Помоги проекту - поделись книгой:
Виражи над пустыней
Советским вооруженным силам — 60 лет
Я понимаю, вы устали: две недели непрерывных полетов. Но почему-то я, командир, старший по званию и по возрасту, нахожу в себе силы бегать по утрам и заниматься гимнастикой, а некоторые... — тут Салеев останавливает взгляд на ребятах из второго звена, — некоторые позволяют себе расслабиться, в результате продули в волейбол местным летчикам... Хорошо, что хоть не дали «побить» себя в небе... В общем так: всем собраться, разозлиться, довести себя до форсажа. Сегодня мы здесь последний день, потом идем домой. Сегодня будет самое главное.
Салеев произносит свой спич в бильярдном зале для летного состава. Сам он сидит на столе, а его подчиненные пристроились на стульях, табуретках и просто на корточках. То, что сейчас происходит, — не предполетные указания, для этого есть свое время, а просто разговор для поднятия тонуса. Обычно Салеев заводит его, когда предстоит что-то действительно сложное.
Гвардии старший лейтенант Богдан Сподарко смотрит на часы — ровно шесть. В это время нормальные люди еще спят, но у них, военных летчиков, свое расписание... Богдану кажется, что Салеев сгущает краски, подразделение работало над полигоном все дни на «отлично», будь то бомбардировка наземных целей или воздушные схватки. А то, что они проиграли в волейбол местным летчикам, — так это недоразумение, не больше. Хотя, конечно, все знают, как чувствителен Салеев ко всему, что касается престижа подразделения, которым он командует. Трудно представить, что бы с ним было, если бы его перехватчики уступили кому-нибудь в небе.
К счастью, на памяти комсорга Богдана Сподарко такого не случалось. Во-первых, ни один из летчиков, попавших служить в это подразделение, чья боевая слава рождалась в годы Великой Отечественной войны, не считал себя вправе быть ниже этой славы. И вторая причина — сам Салеев, его невиданная работоспособность, его опыт, командирский стиль, личный воздушный почерк. Если у ребят что-то не выходит, его воли хватает на то, чтобы заставить летчика довести трудную фигуру до «уровня классики». Любого летчика и любую фигуру.
Про Салеева рассказывают многое. Например, как он за полтора года из капитана стал подполковником, как однажды вместе с ведомым выиграл бой, сражаясь с четырьмя самолетами условного противника. Сам он, когда его начинают, расспрашивать, отмалчивается, обещая, что расскажет все, как было, когда доживет до зрелого возраста. Ждать, увы, еще долго: возраст зрелости у мужчин, по Салееву, наступает поздно...
Три дня назад подразделение работало с наземными целями; звенья одно за другим, получив задания, выходили на цель, пикировали и, отстрелявшись, возвращались на аэродром. Все шло хорошо. Но вдруг одна из пар докладывает на командный пункт, что в таком-то квадрате цель не обнаружена. Руководитель полетов приказал летчикам вернуться на аэродром.
Встретил их на земле сам Салеев.
— Почему не выполнили задание?
— Всю пустыню облазили, товарищ командир, каждый бархан. Нет цели!
И тогда он полетел сам, хотя и доверял своим ребятам. Раз они доложили, что цели нет, значит, ее нет. Опытные летчики не могли просмотреть «группу танков», спрятанную в голой, как ладонь, пустыне. К тому же на проявленной фотокассете действительно было пусто.
Но Салеев все-таки нашел цель. Из земли торчали два деревянных «дула», задранных вверх, все остальное, даже башни, были скрыты под грязным желтым песком, нанесенным на макеты ночной бурей. Как их удалось обнаружить Салееву, осталось непонятным: ведь рассмотреть на огромной скорости две жерди практически невозможно. Но Салеев есть Салеев.
...От гостиницы до аэродрома минут пятнадцать езды на видавшем виды автобусе. Сегодня воскресенье, базарный день. Из-под навесов тянет шашлыками, теплым хлебом и кислым молоком...
Но сегодня все это не для салеевского подразделения, сегодня очередные полеты. Автобус сворачивает на узкую бетонку, и через несколько минут мы тормозим у самолетной стоянки.
Вот они, «мигари», сверкающие на солнце серебряной обшивкой, узкие, распластанные над землей военные трудяги.
Первым должен уйти в небо разведчик погоды, сегодня это Владимир Каюров. Богдан Сподарко смотрит, как Каюров неторопливо идет к самолету, небрежно раскачивая «чепрашкой», так называют летчики шлем. Богдан слегка ему завидует: «пощупать» небо первому — привилегия самых опытных. Комсоргу, который налетал около 600 часов, все-таки далеко до Каюрова или Салеева, те идут в подразделении за ветеранов. Да, это, верно, очень здорово — пронзить МИГом вздымающуюся над пустыней алую зарю, уйти в крутой вираж, обрисовывая контуры фиолетовых облаков. Один в небе, один на сотни километров вокруг...
Вернувшись, Каюров скороговоркой докладывает результаты разведки погоды. Обычная предполетная процедура, своеобразный ритуал, смысл которого сводится к тому, что летать сегодня можно. Небо над пустыней — идеальный воздушный полигон, триста с лишним дней в году ясно, не то, что в средней полосе. Правда, здесь есть свои минусы. И главный из них — изнуряющая, доводящая до головокружений жара. Но, несмотря на это, тренировочные полеты продолжаются с раннего утра и до позднего вечера, пусть даже раскалена обшивка самолетов.
Первое задание — обычный перехват: звеном войти в зону, обнаружить самолеты «противника» и обстрелять их из фотопулеметов.
— Богдаша, когда мы к ним подойдем, ты с Богуславцем встанешь справа, наша пара — слева, двумя этажами: я — наверху, ты — внизу... — Виктор Гарькавый, командир звена, гвардии старший лейтенант, достает из нагрудного кармана комбинезона пластмассовый самолетик. — Сыграем?
И они, вооружившись каждый своей моделью, прикидывают варианты перехвата. Взрослые люди с игрушками в руках — картина, мягко выражаясь, странная, но все это в порядке вещей; каждый воздушный бой сначала проигрывается на земле с такими вот пластмассовыми самолетиками, занятия так и называются «пеший — по-летному». Потом всем звеном они взбираются на самолет Богуславца и, посадив Анатолия — самого молодого из всех — в кабину, гоняют его по связи, безопасности полета, аварийным системам. Это тоже входит в предполетный ритуал. Анатолий отвечает без запинок, уверенно и чуть снисходительно: гоняйте, мол, на здоровье, если хочется, меня от этого не убудет; вам же самим польза. После этого слезают вниз, довольные Богуславцем и друг другом.
— Ну, по коням. — Гарькавый надевает шлем и, не оглядываясь, идет к своему 41-му. За ним гвардии лейтенант Валерий Березин, его ведомый. Богдан направляется к 42-му, около которого его давно ждет техник старший лейтенант Леонид Комлик.
Комлик улыбается, значит, у него хорошее настроение. Машина, как всегда, в идеальном порядке, на приборной доске — ни пылинки, смазка везде новехонькая; даже антенна протерта суконкой, чтобы блестела на солнце.
Богдан включает двигатель, мелкой рябью дрожит воздух у хвоста самолета. Он машет Комлику и выкатывается к краю стоянки следом за машиной Березина. Они выходят к взлетной полосе вчетвером, гуськом — Гарькавый, Березин, Сподарко и Богуславец.
Отрываясь от земли, Богдан видит впереди над собой два уходящих огненных хвоста первой пары. Ночью их можно спутать с падающими звездами. В таком случае выручают приборы. Вробще, ночью, особенно в ясную лунную ночь, с многокилометровой высоты земля видна, как днем, видны даже складки барханов. А электрическое свечение городов замечаешь чуть ли не за 150 километров. Впрочем, в дневных полетах тоже есть своя прелесть: когда идешь над горами, их белые вершины всегда кажутся выше тебя — иллюзия, к которой надо привыкнуть. А как полыхает пустыня, три недели в году алеющая маками, и склоны гор, усыпанные тюльпанами!..
Они подходили к району воздушного перехвата, где-то неподалеку должна произойти их встреча с «противником».
— Богдан, мы почти на границе района, — послышался в наушниках голос командира.
— Все ясно, Виктор...
Он еще раз промерил расстояние до машины своего ведомого. Богуславец шел плотно, пожалуй, слишком плотно, если учесть, что в любую секунду Богдан может пойти на маневр. Они все радовались за Анатолия, наконец-то сумевшего побороть в себе боязнь сближения в воздухе, чувство естественное для молодого летчика. В небе надо стоять друг с другом намертво, достаточно ведомому отвлечься, слишком далеко оторваться от ведущего, они рискуют растеряться в небе, а значит, открыть «спины» противнику. Но сейчас Богуславец находился слишком близко; при современных скоростях, в непрестанно меняющейся ситуации воздушного боя это рискованно.
— Толя, отстань немного, — приказал Богдан ведомому. Богуславец тут же отпустил ведущего чуть вперед.
Самолеты «противника» появились слева от них и тремя сотнями метров ниже. Они давно уже маячили на их индикаторах, но одно дело — цель на приборе, другое — обнаружить ее визуально. Первым их заметил Березин.
— Вон они, голубчики, выходят из облаков, — передал он остальным.
— Молодец, Валера, — отозвался Гарькавый. — Теперь работаем по плану.
Богдан резко перекладывает самолет на правое крыло и идет вниз. Богуславец в точности повторяет маневр ведущего. «Противник» тоже их видит и лезет на «горку», но наверху его ждет Гарькавый. Боевой разворот, еще один. На вираже Богдан дважды успевает поймать первый самолет в «птички» прицела, жмет на спуск фотопулемета. От перегрузок перед глазами плывут желтые круги, возникает резкая боль в глазницах. Да, им попались крепкие и опытные ребята, грамотно работают. Задача «противника» — прорваться через зону, уйти от преследования и принять бой лишь в самом крайнем случае. А перехватчики должны навязать бой и выиграть его. Кажется, Богуславцу досталось: одна из машин «противника» несколько мгновений висела на его хвосте, пока ее не отогнал Гарькавый. Пять долгих минут шла в небе яростная круговерть. Что же касается результатов, то окончательно ясны они будут лишь после проявки кассет.
Все возвращаются на аэродром. Еще не остывшие после полета, в мокрых от пота комбинезонах идут они по стоянке и, как водится, говорят о бое возбужденно, на понятном только им языке.
— Зачем после крена пошел вниз, ты же меня видел?
— Но первый жал на Виктора...
— Как ты рассчитал его вираж?
— Интуитивно...
— Надо было по прямой, убрал скорость — и все. Он проскакивает сам, а ты пристраиваешься сзади...
Салеевцы работают в воздухе до самого обеда. Звено Гарькавого больше не трогают, ребята отдыхают в беседке возле командного пункта. Через два часа бездействия Богдан заскучал и попытался осторожно выспросить у Каюрова, какие у них виды на будущее? Каюров улыбнулся и ответил, что главное впереди, пока отдыхайте, мальчики, успеете поволноваться.
В учебном классе Богдан разыскал Сергея Дмитриенко. Два местных вертолетчика почтительно слушали Сергея и в такт кивали головами.
— Вот, скажем, обнаружил ты наземную цель и пошел вниз. Ясное дело, чем ниже ты опустился, тем точнее стрельба. Но как рассчитать предельно допустимую высоту для выхода из пике, если один выводит машину с трехсот, а другой со ста пятидесяти метров? Значит, вопрос в индивидуальных качествах летчика, его мастерстве...
Вертолетчики дружно кивнули.
— Вот я помню, — продолжал Сергей, — как-то на выходе из пикирования срезал левой плоскостью верхушку арчи...
«Привирает Сережа, — думает комсорг, — ну пусть сейчас потешится, ведь среди своих такие номера не проходят. Хотя в общем-то он прав: при атаке наземной цели надо спускаться как можно ниже и максимально уменьшать угол атаки, тогда попадание будет стопроцентным». Он вспомнил, как еще в училище летел первый раз на полигон. Летел в спарке с инструктором. Надо было расстрелять фанерные макеты самолетов. Богдан рассчитал атаку с безукоризненной точностью. Войдя в пике, он только чуть-чуть поправлял курс, сдвигая прицел с целями: макеты вспыхивали у него на глазах. Но, увлекшись атакой, Богдан поздно начал выходить из пике, земля была предельно близко, метрах в 150...
После полета к нему подошел инструктор, посмотрел так, будто видел его впервые:
— С тобой, приятель, в воздухе не соскучишься... А в общем, молодец, только не теряй голову.
...После обеда они нежились в тени неподалеку от стоянки. Говорить не хотелось, каждый думал о своем.
— Летчикам срочно прибыть к командному пункту... — вдруг проревели аэродромные динамики.
Всех мгновенно сдуло с лавочек. «Вот оно, о чем предупреждал Салеев», — колотилось в голове Богдана, пока он бежал по аллее следом за Березиным и Гарькавым. У КП уже стояли, тесно сбившись в кучу, летчики. На пороге курил частыми затяжками Салеев. Закашлялся, бросил папиросу, посмотрел на часы.
— Всем сверить время. 15 часов 31 минута. Через
9 минут стартуют Каюров и Сподарко. Задача — уничтожить ракетами учебную цель...
А динамики уже ревели над встревоженным аэродромом: «23-й, 42-й... На вылет».
Значит, они идут первой парой, и важно хорошо начать. Каюров — ас, он, Богдан, идет с ним ведомым на всякий случай, мало ли что произойдет, вдруг придется уничтожать цель ему, Богдану. Все это проносится в голове Сподарко почти мгновенно. Сейчас поступки комсорга подчинены железной логике обстоятельств, все лишнее из головы вон, он обязан слиться со своей машиной в единое целое.
К их самолетам уже подвешены ракеты, у Комлика серьезное лицо.
— Ни пуха, Богдан.
— К черту.
Откуда-то из-за барханов доносится резкий далекий взрыв, от которого дрожит корпус самолета Богдана. Это уходит в небо управляемая по радио мишень, чьи размеры и скорость соответствуют параметрам настоящих аппаратов, тех, которые в состоянии нести в себе самое страшное оружие. Перехватчикам предстоит уничтожить цель, то есть выполнить задачу, которая под стать боевой.
На командном пункте тишина и полумрак. За спиной штурмана наведения старшего лейтенанта Виктора Бейтлера, вцепившись в спинку стула, стоит Руслан Салеев и не сводит глаз с экрана индикатора. Порядок на КП незыблем, в работу штурмана наведения почти никто не имеет права вмешиваться. И хотя Бейтлер отлично знает свое дело, тем не менее от мишени можно ждать любого маневра, подчас самого неожиданного.
На индикаторе вспыхивают и вновь растворяются во мраке три крохотные точки. Две из них неумолимо сближаются с третьей. Каждые несколько секунд штурман наведения посылает Каюрову данные о положении цели:
— Курс 210... Разность высот 500... Дальность до цели...
Богдан слышит, как Каюров дублирует команды. Он идет рядом с ним как влитой и до боли в глазах всматривается в пространство перед собой. Ему мешают белые мазки облаков и солнечные блики, пляшущие на стекле.
— Курс 205... Разность высот 200... Дальность до цели... Вот она, черная, обтекаемая мишень с небольшими выпуклостями крыльев по бокам. Каюров идет точно ее курсом, он не должен промахнуться.
Он просто ждет, чтобы цель попала в «птички» его прицела.
— Цель ваша, атакуйте!
— Атакую, — повторяет Каюров и начинает на форсаже сближаться с мишенью. «Хочет наверняка, — думает Богдан, — ведь мог бы уже стрелять». Он сейчас выше Каюрова метров на 150; ему отлично видно, как 23-й заходит в хвост черной, похожей на торпеду цели. Вдруг происходит непонятное — мишень резко, будто подброшенная мощной пружиной, взмывает вверх, а Каюров по инерции проскакивает вперед. Теперь ему нужно время, чтобы перестроиться для новой атаки. А времени нет. Надо что-то делать.
— 42-й, — слышится голос ведущего, — цель твоя, как понял?
— Вас понял, атакую. — Богдан не узнает своего голоса, он почти хриплый и какой-то чужой.
Мишень идет на одной с ним высоте, надо только немного выправить курс, всего на два-три градуса. Вот так. Теперь спокойно: ведь это твой первый пуск! Богдан видит мишень в прицеле. Пора. Он мягко жмет на кнопку «пуск», самолет вздрагивает от резкого толчка. Богдана по инерции бросает вперед к приборному щитку: это сходит ракета. Через мгновение впереди него небо озаряет ярко-оранжевый отблеск взрыва. Цель уничтожена.
Индикаторы на КП фиксируют показания, на экранах остаются только две мерцающие точки — истребители, возвращающиеся на аэродром.
Вечером Салеев свежевыбрит, подтянут и весел. И эта веселость сквозит в его словах, жестах, прищуре глаз.
— Все, ребята. Завтра утром — домой... Предупреждаю — лететь в полном радиомолчании, это касается всех, не исключая именинников. — Салеев смотрит на Богдана Сподарко. — А то знаю вас... И никаких кульбитов, без пижонства. Все жены предупреждены. Обещаю день отдыха, потом обычная работа. И еще... Сегодня все было в порядке. Спасибо!
Тюменские горизонты
— Сколько? — спросил Павленко.
— Порядок, бригадир. Толщина льда — до метра. — Тронулись!
Колона трубоукладчиков медленно двигалась по озеру.
«Тюменская область... На севере — тундра, южнее — тайга, на юге — лесостепь. В северной и средней части широко распространены болота...» Заметку из Краткого энциклопедического словаря Анатолий Павленко выучил еще тогда, когда решил ехать на Север. Десять лет спустя он мог бы развернуть, эти скупые строчки в целые тома. Кто хотел прижиться в этом краю, должен был понять болота и освоить их, как осваивают пустыню, океан или горы.
Так писал когда-то молодой начальник одной из нижневартовских сейсмопартий Леонид Кабаев. Прошли годы, Кабаев стал лауреатом Ленинской премии, сочинял уже в основном не стихи, а отчеты и статьи, а песня его все бродит по северным трассам...
О болотах Тюменщины можно рассказывать бесконечно. Блуждающие по трясинам огни и внезапные стоны в ночи, словно грешные души взывают из-под земли; зыбучие острова, на которых оленя в какой-нибудь час засасывает намертво; странные цепкие стебли и мясистые цветы, напоминающие тропические лианы и орхидеи. Старики в поселках, притулившихся на окраинах этой вселенской хляби, клянутся, что встречали в чащобах невиданных зверей и птиц...
Анатолий внимательно глядел вперед, прикидывая, скоро ли они выберутся на тот берег. Каждый такой переход невольно рождал у него мечты о бетонках, мостах, переездах... Машину слегка тряхнуло. Наледь, наверное. Шуршит снежная осыпь, посвистывает поземка, стеклянно звенит на ветру кустарник...
В неспешные мысли ворвался скрежет. Анатолий привстал и свистнул от неожиданности: впереди провалилась льдина прямо с трубоукладчиком. Машина опустилась примерно на метр и стала недвижимо. Нарвалась, видно, на воздушную подушку — теплые снизу болота часто образуют их на морозе.
Павленко выскочил из машины. К трубоукладчику уже бежали люди со всей колонны.
— Что будем делать, бригадир?
Годы, проведенные на Севере, научили Анатолия Павленко принимать решения. Он приказал нахолмить снежную насыпь и якорить трубоукладчик, а потом до седьмого пота возился со стропами, помогая ребятам вытащить машину.
Он знал цену людям, с которыми работал: мастера, асы своего дела, такие не растеряются, не подведут. Но еще дороже ему были их стойкость и рабочая солидарность. В сильные снегопады когда нельзя изолировать трубы к ребята имеют полное право отсыпаться за бессонные ночи, они не ложились. Играли в домино, читали, рассказывали байки — лишь бы не пропустить момент, когда метель утихнет. Потому что их ждали, на них надеялись смежники, а простой, даже вынужденный, — беда для всей трассы.
Поделиться книгой: