию, живущую в абсолютном отрыве от реальностей, интересов и потребностей страны, целиком и полностью зависящую от воли и капризов власти, кормящуюся с руки власти и — как следствие — вовлечённую во все традиционные ритуальные игры, связанные с распределением финансирования и т. д. Вот и получается, что напрасно писал свою статью Алек Лун. Можно было смело останавливаться уже на первом же предложении: «С крыши семиэтажного, увитого сеткой и иллюминацией Гиперкуба (первой постройки в Сколкове. —
Дальше и в самом деле можно не продолжать.
Бритва для левой щеки: Приобретённые Потребности и как их угадать в существующей реальности
Если бы человечество ограничивалось врождёнными потребностями, то, пожалуй, мы бы до сих пор жили в пещерах, питались корнями лопухов, в удачные дни — мамонтятиной, а завершали жизненный путь в желудках волков или соплеменников, кому как повезёт.
Но человеческая натура характерна возобладанием приобретённых потребностей над врождёнными. (Нет, лучше напишем Приобретённых Потребностей — для наглядности их значения.) Тем и отличается от звериной. Кто-то придумал процесс бритья, другой изобрёл саму бритву, третий — бритву безопасную, и пошло-поехало: станки с двумя лезвиями, с тремя, с пятью… Ножницы для стрижки волос, ножницы для стрижки ногтей, ножницы для нарезания бумажных звёздочек. Пришлось и бумагу придумывать — почтовую, обёрточную, папиросную, копировальную, туалетную… Покажи тому пещерному человеку почтовую бумагу, он, поди, и не поймёт её предназначения.
Что пещерный человек, возьмём человека тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, живущего не где-нибудь в таёжном тупике, а прямо в столице нашей Родины. Люди летают в космос, посылают аппараты к Луне, Венере и Марсу, в Антарктиде работают круглогодичные научные станции, на дно Марианской впадины спускается глубоководный аппарат, Азимов, Кларк и братья Стругацкие пишут всемирно известные романы, но никому и в голову не приходит идея мобильного телефона с двумя камерами, двумя экранами и двумя сим-картами! То, что для пустякового видеоразговора между обыкновеннейшими жителями Москвы и Сиднея о новой ли причёске, о рюшечках на платье или вовсе ни о чём будут задействованы вычислительные мощности, превосходящие все существующее к тысяча девятьсот шестьдесят третьем в Союзе Советских Социалистических Республик и Соединённых Штатах Америки вместе взятые, казалось немыслимым. И потому вовсе не казалось.
Казалось другое: в двадцать первом веке будут общедоступные, может быть, даже бесплатные домовые кухни (с подъёмником в квартиру), таблетки против рака, автоматические таксомоторы со временем ожидания не более получаса, для личного потребления — велосипеды с моторчиком. И в горячке трудно было вообразить новости, подобные нынешним: «
Но то было давно. Сегодня психиатрические больницы никого не пугают. Сегодня это просто больницы с обыкновенными больничными функциями: лечить, когда лечится. И потому совсем не страшно знать, какие потребности приобретут люди в ближайшие годы. Во-первых, из любопытства. Никто не знает, а я знаю — приятное чувство. Во-вторых, можно картины будущего вставить в повесть или роман — и тем предстать перед потомками провидцем, человеком с пишущей машиной времени. Наконец, в-третьих, можно и самому поучаствовать во внедрении новых потребностей, особенно если есть тяга к бизнесу. А нет тяги — так приобрести её и на практике решить извечный вопрос «Что делать?».
Дело делать, вот что. И, как советовал Николай Иванович Бухарин, обогащаться. Становиться богаче. И умными мыслями, и правильными поступками, и, чего уж скрывать, денежными знаками. Без них, без денежных знаков, мир с определённого времени кажется неполным.
Стоит учесть, что стартовый капитал у меня в голове. Иными словами — нет ничего. Потому диковинные проекты вроде индивидуальных тоннелей «Москва — Лондон — Нью-Йорк» или создание водочных заводов на спутнике Юпитера Европе («Вода из глубочайшего источника Вселенной!») придётся отложить до лучших времён, которые, несомненно, скоро настанут. С кроссовками на антигравитационных подошвах тоже следует повременить. Нет, в ход нужно пустить нечто простое, доступное уже вчера и вдобавок дешёвое. Только посмотреть на это простое свежим взглядом. Ресурсы далеко не исчерпаны, да вот взять хотя бы те же бритвенные станки.
Отчего бы не пойти дальше и не продавать бритвы для левой половины лица отдельно, для правой — отдельно. Мол, «силуэт новых лезвий, особенности подвески и форма ручки позволяют увеличить комфортность бритья на сорок девять с половиной процентов по сравнению с недифференцированными станками». Плюс продавать бритвы для брюнетов, бритвы для блондинов, для рыжих и для седых («Особая структура седого волоса требует специальной обработки бреющих поверхностей бозонами Хиггса», etc.), бритвы для гуманитариев, для техников, для офицеров и для коммерсантов.
Отложу лезвия, поскольку ясно — море безбрежное.
Другая идея рвётся наружу. Веками медицина базировалась на понятии «врачебная тайна». Вплоть до восьмидесятых годов прошлого века тайна эта вносила свою долю как в общественную мораль, так и в благосостояние врачебного сословия. Теперь иное. Время толерантности, политкорректности и социальных преференций требует принять концепцию Открытой Истории Болезни. Никаких тайн, никаких постыдных секретов... Напротив. Сегодня человек вправе ногой открывать двери во врачебные кабинеты: «Я гомосексуалист, наркоман, тьфу, наркопотребитель, ни разу не платил налогов, но страдаю сифилисом, СПИДом, чесоткой и туберкулёзом одновременно, потому подавайте мне наилучшее лечение, пенсию, шприцы и презервативы немедленно!»
И подают — по мере возможности. Но на всех бюджета не хватает. Более того, порой с обыкновенным гастритом человек, всю жизнь отдавший любимому кирпичному заводу, не может получить толковую консультацию: в своём районе больницу закрыли, до соседнего ехать тяжело, а приедешь — нет гастроэнтеролога, а есть бабушка — божий одуванчик, одна на сто человек приёма. Может, и знающая бабушка, да только куда ей с сотней-то справиться.
И начинается лечение по совету друзей, знакомых и телевизионных докторов. Проблема в том, что ни друзья, ни знакомые, ни тем более телевизионные доктора не знают деталей болезни. Амбулаторные и стационарные истории болезни теряются либо заполняются абы как, неразборчивым почерком, и вообще — всё не так. Как «так» — я знаю. Нужно не только создать электронную историю болезни, нужно, чтобы больной имел возможность выложить её в социальную сеть, цель которой — обеспечить наблюдение как за здоровьем больного, так и за действием врача. Назвать её можно «Больные против врачей-вредителей», сокращённо — БПВВ. И никто из больных не уйдёт обиженным: каждую жалобу обсудят, каждый анализ истолкуют, каждое врачебное назначение проверят по энциклопедиям, протоколам и стандартам.
Почему не назначили бесплатно анализы на то-то и то-то? Почему не провели лечение тем-то и тем-то? Отчего это доктор выписал лекарство Икс, которое, во-первых, при этой болезни не показано, во-вторых, лекарством не является, а в-третьих, существует дженерик по цене втрое дешевле? Не иначе, щучий сын, процент от аптеки имеет!
Разумеется, в сообществе БПВВ нужно будет ввести табель о рангах: больной, опытный больной, больной-ординатор, больной-ассистент, больной-доцент, больной-профессор, заслуженный больной РФ — в общем, есть место для прогресса. И тогда, посещая врача, можно будет поинтересоваться: почему вы, доктор, прописали мне при простуде гомеопатическое средство за восемь тысяч рублей, хотя следовало посоветовать липовый чай и растирание домашней водкой? А при расставании этак небрежно вручить доктору повестку в суд, поскольку социальная сеть БПВВ будет тесно сотрудничать и с адвокатами, и с антикоррупционными структурами, и все мы дружно, при полной поддержке населения начнём наконец беспощадную народную войну за белизну врачебного халата.
Поскольку же рано или поздно болеют все, а многие и не по одному разу, социальная сеть БПВВ быстро станет лидером и принесёт отцам-основателям известность, уважение и определённое количество денежных знаков. Хотя откуда вдруг последние возьмутся — не представляю. Один умный человек сказал: «Если бы у писателей была хоть крупица умения торговать, все они уже давно бросили бы писать и ринулись в торговлю».
IT-рынок
Век программера-самоучки: откуда вдруг столько любителей писать код и чем это всем нам грозит?
Уверен, многие из вас удивятся, но на программиста, оказывается, учат. На курсах, в техникумах, вузах: есть даже государственные стандарты вроде «Специальности 230115 — Программирование в компьютерных системах» (попросту — техник-программист), на освоение которой отводится неполных три года. Время самоучек вроде бы давно и безвозвратно ушло: на дворе не 80-е и даже не 90-е, чтобы держать разросшееся здание информационных технологий; недостаточно тех, кто придёт сюда только по зову сердца со случайным набором знаний! Однако вопрос этот — нерешённый. Лучше того, как выясняется сейчас, программисты-любители снова играют заметную роль, и доля их в общей массе разработчиков софта продолжает увеличиваться. Как это понимать, чем это вызвано и куда может привести?
Неожиданный этот факт констатировали исследователи (IDC), пробовавшие оценить глобальную ситуацию в программистском сегменте и обнаружившие, что из 18,5 миллиона человек, занимающихся сегодня написанием кода, семь миллионов с лишком (40%) делают это вне основных должностных обязанностей. И хоть обе категории — и «любителей», и «профессионалов» — растут, любительская категория в последние годы увеличивалась быстрей. Поскольку в обозримом будущем замедления роста не предвидится, уже в ближайшие несколько лет программисты-по-призванию станут численно доминировать над программистами-по-профессии.
Читая подобные работы, лично я всегда задаюсь вопросом, почему вообще кто-то решил делить программерское племя на категории. Ведь программист на самом деле — профессия особая. В отличие от большинства других — медиков, например, или космонавтов, — каждый желающий имеет всё необходимое, чтобы буквально не выходя из дома стать пусть не дипломированным, но профессионалом в разработке машинного кода. Поэтому любое деление здесь условно. Не верите — загляните в тот же вышеупомянутый стандарт. Ну и себя спросите, конечно.
Ведь чтобы узнать, кто такой программист, большинству из вас достаточно встать перед зеркалом. Начальным толчком наверняка послужил естественный интерес к вычислительной технике, возможно, подкреплённый материальной необходимостью. Процесс усвоения знаний наверняка был стихийным, самоорганизующимся, тесно переплетённым с практикой. Результатом стало как понимание основ функционирования ВТ, так и собственно умение заставить машину сделать то, что от неё нужно лично вам. Ничего не упустил? Это и есть необходимый и достаточный минимум, позволяющий считать себя программистом и, коли потребуется, зарабатывать на жизнь.
«Академический» подход отличается незначительно. Программированию отводится основная часть учебного времени, но преподаются также параллельные дисциплины — вроде грамотного создания документации, администрирования уже работающих систем, оценки программного обеспечения, работы в коллективе и коммуникации с заказчиком. Ну так что ж? Все мы учились и учимся этому самостоятельно, пусть несистемно. Короче говоря, практически важной разницы между программером-самоучкой и программером с дипломом гособразца нет. Так почему же нас делят в статистике?
Просто исследователи (IDC и другие) ориентируются на критерий первичности профессии. Тех, кто программирует много (от 10 часов в месяц), но не получает за это деньги либо имеет данный доход не в качестве основного, записали в любители, остальных, соответственно, в профессионалы. Иначе говоря, любителем-программистом при такой оценке может оказаться и дипломированный спец. Однако такое разделение, пусть и во многом искусственное, позволяет сделать видимой интересную тенденцию в программерском сообществе: ту самую неожиданно сильную диспропорцию — крен в сторону «программистов-любителей». Что вызвало рост «непрофессиональной» части сообщества? Ответа на этот вопрос нет, так что любые догадки хороши и принимаются.
В самом деле, совершенно непонятно, почему профессия программиста с её стремительным и безостановочным ростом требований к объёму обязательных знаний (пятнадцать лет назад веб-программисту достаточно было HTML, что нужно сегодня — страшно даже подумать!) вдруг стала так привлекательна для людей, которые зачастую даже не получают за работу деньги? Лично мне нравится идея корреляции с феноменом мобильных устройств: взрывообразно расширяющаяся вселенная смартфонов / планшеток / умных мелочей вовлекает в себя и тех, кому просто интересно, и тех, кто мечтает на этом разбогатеть. Это своего рода золотая лихорадка XXI века, принять участие в которой могут почти все. Приятное следствие: в выигрыше тоже останутся почти все! Пусть и в выигрыше непрямом, не денежном.
Я не говорю о преодолении пресловутого цифрового раздела-разрыва. Как однажды сказали в Индии (на волне интереса к кого-нибудьочередному дешёвому чуду цифровой электроники — уж не помню, Simputer или Aakash), и как сейчас с циничным удовольствием пишет американская пресса про знаменитого бездомного программера-новичка Лео Гранда, люди умирают не от цифрового отставания, а от голода, холода, отсутствия близких или хоть , кто мог бы помочь в трудной ситуации. Программирование само по себе — не магия, не набор волшебных заклинаний, только лишь знание, которое
И всё-таки мало кто не согласен с мнением, что рост доли любителей в программерском сообществе — хороший симптом. Мало того что это поможет обществу успешней, с меньшими психологическими потерями противостоять «нашествию машин», от которых теперь зависит практически каждый аспект нашей жизни (кое-кто уже сравнивает умение программировать с умением починить кран или унитаз), так это ещё и наработка топлива для будущих прорывов в ИТ: нестандартное мышление, необычные подходы, практикуемые самоучками, способны увести компьютерный (и не только) бизнес неожиданными путями к новым высотам.
Впрочем, прежде чем это случится, проклюнувшийся «любительский росток» ещё предстоит вырастить. И, честно говоря, меня берут завидки, когда я вижу, как с телеэкранов США к юным согражданам Когда-тообращается лично их президент: «Программируйте, это важно для страны!» Штаты
В статье использована иллюстрация US Mission Geneva.
Встречайте тысячерублёвую планшетку — и прощайтесь с книгой!
Когда меня в очередной раз пытаются отучить от «безграмотного» термина «планшетка» в пользу лингвистически правильного «планшет», я уже не раздражаюсь, а смеюсь. Я видел и помню
Планшеты сгинули безвестно, планшетки — живут и процветают: каждый квартал в мире поставляются пятьдесят миллионов штук! И пусть родоначальник низвергнут с пьедестала (на iPad'ы всех мастей нынче приходится в лучшем случае четвёртая часть продаж), планшетки не устают удивлять. В следующем году они готовят нам очередную встряску: всё говорит за то, что мы станем свидетелями нового витка снижения цен, на сей раз радикального, которое сделает это электронное устройство прямым конкурентом бумажной книге.
Для каждого товара существует своя волшебная ценовая отметка — иногда называемая импульсной, иногда психологической, — начиная с которой он переходит для потенциального покупателя в разряд обязательных к приобретению. Сбейте цену
Я говорю о проекте Aakash. Это совместное англо-индо-китайское творение с непростым детством. Не поручусь за стопроцентную точность сведений, но приблизительно его биография выглядит так. Три года назад, подталкиваемая государственным интересом Индии заиметь максимально дешёвое цифровое устройство (для образования и сельского хозяйства), английская компания с индийскими корнями DataWind выдала 7-дюймовую планшетку: Запад знает её более дорогой вариант Ubislate, Индия — самый простой, собственно Aakash (см. «Индия, цифровой раздел и планшетка за 35 долларов»).
Потом были задержки, суды, скандалы (как коррупционные, так и обвинения DataWind в том, что она просто перепродаёт китайское барахло), три поколения устройств. А на днях, очевидно, уставшее от тянучки, индийское правительство объявило, что взяло шефство над проектом и новую, четвёртого поколения Aakash, будут производить определённые в открытом конкурсе индийские вендоры, несколько одновременно. Aakash 4 — это вполне конкурентоспособная конструкция даже по нашим меркам: 7-дюймовый устойчивый к царапинам ёмкостный дисплей, поддержка всех основных беспроводных протоколов (Wi-Fi, Bluetooth, сотовая связь вплоть до 4G), гигагерцевый процессор, 4 Гбайт своей памяти и слот для флеш-карточки, плюс передняя камера и Android 4.x. А самое главное — цена: изначально она составит 2 500 рупий, а к концу следующего года должна опуститься до 1 500. По-нашему — около 800 рублей.
Индия мечтает в следующие пять–семь лет произвести достаточно таких планшеток, чтобы обеспечить каждого школьника в стране. И в конце концов «децентрализовать» образование, дав возможность получать знания не только у учителей, но и самостоятельно, из качественных интернет-источников (в том числе государственного интернет-университета, работа по созданию которого ведётся). Что ж, у индийцев своя специфика: цифровое отставание (пресловутый digital divide) страны от Запада пока не преодолено. Но их планшетные наработки много значат и для всех нас.
Aakash 4 станет не первой, но самой мощной из тысячерублёвых планшеток. Формально многофункциональные мобильные цифровые устройства по цене около тысячи рублей уже можно приобрести, по крайней мере в США и Европе. Пока, однако, это весьма примитивные конструкции: маленький экран (5 дюймов), слабый аккумулятор. Индийцы же своей Aakash устанавливают новую планку функционала и качества. Дайте идее настояться — и к концу 2014-го планшетная индустрия придёт, имея на руках хороший выбор тысячерублёвых моделей от разных производителей. Ну а логическую черту можно провести прямо сейчас:
Ещё пару лет назад считалось, что эволюция мобильных устройств пойдёт иначе. Что покушаться на «бумагу» станут читалки — медленные, монохромные, хоть и энергоэкономичные со своими «электронными чернилами». Никто не предполагал, что цена планшеток упадёт так быстро. Поэтому прогнозы, строившиеся тогда, оказались верными лишь отчасти. Правы оказались те, кто предрекал читалкам сползание в узкую профессиональную нишу; так, в общем, и получилось: они стали профессиональным инструментом книголюбов и в рецептах новогодних подарков сегодня практически не встречаются (см. «Читалки плюс планшетки: в поисках золотой середины» и «Читалки: перевёрнутая страница»). А главной угрозой для книгопечатания стала невероятно быстро подешевевшая многофункциональная планшетка.
Конечно, сражаться за книжную полку планшеткам будет трудно. Отчасти потому, что бумажные книги до сих пор не стали товаром слишком дорогим, эксклюзивным: хорошо иллюстрированное издание легко может стоить больше тысячи, но основная масса литературы всё-таки до этого ещё не добралась; рискну предположить, что золотой серединой сегодня являются 300–400 рублей. Однако там, где книга — инструмент и где одного инструмента мало, а нужен набор, планшетный вариант уже сейчас может оказаться выгодным. Скажем, школьники и студенты могли бы собрать на одном устройстве всю необходимую литературу на год — и выиграть не только экономически, но и физически (прощайте, килограммы за спиной!). Так что если смотреть дальше — соединять точки, как говорил Джобс, — стоило бы уже сейчас заняться написанием и, возможно, сертификацией электронных учебников. Чтобы к моменту, когда российские родители и дети с подачи какой-нибудь «Комсомолки» массово осознают своё счастье, им было чем заполнить оперативную память супердешёвых планшеток.
В США цифровые учебники давно сформировали рынок. В Индии государство принуждает к или субсидирует сканирование и бесплатную раздачу учебных пособий. Как обстоят дела у нас? Теоретически очень даже неплохо. Согласно вступившему в силу нынче осенью закону об образовании, с 2015 года в России можно будет издавать только учебники, для которых имеется «электронная версия» (надо полагать, имеется в виду оцифрованный вариант). Однако чем это требование обернётся на деле — большой вопрос. Становлению цивилизованного рынка мешает правовой хаос: интеллектуальная собственность остаётся в России лишь красивым сочетанием слов («ВКонтакте», например, нетрудно отыскать группы, коллекционирующие сканы учебников, но безо всяких реверансов в сторону правообладателей). Выстроить же цельный проект унифицированного электронного устройства для воспроизведения учебных материалов, подобный индийскому Aakash, мешает правительственная импотенция: кто знает, что сталось с «революционным электронным учебником» Plastic Logic 100, с которым РОСНАНО и Минобраз носились два года назад («Ё-учебник для России»)?
Так что таскать нашим детям бумажные «кирпичи» ещё лет десять как минимум. А вот домашние книжные полки будут набирать вес уже не так быстро, как раньше. И, поскольку процесс этот с обратной связью, ситуация, скорее всего, будет развиваться экспоненциально: чем меньше мы станем покупать бумажных книг, тем дороже они будут стоить, тем больше появится доводов в пользу чисто цифровой библиотеки. Сроки называть не рискну. Важно, что процесс пошёл.
RSA и её тридцать сребреников: кому теперь верить, на что полагаться?
Писать про Эдварда Сноудена доводится всё реже, но и всё меньше хочется. Если позволите такое сравнение, извлекаемые из его архива сведения выбивают почву из под ног в тот самый момент, когда ты, казалось бы, нащупал дно: то ещё удовольствие. Прошлая неделя выдалась особенно щедрой на такого рода открытия — и, скажу честно, выливать очередную порцию мрачного, почти безысходного негатива не было никакого желания. И всё-таки сделать это необходимо, хотя бы вот по какой причине: если после случившегося в последние дни не задаться вопросом, вынесенным в заголовок, то когда же его ещё задавать? О всём перечисленном ниже вы наверняка уже слышали, я только уточню детали, чтобы картинка предстала в самом выгодном (уж простите за цинизм) свете. Ну и отвечу на вопрос, конечно.
Так что же случилось за последние дни? Во-первых, попала в заголовки IBM — и на сей раз не по своему желанию. Ровно неделю назад в США от имени одного пенсионного фонда был вообще-топодан судебный иск против IBM и лично её высших руководителей. Причина — сокрытие информации о сотрудничестве «Голубого гиганта» с АНБ. Какое может быть дело инвесторам до патриотизма корпорации-ветерана? Цепочка рассуждений тут не бог весть какая сложная. С одной стороны, IBM весьма успешно ведёт дела, в частности в Китае. С другой — компания очевидно сотрудничает с американскими спецслужбами: это было понятно уже по её поддержке скандального законопроекта CISPA (дававшего правительству легальную возможность массово мониторить интернет-активность граждан), а после летних откровений Сноудена (PRISM и пр.), где имя IBM прямо не упоминалось, только самый отъявленный оптимист не заподозрил бы «Голубого гиганта» в причастности к программам массового тайного наблюдения АНБ.
Таких оптимистов явно много внутри самой IBM, которая отвергает связь с АНБ: мол, всё это «конспирология». Однако Коммунистическая партия Китая оптимизма не разделяет, а потому ещё в августе инициировала расследование (под него попала не только IBM, но и Oracle, и другие американские ИТ-гиганты). И сейчас мы пожинаем плоды: китайские продажи IBM в третьем квартале ссохлись (в частности, только продажи «железа» упали почти наполовину к тому же периоду прошлого года), акции потеряли одну пятую стоимости. Естественно, IBM всё может объяснить: плохой результат в Китае — следствие проводимой там реорганизации национальной экономики. Но и истцов понять можно: связь с АНБ означает реальные риски для бизнеса — а значит, для инвесторов; а значит, компания должна была их предупредить!
Не успел затихнуть скандал вокруг IBM, как героями новостей стали Брюс Шнайер (тот самый, авторитет по кибербезопасности) и его работодатель British Telecom. BT — одна из первых телефонных компаний
В отличие от IBM, BT не отпирается, а уточняет только, что, мол, «обязана исполнять требования британских и европейских законов». В трудовом законодательстве ЕС, правда, вряд ли прописана возможность увольнения сотрудника за участие в мероприятиях по восстановлению гражданской справедливости. Но Шнайер в конце концов может просто испортить ей репутацию (утёкшее из недр BT письмо это подтверждает: Шнайера возненавидели за правдоискательство), да и самому ему не с руки продолжать трудиться на империю зла. Так что, вероятно, решение об отставке было обоюдным: Брюсу предложили, а он не отказался.
Ну а точку поставила в пятницу компания RSA Security LLC. Если вы интересуетесь криптографией, то представлять её вам не нужно. Если же нет, попробуйте вообразить себе господа бога, который сотворил мир: RSA и есть этот самый творец для мира стойкого крипто. Её имя образовано по первым буквам имён основателей — легендарных Рона Ривеста, Ади Шамира и Леонарда Адлемана (все трое удостоены премии Тьюринга), оно же присвоено и фундаментальному криптографическому алгоритму, разработанному ими в 1977 году и используемому по сей день (с вариациями, конечно) в самых важных, самых популярных криптопродуктах. Короче, RSA стояла у истоков криптографии с открытым ключом, на которой сегодня, в частности, зиждется вся электронная коммерция, и зарабатывает сопутствующими продуктами по сей день (софт, токены и т. п.). И вот эта контора, одно имя которой стоит больше всех её продуктов вместе взятых — аббревиатура RSA, натурально, стала синонимом защищённости, справедливости, надёжности, — за скромное вознаграждение согласилась содействовать АНБ.
О том, что RSA использует генератор случайных чисел Dual_EC_DRBG от АНБ в своих программах и программных библиотеках (в частности BSAFE), было известно и раньше: компания внедрила его ещё в 2004-м. О том, что этот генератор, вероятно, является «троянским конём», построенным специалистами АНБ для облегчения шпионажа за пользователями программ стойкого крипто, тоже известно (с 2007 года): если вкратце, зная секретные константы, определяющие работу алгоритма, его разработчики легко могут предсказать выдаваемую генератором последовательность чисел (подробнее см. сентябрьскую колонку «Сноуден и эллиптическое крипто»). Но вот чего никто не знал до пятничной статьи Reuters (основанной на рассказе двух осведомлённых лиц из RSA или АНБ, пожелавших остаться неизвестными), так это того, что RSA
И во сколько же компания оценила свои услуги? Всего-то в десять миллионов американских долларов. Словом, Иисус вдруг оказался Иудой, да только не ждите, что он пойдёт теперь и удавится со стыда.
Поделиться книгой: