Роман с призраком

Мои зубы застучали еще громче, и как бы я ни пыталась сказать еще что-то, из этого ничего не получилось. И вдруг дрожь прошла столь же неожиданно, как и началась. Тело обрело покой.

— Все в порядке, — сказала бабушка. — Часы не остановились. Ты просто не расслышала тиканья, его заглушили волынки.

— Или пианино.

Я плотнее укуталась одеялом и посмотрела на бабушку. Поразительно, как лицо может быть таким старым и тем не менее сохранить следы столь необыкновенной красоты.

— Пианино, — громко сказала я, — послушай.

Мы обе прислушались. Бабушка протянула руку и выключила радио. Слышалось лишь похожее на шепот тиканье часов.

— Здесь нет пианино.

— Но я слышала звуки пианино.

— Откуда они шли?

— Ну… — Я пожала плечами и оглядела тесную комнату.

— Может, это телевизор миссис Кларк. Такое случается в этих старых, примыкающих друг к другу домах. Она живет как раз по другую сторону той стены. Иногда по вечерам я слышу, что происходит за этой стеной.

— Нет, это не телевизор. Мне показалось, будто играют в соседней комнате. У миссис Кларк есть пианино?

— Я не знаю. Она в моих летах, и ее тоже мучает артрит.

— Бабуля, а кто живет напротив тебя?

— Тот дом пустует уже много месяцев. Кто в наше время станет покупать его, если можно даром получить муниципальную квартиру с центральным отоплением! Должна сказать, система социального обслуживания в Англии просто достойна сожаления. Пускать сюда всех этих пакистанцев…

— Мне действительно показалось, будто я слышу что-то… — мой голос осекся.

— Ты устала, девочка. — Бабушка погладила мое колено, успокаивая меня. — Тебе надо хорошо выспаться, и утром станет лучше. Андреа, я рада, что ты смогла приехать. Твоему дедушке будет приятно увидеть тебя.

— А что с дедушкой?

— Он стар, Андреа. Он прожил восемьдесят три года насыщенной, иногда трудной жизни. Все же это были хорошие годы. Мы вместе многое пережили.

Она посмотрела на меня, ее глаза наполнились слезами, губы задрожали.

— Я с ним прожила хорошую жизнь, это правда, и я вечно буду благодарна ему. Мало кому из женщин повезло так, как мне. Это уж точно! А все, что он пережил на войне… — Она печально покачала головой.

С этой стороной семейной истории я была знакома, так как часто слышала рассказы о том, что он испытал во время битвы за Британию, когда служил в Королевских военно-воздушных силах.

С минуту она пристально смотрела на меня, затем вокруг ее глаз появились веселые морщинки, стряхнувшие капли слез.

— Но он был не на этой войне! Я имею в виду Первую мировую войну. Великую войну! Твой дедушка служил в Королевских инженерных войсках. Его отправили в Месопотамию, вот как оно было.

Я удивленно смотрела на нее, потому что ничего об этом не слышала.

— Ты ведь не знала, да? По твоему лицу видно. Твоя мама рассказывала тебе о нас? Нет? Ну, знаешь… — Она посмотрела на свои скрюченные пальцы. — В известном смысле я могу понять ее. До того как мы с твоим дедушкой поженились, с Таунсендами произошла жуткая история.

— Жуткая?

Бабушка продолжала говорить так, будто не слышала моего вопроса.

— Наверное, твоя мама рассказывала тебе о своем детстве. О себе, Элси и Уильяме. Да, я вполне понимаю. Но ты должна кое-что знать и о своих бабушке и дедушке, правда, дорогая? Все же ты ведь одна из нас. Мы с твоим дедушкой всякое повидали, это точно. Знаешь… — она указала на меня пальцем —…ты знаешь, что в тот же день, когда мы в тысяча девятьсот пятнадцатом году поженились, его отправили за моря? Тебе известно, что после этого я два года не видела твоего дедушку, а домой он вернулся столь изменившимся, что стал мне чужим? На войну он ушел юношей, а вернулся мужчиной.

Я наблюдала за движением губ бабушки, пока она говорила на этом странном диалекте. Она произносила слово «любовь» как «кубов».

— Да, тогда он стал совершенно другим. И когда мы наконец легли на брачное ложе, через два года после свадьбы, не забудь, я тогда была девственницей, у меня возникло ощущение, будто рядом незнакомый мужчина.

У меня перехватило дыхание. Уставившись на пляшущие голубые языки пламени газового обогревателя, я пыталась мысленно представить бабушку молодой девушкой двадцати одного года от роду, которая с опаской ложится в постель с изменившимся мужем. Вспомнился наш последний вечер с Дугом, обидные слова, которые мы наговорили друг другу. Но когда перед моими глазами проплыло его приятное, улыбающееся лицо, я тут же отогнала воспоминания. С ним все покончено. Мы с Дугом расстались. Боль пройдет, все изгладится из памяти.

— Видно, в молодости не очень-то задумываешься о прошлом, верно? — спросила бабушка. Она потерла руки и протянула их к газовому обогревателю. — Знаю, я тоже не думала о прошлом, казалось, что буду жить вечно. В молодости меньше всего думаешь о смерти. У тебя еще нет прошлого, на которое приходится оглядываться, а до смерти так далеко, что кажется, будто она тебя обойдет. Но когда состаришься и смерть подойдет совсем близко, кроме прошлого, ничего не останется.

На мгновение она прикусила нижнюю губу и, будто вспомнив о чем-то, встала.

Я наблюдала, как она, держась за спинку кресла и опираясь на трость, пошаркала к серванту. Ее ноги искривились, спина сгорбилась. Она порылась в ящике и сказала:

— А вот это ты не видела.

Она передала мне очень старую фотографию. Я осторожно взяла ее кончиками пальцев и увидела на ней лицо поразительно красивой женщины. Портрет был покрыт выцветшей сепией.

— Кто это? — спросила я.

— Это мать твоего дедушки, — ответила бабушка, наклонившись близко к моему уху.

Невозможно было оторвать глаз от обаятельного лица.

— Его мать? Дедушка похож на нее? Сколько лет этой фотографии?

— Ну, я точно не скажу. Дай-ка подумать. Эта фотография появилась до того, как родился Роберт, твой дедушка, а ей было, пожалуй, двадцать, когда она его родила…

Меня притягивали эти грустные темные глаза, которые застилала бледно-коричневая дымка. Эта необыкновенно прелестная женщина с волосами, скромно убранными в узел, и камеей на шее, казалось, мило и печально улыбалась мне, будто без особого желания позируя художнику. Каким спокойным нравом, должно быть, обладала эта девушка. Я начала воображать, какой она была при жизни — робкой, грустной, сентиментальной красавицей.

— Может, это был тысяча восемьсот девяносто третий год, — сказала бабушка. — Разве она не красавица?

Я кивнула. Мать моего дедушки, моя прабабушка.

— Ее девичья фамилия была Адамс. Она жила на Марина-авеню, но ее семья родом из Уэльса, вроде из города Престатин.

— А отец дедушки? Ее муж? Как он выглядел? У тебя есть его фотография?

Ответа не последовало.

— Бабуля? — Я подняла голову. Ее лицо показалось суровым. — Разве у тебя нет фотографии моего прадедушки?

Она протянула руку и забрала фотографию, чтобы положить ее на место. Я краем глаза заметила, как печально покачала головой бабушка, глядя на фотографию.

Сев в кресло рядом со мной и вытянув ноги к обогревателю, она переменила тему разговора:

— Как прекрасно отмечали юбилей королевы…

Глава 2

В половине одиннадцатого у меня начали закрываться глаза. Я очнулась от легкого прикосновения к своему плечу и увидела, что бабушка уже убрала чашки и тарелки. Мне стало неловко.

— Я уснула? Извини, бабуля, не хотела оставить все это…

— Да что ты, ни за что не позволила бы тебе заниматься посудой, ведь ты моя гостья! Как это я могла продержать тебя допоздна после столь долгого путешествия! Марш в постель.

Она была права. Я действительно страшно устала и чувствовала себя обессиленной. Незнакомая обстановка утомляла, к тому же этот странный приступ озноба и звучавшая музыка…

Стоило только выйти из гостиной в коридор, как на меня снова нахлынуло странное ощущение таинственности этого дома, на этот раз оно показалось даже сильнее. Вокруг было нечто враждебное. Я не могла сдвинуться с места.

— Что случилось?

Бабушка встала рядом со мной.

— Мне просто… хотелось узнать, которая комната моя.

— Я подготовила для тебя ближнюю спальню. Эд уже принес в нее твой чемодан, а Элси положила горячую грелку под одеяло. Жаль, что там нет обогревателя. Видишь ли, этой спальней не пользуются уже много лет, с тех пор как наш Уильям женился и уехал отсюда. Думаю, с того времени прошло уже двадцать лет. Поднимайся наверх, дорогая.

Я начала осторожно взбираться по крутым ступеням, опираясь двумя руками о стены. Наверху была кромешная тьма и холод. Снова появился озноб, зубы стучали. Позади, несколькими ступенями ниже, бабушка с трудом взбиралась по лестнице. На верхней ступеньке я обхватила себя руками и пыталась найти выключатель на влажной стене. Наконец мне это удалось.

— Ты нашла выключатель? — дойдя до последней ступени, спросила запыхавшаяся бабушка.

— Я… не…

Она протянула руку, и тут же над головой загорелся свет. Я взглянула на стену. Моя рука ведь нашла тот же выключатель.

— Вот и все. Поворачивай направо, — сказала она, ловя воздух и опираясь о стену.

Наверху прямо перед лестницей находилась ванная, рядом с ней дверь — спальня бабушки. За углом чуть дальше по коридору была еще одна комната.

— Ну, если тебе ночью что-то понадобится, ты знаешь, куда идти, да? Если будешь пользоваться туалетом, не спускай воду, хорошо? И обязательно выключи свет. Будь умницей.

Потирая руки, я подошла к ближней спальне и толкнула дверь. Она со скрипом распахнулась, и передо мной разверзлась черная бездна. На внутренней стене я нащупала выключатель и включила свет.

Комната оказалась очаровательной. Хорошая двуспальная кровать с большими мягкими подушками и со стеганым одеялом веселых тонов. Потертый причудливый персидский ковер на полу. У одной стены расположился старинный платяной шкаф, одна его дверца осталась открытой, внутри была рейка с пустыми вешалками. Напротив находился мраморный камин, забитый досками. Над ним висело изысканно украшенное зеркало. Около кровати стоял маленький столик, на котором лежали обрамленная кружевами подставка и Библия в кожаном переплете.

Все казалось очень уютным, и мне стало немного неловко оттого, что я без всякого повода испугалась этой лестницы. Обернувшись, чтобы пожелать бабушке спокойной ночи, я обнаружила, что в коридоре никого нет. Стояла тишина, наверно, бабушка уже легла в постель.

Я вошла в свою комнату, закрыла дверь и ногой придвинула к ней валик. С этого момента нельзя было мешкать. Немного тепла от обогревателя, которое еще хранило мое тело, теперь улетучилось, и ледяной холод в комнате начала пронизывать меня. Онемевшие пальцы неловко возились с пряжками чемодана, холод пощипывал нос и подбородок. Если несколько часов назад на улице был один градус тепла, то какой же холод там должен стоять сейчас? Ведь этот древний, совсем не утепленный дом промерз насквозь!

Повесив джинсы и футболку в платяной шкаф, я надела пижаму и халат, подошла к окну и чуть раздвинула занавески.

За покрытым инеем стеклом стояла такая темная ночь, какую мне никогда не доводилось видеть. Не было ни луны, ни звезд, и только один старый фонарь на улице давал слабый свет. В домах напротив, похожих и примыкавших друг к другу, словно фигуры из игры «Монополия», было темно и тихо. Мощеная улица, у обочины которой стояли редкие машины, блестела под слоем росы.

Я отпустила занавески, выключила свет, затем вслепую бросилась в постель под горы одеял и накрылась с головой. Грелка была еще горячей, я прижала ее к животу и свернулась калачиком. Тишину нарушал только стук моих зубов. Сквозь совершенно звуконепроницаемую завесу слышно было собственное сердцебиение. Сон не шел, тело дрожало на комковатом матрасе. Должно быть, я пролежала с час, всматриваясь в темноту, думая о Дуге и пытаясь отогнать неприятное ощущение, вызванное этим домом. Наконец я погрузилась в сон.

Проснувшись в полной темноте, я ощутила страх, он начал подкрадываться еще во время сна и прервал его. Мои глаза напряженно всматривались в темноту, сильно забилось сердце и появилась тревога.

Пытаясь отогнать назойливые мысли, я силилась вспомнить, кто я, где я и чем тут занимаюсь. Но мой разум очутился в плену амнезии. Память погрузилась во мрак.

Пока я лежала, отчаянно стараясь вернуть память, мне удалось обнаружить, что же разбудило меня.

На мое тело опустилась громадная тяжесть. Неведомая сила, лишенная телесной формы, прижала меня к постели и чуть не задушила. Хотелось кричать, но я не смогла, перехватило дыхание. Ужас быстро перерос в панику, вот-вот могла начаться истерика. Я сопротивлялась давлению нечеловеческой силы, задыхалась и чувствовала, как каждый вдох ледяного воздуха обжигает легкие. Надо обязательно добраться до выключателя. Мысли путались. Меня парализовало? Как могла давить столь огромная тяжесть, а мне не удается коснуться ее?

Пытаясь во что бы то ни стало высвободить руку, я прерывисто дышала. Надо посмотреть, что происходит.

Вдруг моя рука высвободилась из-под одеял. Ухватившись за остов кровати, я что было мочи подтянулась и с большим усилием села. Но что-то все равно сдавливало мое тело, будто его настигла громадная сила притяжения, будто атмосфера сжималась и крушила все на своем пути. Я сопротивлялась, ловила воздух, старалась держать рот открытым, вытянула руки навстречу этой силе. Мне удалось отклониться от постели настолько, чтобы достать стену и повернуть выключатель. Как только вспыхнул свет, тяжесть свалилась с меня. Я часто и тяжело дышала, мне не хватало воздуха. Пижама промокла от пота, и тело так дрожало в холодном воздухе, что тряслась вся постель. Какое-то время я сидела, прижавшись к остову кровати, потирала руки, поднимала и опускала ноги, чтобы согреться.

Я не могла вспомнить, что именно разбудило меня. Плохой сон, холод или просто непривычная новая кровать. Или что-то еще… А, странная тяжесть. Неужели она мне померещилась? Может быть, это был сон?

Нет, все это произошло на самом деле. И мне стало не по себе. Накрывшись одеялами до подбородка, я обнаружила, что они очень тяжелые. Ну конечно же. Этим все объясняется! Дома я привыкла накрываться одним легким одеялом, и под тяжестью этих одеял мне почудилось, будто какое-то таинственное существо прижимает мое тело к постели.

Как загадочно это сумеречное состояние между сном и сознанием. Как чудно просыпаться, не зная, кто я и где я. Но сейчас при свете лампы все, конечно, прояснилось. Это был кошмарный сон. И он всего лишь показался более правдоподобным, чем другие сны. Даже сейчас, пока я сидела, не испытывая радости от теплой грелки, мое тело все еще подрагивало от угасавшего страха, который впервые нахлынул на меня в момент пробуждения.

Но все это плод воображения, причин для страха не было.

Протянув руку, чтобы выключить свет, я застыла и по непонятной причине повернула голову, чтобы взглянуть через плечо.

Зеркало над камином. Что с ним не так?

Я довольно долго пребывала в этом положении, хмуро смотря на зеркало и гадая, что заставило меня повернуться и взглянуть на него, не понимая, почему я не в силах оторвать глаз, будто тихий голос внутри запретил мне отводить взгляд от зеркала. Но почему? Это было обычное зеркало. Старое, возможно, антикварное, в тусклой позолоченной оправе. В нем не было ничего странного или необычного. Оно лишь отражало обстановку комнаты. Я заметила, что четче всего в нем отражался стоявший напротив платяной шкаф. Однако я смотрела как зачарованная, будто знала, что именно ищет мой взгляд, какая волшебная сила заключена в этом зеркале. Она была почти ощутима. Но я прогнала эту мысль, убрала руку с выключателя и нырнула под одеяла. От смены биоритма я устала больше, чем думала, больше, чем мне казалось.

Я натянуто улыбнулась, чтобы подбодрить себя. Горевший над головой свет успокоил меня, завтра все будет в порядке.

На следующее утро я проснулась и почувствовала, что жарят яичницу с беконом. Я поскорее умылась в ванной, надела свитер и джинсы, спустилась вниз и оказалась в приятной, теплой гостиной. Стол был уже накрыт. Хотя лившиеся в комнату через окно солнечные лучи рассеяли ночные страхи, мне все равно почему-то было не по себе. Сны, которые припоминались, были бессвязны и лишены смысла. Открыв глаза в освещенной солнцем спальне и почувствовав, что отдохнула и вхожу в обычную колею, я с отчаянием обнаружила, что дом по-прежнему держит меня в плену чар, вселявших тревогу. Когда же они отпустят меня?

— Бабуля, это единственная комната в доме, которой ты пользуешься? — спросила я, намазывая гренок маслом.

— Да, дорогая. Этой комнатой и своей спальней. Малой гостиной я не пользуюсь уже давно. Она не нужна. Ее не обогреешь, так что она служит чем-то вроде склада. Здесь проходит большая часть моего времени.

Я кивнула и огляделась. В комнате находился просевший диван, два мягких кресла, захламленный сервант, шкаф со старыми книгами и фарфором, этот маленький кухонный стол и два стула с прямыми спинками. На стенах висели портреты королевы, еще лежал старый календарь с видами Австралии, потертый несессер для рукоделия, стояла ваза с коричневыми гвоздиками и филигранная рамочка с групповым снимком детей Элси и Уильяма, моих кузенов. Это была уютная комната, к тому же довольно теплая. Мы завтракали, сидя у единственного окна с видом на двор. Хотя его не совсем можно было назвать задним двориком. Расстояние от этого окна до высокой стены в глубине составляло не больше десяти шагов. Можно было в буквальном смысле слова допрыгнуть с одного конца до другого. Все пространство было выложено неровным кирпичом. Не было ни травы, ни сада, просто вдоль стен тянулся кусок земли, из которого прорастали (или когда-то росли, ибо сейчас представляли подобие роз) кусты роз. Ворота в задней ограде вели к переулку, за которым виднелось большое поле.

— Бабуля, эти розы когда-нибудь цветут?

— Нет, дорогая. В саду ничто не цветет, по крайней мере за годы, которые я здесь живу. Кусты роз были здесь еще до того, как я поселилась в этом доме.

— Ты не пробовала ухаживать за ними?

Я поднесла чашку с чаем к губам и рассеянно смотрела на голые, бесплодные кусты.

— Сначала я ухаживала, но им вроде ничто не помогало. Думаю, эта почва им не годится. — Она неторопливо помешивала чай. — Знаешь, а ведь забавно, если подумать, что мы в этом саду никогда ничего не сажали. Мы даже не смогли завести ни кошку, ни собаку. Животные всегда убегали из этого дома. Здесь что-то с почвой. Твой дед всегда так говорил.