— Да, люблю… Меня этому научила одна молодая дама, у которой я был садовником. У нее был клочок земли в одном месте, которое ей очень нравилось… а розы она так любила, как будто это были дети… или птицы. Я сам видел, как она нагибалась и целовала их… Это было давно, лет десять тому назад.
— А где она теперь? — спросила Мери, сильно заинтересованная.
— На небе, — ответил Бен, — как говорит пастор.
— А что сделалось с розами?
— Их оставили так… на произвол судьбы.
Мери начала волноваться.
— И они совсем умерли? Розы умирают, когда их оставляют так? — осмелилась она спросить.
— Я научился любить их… Я любил ее, а она — розы, — неохотно сознался Бен. — Раза два в год я уходил туда… делал кое-что… подстригал кусты, расчищал вокруг корней. Они были запущены, но земля была хорошая, и кое-какие выжили.
— А когда на кустах нет листьев и они сухие и серые или коричневые, то как же можно узнать, живые они или мертвые? — спросила Мери.
— Подожди, пока за них возьмется весна, когда солнце светит после дождя, а дождь выпадает после солнечного света, тогда узнаешь.
— Как же, как? — крикнула Мери, забыв осторожность.
— Погляди хорошенько на ветки и, если найдешь на них кое-где коричневые комочки, следи за ними после теплого дождя… Увидишь, что будет.
Он вдруг остановился и с любопытством поглядел на ее оживленное лицо.
— А ты чего так вдруг заинтересовалась розами? — спросил он.
Мери почувствовала, что лицо ее вспыхнуло; она почти боялась ответить.
— Это я… я хочу поиграть… будто у меня есть свой сад, — пробормотала она, — я… мне… нечего делать… У меня ничего… и никого.
— Да, это верно, — медленно сказал Бен, глядя на нее, — у тебя нет ничего и никого.
Сказал он это таким странным тоном, что Мери подумала, не жалеет ли он ее немножко.
Мери никогда не жалела самое себя; она только иногда бывала утомлена и сердита, потому что никого и ничего не любила. Но теперь все как будто менялось и становилось лучше. Если только никто не узнает про ее таинственный сад, ей всегда будет весело!
Она постояла еще минут десять и задала ему еще несколько вопросов. Он ответил на каждый вопрос своим обычным ворчливым тоном, но не казался таким сердитым, чтобы взять свой заступ и отойти прочь.
— А вы теперь тоже ходите туда… взглянуть на эти розы? — спросила она.
— В этом году я еще не был… У меня суставы болят от ревматизма.
Он сказал это своим ворчливым тоном и вдруг точно рассердился на нее, хотя она никак не могла понять за что.
— Вот что, — сказал он резко, — не задавай так много вопросов. Уходи отсюда и играй себе. Я сегодня толковал достаточно!
Он сказал это так сердито, что она поняла: ей нечего оставаться здесь. Она медленно удалилась по дорожке, прыгая через веревочку и думая о том, что нашелся еще один человек, который ей нравится, несмотря на свою ворчливость. Да, старый Бен очень нравился ей.
Вокруг таинственного сада шла обнесенная лавровой изгородью дорожка, которая вела к калитке, выходившей из парка в лес. Мери хотелось добежать по этой дорожке до калитки и выглянуть в лес, чтобы посмотреть, нет ли поблизости зайцев. Прыганье через веревочку доставило ей большое удовольствие, и когда она добралась до калитки, она отворила ее и вышла в лес, потому что вдруг услышала какой-то странный тихий свист и ей захотелось узнать, что это было.
Это было нечто необыкновенное: она стояла и смотрела, затаив дыхание. Под деревом, прислонившись спиною к стволу, сидел мальчик и играл на грубо сделанной деревянной дудке. Это был мальчик лет двенадцати.
Он был очень опрятен; щеки у него были красные, как мак, нос вздернутый, а глаза такие круглые и голубые, каких Мери никогда не видывала ни у одного мальчика. На стволе дерева, к которому он прислонился, сидела коричневая белка и следила за ним; из-за кустов поблизости выглядывал фазан, вытянув шею, а подле него сидели два кролика, нюхая воздух. Казалось, будто все они собрались, чтобы быть поближе к мальчику и послушать странные тихие звуки, которые издавала его дудочка.
Увидев Мери, он поднял руку и заговорил почти таким же низким, похожим на звуки дудки, голосом.
— Не шевелись! — сказал он. — А то спугнешь их.
Мери стояла неподвижно. Он перестал играть и стал подыматься с земли. Движения его были так медленны, что он, казалось, вовсе не двигался, но, наконец, он все-таки встал на ноги; белка вскарабкалась вверх по дереву, фазан спрятал голову, а кролики пустились бежать прочь, не выказывая, впрочем, никакого испуга.
— Я — Дикон, — сказал мальчик, — и я знаю, что ты мисс Мери.
Мери только тогда сообразила, что это Дикон. Разве кто-нибудь другой умел так очаровывать фазанов и кроликов, как туземцы в Индии очаровывают змей?
У мальчика был большой румяный рот, а улыбка расползалась по всему лицу.
Глава ХII
Дикон несколько минут стоял, осматриваясь вокруг, в то время, как Мери следила за ним, потом стал ходить, ступая еще осторожнее и легче, чем Мери, когда она впервые очутилась в таинственном саду. Дикон, казалось, видел все сразу: серые деревья, серые ползучие растения, обвивавшие их и свисавшие с ветвей, зеленые альковы с каменными скамьями и высокие вазы для цветов, стоявшие внутри.
— Я не думал, что когда-нибудь увижу этот сад, — сказал он, наконец, шепотом.
— А ты разве слышал про него? — спросила Мери. Она заговорила громко, и он сделал ей знак рукою.
— Надо говорить тихо, — сказал он, — а то кто-нибудь нас услышит и подумает, что здесь такое…
— О! Я забыла! — сказала Мери испуганно и быстро прижала руку ко рту. — Ты слышал про этот сад? — снова спросила она, когда оправилась от испуга.
Дикон кивнул головой.
— Марта мне говорила, что тут есть сад, в который никто не ходит, — ответил он, — и мы, бывало, все думаем, какой он!
Он остановился и опять оглянулся вокруг; в его круглых голубых глазах выражалась радость.
— А гнезд-то сколько здесь будет весною! — сказал он. — Это самое безопасное место для гнезд во всей Англии. Никто сюда не ходит, и столько спутанных веток, кустов и деревьев, где свить гнездо! И как это в с е птицы из степи не вьют здесь гнезд!
Мери опять схватила его за рукав, сама не замечая этого.
— А розы тут будут? — шепнула она. — Ты можешь это узнать? Я думаю… может быть, все это умерло!
— О, нет, не все! — ответил он. — Посмотри-ка сюда.
Он подошел к ближайшему дереву, вынул из кармана нож и открыл его.
— Тут много мертвых сучьев, которые надо срезать, — сказал он, — но и новые есть, прошлогодние. Вот он, — и он тронул отросток зеленовато-коричневого, а не серого цвета.
Мери сама тоже как-то почтительно тронула его.
— Вот этот? — спросила она. — Он совсем живой, совсем?
Дикон широко улыбнулся.
— Такой же живой, как ты и я. Смотри-ка, — сказал он, дернув толстую серую сухую ветку, — можно подумать, что все это мертвое, но мне не верится. Я сейчас надрежу ее и посмотрю.
Он встал на колени и надрезал казавшуюся безжизненной ветку.
— Видишь! — радостно сказал он. — Я тебе говорил!
Мери тоже стала на колени, прежде чем он успел что-нибудь сказать, пристально глядя на ветку.
— Когда она внутри зеленоватая и сочная, то она живая, — объяснил он, — а когда она сухая и легко ломается, — тогда конец. Здесь, должно быть, корень живой, и если отрезать старые сучья, хорошенько вскопать землю вокруг да ухаживать, тогда… — он остановился и поднял голову, глядя на вьющиеся и свисающие ветки и побеги, — тогда здесь летом будет целый фонтан роз.
Они стали переходить от куста к кусту, от дерева к дереву. Он отлично владел ножом, умел ловко отрезать сухие, мертвые ветки и угадывал, в каких из них еще могла быть жизнь. Оба они усердно работали возле одного из больших розовых кустов, когда у Дикона вдруг вырвалось удивленное восклицание.
— Кто это сделал? — крикнул он, указывая на траву. — Вон там?
Это была одна из полянок, которые Мери расчистила вокруг бледно-зеленых игл, торчавших из земли.
— Это я сделала, — ответила Мери. — Эти иглы были такие маленькие, а трава кругом такая густая и высокая, что мне казалось, им нечем дышать. Вот я и дала им побольше места; я даже не знаю, что это за штуки.
Дикон подошел и встал на колени, широко улыбаясь.
— Хорошо, — сказал он, — никакой садовник не сделал бы лучше! Это крокусы, подснежники, а это нарциссы!
Он продолжал работать, пока говорил, а Мери помогала ему.
— Здесь много работы будет! — сказал он, возбужденно глядя вокруг.
— Ты придешь опять? — спросила Мери. — Я уверена, что сумею помогать тебе; ведь я умею копать и полоть и буду делать все, что ты скажешь. Пожалуйста, приходи, Дикон!
— Буду приходить, если захочешь, даже каждый день, — ответил он уверенно.
Он опять стал ходить, осматривая деревья, кусты, стены с озабоченным выражением лица, и вдруг остановился в недоумении, почесывая рыжую голову.
— Это тайный сад… конечно… Только мне кажется, что с тех пор, как его заперли, здесь был еще кто-то, кроме малиновки!
— Но ведь калитка была заперта, а ключ зарыт, — сказала Мери. — Никто не мог войти.
— Правда, — ответил он. — Это очень странное место. Мне кажется, что здесь кто-то чистил и подстригал… недавно, а не десять лет тому назад.
— Как же это могли сделать! — сказала Мери.
— Ну да, как же?.. — пробормотал он. — Дверь была заперта, и ключ зарыт!
Они снова радостно принялись за работу, еще с большим усердием, чем прежде. Мери встревожилась, когда услышала, что большие часы во дворе пробили час обеда.
— Мне надо идти, — печально сказала она. — А тебе тоже надо идти, не правда ли?
Дикон улыбнулся.
— Мой обед легко носить с собою, — сказал он. — Мать всегда кладет мне что-нибудь в карман.
Он поднял свою куртку, лежавшую на траве, и вытащил из кармана узелок, обернутый чистым грубым платком. Там были два толстых куска хлеба, между которыми лежал ломтик чего-то.
— Чаще всего это только хлеб, — сказал он, — но сегодня у меня тут хороший ломтик ветчины.
Мери никак не могла уйти от него, и ей вдруг показалось, что он какой-то лесной дух, который может исчезнуть, когда она снова придет в сад. Она медленно направилась к калитке, потом остановилась и вернулась обратно.
— Что бы ни случилось, ты… ты никогда ничего не расскажешь? — спросила она.
Его румяные щеки были туго набиты хлебом и ветчиной, но он все-таки ободряюще улыбнулся.
— Если бы ты была птица и указала бы мне, где твое гнездо, ты думаешь, я рассказал бы кому-нибудь? Я бы этого не сделал! Ты здесь в такой же безопасности, как птица в гнезде.
Мери была вполне уверена, что это так. Мери бежала так быстро, что никак не могла перевести дух, когда вошла к себе в комнату. Волосы ее были спутаны на лбу, и щеки раскраснелись. На столе стоял обед, а возле него, у стола, — Марта.
— Ты немножко опоздала! Где ты была? — спросила она.
— Я видела Дикона! — сказала Мери.
— Я знала, что он придет, — оживленно сказала Марта. — Нравится он тебе?
— Я думаю, что он… он прелесть! — решительно заявила Мери, и Марта просияла от удовольствия.
— А семена и инструменты понравились тебе?
— Откуда ты знаешь, что он их принес? — спросила Мери.
— Мне и в голову не пришло, что он их не принесет; он бы их принес даже из Йоркшира — он надежный мальчик!
Мери боялась, как бы Марта не начала задавать ей лишних вопросов, но она ничего не спросила. Только когда она спросила, где посадят цветы, Мери испугалась.
— Ты уже кого-нибудь спрашивала?
— Нет еще, никого, — ответила Мери, колеблясь.
— Я бы не спрашивала главного садовника; он очень важный!
— Я никогда его не видала, — сказала Мери, — я видала только младшего садовника да Бена.
— Я бы на твоем месте спросила Бена, — посоветовала Марта. — Мистер Крэвен позволяет ему делать, что ему угодно, потому что он служил здесь, когда миссис Крэвен была еще в живых, а она любила его. Быть может, он найдет тебе какой-нибудь уголок…
Мери быстро съела свой обед и, встав из-за стола, направилась было в свою комнату, чтобы надеть шляпу, но Марта остановила ее.
— Я хочу тебе сказать кое-что, — сказала она. — Мистер Крэвен вернулся сегодня утром, и мне кажется, что он хочет видеть тебя!
Мери побледнела.