Помоги проекту - поделись книгой:
— Вдвоем — значит, делиться выручкой, а она не такая большая, чтобы половину отдавать кому-либо. Я по этой дороге лет пять езжу. Каждый камень и придорожный столб как отец родной. Вот ближе к Твери начнут охотиться гайцы — удалые молодцы. Но мы их фишки и секреты знаем, места засады, радары. «Я знаю все твои трещинки, ага-ага», — вдруг пискляво пропел он с восточным акцентом. Я прыснула, ткнувшись носом в плечо Кириллу. — Нас голыми руками не возьмешь! Да и по рации ребята предупреждают заранее. А на случай нападения бандитов у меня есть бейсбольная бита и для совсем непонятливых — пистолет.
— Настоящий? — ахнула я, прижавшись к Кириллу плотнее.
— Конечно. Кто же с игрушечным пистолетом на трассу выходит?
— А ваша жена не переживает, что вы так часто отсутствуете? Все-таки страшно, мало ли что в дороге случиться может? — Надо же, разговаривать с незнакомцем совсем не трудно, а я так боялась.
— Переживает, родимая, конечно, переживает. Но если любишь кушать хорошо и в модных шубках ходить, то придется мириться с какими-то неудобствами. Я могу хорошо за сезон заработать. Да и некогда ей скучать, она в Тарту с детьми сидит. Другие вон стоят днями, а я постоянно за рулем. «Дорога — мой компас земной, а удача — награда за смелость!» — опять затянул фальшиво басом.
Рация запищала матом. Из короткого сообщения мы узнали, что впереди засада. Петр чертыхнулся и сбавил скорость. Мы проезжали мимо каких-то огромных озер. Я смотрела, как ярко-розовые лучи солнца, скрывшегося за угольно-черным лесом на горизонте, прорезали чернильное небо. Сам горизонт оставался бледно-желтым, разделяя небо и землю, словно прослойки белого шоколада разделяют шоколадный пломбир. Тяжелые тучи были похожи на взбитый черничный мусс с вкраплениями малинового варенья из солнечных лучей. И вся эта красота отражалась в зеркальной глади воды.
— Что это? — обалдело смотрела я на озера.
— Иваньковское водохранилище, — раздраженно отмахнулся Петр.
— Московское море, — влюбленным голосом произнес Кирилл. — Потрясающе… Вот бы сюда на рыбалку…
— Скоро посты, — буркнул водитель.
— Прятаться? — забеспокоился Кир. — Нельзя же втроем.
— Нет, сиди. Нормально все будет. Просто подружку свою прикрой, когда скажу. Она такая мелкая и черная, что ее в темноте не разглядят.
Дальше мы ехали молча, в некотором напряжении. Петр — так звали водителя — был явно чем-то недоволен. Я смотрела, как свет фар освещает серое полотно дороги. Глаза слепили встречные машины. Некоторые начали как-то странно подмигивать.
— Ну точно, засада близко, — кивнул Кирилл.
— Вижу, — нахмурился водитель и ощутимо сбавил скорость.
Мы поехали медленно-медленно.
— Откуда вы знаете? — спросила я.
— Видишь, встречные мигают? Значит, впереди стоят гаишники и ловят нарушителей.
И действительно, через пару минут в темноте замаячили светоотражающие полоски и желтые жилеты. Один из них махнул полосатым жезлом и указал на обочину. Петр тут же засуетился, достал документы и побежал к стражам дорожного порядка. Я вопросительно посмотрела на Кирилла. Он пожал плечами:
— Мы ничего не нарушали так вот явно. Думаю, что все нормально будет. У тебя документы с собой?
— Да. А если они меня ищут? Может быть, мама в милицию позвонила?
— Может быть. Ты ей совсем ничего не сказала?
— Ты же слышал. Он вздохнул:
— Думаю, что она бы сначала дозвонилась до тебя.
Петр вернулся в кабину, растирая озябшие плечи. Волоски на руках смешно стояли дыбом, кожа покрыта пупырышками.
— Что там? — спросил Кирилл.
— Документы проверили. Сказали, что впереди дорогу ремонтируют, просили не нарушать и ехать осторожно. Ну, полетели! — Он повернул ключ. Мотор глухо зарычал, и машина мягко тронулась с места. — Чего перетрусили-то, бродяги?
Кирилл нервно дернул плечами.
— К Твери подъезжаем. У меня тут женка живет. Если б не груз, то я б к ней заехал, — довольным голосом сообщил водитель.
— То есть как тут жена живет? — не поняла я. — Вы же говорили, что она в Тарту…
— Не-е-е, — протянул Петр со смехом. — В Тарту у меня законная супружница, а тут женка. Как бы тебе объяснить? Ну, это…
— Любовница, — спокойно подсказал Кирилл.
— Нет, женка.
— Как это? — вытаращила я глаза.
— Ну что ты как маленькая, в самом деле? — улыбался он. — Любовница — это временное увлечение, а женка — это серьезно и с детьми.
Меня словно водой ледяной окатило.
— И много у вас… жен с детьми? — заикаясь, спросила я.
— Три штуки. Детей у меня четверо — три мальчика и девочка. И своих еще две дома. Девочки.
— А они знают о существовании друг друга? — пробормотала я, чувствуя, как холодеют руки и ноги.
— Да что я, дурак, что ли! — рассмеялся он противно.
— Но дети? — недоумевала я. — Им же нужен папа. Настоящий папа. Родной папка…
— Я о них помню, — со знанием дела заверил меня Петр. — «Утром мажу бутерброд, сразу мысль — а как народ? И икра не лезет в горло, и компот не льется в рот».
Меня затрясло. Я отвернулась, чтобы не видеть его отвратительной, блестящей от жира физиономии. За окошком все еще мелькало Московское море. Я вспомнила, что, дожив до пятнадцати лет, еще ни разу не была на море и не летала на самолете. Мы просто не могли себе этого позволить. Отец никогда не помогал нам. Я даже его толком не помнила. Он остался в памяти каким-то расплывчатым серым пятном, которое первое время еще поздравляло меня с днем рождения. Он уехал на Север на заработки, и больше мы с мамой не видели ни отца, ни уж тем более его заработков. Мама всегда крутилась, как могла, что-то шила, переделывала дешевые вещи, купленные на рынке или в секонд-хенде. Маленькой я часто слышала, как она плачет ночами. Не тихо, а рыдает в голос и что-то шепчет, причитает. Я тоже плакала тогда. Думала, что, если бы у меня был папин телефон, я бы ему позвонила и попросила вернуться. Казалось, что его можно убедить бросить свои «заработки» и приехать к нам. Однажды я нашла мамину записную книжку, а в ней папин телефон. Пока она была на работе, я позвонила ему, сказала, что нам очень плохо без него, что у нас не всегда есть продукты, что иногда мы сидим на одной гречке, и я ее ненавижу. Он начал орать, что это мать подговорила меня, что мы ни копейки не получим и чтобы я не смела больше его обманывать. Больше я не звонила ему никогда.
Во мне просыпался вулкан, который спал эти несколько лет. Гнев, подобно лаве, стремительно поднимался откуда-то из кончиков пальцев на ногах, пропитывал каждую клеточку организма отчаянной ненавистью и беспомощностью. В самом центре груди образовалась огромная рана, готовая прорваться и вылить всю боль на это существо, именуемое себя отцом.
— Да как вы смеете? — прошептала я сквозь полившиеся слезы.
— Варь, ты чего? — испугался Кирилл.
— Да как вы можете! — не заметила, как начала повышать голос, срываясь на крик. — Вы знаете, что значит ходить в школу и слышать «безотцовщина»? Вы знаете, каково это носить обноски с соседского ребенка, который еще про это и растрепал всему двору? Вы знаете, что значит идти по рынку летом и не иметь возможности купить черешню? «Утром мажу бутерброд!» Да что б он вам в рот не полез! Остановите! — Я принялась дергать за ручку, желая немедленно выйти из кабины.
— Варя! Варя! Успокойся! — Кир схватил меня за юбку одной рукой, второй принялся ловить руку, пытающуюся открыть дверь на ходу.
— Не трогай меня! Остановите!!! — заорала я, обливаясь слезами. — Выпустите меня! Немедленно выпустите! Икра ему в горло не лезет! Откуда ж вас, таких уродов, только берут?
Я вывалилась из кабины, больно ударившись коленкой и отбив руку, на которую приземлилась. Меня душили слезы. Я вспоминала отца, его злые слова, ночные слезы мамы и рыдала в голос, бормоча проклятия. Проклинать нельзя, это я знаю, но, если бы у нас были деньги, я бы не ехала сейчас черт-те как, я бы спала в теплом поезде на верхней полке и была бы избавлена от общества таких, как этот Петр. Кирилл взял меня за плечи и оттащил от обочины, чтобы мы не попали под колеса отъезжающей фуры. Обнял, прижал к себе крепко, начал гладить по спине и успокаивать, что-то шепча в ухо. Я не понимала ни слова, ревела, щедро орошая его свитер слезами и соплями. Он дал мне поплакать, потом достал из рюкзака бутылку воды и велел выпить как можно больше, аргументировав это тем, что обезвоженному долгими рыданиями организму нужно пополнить запасы жидкости, а то плакать будет нечем.
— Где мой рюкзак? — вдруг вспомнила я о своем багаже. — Там билет! Кирилл! Он увез мой билет!
— Не увез, я ему не позволил, — самодовольно улыбнулся он и протянул рюкзак за лямку. — Вырвал практически силой.
Я прижала драгоценный рюкзачок к груди. Кирилл посмотрел на меня, ухмыльнулся и снова обнял.
— Ты давай не реви, а то нас больше никто не возьмет. И потом, принцессы не плачут.
— Ты сильно сердишься? Ведь он мог довести нас до самого Питера, — тихо спросила я.
— Можно подумать, если я буду на тебя сердиться, это что-нибудь изменит. Пошли, моя трубадурочка, здесь позиция невыгодная. Тут нас в темноте только раздавить могут. Эх, не могла истерику закатить за Тверью.
— Кстати, я никогда не была в Твери, — выпуталась я из его рук.
— Я тоже, — довольно прищурился он. — И сигареты кончились.
— Наверняка там есть теплый вокзал, где можно переночевать.
— Может, все-таки дальше? — скривился Кир.
— Как скажешь. Ты же у меня ведущий, — легко согласилась я, зная, что все равно будет по-моему.
Мы прошли пару километров по трассе, постоянно голосуя. Машины, словно заколдованные, проносились мимо. Фуры не останавливались вообще. Легковушки двигались только в город.
Через час безуспешных попыток взять нашего драйвера и пройденной еще пары километров Кирилл раздраженно изрек очень умную мысль:
— Отвратительная позиция! Мы тут провисим до утра. Что-то мне подсказывает, что нас передали по этапу и вряд ли мы отсюда сегодня уедем. А «волна» уже схлынула. До мертвого часа далеко, но с этой позиции мы не уедем.
— Чего? — вопросительно сдвинула я брови к переносице. Слова по отдельности вроде бы знакомые и понятные, но смысл сложенных вместе от меня ускользал.
— Я говорю, — доброжелательно засмеялся он, — что Петр сообщил своим, чтобы нас на трассе не подбирали. То есть на фурах мы до Питера не доедем, а дальние легковушки не останавливаются почему-то, только местные. «Волна» — это поток машин. Уезжать и ехать лучше «на волне», то есть когда народ массово куда-то устремляется. Зависнуть на плохой позиции, как ты видишь, значит голосовать безрезультатно. Все понятно, никакой высшей математики.
— Так бы и говорил, — хлюпнула я носом.
— Да я так и сказал. Кстати, тут рядом течет река Волга. «О, Волга, колыбель моя, любил ли кто тебя, как я…» — состроив трагичное лицо, заунывным голосом продекламировал он, поэтично размахивая рукой. Я против воли хихикнула. Кир неожиданно стал серьезным и тихо пробормотал: — С другой стороны, не так уж она и рядом… Надо было карту посмотреть. Как-то я не подготовился.
— Это ты написал?
Он снова скосил на меня глаза, плотно сжимая губы в ехидной усмешке.
— «Один, по утренним зарям,
Когда еще все в мире спит
И алый блеск едва скользит
По темно-голубым волнам,
Я убегал к родной реке».
Николай Алексеевич Некрасов. На Волге. Детство Валежникова. По-моему, восьмой класс средней школы. Я в шоке.
— Ну и подумаешь… — обиделась я. — Мне Фет больше нравится. А когда мы проходили Некрасова, я болела. Вот! — и показала язык.
Он потянулся, покрутил туда-сюда головой, разминая мышцы, и предложил:
— Пошли по Твери, что ли, погуляем. У нас есть тысяча рублей, и мы можем где-нибудь по ужинать. Мадам… — Он галантно наклонился.
— Между прочим, мадемуазель, — хихикнула я, беря его под руку.
— Мадемуазель, я приглашаю вас на прогулку по старинному городу Твери.
Жаль, что не смогу показать вам всего, но мне бы хотелось, чтобы вы знали, в городе есть очень красивый Путевой дворец и Свято-Екатерининский женский монастырь. Ах, — закатил он глаза, — туда мечтает попасть каждый мужчина!
— Глупый. — Я легонько стукнула его кулачком по плечу.
— А еще там есть парк Крылова. О, кстати, именно в Твери были созданы выдающиеся произведения древнерусской литературы… Погоди-погоди… Дай-ка вспомнить… Кажется, «Повесть о Михаиле Ярославовиче», «Похвальное слово тверскому князю Борису Александровичу» и еще что-то.
— Откуда ты знаешь? — удивленно посмотрела на него.
— Мы проходили это в литературном институте на семинарах по древнерусской литературе.
Я рассмеялась:
— А такой существует?
— Между прочим, я уже на пятом курсе. — И кем ты станешь?
— Писателем.
— Круто! Ты пишешь книги?
— Есть немного.
— Расскажешь?
— Посмотрю на твое поведение.
— Боже! Я никогда не видела живого писателя!
— Да ты много чего не видела, как я успел заметить. Под ноги смотри, — ухватил он меня за руку, когда я, споткнувшись, решила встретиться лицом с асфальтом, — трубадурочка.
Кир поднял руку. Через пять минут попутка, сыто урча, несла нас в Тверь. Улыбчивый водитель пообещал «высадить уставших путников где-нибудь в приличном светлом месте, у недорогого фастфуда». Хорошо-то как! Вот послушался бы меня сразу, не мерзли бы мы два часа на холоде.
Глава 4
Если ты будешь счастлив, я буду вдвойне!
В отличие от Москвы, над Тверью было небо. И не просто небо, а звездное небо. Большой колобок луны весело щерился и подмигивал правым глазом. Я люблю такую луну. Мне вообще кажется, что я человек луны. Когда она убывает, в моей жизни случаются всякие неприятности. Когда прибывает, то все идет отлично. А когда полнолуние, то… эх! Мне бы крылья, я бы улетела. Не знаю куда, не знаю зачем, но вот улетела бы. Меня всегда тянуло к чему-то новому и неизведанному. Я быстро научилась гадать на картах. Странно, но, раскладывая арканы, я сразу же вижу ответы, картинки складываются в события, подобно мозаике: вроде бы вот несколько камешков красных, несколько зеленых, синих и голубых. Для кого-то это просто стекляшки, а для меня картинка из будущего. Нет, никакой магией я не владею, духи не слушают меня и не исполняют мои просьбы, а вот карты говорят со мной. И карты обещали мне помощь и друга. Друг… Наверное, именно он дал мне это удивительное ощущение эйфории, взял под свою опеку, поставил на крыло, помог почувствовать силу потока и поймать его. Я говорю непонятно, да? Не знаю, как объяснить. Просто рядом с Кириллом мне хорошо и легко. Он для меня как старший брат, которого у меня никогда не было. Всегда завидовала Ярику. У нее целых два старших брата. Попробуй кто-нибудь обидь ее! Правда, объективно говоря, Ярослава сама как мальчишка, с ней ночами гулять не страшно, кому хочешь накостыляет по шее. Она в компании гламурной зайки, эмансипированной вумен и меня, сдвинутой на эзотерике, самая нормальная — увлекается спортом, со всеми ладит и, самое главное, без тараканов в голове.
— Устала? — Кирилл уселся рядом на ступеньку и протянул мороженое. Очень актуально в такой холод. Разорвал целлофан на коробке, вытащил сигарету и закурил, блаженно прикрыв глаза.
Минут пятнадцать назад нас высадили недалеко от кафе, в котором мы планировали перекусить. Но Кир разнылся, что без глотка никотина его желудок не примет никакой пищи, кроме духовной, и ускакал за сигаретами, оставив меня истекать слюнями напротив манящей огнями вывески. Никогда не буду курить. Потом дымом воняет.
— Нет, только я бы от чая не отказалась. «Лакомка». Шоколадная. Обожаю.
— Будет тебе сейчас и чай, и кофе, и какава с маслом, — выпускал он дым колечками.
Поделиться книгой: