Хозяйка города

Ночью Маша снова была на набережной, под раскрытыми крыльями Матери-птицы. Села на высокий парапет, подтянула колени к груди и прислушалась, закрыв глаза. Чувствительность к не-жизни возвращалась — по каплям, по иголочным уколам на подушечках пальцев.

Город, который лежал за аллеей клёнов, был теперь не просто расплывшимся пятном света. Он был живой тенью, которая вот-вот распадётся на тысячи теней поменьше, и каждая будет мыслить и двигаться. Затаив дыхание, Маша искала среди них фантом города, не представляя даже, какой он. Она только знала, что он должен быть очень сильным, а значит — очень ярким. Холодный ветер с реки щекотал ей спину — по телу бежали мурашки.

— Открой глаза.

Маша дёрнулась от испуга: женский голос прозвучал очень близко, так близко, что, казалось бы, она должна была слышать шаги и дыхание. Перед ней стояла Вета — привалившись плечом к стеле, она разглядывала фонарные блики на поверхности Совы.

— Ты меня хотела найти?

Маша спрыгнула с парапета. Как бы там ни было, а уверенно стоять на ногах — никогда не лишнее.

— Фантом города, если говорить точнее. — Откровенность за откровенность.

— Смотри. Зря что ли ты вторую ночь на спишь.

Маша прикрыла глаза — знакомое покалывание в кончиках пальцев не стало сильнее, но она вдруг ощутила это, словно бы ей позволили ощутить. Пришлось открыть глаза: он стоял за спиной Веты, шагах в пяти, в лужице темноты между двумя фонарями.

Пришлось долго моргать, прежде чем она его рассмотрела — тёмный силуэт как будто расплывался, стоило только обернуться в его сторону.

— Теперь, когда ты насмотрелась, мы сможем поговорить серьёзно? — произнесла Вета. Он так же стоял за её спиной, но теперь — совсем невидимый. Маша чуяла его разве что только собственным страхом. Остальные чувства не работали.

— Говорите. — Голос подрагивал от напряжения. За эти секунды Маша устала так, как не устала за всю вчерашнюю ночь.

— Я не убивала детей. Когда я говорю о себе, я имею в виду и его, конечно. — Вета едва заметно дёрнула головой влево.

— Но вы же сами говорили, что дети вызвали фантом города, и он начал их убивать.

— Да, это правда. Но с тех пор, как мы с ним вместе, он никого не убивал. Теперь ему это не нужно, у него есть я.

Маше почему-то вспомнилось, как сегодня днём Вета и Антонио шли по набережной, и он осторожно держал её под руку. Представилось вдруг, как след в след за ними шагает фантом и чуть зубами не скрипит от ревности и злобы.

— Я слышала, конечно, что некоторые сущности привязываются к людям и уже потом могут питаться только энергетикой определённого человека, но чтобы настолько…

Вета чуть улыбнулась — её улыбка хорошо была видна в сырно-жёлтом фонарном свете.

— Я же говорила, что не разбираюсь в специальных терминах.

— А кто тогда убивает детей? — вздохнула Маша. Ей не нравился разговор. Ничего приятного, когда за плечом твоего собеседника стоит призрачная сущность, которая ещё неизвестно, на что способна.

— Я очень хочу, чтобы это выяснилось. И когда я говорю про себя, я имею в виду и его, как ты понимаешь, Маша.

— Я это уже поняла.

Маша отвернулась, чтобы разложить по полочкам все свои мысли. Но это не получалось, хоть Вета и молчала, но сущность, которая маячила в лужице темноты, нервировала и притягивала к себе всё Машино внимание. Вета заговорила снова.

— Это странно: на олимпиаде я знакомлюсь с тринадцатилетней девочкой, и она умирает. Случайно узнаю об этом — она прыгнула из окна. Обычный случай — самоубийство подростка, да? В автобусе рядом со мной садится мальчишка, и через месяц я слышу, что он покончил с собой. Со мной по соседству жила милая леди, и однажды вечером… Я могу не продолжать, да?

Маша качнула головой, всё ещё чувствуя на себе тяжёлое прикосновение сущности. Её держали, как будто она могла бы сбежать.

— Ты же разберёшься со всем этим, правда?

— Это вы подговорили Антонио, чтобы…

Вета пожала плечами, так естественно, словно каждый день вела пространные беседы на ночных аллеях.

— Я попросила Антона. То есть сначала он рассказал мне о тебе. Говорил, у тебя особая чувствительность.

Это не было лестью — просто констатацией факта. У тебя особая чувствительность — ты должна разобраться со всем этим.

— Ерунда какая, пару раз в институте я общалась с сущностями, вот и вся чувствительность. У вас, видимо, тоже чутьё неплохое.

Маша сузила глаза, рассматривая фантом за спиной Веты. Первый раз — или он сам ей позволил, наконец — она разглядела его получше. Высокий человек, старик или просто мужчина в возрасте, не разобрать, он был одет в просторный сюртук, тёмные брюки, вот только штанины и рукава были как будто пустыми. Видимость тела. Одежда, натянутая на каркас. Огородное пугало.

— У меня тут не в чутье дело. — Вета смотрела на Машу выжидательно, серьёзно, так что ей осталось только кивнуть:

— В любом случае, это моя работа. Мне придётся найти виноватых.

— Я рада, что мы договорились. — Чуть мягче сказала Вета и зачем-то поправилась: — Мы рады.

Ощущение тяжелого взгляда отпустило Машу, и она покачнулась, как будто выпуталась из цепких рук конвоира.

— Не ищи нас больше на набережной. — Голос, которым заговорила Вета, стал другим. Теперь сложно было сказать, женский он или мужской. Теперь он больше походил на вой воды в трубах и скрежет подъёмных кранов. — Мы сами к тебе придём чуть позже. Узнать, как дела.

У неё был всего один свидетель — неразговорчивый, хладнокровный и неподатливый к давлению — всего один, но он был. С него Маша и начала рано утром, когда поднялась с кровати, всё ещё разбитая, с трясущимися руками и жаром. Свидание с фантомом города не прошло бесследно.

Она взяла телефон, не успев даже переодеться. Как будто боялась, что чуть придёт в себя, и уже не сможет решиться. Едва попадая пальцами по кнопкам, набрала номер.

— Хочу увидеться с тобой.

Мама помолчала в трубку, но даже это молчание было её характерное, отличное от любой другой тишины.

— До следующей недели не подождёт?

— Нет, сегодня.

— Подъезжай к моей станции метро.

Когда Маша вошла на кухню, Сабрина чуть не подавилась чаем.

— Что, ночью было восстание сущностей? Ты выглядишь так, как будто сражалась с десятком одновременно. И нельзя сказать, что победила.

Маша села рядом и отобрала у неё чашку. Отхлебнула, совершенно не чувствуя вкуса. Верный признак того, что силы истощены — слабость, и не хочется даже есть. Хочется спать и не спится — снятся яркие картинки и пронзительные крики.

— Примерно так всё и произошло. Только сущность была всего одна, но — фантом города.

— Ух ты, — пробормотала Сабрина после нескольких секунд напряжённого молчания. — Ты его нашла.

Маша взяла в рот кусочек печенья и с трудом проглотила — организм отозвался мучительной тошнотой. Плохо, очень плохо. Жар, кажется, спадал, но легче от этого не становилось.

— Это он меня нашёл и решил слегка взять в оборот. Теперь буду искать то, не знаю, что. Ещё одну сущность, которая убивает детей, или человека, который так мастерски водит всех за нос. Можно сказать, из следователя меня опять перевели в поисковики.

Сабрина её перебила:

— Я тебя одну не отпущу.

Маша вздохнула — Сабрина обладала исключительной бесчувственностью к не-жизни, даже хуже — она просто распугивала сущности послабее одним своим появлением. Но могла и вправду помочь, если дело зайдёт за ватерлинию.

— Только не на встречу с мамой. Я боюсь, она и мне-то ничего не расскажет.

— Ничего, я понаблюдаю издалека. Я твой законный боевик.

Маша не сдержалась.

— Боевик в отпуске.

— Ничего. Ты тоже.

По утрам Вета просыпалась всегда в шесть. Открывала глаза и ещё несколько минут лежала, прислушиваясь к уличному шуму. В её комнате всегда было прохладно, постель рядом пахла речным ветром. Она протягивала руку, чтобы разгладить примятые простыни, и только потом вставала.

— Доброе утро, — говорила она Городу, проходя мимо окна. Вместо ответа ей в оконное стекло стучался ветер, и Вета открывала окно пошире, запуская его в дом.

Потом она ставила на плиту чайник. Завтрак на одного — привычное дело. Она была замужем, но не сложилось. Детей Вета никогда не хотела. Она боялась детей, тех самых детей — двенадцать настороженных внимательных взглядов, — а заодно и всех остальных.

Хорошо, что студенты — это всё-таки не дети. В последнее время она брала под своё руководство только старшие курсы, хотя среди новичков видела порой много талантливых и упорных, она могла бы их вытянуть на неплохой уровень, могла бы сделать хорошими учёными. Но они всё ещё слишком походили на её восьмиклассников, и Вета холодно улыбалась, холодно разговаривала и поспешно уходила в свою лабораторию, где могла запереться.

На плите закипал чайник, Вета заваривала листья малины и мелиссы, брала из буфета баночку с медово-ореховой смесью, раскладывала на столе непроверенные контрольные, или наброски статьи, или документы для оформления гранта, и начинала работать. Круглые настенные часы показывали шесть пятнадцать.

На ночь она никогда не закрывала окна. Город уходил и возвращался, когда ему вздумается, словно кот из сказки. Но возвращался он обязательно — и опять же, словно кот, ложился у её ног, чуть касаясь голых коленей прохладным ветром с реки.

Вета, забывшись за работой, гладила бестелесную сущность. Они могли называть его как угодно, столько кличек сочинили, что все не запомнить: фантом, пугало, сущность второго порядка. Вета никогда так его не называла. Всё равно если после двадцати лет брака называть супруга — человеческое существо, млекопитающее, хомо сапиенс.

Его звали Город. Она называла его именно так. Город замирал у её ног и слизывал с её пальцев мёд и запах мелиссы.

Допив чай, она собиралась и уходила в университет. А если оставалась дома — споласкивала чашку под краном, собирала с кухонного стола бумаги и уходила работать в комнату. Прохладный ветер двигался следом за ней. Отлаженный быт — часы показывали семь утра, потом восемь, потом девять, и Вета поднималась, чтобы прикрыть окно, опять ставила чайник, и прохладный ветер обнимал её за плечи.

Но этой ночью ей плохо спалось. Ей снова снились дети — двенадцать пар злых, настороженных глаз. Она как будто снова замирала у доски, пригвождённая к ней. Тревожный сон, нехороший. Вета уже знала, что он предвещает ей волнения.

Город стоял за её спиной, успокаивающе касался рук, но это не помогало.

— Боюсь, нам нужно готовиться к неприятностям, — сказала Вета. — Кажется, началось.

Паршивый выдался денёк: дождь то затихал, то принимался снова. Пока Маша ждала под навесом автобусной остановки, он успел наплакать лужи. Люди приходили и уходили, подъезжали и уезжали автобусы. Маша не видела Сабрину, но чуяла, что та где-то рядом. Мама опаздывала на добрых полчаса.

Наконец она появилась — в летящем плаще и под зонтом. Прошла мимо остановки, даже не оглянувшись, и Маша вскочила, чтобы догнать её. Зонт сразу был убран — небо чуть-чуть очистилось от ватных туч.

— Ты всё ещё о той истории с фантомом города?

Маша следила за её аккуратно подкрашенными губами. Было даже странно, что эти губы, это лицо принадлежит живому человеку, а не глянцевой фотографии. Её новые духи — запах жжёных апельсинов — если бы он не был таким резким, Маше почудились бы зимние праздники.

— Да. Я уже говорила с вашей учительницей и, собственно, у меня только один вопрос — как вы его вызвали?

Маша удостоилась её беглого взгляда. Без сомнений, это мог быть взгляд именно той Веры, которая весь класс подбивала на всякие глупости, а потом ещё и на то, чтобы вызвать сущность. Ничуть она не изменилась. И, наверное, не пожалела.

— Можно сказать, случайно вышло. Знаешь, как дети вызывают гномиков, пиковых дам, кого там ещё. А мы взяли и вызвали дух города.

— Удивительно. Все военные и научные центры города бились над этим годами, и безрезультатно, а вы взяли и случайно вызвали.

Вера дёрнула плечом, как будто отогнала муху.

— Так всегда бывает. У тебя ещё есть вопросы, или только этот?

Потрясающая способность обрывать диалог в самом начале — Маша успела отвыкнуть. Она даже поотстала немного, чтобы придумать подходящий аргумент.

— Не рассказывай, если не хочешь, вот только у меня есть подозрения, что кто-то создал ещё один фантом города. Сегодня ночью я была на набережной и… видела его следы. Это опасно, как ты понимаешь.

На этот раз она даже беглого взгляда не заслужила. Переходя дорогу, Вера ускорила шаг. По ту сторону трассы был сквер с намокшими скамейками, целая стая маленьких магазинов и станция метро, похожая на цирковой купол.

— Не говори глупости. Город один и фантом только один. Другого быть не может.

— И всё-таки как вы его вызвали?

Вера остановилась прямо посреди тротуара. Она ведь ничего не знала: как Маша резала ладони, когда сама вызывала сущностей, как ощущала себя разбитой и бессильной после встреч с ними. А вот про особую чувствительность знала. Считала, наверное, что это дар, а не проклятье.

— У нас в классе был парень, Арт Майский. Полукровка. Он кое-что соображал в этом. Подробностей ритуала я не помню, уж прости.

До станции метро оставалось совсем ничего, и Маша знала, что рядом со входом их разговор и завершится. Мама не хотела этого разговора — чего уж тут неясного, и это тревожило Машу больше всего. Зачем скрывать проступки двадцатипятилетней давности, последствия которых уже отгрохотали?

— Ну, пока.

Вера растворилась в людском потоке у дверей в станцию, а Маша осталась стоять. Майский Арт, Арт Майский. Где она могла слышать это имя? Мама никогда не баловала её рассказами о своём прошлом, поэтому — вряд ли от неё.

Бесшумно подошла Сабрина.

— Быстро вы. — Она кивнула в сторону станции. — Сказала хоть что-нибудь?

Дождь припустился снова, пятная подсохший асфальт.

— Майский Арт, — повторила Маша, просто чтобы запомнить. — Не слышала о таком?

Сабрина мотнула головой, нетерпеливо сбрасывая с лица прядь волос.

— Это тот, которого года два назад на заброшенном складе нашли? Тебе лучше знать, там, кажется, что-то из сущностей. Скрипач что ли.