Помоги проекту - поделись книгой:
А воз и ныне там
Дело было в далеком 1839 году. Молодой доктор–энтузиаст–альтруист–фанатик по имени Хран Здраво, бежал из родной Болгарии, находившейся под игом Османской империи. Долго скитался, оказывая посильную медицинскую помощь всем нуждающимся.
Добравшись до древней Византийской столицы, принял активное участие в создании и работе Константинопольского высшего совета здравоохранения. Однако недоброжелателей у молодого и горячего доктора хватало с избытком. Пав жертвой интриг, юный врач–альтруист вынужден был искать пристанище в Европе. Где только не побывал он за всю свою долгую жизнь! Но как бы далеко не забрасывал его злой рок, он всегда внимательно следил за судьбой своего детища.
Прожив долгую (пожалуй, даже невероятно долгую) жизнь, доктор Здраво всегда страстно мечтал, чтобы совет здравоохранения (который к тому времени уже превратился во Всемирную Организацию Здравоохранения) переместил свою штаб–квартиру в его родную страну — освобожденную Болгарию. Но тщетно! Интриганы выбрали сытую и спокойную Женеву.
Немало сил и времени было потрачено на борьбу с мракобесами. Но все напрасно!
В минуты отчаянья 130–летний старик Хран Здраво (сохранивший здоровье благодаря исключительно правильному образу жизни) частенько говаривал, обреченно маша рукой:
— А ВОЗ и ныне там!
Боливар не выдержит двоих
Блоха Аграфена, квартировавшая на шляпе Евгения Онегина, как‑то поссорилась со своим ухажером и велела ему убираться прочь…
— Боливар не выдержит двоих! — высокомерно заявила она.
Бумага не краснеет
Начинающий химик Хабибулов после долгих размышлений, решил посвятить свою жизнь изучению щелочей. И дошел в этом деле до таких высот, что любой химический элемент, любое вещество мог в щелочь превратить.
А еще шутить любил, проказник.
Иной раз какой доверчивый студент захочет с кислотой поработать. А не знает, дурень, что Хабибулов уже с пробирками, да ретортами по–своему похимичил и где‑нибудь за ширмой укрылся… Наблюдает, значит.
Изготовит студент реактив, да сует туда лакмусовую бумагу. А бумажка‑то, слышь, синяя!
Тут Хабибулов не выдерживал, хохотал до упаду, хлопая себя по тощим ляжкам. И появляясь из укрытия, наставительно и издевательски замечал:
— Так‑то, паря! Бумага не краснеет!
Быть взрослой дочери отцом
Жизнь у доктора медицинских наук Игоря Чалыка налаживалась.
Его методика по перемене пола, с сохранением репродуктивной функции, т. е. возможностью воспроизведения потомства стала поистине революционным изобретением, новейшим словом в современной медицине.
Все было бы хорошо, но настроение портил один клиент, хамоватый тип. По виду, совершеннейший нувориш, словно чудом сохранившийся из бурных 90–х двадцатого века. Массивные золотые перстни, неимоверной толщины золотые же цепи, волосатые сарделькообразные пальцы, неприятный запах изо рта, смешанный с благоуханием дорогого одеколона.
Его взрослая дочь, видите ли, захотела стать мужчиной. И не просто мужчиной, а отцом!
Да не вопрос, как говорится. С деньгами у нувориша явно не было проблем. Проблема была в том, что он никак не соглашался, чтобы его дочь проходила необходимую медицинскую комиссию.
Игорь Яковлевич, казалось, исчерпал уже все аргументы, а упрямый клиент все не шел на попятную!
Доктор Чалык убеждал:
— Я, как‑никак, создатель этой методики! Я требую проведения комиссии по всем правилам!
А в ответ лишь слышалось:
— Что за комиссия, создатель? Быть взрослой дочери отцом!!!
Вавилонское столпотворение
Молодой советский ассириолог Беля Вавский заканчивал курсовую работу по культурному наследию древнего Вавилона.
Усталая рука понуро выводила слова: «Эти знаменитые сады, причисленные к семи чудесам света, размещались на широкой четырёхъярусной башне. Внутри каждого яруса были сделаны крепкие кирпичные своды, опиравшиеся на мощные высокие колонны…»
— Да сколько можно исследовать эти треклятые висячие сады? — сетовал молодой специалист, — Почему бы не сказать новое слово в ассириологии? Взять хотя бы эти самые колонны. Ведь их никто не исследовал. А ведь было бы интересно узнать имя мастера, понять древнюю технологию изготовления вавилонских колонн.
— Неплохо, Беля, неплохо! Даже для диссертации сгодится! — ласково приговаривал научный руководитель, — только вот название «колонны» слишком уж избито. Давай возьмем более архаичный термин «столпы».
Вскоре черновой вариант диссертации был готов. Научный труд назывался «Методика изготовления древних вавилонских столпов».
— Длинно! — восклицал научный руководитель, свято чтивший максиму о сестре таланта.
Вскоре окончательный вариант был утвержден. На титульном листе свежеиспеченной диссертации красовалась лаконичная надпись:
«Вавилонское столпотворение».
Вернулся к своим пенатам
Борис Романович Зовский (друзья ласково называли его «БэРэЗовский») в начале лихих девяностых пробовал было заняться бизнесом. Однако очень ему не улыбалась перспектива платить дань рэкетирам.
— Утюги и паяльники — это нецивилизованно и грубо! — сказал друзьям Борис Романович и эмигрировал в США.
Помыкавшись в чужой стране около десяти лет, и успев разочароваться в тамошней цивилизованности, Зовский заскучал. Даже запил.
Однажды в баре случайно встретился с малознакомым соотечественником. Выпили за встречу, разговорились. Оказалось, что на Родине дела уже идут совсем по–другому. И Борис Романович, к тому времени успевший сколотить какой‑никакой капиталец, принял решение возвращаться в Россию. Открывать там новый бизнес.
Сказано, сделано! Только что же предложить россиянам такого, чего у них еще нет? Чего им не завозят из Китая? Ответ нашелся сам собой — арахисовое масло! Продукт для большинства россиян экзотический. Американцы в нем души не чают, а россияне и вкуса не понимают. Значит масло! А назовем продукт на западный манер. Будет выглядеть, как этакая икона образа жизни преуспевающего человека!
Вскоре аккуратные баночки с гордой надписью «Peanut» стояли на полках всех крупных супермаркетов родного города Бориса Романовича.
Продукт шел плохо. Россияне не привыкли к экзотическому вкусу, и все думали, что это такая шоколадная паста, жутко разочаровывались и строчили жалобы.
С горя Зовский сначала охладел к своему детищу, потом и вообще хотел продать (сеть автомастерских приносила более стабильный доход). Но вскоре забрезжила надежда — продукт потихоньку завоевал доверие потребителей. Борис Романович с удвоенной энергией принялся продвигать масло на российском рынке.
— Вернулся к своим пенатам! — уважительно говорили о нем партнеры по бизнесу.
Голод не тётка
Федька Капуцинов, молодой фотограф, отличался болезненной худобой — наследие тяжелого блокадного детства. В редакции местной газеты ему даже дали кличку «голод». Кличка учитывала и следы былой дистрофии и неутомимую алчбу фотокора до сенсационной репортажной съемки. Следствием нервной торопливости всегда была некоторая нечеткость снимков.
Главный редактор, китаец по национальности, к тому же страдавший ярко выраженным дефектом речи, частенько сетовал:
— Тёрт побери! Опять смазал отлитьный кадр!
Федька горько пожимал плечами, клялся исправиться! Но вновь и вновь, стоило только ему принести в редакцию новые снимки, как он слышал неизменный вердикт:
— Голод! Нетётко!
Злые языки страшнее пистолета
Старый разведчик Сергеич, сидя под сосной на привале, сладко затянулся самокруткой и снисходительно оглядел юнцов из разведроты, жадно ловивших каждое слово старого солдата.
— Вот так‑то, ребятушки, доложу я вам! — продолжил Сергеич свой рассказ, — а бывало вот возьмешь языка, да тащишь его к своим. Так делать это надобно умело. Язык‑то тоже человек. Ему, почитай, и покурить хочется и попить… Да и нужду справить тоже надо. Ты к нему по–человечески, и он тоже тогда молчать не станет… Да–с.
А то был у нас такой Федька. Мы его кипятком прозвали. Он горячий очень был и сердитый, страсть. Языка ведет, а сам над ним издевается, то пнет его ногой, то плюнет. Даже пить не давал. Однажды взял он сразу двух фрицев. Ну, уже на нашу сторону перетащил. Идет, не таясь, поплевывает, да фрицев попинывает. А те оглядываются, да зыркают на него злобно так. Оно и понятно — осерчали. Фриц‑то культурное обхождение уважает. Но Федька‑то наш привычный, не больно‑то на их зыркалки внимание обращает.
А тут как на грех, деревню они проходили, да выскочила им навстречу корова бешеная какая‑то. Вожжа ей под хвост попала, али еще что, только попёрла она на Федьку и на фрицев, словно на корриде (это забава такая буржуйская… Я ишшо когда в Испании воевал, про энто дело слыхал).
Федька перепугался, пистолет вытащил, и давай для острастки в воздух палить. А корова‑то, слышь, не боится! Так и прёт на них.
Совсем растерялся Федька.
Но тут фрицы, как заорут, как заругаются по–ихнему… Ногами аж затопали! Оно и понятно: в плен попали, знать шлепнут их, Федька их, опять же, озлил, а тут ишшо корова эта!
А корова, слышь, как фрицев увидала, так прямо аж заскулила от страха, будто собака! Поворотилася и бегом оттудова! Вон оно как! Правду сказать вам, ребята, даже животное это понимает:
Как бы чего не вышло
Филипп Матвеевич Грандичевский старший цензор Главного Управления Цензуры руководствовался в жизни максимой господина Фамусова: Уж коли зло пресечь: Забрать все книги бы да сжечь. Однако в Российской Империи было немало писателишек, которые так и норовили выпустить в свет свои мерзкие книжонки.
Бывало, отбою нет от настырных бумагомарак. Все управление завалят своими виршами, да баснями.
В такие напряженные дни Филипп Матвеевич лично просиживал в присутствии сутками, вымарывая крамолу и не допуская выхода богомерзких и противугосударственных книжек. Ведь если бы только он допустил ошибку, и мерзопакостная книжка все же бы вышла, то в пору хоть пулю в лоб!
— Как бы чего не вышло! — мелко крестясь, бормотал господин Грандичевский в такие дни…
Как сыр в масле катается
Насильно мил не будешь
Студент факультета психологии МГУ им. Ломоносова Макс Лоу (по кличке Абрахам) как‑то раз поспорил со своим сокурсником–тезкой Максом Вертом (по кличке Геймер).
Спор касался монументального предмета, именуемого Многопрофильным Исследованием Личности.
Один из Максов утверждал, что коль скоро эти исследования важны, то надлежит непременно проводить их, хоть бы даже и принудительно!
Оппонент, напротив, утверждал, что подобные тесты должны проводиться исключительно на добровольной основе.
— Насильно МИЛ не будешь! — каламбурил он…
Ни дна, ни покрышки
Будар Владимирович Алексеев, уроженец города Пскова, решил однажды проехаться автостопом по родной губернии.
А поскольку денег у него было немного, то в качестве платы за проезд предлагал он новенькую автомобильную шину, купленную несколько лет назад по случаю, да так и не пригодившуюся.
Собственного автомобиля у Будара Владимировича отродясь не было.
Первый же дальнобойщик согласился подбросить новоиспеченного автостопщика до города со странным названием Дно.
Однако вероломно обманул своего пассажира. Плату взял, а самого Будара Владимировича вытолкал из машины посреди поля.
— Ни Дна, ни покрышки! — сокрушался незадачливый автостопщик.
Но вас, дур, слышу впервые
Однажды Александр Даргомыжский, будучи позван на форели в дом своего приятеля, вынужден был слушать один из своих романсов в исполнении дородных дочек хозяина дома…
Поскольку оригинальная тональность показалась барышням слишком высокой, те, ничтоже сумняшеся, транспонировали романс в ля–бемоль мажор.
— Ну как вам, Александр Сергеич? — -- спросили композитора взволнованные девушки…
Поделиться книгой: