Помоги проекту - поделись книгой:
– Да я торопилась… У меня к тебе дело, Поль…
– Посмотри на меня, Сань! Сильно заметно, что правый глаз больше левого накрашен?
– Ой, да какая разница! – плюхаясь рядом с ней на скамью, проговорила она сгоряча. И не подумав.
Именно, не подумав! Да разве можно в такой ответственный момент ляпать подруге что-нибудь подобное? Вон как уставилась на нее – сейчас изойдет обидой.
– А по-твоему, нет никакой разница, да? И накрашенная – страшная, и ненакрашенная – страшная, да? Ты это хотела сказать?
Ну все, понесло… Сейчас ей, как бабушка Анна говорила, хоть кол на голове теши, а пока скороспелую обиду не переживет, к нормальному диалогу не вернется. Комплекс у нее такой – везде ей насмешка над ее внешностью мерещится. Далась ей эта внешность, ей-богу! Ну не дал бог красоты, и ладно… Зато, как раньше говорили, душа хорошая…
– Поль, да вовсе я ничего такого… Чего ты с пол-оборота заводишься? Я еще понимаю, если б кто другой тебя обидеть покусился… А я…
– Так потому вдвойне и обидно! Ты ж на моей стороне баррикады должна быть, а от тебя сроду комплимента не дождешься!
О как! Ей еще и комплименты вдруг затребовались! До маразма далековато, но комплекс уже крепчает! Ладно, относительно комплиментов запомним на будущее. Придумаем комплименты, постараемся. Жалко, что ли. Вранье во благо – уже не вранье. А можно и прямо сейчас жахнуть… Чего бы такое придумать позаковыристее, чтобы злой комплекс подальше задвинуть, а добрую душу навстречу ее проблеме цветком раскрыть?
– Да не кати на меня бочку, Поль! Помнишь, как я тебе третьего дня говорила, что ты на Джулию Робертс похожа?
– Иди ты? Правда, что ли? Не помню…
– Ну так сейчас говорю, если не помнишь! Похожа, очень похожа!
– Ага… Только у меня глаза поменьше, нос пошире и рот подлиннее… А так – ну копия просто… Ладно, Санька, не напрягайся, сама знаю, что лягушатина… – вздохнув, с грустным сарказмом произнесла Поль, – мало того, что некрасивая, так еще и на подругу ни за что ни про что набросилась… Не обижайся, ага?
– Да ладно, проехали… Я, что ли, здесь в королевах сижу?
Да, в своей институтской группе они были на пару некрасивы. Только некрасивость их была разных типов. Если у нее некрасивость была яркой, со знаком плюс и притягивала к себе настороженно-сочувствующие взгляды, то у Поль она была со знаком минус, то есть вообще никаких взглядов не притягивала, даже настороженно-сочувствующих. Поль была из породы бледнолицых мышек, про которых говорят: надо шесть раз познакомиться, чтобы на седьмой при встрече узнать. Потому и красилась отчаянно ярко – ей представлялось, что так она более идентифицируется, – и вечный избыток косметики на лице придавал ей действительно какой-то лягушачий вид.
Наверное, они по признаку обоюдной некрасивости и подружились. В тот сентябрьский день, когда их девчачью группу впервые собрали в аудитории, Поль сама к ней подошла, села рядом за стол, наклонилась к уху интимно:
– Слышь… А тебе не кажется, что мы на фоне этих нимфеток врагами народа смотримся?
– Как это – врагами народа? – опешила она, отстраняясь.
– Так сама посмотри… Не группа, а очередь в салон красоты. Я, как зашла, сразу внимание обратила. Провести в таком окружении пять долгих лет – испытание не для слабонервных. И чего этих красоток в финансовый институт понесло?
– Так вроде наоборот, вполне женская профессия…
– Ой, не скажи! Везде, куда взгляд ни кинь, финансами одни мужики распоряжаются. Учатся на финансистов бабы, а финансами распоряжаются мужики – где справедливость?
– Ну, допустим, не везде…
– Ладно. Потом с тобой к этому вопросу вернемся. Кстати, давай знакомиться. Меня Полиной зовут.
– А меня – Саней.
– Саня – это Александра?
– Нет. Мое полное имя – Сантана.
– Как?!
– Сантана… А что?
– Да ничего, ничего… Сантана, значит. Что ж, тогда я буду… Поль! Зови меня Поль, ага?
– Хорошо, как скажешь. Поль так Поль.
– Ну вот и отлично! Сантана и Поль – неплохо звучит, согласись! Как название крутой фирмы! Пусть знают нимфетки, что мы с тобой тоже не абы как, не Ксюши с Олесями! Не красотой, так именами возьмем!
С тех пор они и ходили неразлучной парой – Сантана и Поль. Как Поль говорила, некрасивые, но жутко гордые. Общения с нимфетками не чурались, но и к себе особо близко не подпускали. У вас своя свадьба, у нас своя.
– А ты чего сегодня такая опрокинутая? Кирюша ночным волшебством замучил, что ль? – запихивая пудреницу в переполненную косметичку, коротко взглянула на нее Поль.
Просквозила-таки доля непрошеной зависти в голосе верной подруги. Хоть и маленькая совсем доля, а все равно чуть-чуть оцарапала. Не доля, а долька. Видимо, любая женская дружба без этой дольки уже и не дружба, а пресное недоразумение. Чуть-чуть перчика все равно требует. Но сейчас надо бы так Поль ответить, чтобы не переперчить, не дай бог. Поберечь ее самолюбие, потрафить слегка…
– Да прям, какое там волшебство! У нас вообще оно в последнее время все реже случается!
– Это почему? – блеснул огонек любопытства в глубоко посаженных глазах Поль.
– Да как тебе сказать… Ну, в общем… Давай с тобой потом этот интимный вопрос обсудим! А сейчас у меня и поважнее тема для обсуждения есть, только я из-за твоих утренних рефлексий никак добраться до нее не могу!
– Что за тема? Давай выкладывай быстрее, через минуту звонок будет! Вон и лектор уже приперся, сидит за столом, репу чешет. Что у тебя случилось?
– Ой, даже не знаю, с чего начать… Мне деньги нужны, Поль! Срочно!
– Ой, тоже мне нашла важную тему! А кому они нынче не нужны?
– Да мне много надо, Поль!
– Это сколько – много?
– Пять тысяч евро.
– Ух ты… Это ж сколько, если в рублях, даже и не соображу с перепугу…
– Примерно двести тысяч.
– Ух ты, мать моя женщина… Хрен редьки не слаще – двести тысяч! А зачем тебе столько понадобилось, да еще и срочно?
– Да это не мне, это Тимоше! Ему срочная операция нужна, ее только в Швейцарии делают!
– А кто у нас Тимоша?
– Да я ж тебе рассказывала! Это сын Кати, новой жены отца. Мне надо обязательно и срочно эти деньги добыть, Поль! Как думаешь, к кому из наших с этим вопросом можно подкатиться? Ты же все про всех знаешь…
Переливчатая трель звонка погасила шмелиный гул собравшихся в аудитории студентов, и вот уже поплыл над головами занудный голос преподавателя:
– Итак, господа, в прошлый раз мы остановились на понятиях и принципах бюджетного процесса. Формирование бюджетов, господа, включает в себя три последующие стадии…
– Чего он заладил через каждое слово – господа да господа! – гневным шепотом пробурчала ей на ухо Поль. – Где он тут господ увидел, хотелось бы мне знать? Даже взаймы попросить не у кого…
– Может, у Катьки Мирошниковой? Она вроде на крутой иномарке всегда к институту подъезжает…
– Ага, размечталась! Откуда у нее? Катька на содержании у богатого папика живет, это он ее к институту подвозит. Я его видела однажды – противный такой, пузатый. Думаешь, ей так уж радостно эта красивая жизнь достается и папик за просто так деньги дает? Нет, матушка, в те деньги высочайшая степень терпения и несвободы вложена, чтобы за здорово живешь с ними расстаться…
– А у Ксюхи Петренко? Может, она даст?
– Петренко?! Да ты что, мать, с луны свалилась? Покажите мне человека, которому удалось что-нибудь и когда-нибудь выпросить у Петренко! Зимой – снега, весной – дождя, летом – немного солнца! Покажите мне того человека, я ему в пояс поклонюсь!
– Поль… Кончай придуриваться, а? Тогда сама кого-нибудь посоветуй! Кто у нас тут самый щедрый и богатый, как думаешь?
Отодвинувшись, Поль сунулась носом в свою тетрадь, пофыркала туда непонятно, будто с трудом сдерживая смех, потом развернула к ней лицо, посмотрела хитренько снизу вверх:
– Сань… Ну ты меня сегодня просто поражаешь своим исключительно прекрасным отношением к окружающим тебя людям! Экая ж ты романтическая натура! Если хочешь историй про богатых и щедрых, то тебе про них в женских романах пошуровать надо, а в реальной жизни эти понятия вообще взаимоисключающиеся.
– Ну зачем ты так, Поль… Я думаю, если объяснить ситуацию как есть… Я ведь не для себя прошу…
– Ну пойди объясни. Потеряй время. Получишь массу сочувствия, а денег все равно не дадут.
– Ты думаешь, не дадут?
– Не-а. Здесь все на родительских шеях сидят, ни у кого своих денег нет. А если и есть у кого свои, все равно не дадут. Со своими расставаться вдвойне тяжелее.
– И… что же мне делать?
– «Что, что»… Слушай, а ты у матери своей попроси! Она ж тебе никогда и ни в чем не отказывает!
– С ума сошла? Не, этот вариант уж точно нереальный. Если я ей скажу, для кого я прошу… Она ж… Она ж отцовой беде только обрадуется, как ни кощунственно это звучит, прости меня, господи… В ней после отцовского ухода здравый смысл как таковой вообще не живет, ушел и ручкой помахал, а на его месте обида пополам с желанием отомстить поселились. Не, Поль… Даже не стоит и подходить с этой просьбой, давать ей повод для всплеска безотчетного злорадства. Сочувствие и женская обида рядом не живут, это понятия взаимоисключающиеся, как ты говоришь.
– Да ладно, не надо мне так подробно все нюансы втолковывать. Знаем, проходили. Я помню, как мою мать колбасило, когда отец уходил. Все время только и твердила: отольются слезки, отольются слезки… А потом отец и впрямь в жуткую аварию попал, едва выжил…
– Значит, сама понимаешь, у мамы просить – это не вариант… – грустно прошептала она, рассеянно глядя на преподавателя, быстро и ловко рисующего мелом какую-то замысловатую таблицу на доске.
– Слушай, а ты соври ей чего-нибудь! Матери-то! – по-обезьяньи подпрыгнув на скамье, вдруг достаточно громко произнесла Поль. Так громко, что удивленно обернулись на них впереди сидящие.
– Простите, господа, не сдержала эмоций, прошу глубокого пардону… – покаянно произнесла Поль, пригибая голову и прячась за их спины, – больше не буду, чес-слово…
К счастью, преподаватель даже не заметил нечаянного всплеска ее эмоций, так увлечен был своей схемой. Наклонившись к ее уху, Поль повторила уже шепотом:
– Слышь, соври… Придумай чего-нибудь героическое, но в то же время достаточно реальное, зачем бы тебе такие деньги понадобились!
– Чего, например? – удивленно пожала она плечами. – Попросить у нее денег в фонд поддержки голодных детей Никарагуа?
– Да иди ты со своим Никарагуа… Я ж серьезно! Ну, соври, что тебя, к примеру, в составе студенческой группы в Англию приглашают… Якобы на летние каникулы… Между прочим, я слышала, ее и правда собирают, группу-то.
– А если она в деканат попрется? Чтобы все разузнать подробнее?
– Да ну… Я думаю, не догадается. Наоборот, головокружение от дочерних успехов ей напрочь башку снесет. Вот моя бы маман точно в деканат поперлась и мне бы всю плешь проела, что да как, да где почем… Денег бы точно не дала, но плешь бы обязательно проела. А для полного счастья еще бы и к отцу отправила, чтобы он лишний раз поистязался своей материальной никчемностью А папа бы, как водится, депутатов ругать начал, что они талантливой, но бедной молодежи путей не дают… А жена бы папина сидела и зыркала на меня, как змеища… И пошло бы, и поехало!
Вяло махнув рукой, Поль состроила несчастную огорченную мину, внутренне переживая свой только что придуманный и уже несостоявшийся отъезд в Англию. Помолчав, проговорила тихо, с искренней горечью в голосе, будто плеснула давним, наболевшим:
– Вот убей, Сань, не понимаю я своего папашу… Зачем надо было шило на мыло менять? Его ж вторая жена, по сути, ничем от мамы не отличается… Ни внешностью, ни характером, а гоняет его еще и похлеще, бывает… Злится, что у него зарплата маленькая. И мама точно так же злилась, подумаешь. Нет, не понимаю, зачем было первую семью разрушать, чтобы потом ее снова клонировать? В чем смысл семейной жизни как таковой, господа, может мне кто-нибудь это объяснить?
Ответом ей был звонок на перерыв, деликатно влившийся в аудиторию. Преподаватель запнулся на полуслове, пожал плечами, глянул с недоумением на часы, потом произнес благосклонно:
– Что ж, давайте прервемся на десять минут…
– А то бы мы без твоего разрешения не прервались! – тихо прокомментировала Поль, усмехаясь. – Пошли, что ль, на улицу выйдем, я покурю, а ты рядом постоишь! – Она живо поднялась со скамейки, хватая свою сумку и нацеливаясь в проход между рядами.
Что ж, можно и на улицу. Заодно телефон надо включить, посмотреть, кто звонил. Ага, вот они, непринятые звонки… Целых пять, и все с интервалом в три минуты! И все – от мамы!
Не успела она испугаться, как телефон забился у нее в руках испуганной птицей, и она автоматически нажала на кнопку ответа. Поднесла к уху, и тут же плеснуло в ухо мамино возмущенное:
– Санька, что у тебя случилось, говори быстрее, иначе у меня сердце лопнет! Ну?!
– Да ничего, мам…
– Не ври! Зачем ты Алине звонила и денег у нее просила?
Значит, все-таки сдала ее тетя Алина… С потрохами сдала. Причем очень быстренько это грязное дело обстряпала. Видать, велико было искушение оправдать надежды на медный таз, накрывший мамин бизнес.
– Чего тебя вдруг понесло этой завистливой дуре звонить? Ты же знаешь, что я послала ее куда подальше! И зачем тебе так срочно пять тысяч понадобилось? – бушевала в трубке мать, не давай ей шанса вклиниться в разговор. – Куда ты вляпалась, Санька, отвечай немедленно!
– Мам, да никуда я не вляпалась! Просто… Просто я не хотела тебя лишний раз напрягать…
Поль вовсю подавала ей какие-то знаки, отчаянно крутя перед лицом ладонью с зажатой меж пальцами сигаретой. Даже на месте подскакивала от нетерпения. Наконец до ее уха донеслось ее тихое шипение: про Англию, про Англию давай…
– Что значит – не хотела напрягать? Чем напрягать?
– Мам, да просто у нас в институте группу в Англию собирают… Вот я и решила у тети Алины…
– А у родной матери что, слабо? Чего ты меня так позоришь, дочь? Решила она! У тети Алины! Что я, денег бы тебе не дала на эту Англию? Я тебе отказывала хоть когда-нибудь хоть в чем-нибудь?
– Нет, мам… Прости… Не обижайся, пожалуйста.
– Да ну тебя!
– Ну, мам…
– Да ладно, ладно… – уже более спокойным тоном произнесла мать. Секунду помолчав, спросила деловито: – А когда надо деньги нести?
– Лучше сегодня, конечно.
– А завтра можно?
– Ну… Можно и завтра…
Поделиться книгой: