Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну… так.
— Не нукай, не запряг! Что ты нукаешь? Как баба! Офицер государственной безопасности, твою мать!
Телятников хлопнул ладонью по колену
— Ладно! Тогда будет по-плохому. Ты говорил про то, что с Атабаем в близких. Есть понимание. Было?
— Он… помогает кое в чем. Ну и я — ему.
— Ему деньги нужны?
— Да.
— У него людей сколько?
— Под сотню, наверное.
— Я не про это. Сколько он сможет быстро собрать?
— Человек двадцать сможет.
— Что за люди? Сорбозы?
— Да всякие. Бывшие сорбозы, крестьяне. Но ядро — все из Мармоля,[13] это я точно знаю.
— Пошли.
Они прошли в здание, в кабинет Склянского, где стояла и его кушетка и его стол со стулом и запасная рация. Полковник открыл своим ключом сейф и начал выгребать пачки денег.
— Но это же… за товар, тащ полковник.
— Ничего. Перебьются пока. Подгони машину, поедем…
Атабая, которого советская разведка не могла найти уже несколько месяцев — они нашли меньше, чем за час.
На старой, раздрызганной советской Ниве они доехали до базара и заперли машину. Деньги были сложены в мешке, который переодевшийся погрязнее полковник нес в руках — никто и подумать не мог, что там не дешевое шмотье или жратва на продажу, а больше полумиллиона афгани. Склянский шел первым, протискиваясь между афганцев и поминутно вытирая лицо платком. Полковник шел следом. Он запоздало продумал, что это может быть сигнал — но говорить об этом Склянскому, что-то спрашивать или выспрашивать — было большой ошибкой. В приграничье заговорить по-русски на переполненном базаре — не лучшая идея.
Склянский свернул к дукану, перед которым в пыли лежал ковер. Потоптанные ковры — в этой части света ценились гораздо больше новых…
Торговец — худенький, неопределенного возраста, с узким, крысьим личиком и разночинской бороденкой — поднялся им навстречу
— Салам алейкум
— Ва алейкум ас салам…
Склянский и этот торговец заговорили на языке, который немного опешивший полковник не сразу смог распознать. Это был не пушту, не дари, не урду. Наконец он понял — иврит! Торговец тоже был евреем, и они говорили на иврите! Иврит он не знал — и оставалось только настороженно слушать, но не разговор — а то, что за спиной, пытаясь услышать осторожные подкрадывающиеся шаги.
— Нужный человек занят — сказал Склянский
Полковник вытащил пачку банкнот, специально припасенную в кармане, протянул ее торговцу — дукандору. Светить то, что было в мешке — было форменным безумием.
Последовал новый этап переговоров на иврите, потом продавец оглушительно закричал — и появился бачонок. Бачонок как бачонок — худенький, смуглый, босоногий…
— Надо идти с ним. Он покажет дорогу.
— Рахмат…
Ведомые бачонком — они вышли с рынка. Заплутались по улочкам старого города — одинаковым, осоловевшим от жары, скрытым высокими заборами. Город был молодым, быстро растущим — большая часть домов была построена в последний год и кто тут жил — никто не знал. Во многих местах продолжали строить.
Советских — не покидало ощущение злобного взгляда в спину. Эту землю можно было завоевать — но нельзя было покорить…
Но они продолжали идти.
Бачонок шустро свернул в один проулок, образованный стройкой и уже построенным домом. Заколотил в ворота, новенькие, только поставленные, еще пахнущие свежей краской.
Из ворот — выглянул усатый нафар с автоматом, с ним заговорили сначала бачонок, потом Склянский. Оба на пушту. Телятников вспомнил, что по разведданным у Атабая — в банде одни пуштуны…
— Атабай нас примет… — сказал Склянский.
Телятников — шагнул вслед за Склянским во двор — и почувствовал, что справа кто-то есть. Повернуться не успел, приклад автомата уже опускался. Последней мыслью было, что вот так все и бывает…
Очнулся он от того, что кто-то плеснул ему на голову холодной воды из кувшина. Обожгло рану, там где приклад автомата вошел в соприкосновение с головой, Телятников от этого очнулся, завозился…
Кто-то толкнул его, не пнул, а именно толкнул
— Бас дый![14]
Его подняли, но не на ноги, просто чтобы он мог сидеть. Кто-то похлопал его по щекам.
Телятников открыл глаза. Сознание постепенно возвращалось. Перед ним — сидел невысокий, рябой, бородатый человек с черными, жесткими как речные голыши глазами.
— Цок ди?[15]
— Шурави… — сказал Телятников
И тут же — хоть голова и болела зверски — почувствовало мгновенную вспышку страха со стороны афганца…
Телятников опустил глаза на коврик, где лежал вывернутый мешок и деньги, которые он принес.
— Зачем ты силой отобрал деньги, которые я нес тебе? — спросил он
— Зачем ты пришел, шурави? — спросил афганский главарь.
— Чтобы найти друзей.
— Шурави нам не друзья.
— Твои слова — опережают твои мысли…
— Шурави не ищут здесь друзей. Они бомбят. Зачем ты пришел… — упрямо повторил командир боевиков.
— Если я не найду здесь друзей, я хочу найти здесь работников. Мне нужны люди, которые сделают для меня работу за плату.
Телятников незаметно повел глазами. Склянского не было. Похоже, что ублюдок имел какие-то по крайней мере выходы на Атабая — но никаких контактов с ним не имел. Зато — писал хорошие отчеты в Центр, мать его. Этот жид на базаре держал нос по ветру, а Склянский — все сплетни переписывал в дела агентурной разработки. Липачество, вот как это называется. Все КГБ построено на липе, липуют все, разведчики, контрразведчики. Сами выдумывают источники, заводят ДАР,[16] личное и рабочее дело агента, сами пишут сообщения, дают задания агенту, получают поощрения. Свихнуться можно. Это все не слишком то опасно — до тех пор, пока ты не идешь на контакт на основании такой вот липищи, и не попадаешь на явочную квартиру моджахедов.
— Если я не найду здесь друзей, я найду работников — повторил Телятников
— Какая работа, шурави? Ты в своем уме? Никто из нас не будет работать на неверного!
— Асадулла будет недоволен — назвал Телятников человека с той стороны границы, бывшего офицера пакистанской таможни, сейчас — ответственного за прохождение контрабанды на эту сторону границы.
— Мне нет дела до Асадуллы
Телятников — поднял руку, показал на свои часы — новые, японские, массивные. Такие здесь еще не продавались.
— Говори погромче. Асадулла будет лучше слышать.
Афганец побелел от страха. Он знал, кто такой Асадулла. Здесь он вряд ли достанет — а вот родственников в лагере беженцев зарежут.
— Что тебе надо шурави? — сказал он
— Выполнить работу. Если сделаешь ее хорошо — у меня найдется и другая такая же. И ты будешь под защитой. Другие шурави тебя не тронут.
Афганец почесал в бороде
— Кого надо убить? — с обезоруживающей прямотой сказал он
— Ты знаешь шурави по имени Джафар?
Афганец покачал головой
— Нет
— Не знаешь?
— Я не хочу убивать Джафара, русский.
— Почему?
— Потому что он узбек. Он не просто шурави. Если другие узбеки узнают, что я убил Джафара — они будут мстить.
— Я заплачу тебе полмиллиона афгани.
— На эти деньги не купишь себе жизнь, русский.
Телятников прикинул — выходило хреново. Но решать проблему было надо.
— Тогда сделаем вот как. Я пойду с тобой. И я убью Джафара. Пусть мстят мне. Если тебя спросят — ты скажешь, что ты его не убивал и не солжешь. Так тебя устроит?
Афганец снова почесал в бороде.
— Согласен, шурави.
Телятников, голова которого за время разговора пришла в относительный порядок — начал делить деньги, бросая одну пачку Атабаю, другую — в мешок.
— Что ты делаешь, шурави? — забеспокоился афганец — разве мы не договорились?
— Эта работа стоит дешевле. Если ты не хочешь убивать Джафара — я убью его. А ты заплатишь мне половину от того, что взял от шурави…
Границу они перешли чисто. Когда то давно — здесь было минное поле, но его снесли, когда орда пакистанцев рванулась на запад. Новое пока так и не поставили, в нескольких местах заминировали с вертолетов — но они карту минных полей помнили. Да и мины эти — были видны, так что при должной внимательности — не подорвешься.
По своим следам — брошенные в нужных местах камни — они вышли к вади и Скворцов залег по снайперской винтовкой. Шило пополз вперед, осторожно пополз, в подозрительных местах тыкая перед собой шомполом от автомата. На машину мог наткнуться кто угодно — духи, афганские пограничники, наша группа дальней разведки. И сделать могла все что угодно — заминировать подходы, саму машину, устроить засаду. В Афганистане — все надо делать тщательно и осторожно — если не хочешь лишиться ноги или головы…
Шило подполз к машине, проверил ее. Маскировали они ее ночью, но сейчас, под вечер — было видно, что замаскировали нормально, качественно. Сначала — он проверил, нет ли мин-ловушек, потом — аккуратно смотал и убрал масксеть.
Порядок…
И пришлось несколько сотен метров продвигаться по руслу, пока они не нашли место где выехать. Шило был за рулем, Скворцов шел впереди, искал подходящий выезд на дорогу и заодно проверял, нет ли мин. Мины здесь могли оказаться в самом неожиданном месте.
— В ночь едем? — Шило озабоченно взглянул на часы
— Если поднажмем — до спокоек выскочим на трассу…
Спокоек — такой у советского спецназа был черный юмор. На советском телевидении была передача «Спокойной ночи, малыши» с Хрюшей, Степашкой и мультфильмом. В Афганистане — этим термином обозначался час, после которого каждый, кто оставался в приграничной зоне на открытой местности — оставался там на свой страх и риск. Вылетающие из Ташкента Скорпионы как раз к этому времени успевали дозаправиться и занять позиции согласно плану прикрытия границы. И тот, кто не спрятался на ночь — рисковал получить приветствие в виде снаряда из пятидюймовой гаубицы или сотню — другую снарядов из скорострельной авиапушки. Об этом — знали все десантники и спецназовцы и без крайней нужды на ночь в пограничную зону не выходили. А если и выходили — то с обязательным предупреждением и маяком — стробоскопом с красным светофильтром — чтобы за кого другого не приняли…
Но по трассе — не работали никогда. Там были блокпосты, чужие там не ходили. Так что — кто успел до спокоек выскочить на «американку», трассу «Кандагар-граница» — мог считать, что спасся.
Ехали как обычно здесь — с опущенными до предела стеклами и приоткрытыми дверьми — чтобы в случае чего успеть вовремя выскочить. Ехали быстро…
— Старшой.
— Чего?
— А ты это… опять продлеваться будешь?
— Ну… наверное.
Скворцов просто не мог себе представить — как он вернется в Москву. Все там было каким-то ненастоящим, дешевым… мерзким…
Поделиться книгой: