Реальный противник (Пока молчат оракулы)

У них ничего не вышло бы, если бы их даже оказалось не трое, а пятеро!.. Одного — самого амбалистого — я швырнул через себя «мельницей» так, что он влупился всей своей массой в корявый ствол березы. Отбив приклад другого, я дотянулся в «растяжке» носком своего десантного сапожка до его подбородка. Третий отскочил и направил на меня дуло «гана».

У меня опустились руки: третьим в этой компании оказался не кто иной, как мой закадычный школьный дружок Леха Богомазов. Дружили мы с ним с того возраста, когда запросто ходят под стол…

— Леха, — сказал я. — Ты что, Леха?.. Это же я, Тарас, не узнаешь?!

Лишь на секунду в светлых глазах Лехи промелькнуло нечто осмысленное — возможно, смутное воспоминание о том, как мы с ним сидели за одной партой — и тут же исчезло. Он сжал автомат так, что побелели пальцы.

— Леха! — в отчаянии заорал я. — Неужели ты убьешь меня?!

Его указательный палец лег на гашетку. Ах, так?!.

Выстрелили мы одновременно. Почти одновременно, но он стрелял уже будучи мертвым и поэтому не попал мне в лоб… Меня только сильно толкнуло в грудь, и я оперся спиной на березовый ствол.

Как в замедленном кинофильме, из-за деревьев выпрыгивали предвкушающие кровь громадные псы, за ними маячили бледные лица солдат… Неизвестно, чьих солдат. Врагов…

Откуда ни возьмись, в моей руке оказалась граната. Не учебная болванка и не имитационный пиропакет, а боевая вакуумная граната типа «три-а», и когда овчарки навалились на меня тяжелой, вонючей, злобной массой, я выдернул чеку и разжал кулак…

ТРЕТИЙ СЕРЖАНТ ОЛЕГ ГАРКАВКА (КЛИЧКА — «СИБИРЯК»)

Солнце было уже высоко, когда лейтенант резко остановился и поднял руку. В комп-планшете у него пискнул и замигал индикатор тревоги. Мы замерли, стараясь ни звуком не выдать своего существования. Эсаул даже не успел поставить одну ногу на землю и теперь напоминал цаплю, охотящуюся за лягушками. Сходство с этой птицей усиливалось благодаря выдающему носу даргинца — «шнобелю», по выражению Канцевича.

Я осторожно покосился на Одессита, встретился с ним взглядом, указал ему глазами на позу Эсаула, и Канцевич тоже расплылся в улыбке.

Бык подал условный знак: «Дозорные — вперед», и Ромпало с Большим Камнем неслышно исчезли за густой завесой леса.

Большим Камнем мы прозвали Артура Абакалова с его же подачи. Где-то он умудрился вычитать, что именно так буквально переводится его имя с сербохорватского языка, и довел это лингвистическое открытие до всей роты…

Вернулись Белорус и Артур через несколько минут.

— В сотне метров — болото. Там засада, — коротко доложил Ромпало командиру. — Не иначе, нас поджидают.

— Сколько их? — осведомился Бык.

— Человек пятьдесят. Спецназ, — сказал Артур.

— О, шит! — энергично ругнулся лейтенант. — Без шума не обойдемся, а это нам ни к чему. К тому же, время… До момента «эйч» — всего двенадцать часов!

Он бросил в комп-планшет беглый взгляд, и лицо его прояснилось.

— За мной, бойз, — бросил он через плечо, и мы опять окунулись в лес, забирая круто влево.

Мысленно я сделал ручкой тем бедолагам, которые обречены были стать жертвами огромных и осатаневших от голодухи болотных комаров. Хотя… Странно: до сих пор я не заметил в окружающих дебрях ни одного комара. Опыляли, что ли, весь этот лес, чтобы создать для нас удобства? Ладно, бог с ними, с комарами и мошкарой — нет их, нам еще лучше!.. Вот вещмешок что-то потяжелел. Устал я, что ли? На тренировочных марш-бросках не уставал так, как сейчас…

Лес начинал редеть. Вскоре мы продвигались по пронизанным солнечными лучами перелескам. Небо прояснялось, но за горизонтом вовсю громыхало — грозы нам только еще не хватало! Видно, господь Бог решил, что служба нам медом кажется…

Лес внезапно оборвался, и открылось довольно обширное поле.

Мы залегли. Бык достал лазерный бинокль-дальномер, но и без его мощной оптики нам было видно все, как на ладони.

И этому зрелищу отказывались верить глаза.

Поле было изрыто огромными воронками, трава была на нем в разных местах выжжена. Наверняка не меньше двух тяжелых гаубичных дивизионов старательно расстреливали поле кумулятивными и термитными снарядами, а, вернее, не поле, а то, что по нему двигалось — танки на воздушной подушке. Силуэты танков были знакомыми: «Альфа-74», но в каком виде!..

Всего на поле осталось двенадцать машин. С сорванными башнями, со страшными дырами в бортах от кумулятивных снарядов, с распущенными лентами драйв-гусениц, они чернели бесполезными грудами обгоревшей, расплавленной и изуродованной брони, накренившись на краю воронок, задрав к небу дула лазерных пушек, некоторые танки вообще были перевернуты попаданиями вверх гусеницами… Танки, видимо, атаковали в южном направлении, где виднелись полузасыпанные, расплющенные окопы и траншеи, искореженные до неузнаваемости остовы блинкерных орудий и спутанные клубки еще не успевшей поржаветь колючей проволоки…

Мы с ребятами недоуменно переглянулись. Артиллерийско-танковая дуэль, совсем недавно состоявшаяся на этом поле, не очень-то походила на учебный бой. Здесь было жестокое и кровавое сражение, и мне даже показалось, будто я слышу крики раненых и разрывы снарядов, надсадный вой танковых двигателей и какофонию стрельбы…

— Шо это за базар? — спросил в пространство Одессит.

Лейтенант жестом приказал ему заткнуться и повел нас по опушке леса в обход страшного поля. Он почти бежал, и мы старались не отставать от него. Корреспондент умудрялся на ходу что-то набирать в своем комп-ноте.

Вдруг Бык остановился как вкопанный, будто налетел на невидимый барьер. Но никакого условного сигнала он при этом не подал, и это было совсем странно.

Я сделал шаг в сторону и, выглянув из-за плеча командира, увидел в пяти шагах от нас, в густой траве, труп солдата. В форме милитара с нашивками ОВС Сообщества. Моего ровесника. Он лежал на боку, подложив под голову руку, словно собрался «придавить на массу», как говорят военные водители. Грудь и спина трупа были прошиты строчкой рваных отверстий, в которых запеклась кровь. Крови под солдатом было так много, что меня невольно замутило. Судя по всему, бедняга попал под пулеметную очередь…

— Обыщите его, — тихо приказал Бык.

Но никто из нас не сдвинулся с места. Тогда лейтенант повернул к нам неестественно белое лицо, покрытое крупными каплями пота.

— Вы что, оглохли, мать вашу?! — прорычал он. — Ромпало! Живее!

В карманах убитого не оказалось ни документов, ни каких-либо других вещей. Отсутствовал и личный медальон. Чуть поодаль виднелся старенький АКМ-90. Лейтенант поднял его, зачем-то заглянул в дуло и отстегнул магазин. Привычным движением выщелкнул на ладонь патроны — боевые, судя по маркировке — трассирующие.

— Шо ж такое творится? — опять не выдержал Канцевич. — А, командир? Он же мертвый как чемодан!

Бык вставил патроны обратно в магазин, пристегнул магазин к автомату, аккуратно поставил оружие на предохранитель и протянул его Корреспонденту:

— Придется вам тащить на себе до конца задания, господин Рамиров. Больше некому…

Я думал, что Рамиров сейчас возмутится таким решением, но он молча повесил автомат на плечо.

— Кончились учения, ребята, — сказал Бикофф. — Это — война…

МИЛИТАР ЯРОСЛАВ КАНЦЕВИЧ («ОДЕССИТ»)

Я думал, что командир отдаст нас сейчас такой приказ, по которому нужно будет куда-нибудь бежать, ползти, прыгать, стрелять и вообще рвать кого-нибудь зубами и ногтями.

Но Бык приказал закопать труп милитара, а потом отвел нас в ближайшую рощицу и объявил привал с обедом. Обед — было чересчур громко сказано, потому что состоял он из традиционных «сухпайковых» консервов. Признаться, лично мне еда в тот момент в глотку не полезла: перед глазами все маячило искаженное лицо бедняги-мертвеца…

Остальные тоже жевали без аппетита, и только Корреспондент и Бык без видимых усилий расправлялись с тушенкой.

Вообще, все сразу стали тише воды и ниже травы. Хотя наверняка у каждого вопросов было — вагон и маленькая тележка.

— Так что будем делать, мой лейтенант? — нарушил я всеобщую минуту молчания. — По-моему, мы влипли в неприятный ералаш!

Бык не торопясь проглотил очередной кусок.

— А что, есть какие-нибудь конкретные предложения, Слава? — глухо осведомился он.

— Мне кажется, — сказал я, — раз учения автоматически перестали быть, как говорят у нас в Одессе, нам следует пробиваться к своим… Так сказать, переходить линию фронта.

— Если таковая, конечно, существует, — вмешался Рамиров, задумчиво перемалывая зубами ржаной хлебец.

— С чем пробиваться-то? — спросил Эсаул. — У нас же нэ оружие, а… дэтские хлопушки!

— Плеткой обуха не перешибать, — встрял в разговор Антон. Первый раз на моей памяти он почти правильно употребил нашу пословицу.

— Поверьте Плетке на слово, — машинально схохмил я, но никто даже не улыбнулся.

Эсаул был полностью прав. Кроме как на штык-ножи да на приемы рукопашного боя, надеяться нам было не на что. Даже автомат, доставшийся нам в наследство от покойника, проблемы вооружения группы не решал…

Народ безмолвствовал, но не грозно, как в пушкинском «Годунове», а подавленно.

— Придется для начала выйти на противника и разжиться оружием за его счет, — потянувшись с хрустом в суставах, сказал Бык.

— Интересно, — высказал вслух назревший у всех вопрос Гувх. — А кто наш противник? Штатовцы? Или какие-нибудь турки?

— Какая разница? — переспросил Артур-«Большой Камень». — Не все ли равно, от чьей пули загнешься?

— Ты что — помирать собрался? — осведомился Сибиряк.

— А ты, наверно, с гранатой под первый встречный танк ляжешь? — парировал Абакалов.

— Хватит спорить, — прервал их командир. — Вот что…

Закончить ему не дал странный возглас Эсаула. Мы оглянулись на него. Даргинец сидел, скрестив ноги по-восточному, а в его левой руке был зажат брусок взрывчатки. Не той, бутафорской, которой нас снабдили перед вылетом в бригаде, а самой что ни на есть настоящей, типа «сэндвич», с ого-го какой пробивной мощью!..

— Где ты это взял, Пшимаф? — почему-то шепотом спросил лейтенант. (Я сразу вспомнил тот древний анекдот, где мужик отвечает: «Где взял, где взял… Купил!» — но решил оставить его пока при себе).

— В вэщмэшке, — лаконично сообщил Эсаул.

Бык пришел в себя быстрее всех: на то он и командир.

— А ну, — приказал он, — всем проверить личное оружие и снаряжение и доложить!

Вскоре мы сидели с открытым ртом. У всех нас и боеприпасы, и взрывчатка оказались боевыми, хотя этого просто не могло быть. К примеру, я сам проверял свой ган еще в «джампе», и патроны у меня тогда были холостыми, с полосатым ободком… Получалось, что произошло чудо.

— Чудеса, — покрутил головой Бык.

— Нет, не чудеса, — вдруг сказал Корреспондент. — Я подозреваю, что вас отправили на настоящее боевое задание. Только вот зачем от вас — да и не только от вас — это скрыли?..

— Вот это аффект! — присвистнув, воскликнул Аббревиатура.

— Значит, все-таки это война, — полуутвердительным тоном сказал в пространство лейтенант.

— Не обязательно, — возразил Рамиров. — Вспомните «пандухский конфликт» — там тоже никто никому войны официально не объявлял, а просто швырнули через границу войска в полном боевом снаряжении — и закрутилось!.. Сдается мне, что вас, ребята, опять хотят использовать в качестве пешек. А впрочем, это несложно проверить. Мой комп-нот имеет выход на сеть пресс-служб, так что попробуем узнать, что в мире творится.

Напрасно он надеялся, никакой связи с внешним миром у его комп-нота не оказалось.

— Ерунда какая-то, — растерянно проговорил Рамиров. — Непонятно… Не нравится мне все это. И знаете, почему? Потому что получается, что ваше командование знало о начале боевых действий, но не захотело поставить вас в известность. Отправили воевать неизвестно против кого…

— Как кур во тши, — скаламбурил опять не к месту наш стажер.

— А, может, над нами ставят какой-нибудь эксперимент? — предположил Большой Камень.

— Психологический, — добавил Гувх.

— Что-то уж очень знакома мне эта ситуация, — продолжал, никого не слушая, наш взводный. — Словно я и раньше попадал в такие же казусы…

— И мне… И я, — почти хором подтвердили Гаркавка и Эсаул.

— Да? — встрепенулся Корреспондент. — Когда? Где? При каких обстоятельствах? Вспомните, ребята, попытайтесь! Это важно, поймите! Что же вы молчите, Евгений?

Но Бык махнул рукой.

— Некогда, — резко сказал он. — Не стоит раздумывать да вспоминать, что там кому-то во сне приснилось.

— А вы считаете, что это вам уже снилось раньше? — тут же прицепился к его словам журналист.

— Ничего я не считаю, — с некоторым раздражением отрубил лейтенант. — Я знаю: когда горит дом, думать уже некогда… И еще я знаю, что моя страна — в опасности! А раз так… и поскольку мы вооружены, то предлагаю всем считать, что задача у нас остается прежней. Ясно? Что же касается того, что нас не предупредили о начале войны… Видно, вступили в действие законы военного времени, а в таких случаях, чтобы не допустить паники, всегда соблюдается строжайшая секретность.

Лейтенант, судя по всему, уже принял решение, и свернуть его с этого пути было бы не возможно. Лицо его сразу стало жестким. Как чемодан…

— А мы успеем? — после паузы осведомился я.

— Что за вопрос, Канцевич? — удивился Бык. — Обязаны успеть! У нас еще почти одиннадцать часов, а до Объекта — примерно восемьдесят верст.

Никто больше не проронил ни слова, хотя я видел по лицам дружков, что каждый из них вспомнил сейчас о Глазе и Тарасе. Что с ними стало? Где они? Живы или?..

И еще лично я думал о том, что, видимо, вскоре придется стрелять в живых людей — сознательно, прицельно, стремясь убить… Пускай это будут враги, уничтожать которых меня учили почти полтора года, но все равно это — люди, а не мишени… Игра в войну закончилась внезапно, и теперь начиналась суровая действительность.

Тем временем Гаркавка и Абакалов закопали остатки нашего обеда, чтобы не оставить следов, а лейтенант сверился с комп-планшетом и решительно сказал:

— Вот что мы сейчас сделаем…

Закончить свою фразу он не успел.

С дерева, где в качестве наблюдателя-дозорного с лазерным биноклем сидел Белорус, раздался крик сойки — наш условный сигнал «Немедленно замаскироваться!». Как вспугнутые лягушки в болоте, мы попрыгали в кусты и закамуфлировались кто как мог. Вот когда пригодились тренировки по филд-камуфляжу на любой местности!..

Буквально через минуту ничто не выдавало нашего присутствия, мы словно растворились в лесу. Правда, я тут же спохватился: «А как же Корреспондент? Ведь у него нет навыков… выдаст нас, как пить дать!». Однако, Рамирова в моем поле зрения не было, и я успокоился.

Вдали послышался быстро нараставший гул моторов, и вскоре почти над нашими головами из неба вынырнули и зависли два боевых вертолета. Люки их были открыты, и оттуда наружу торчали длинные стволы крупнокалиберных пулеметов. Опознавательные знаки на борту вертолетов почему-то были тщательно замазаны, как у угнанных автомашин… В одном люке сидел, свесив ноги за борт, человек в пятнистой, как у нас, форме и, меланхолично жуя жевательную резинку, внимательно, но в то же время свысока (и в прямом, и в переносном смысле) оглядывал лес. На коленях у него лежал в готовности ранцевый огнемет с саморегулируемой струей. Такую штуковину я наблюдал в действии год назад, на учениях «Солджерс оф Пис»… Впечатление от СЛИМа — именно так именовалось это адское оружие — осталось, как говорится, «полные штаны»…

Мне показалось, что человек из вертолета смотрит прямо на меня, и я представил, как сейчас он, продолжая перемалывать челюстями нескончаемую жвачку, пустит струю горящей гадости по кустам — просто так, для профилактики и отчетности — и как мы будем, подобно душам грешников, поджариваться на негасимом огне…

Сзади меня послышалась непонятная возня, но не успел я оглянуться, как все опять смолкло.

Между тем, человек, восседавший над нашими головами подобно этакому божку, энергично выплюнул «чуингам» в лес, что-то буркнул через плечо кому-то в кабине вертолета, и геликоптеры, развернувшись, на бреющем полете ушли восвояси.