Помоги проекту - поделись книгой:
– Курт, я тебя прошу – успокойся. Месяц назад я, по твоей просьбе, инициировал расследование на тему того, кто произвел подрывы мостов через реку Березина, за которыми ты увидел тень своего капитана. И что?
Фон Зееншанце насупился, а затем пробурчал:
– Я считаю, что расследование проведено некачественно. Для разрозненных групп окруженцев, которые названы в нем виновниками этих диверсий, столь хорошо скоординированный подрыв был бы невозможен. Не говоря уже о том, что все эти мосты имели вполне достаточную охрану.
– Должен тебе напомнить, что подрыв был не одновременным, – уже слегка раздраженным тоном заговорил генерал. – Первый мост был подорван на сутки раньше, чем два остальных. Причем, он был подорван именно после того, как группа, подорвавшая его, использовала этот мост для переправы на другой берег. Точно так же поступила и еще одна группа. Так что предположение, что как минимум два этих моста атаковали два разрозненных подразделения из состава разгромленных под Минском русских частей, имеет под собой куда больше оснований, чем твоя версия. Они сумели, или, скажем, просто решили на время затаиться, привести себя в порядок, пополниться с помощью мелких разрозненных групп и лишь затем тронулись в сторону фронта. Их основной задачей было в первую очередь найти способ преодолеть такую сложную водную преграду, как Березина, а сам подрыв моста был произведен лишь попутно. Тем более, что охрана мостов подверглась внезапной атаке довольно значительных группировок противника, имеющих средства усиления, переправа которых через Березину без моста была бы чрезвычайно затруднена. Вот они и шли к мостам. А охрана мостов на противодействие столь крупным вражеским группировкам, естественно, была не рассчитана. Вот и результат…
И еще, я хотел бы тебе напомнить, что от района прежних действий этого твоего капитана Березина находится на расстоянии более трехсот километров. Да, признаю, подразделение капитана отлично показало себя в полевой обороне против выделенной тебе сборной солянки. Но неужели ты считаешь, что сборное воинское подразделение, составленное из освобожденных из лагеря пленных, принадлежавших ранее не только к различным частям, но и разным родам войск, и вооруженное чем попало, способно пройти такое расстояние по нашим тылам и ни разу не то что не нарваться на патрули, но и вообще не быть замеченным ни фельджандармами, ни военнослужащими местных вспомогательных подразделений, ни даже случайными одиночками? Это – ненаучная фантастика, мой мальчик.
– Но куда он тогда делся? Ведь в прежнем районе его больше нет, не так ли? И докладов о том, что там было разгромлено крупное организованное воинское подразделение, оттуда тоже не поступало.
– Курт, прошу тебя, вспомни, что тебе преподавали в университете и не множь сущностей сверх необходимого. После того, что творилось в том районе, там была проведена целая войсковая операция, в которой были задействованы довольно значительные силы и средства, – тут на лице генерала Гудериана появилось крайне недовольное выражение. – Я, между прочим, считаю, что именно это отвлечение сил и средств и сорвало нам почти уже неизбежный захват довольного важного узла железных и шоссейных дорог города Smolensk. Нам не хватило буквально нескольких батальонов и пары-тройки эскадрилий, которые в этот момент были отвлечены от фронтовых заявок на бомбежку лесных массивов в наших тылах, в которых хотя бы предполагалось присутствие хоть сколько-нибудь значительного числа русских солдат. Хотя это, как ты помнишь, принесло свои результаты. Нападения прекратились и до сих пор более не возобновились, а полицией и войсками было захвачено около двух с половиной тысяч пленных. Это, насколько мне помнится, куда больше, чем было у твоего капитана.
– Но все это были разрозненные группировки, а между тем у капитана…
– Курт, ну не заставляй мне напоминать тебе, что происходит с организованным подразделением после хорошей бомбежки, застигнувшей подразделение вне укрытий и фортификационных сооружений. Особенно если во время бомбежки гибнет командный состав. Ты что, не читал рапортов? Там же описаны десятки подобных случаев. Я же тебе говорю, люфтваффе бомбило там даже барсучьи норы, если имелось хотя бы малейшее подозрение, что там могут скрываться русские. Я уверен, что это доставившее нам столько неприятностей подразделение попало под бомбежку и было совершенно рассеяно, а сам капитан погиб… – он усмехнулся. – Ты еще скажи, что именно его подразделение столь успешно прорвалось через наш фронт две недели назад, сорвав Нашему ядовитому гному[40] небольшую местную наступательную операцию. Впрочем, оборона ему всегда удавалась куда лучше, чем наступление…
– Но…
– Хватит, Курт, я прошу тебя! – на этот раз тон генерала не оставлял сомнений в том, что он более не намерен обсуждать эту тему.
Некоторое время они ехали молча, но когда машина генерала свернула с проселочной дороги на засыпанное щебенкой шоссе, генерал Гудериан решил сменить гнев на милость и поинтересовался:
– И все же, Курт, чем же он тебя так зацепил, что ты никак не оставишь его даже в могиле?
– Никто пока не показал мне его трупа, дядя, – тихо ответил фон Зееншанце, – и пока я не увижу его собственными глазами, я не поверю, что он мертв.
– А если его тело разорвано в клочья авиабомбой или тяжелым снарядом?
Гауптман упрямо мотнул головой.
– Это невозможно. Он вывернется.
Гудериан скептически улыбнулся, но решил не обострять.
– Хорошо, может быть… Но, все-таки, чем он привлек твое столь пристальное внимание?
Курт несколько мгновений помолчал, а затем нехотя ответил:
– Он – необычен, дядя.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Гудериан.
Фон Зееншанце вздохнул:
– Понимаете, дядя, я… я не могу его просчитать.
Генерал молча смотрел на племянника, ожидая продолжения.
– Как вы знаете, у каждого из профессионалов рано или поздно в голове накапливаются некие шаблоны. Шаблоны действий. Именно эти шаблоны и являются признаком профессионализма. Вот, скажем, возьмем машиниста паровоза… молодой машинист, только что закончивший училище, обладает достаточным объемом профессиональных знаний, чтобы, исходя из веса и тяглового усилия своего паровоза, а также веса прицепленного к нему эшелона и рельефа предстоящего пути рассчитать, какую необходимую мощность следует развивать на каждом участке пути, на каждом уклоне, повороте и так далее, чтобы пройти маршрут точно по расписанию. Но если его посадить на паровоз и отправить в путь – он точно либо опоздает, либо вообще устроит катастрофу. Потому что обстановка в пути будет меняться быстрее, чем он будет успевать считать. А вот профессионалу считать не надо. Он при каждом изменении ситуации будет включать тот или иной уже наработанный за годы практики шаблон и спокойно вести состав. Так же и опытный офицер – используя наработанные или изученные и закрепленные опытом шаблоны, в каждом конкретном случае действует уже знакомым и где-то ранее опробованным образом…
– Ты не совсем прав, Курт, – перебил его генерал. – Именно нешаблонные действия и помогли нам так быстро разгромить Польшу и Францию. Тщательно спланированные, но нешаблонные. А «Учения на Везере»[41] вообще были отрицанием всех и всяческих шаблонов.
Курт мотнул головой.
– Я прав, дядя. То, что называется «нешаблонные действия» – является таковыми в лучшем случае только один раз. Потом это превращается в новый шаблон, который затем используется точно так же, как все остальные. Просто сначала эти действия являются шаблоном только для того, кто научился делать так первым. И все это время этим первым был рейх. Да и сами нешаблонные действия чаще всего являются просто новым сочетанием ранее освоенных шаблонов, а не чем-то абсолютно новым…
И потом, твои примеры некорректны – это стратегический уровень. Там действительно уже есть кое-какой простор для новых комбинаций, хотя, как ты знаешь, большинство все равно предпочитает пользоваться шаблонами. И чаще всего вполне успешно. А на уровне подразделения шаблоны – короли поля боя. И наши успехи здесь, в России, во многом объясняются в первую очередь тем, что наши солдаты, унтер-офицеры и офицеры, вследствие гораздо большего имеющегося у них боевого опыта, уже отработали и сделали лично своими очень много шаблонов. А русские… я проводил анализ – у них вследствие резкого роста размеров армии в последние два года, а еще больше вследствие репрессий тридцать седьмого – тридцать восьмого годов практически разрушилась система боевой подготовки. Индивидуальная как-то шла, причем очень неровно от подразделения к подразделению даже в одном соединении. А вот командирская учеба и учения полкового уровня и выше… – Курт покачал головой. – Но я опять отвлекся… Я хотел обратить твое внимание вот на что: у любого из офицеров, прошедшего обучение по определенной воинской специальности, уже есть некий набор шаблонов. У пехотного офицера – свой, у артиллериста – свой, у диверсанта – свой. И эти шаблоны непременно оказывают влияние на его действия, даже если он действует в непривычной для себя сфере и на том уровне, когда требуется не специализация, а синтез. То есть даже обучившись и перейдя на ступень руководства общевойсковым боем, одну и ту же задачу пехотинец, артиллерист или диверсант будут решать сильно… ну, или, как минимум, несколько по-разному, – Курт замолчал, внимательно глядя на дядю. И генерал Гудериан еще раз подтвердил свою репутацию блестящего военного ума рейха.
– То есть ты хочешь сказать, что он действует так, что его действия не подходят ни под один шаблон?
– И да, и нет, – ответил фон Зееншанце. – Скорее, он действует так, будто владеет всеми этими шаблонами. Но так быть просто не может. Базовые схемы закладываются на начальном этапе развития профессиональных умений и навыков.
Генерал на некоторое время задумался.
– А если… – он на мгновение замолчал, будто еще раз обдумав пришедшую ему в голову мысль. А затем продолжил: – А если он просто не капитан?
– То есть? – не понял Курт.
– Ну, ты же сам говорил об операциях стратегического масштаба. А что если он подготовлен именно к такому уровню? Ты вот упомянул репрессии тридцать седьмого – тридцать восьмого. Русские тогда очень хорошо прошлись по своему офицерскому корпусу. Особенно по верхушке. Насколько я помню, они почти полностью уничтожили весь высший командный состав своих вооруженных сил[42]. Кого убили, кого бросили в лагеря, а кому повезло – тот отделался понижением в звании на несколько ступеней. А что если он один из таких «счастливчиков»? Ведь, если пользоваться твоей терминологией, офицеры высокого ранга отличаются именно умением совмещать разные шаблоны. А там, где есть совмещение, там возможно и разделение… выделение нужного в данный момент.
Курт задумался, а потом отрицательно покачал головой.
– Не думаю. База все равно прорывается. Наполеон, уже будучи императором и великим полководцем, все равно оставался в первую очередь артиллеристом. Все его сражения спланированы под наиболее эффективное использование артиллерии. А у капитана этого нет. Он брал склады как профессиональный диверсант, атаковал штаб как головорезы генерала Штудента[43], а мой сводный отряд разгромил в классическом полевом сражении.
Гудериан задумался, но в этот момент машина остановилась. Они прибыли в штаб второй танковой группы.
6
Вилора ворвалась в избу, занимаемую начальником полевого госпиталя, будто южный смерч.
– Товарищ военврач первого ранга, как же так?!
Александр Моисеевич, что-то старательно записывающий в большом «гроссбухе», лежавшем на его столе, поднял голову, сдвинул очки на лоб и удивленно воззрился на девушку.
– Э-э, товарищ Сокольницкая? Уже прибыли?
– Да, но… товарищ военврач первого ранга, мой батальон… мне надо к ним!
– К кому? – не понял начальник полевого госпиталя.
– К батальону капитана Куницына!
Александр Моисеевич Шпильман решительным движением закрыл «гроссбух», отодвинул его в сторону и снял со лба очки.
– Значит так, Сокольницкая, садитесь.
– Но…
– Садитесь, товарищ военврач третьего ранга.
– Но я…
– Садись, кому сказал! – рявкнул Шпильман, и Вилора сама не поняла, как шмякнулась на табуретку, стоявшую перед рабочим столом начальника полевого госпиталя.
– Ты сейчас кто?
– Я?
– Да-да, ты.
– Ну-у, Вилора я. Сокольницкая. Вы же сами сказали…
– Тьфу ты, детский сад – штаны на лямках! – выругался Александр Моисеевич. – Я ее об одном спрашиваю, а она мне как на первом свидании свои паспортные данные… Ты, Сокольницкая – военврач третьего ранга. Если я правильно думаю, что ты полностью подтвердила свою квалификацию. Так это?
– Так, но…
– Цыц! Я сейчас говорю! – Шпильман сердито встопорщил усы. – Так вот, ты – военврач третьего ранга. А скажи-ка мне, Сокольницкая, есть ли в каком-нибудь, хоть самом отдельном и вовсю даже штурмовом и ударном батальоне штатная должность, которая предусматривает заполнение ее военврачом третьего ранга?
– Но я же…
– Цыц, я сказал! Отвечай на мой вопрос!
– Нет, но…
– А вот у меня в госпитале – есть. У меня не хватает одиннадцать санитарок, зубного техника, троих врачей, шесть ездовых и двух водителей. Причем три санитарки, врач и ездовой погибли в последние сутки. При этом у меня уже третьи сутки потоком идут раненые. Немцы в наступление перешли – по всему фронту давят. Или ты не слышала?
– Да, но, но… – Вилора не выдержала и захлюпала носом. – Но я же с ними столько всего… Как же они без меня там-то, а?
Все началось неделю назад. Она тем вечером, как обычно, проводила занятия с ротными санинструкторами и помощниками санинструкторов, которые у них в батальоне, решением командира, имелись в каждом отделении или расчете, а не только, как того требовал полевой устав РККА, один штатный на роту и один нештатный на взвод. Такое внимание к медицинскому обеспечению Вилоре было лестно, но, с другой стороны, свой, так сказать, предмет обучения она не переоценивала. У всех санинструкторов, даже у штатных, кроме специальности санинструктора имелась еще и какая-то боевая специальность. И подготовка именно к ней и занимала большую часть их времени. А ее занятия проходили поздним вечером, после того, как заканчивались занятия по освоению или совершенствованию боевых специальностей. Поэтому сначала она запланировала для своих занятий освоение весьма скромного объема знаний, навыков и умений – ну, чтобы не особенно отвлекать ребят от боевой подготовки. Однако, когда Вилора представила подготовленные тематический план занятий и расписание, капитан Куницын его не одобрил.
– Мало, – сказал он. – И материала, и часов мало. Банальная правильная обработка раны в первую минуту после поражения иногда приносит больше пользы, чем месяц госпиталя спустя день. И ее надо уметь делать не только штатным бинтом и антисептиком и на наиболее удобной части тела, что только и можно освоить за отведенное в вашем расписании на эту тему время, а всем, чем придется и где угодно. Так же с переломами, обширными повреждениями, кровотечением, контузией и так далее. Причем, обучить этому только санинструкторов так же мало. Мы должны обучить начальным медицинским навыкам всех бойцов батальона. Без исключения. А вы, Сокольницкая, лично сделать это не сумеете. Их много, а вы одна. Поэтому готовьте санинструкторов серьезно. Не только как полевых медиков, а в первую очередь именно как инструкторов – тех, кто может и будет учить других. Ну а сам при этом будет уметь куда больше чем другие. Вы же в армию ушли с выпускного курса мединститута, так?
– Да.
– А уже на фронте работали хирургом?
Вилора густо покраснела. Она, естественно, рассказала капитану Куницыну о том, что не только работала фельдшером, но и делала операции. Причем, как утверждал Кирилл Петрович, весьма на уровне. Но вот хирургом она себя не считала. Рано еще. Хирург – это… это… это не специализация, не должность это… это звание.
– Ну, вот и отлично, – кивнул Куницын. – Значит, прекрасно представляете, что и как надо делать, чтобы раненый боец вам, хирургам, на операционный стол попал в лучшем состоянии, а также крови поменьше до этого потерял. Вот этому и учи.
– Но тогда мне нужно, чтобы они ко мне первыми приходили, – заявила Вилора в ответ, сердито нахмурив брови. – С утра прямо. А то они ко мне на занятия вечером приходят и еле живые – руки трясутся, глаза закрываются, чуть отвернись – глядишь, кто уже и дремлет. Вы же всех так гоняете…
– Верно, – усмехнулся комбат. – Гонял и буду. Так что какие приходят – такие и дальше будут приходить. А вы – учите. И именно таких. Ибо если они даже в таком состоянии все что надо сделать смогут, то тогда я за нашу медицину спокоен – в любом состоянии все сделают правильно. А вот если они будут уметь делать правильно только тогда, когда они свеженькие и отдохнувшие, то с них батальону в рейде никакого толку не будет. Откуда в рейде свеженькие-то?
Вилора снова покраснела. Вот ведь коза – сама не додумалась! Здесь не университет, а война, и экзамены здесь придется сдавать не профессорам, а жизни, и не в чистой аудитории, а где придется – в землянке, в палатке, а то и, как тогда с Малышевым, посреди леса на потрепанной плащ-палатке. Поэтому занятиям отдалась со всей страстностью своей натуры. И вот во время одного из занятий к ней как раз и прибежал Стёпка.
Стёпка был рыжим веснушчатым ездовым из госпиталя, которого военврач первого ранга Шпильман частенько использовал в качестве посыльного.
– Товарищ военфельдшер, – обратился он к ней, старательно отдав честь, но даже не заметив, что делает это левой рукой, – так это… разрешите обратиться?
– Что случилось, товарищ боец? – официально отозвалась Вилора, окинув суровым взглядом бойцов, у которых на уставших лицах то тут, то там засверкали улыбки. До Стёпки, похоже, так же дошло, что он что-то сделал не так, и он, стушевавшись, заговорил почти совсем по-граждански:
– Так эта… Моисеич… то есть, товарищ военврач вас требуют. Срочно сказали.
– Меня? – удивилась Вилора. – Зачем?
– Не знаю. Так это… там начальство приехало. Из окружного госпиталя. Вот оне и требуют.
– Начальство требует?
– Не-а, товарищ военврач требуют. А начальство, оно того… приехало.
Вилора развернулась к бойцам, которые, похоже, пока длился этот разговор, решили дать себе небольшую передышку, и сердито нахмурилась. Результатом этого тут же стал вид стриженых затылков «курсантов», мгновенно вернувшихся к старательной отработке выданного строгим «преподавателем» задания. А Вилора задумалась.
В принципе, занятие уже почти закончилось. Теоретическую часть она отчитала в самом начале занятия, тем более что теорию она давала по минимуму, и сейчас санинструкторы занимались отработкой практических приемов. В данный момент это была отработка действий по реанимации пациента при остановке сердца. Причем именно эти действия они отрабатывали уже на третьем занятии подряд. Вилора не менее трети каждого занятия отводила на повторение пройденного, каждый раз просто меняя в сторону усложнения исходные условия… Так что ее непосредственное присутствие здесь уже не очень-то и требовалось. Значит, можно не ждать окончания занятий, а идти сразу, ведь товарищ военврач первого ранга совершенно точно не стал бы посылать за ней без серьезной причины. Он же знает, что в это время у нее еще идут занятия.
К Александру Моисеевичу девушка относилась с уважением. Он сильно помог ей и с укомплектованием батальонного медицинского пункта, и с оснащением санинструкторов медицинскими сумками, да и готовясь к занятиям, она так же частенько бегала к нему за консультациями. Он еще удивлялся тому, что она собирается учить санинструкторов таким вещам, как диагностика сложных закрытых переломов или купирование травматического шока.
– Девочка моя, – смешно шевеля усами, говорил он, – это не уровень санинструктора. Они этого просто не поймут. Ты хоть образование-то у них уточнила? Ну, куда такое учить с четырьмя классами-то?
– Ой, Александр Моисеевич, – слегка покраснев от этого вполне заслуженного упрека (насчет образования она таки прокололась, во всяком случае, у нештатников она этот момент не уточняла), горячо заговорила Вилора, – они у меня все такие молодцы. Я уверена – поймут.
– Ну-ну… – добродушно покачал головой начальник госпиталя. Но нужный ей материал подобрал. И велел выделить дополнительный перевязочный материал для практической отработки навыков. А также немного гипса.
– Малышев! – позвала она своего ближайшего «нештатного» помощника, которого уже и не совсем правильно было называть нештатным.
– Слушаю, товарищ военфельдшер!
– Пусть каждый отработает весь комплекс еще по три раза, потом закончишь. Все понял?
– Так точно, товарищ военфельдшер. Сделаем.
После чего повернулась к Стёпке:
– Ну, веди, Харон.
– Так это… хто?
Вилора махнула рукой. Пошли, мол…
Начальник госпиталя был у себя. И, как и сообщил Стёпка, не один.
– А-а-а, Сокольницкая… – обрадовался он, когда девушка, постучав, просунула голову в приоткрытую дверь, – заходи-заходи. Вот, Шалва Зурабович, это и есть наша Вилора.
Сидевший за столом крупный мужчина со знаками различия полковника в полевых петлицах, уставился на Вилору восхищенным взглядом.
Поделиться книгой: