Саида

Алонзо рыцарь, явившись на родину, не объяснилъ никому ни словомъ, какимъ образомъ спасся онъ изъ рукъ враговъ. Только одному королю, дядѣ Гонзало, повѣдалъ онъ все, что съ нимъ приключилось, какъ погибли другіе плѣнные и какъ уцѣлѣлъ онъ, и наконецъ благодаря заступничеству дочери калифа былъ имъ самимъ выпущенъ на свободу.

На предложеніе короля Гонзало назначить день празднества его брака, рыцарь признался въ тяжкомъ грѣхѣ. Онъ полюбилъ всѣмъ сердцемъ и всѣмъ разумомъ мусульманку. Ту, которой былъ обязанъ жизнью. Сердце его осталось тамъ, въ калифатѣ… Поэтому Алонзо считалъ еще болѣе грѣховнымъ дѣломъ наложить на себя узы таинства брака.

Съ первыхъ же дней своего появленія на родинѣ рыцарь сталъ вести себя загадочно для всѣхъ. Онъ не согласился участвовать въ турнирѣ, сталъ удаляться вообще отъ родныхъ и друзей и былъ занятъ однимъ дѣломъ.

Онъ разыскивалъ въ столицѣ и въ окрестностяхъ всѣхъ мавровъ, которые, когда-либо взятые въ плѣнъ, были рабами у разныхъ рыцарей. Найдя таковыхъ, рыцарь покупалъ ихъ себѣ въ рабы, но затѣмъ они исчезали безслѣдно. И никто не зналъ, что онъ давалъ имъ возможность возвратиться на ихъ родину.

Въ Кастильской столицѣ были тоже въ заключеніи плѣнники мавры. Ихъ не обрекали на смерть, но содержали жестоко, такъ что около половины изъ нихъ умирало. Рыцарь сталъ часто навѣщать казематъ, въ которомъ они были заключены, и облегчалъ ихъ участь.

Наконецъ, однажды Алонзо явился къ королю и попросилъ разрѣшенія поступить монахомъ въ монастырь, а пока удалиться въ какую-нибудь глушь, чтобы приготовить себя совершенно къ монашескому сану. Онъ считалъ себя какъ бы заживо умершимъ.

Всѣ удивились намѣренію храбраго рыцаря удалиться отъ свѣта. Только онъ одинъ зналъ, что если душа какъ бы отлетѣла отъ него, то она витаетъ тамъ, въ столицѣ калифата. Она только и жива тѣмъ прекраснымъ образомъ, что въ эти дни находится въ Альказарѣ.

Съ разрѣшенія дяди короля, Алонзо покинулъ столицу, и всѣ думали, что онъ отправился въ пустыню или въ монасттырь. Въ дѣйствительности рыцарь отправился тою же дорогой, которою явился въ столицу. Переодѣтый простымъ поселяниномъ, онъ пѣшкомъ достигъ границы мавританскихъ предѣловъ. Здѣсь онъ остался нѣсколько времени, старательно изучая арабскій языкъ.

Между тѣмъ во всей столицѣ калифата, такъ же какъ въ самомъ Альказарѣ, было мертвенно тихо. Всѣ ходили печальные и угрюмые.

Давно уже народъ ни разу не видалъ въ лицо своего повелителя. Калифъ совершенно не показывался изъ своега дворца никому.

Причиной всеобщаго унынія была болѣзнь любимой дочери калифа.

Съ того самаго дня, что Саида повстрѣчалась съ отцомъ въ саду, а пища, которую несла она милому плѣннику-христіанину, мгновеннымъ чудомъ обратилась въ цвѣты, молодая мавританка измѣнилась совершенно. Печально смущенное настроеніе ея перешло въ недомоганіе и, наконецъ, она заболѣла и лежала день и ночь.

Встревоженный калифъ созвалъ всѣхъ врачей, какіе были въ калифатѣ, но никто помочь не могъ. Болѣзнь Саиды не поддавалась ничышъ усиліямъ и никакимъ средствамъ. Эту болѣзнь врачи даже и назвать не могли. Дочь калифа сгорала какъ отъ огня и таяла.

Прошло нѣсколько времени и уже не оставалось никакого сомнѣнія, что Саида должна покинуть земной міръ. Теперь только Абенъ-Серрахъ понялъ, до какой степени любилъ свою дочь. Потеря ея представлялась ему горшею, нежели потеря всемогущества, власти и всѣхъ богатствъ Мавританіи. Горе калифа дошло до такого предѣла, которому трудно было бы дать имя.

Абенъ-Серрахъ съ отчаянія, очевидно, потерялъ разсудокъ. Такъ отнеслися бы къ нему его подданные, еслибъ знали что съ нимъ произошло.

Калифъ, бесѣдуя со слабою умирающею дочерью, не только повѣрилъ чуду, совершившемуся на ихъ глазахъ, но, повелитель правовѣрныхъ мусульманъ началъ вѣрить, что чудо это было чудомъ не Аллаха, а чудомъ христіанскаго Бога. И въ горькомъ отчаяніи калифъ сказалъ дочери:

— Я молился страстно за тебя Аллаху! А ты все-таки умираешь… Если такъ, то проси христіанскаго Бога спасти тебя и оставить на землѣ, чтобы жить мнѣ на радость.

— Я готова… Да, я буду Его просить, отвѣтила Саида. И въ первый разъ съ давнихъ поръ улыбнулась она.

Одновременно калифъ объявилъ во всѣ предѣлы, что если выищется на свѣтѣ врачъ какой бы ни было народности и религіи, который спасетъ Саиду, то онъ отдастъ ему тотчасъ же половину своего царства.

Народъ взволновался. Казалось, всѣ врачи перебывали въ Альказарѣ, но при этомъ воззваніи нашлось еще много врачей. Явился одинъ врачъ съ африканскаго берега, явился одинъ Еврей, затѣмъ одинъ христіанинъ изъ Кастиліи. Но изъ нихъ тоже никто не помогъ.

Саида была уже едва жива, лежала безъ движенія, безъ словъ, и только ея красивые синіе глаза казались живьтми — еще въ нихъ только задержалась душа, отлетающая отъ тѣла.

VI

Однажды среди пламеннаго іюньскаго дня, когда все живое отъ человѣка до насѣкомаго пряталось отъ жгучихъ лучей солнца и задыхалось отъ раскаленнаго воздуха, вдругъ съ горизонта показалась темная полоса, и стала надвитаться и чернѣть. Это была грозовая туча.

Черезъ часъ все небо заволокло страшною непроницаемою тучей, которая повисла надъ всею окрестностью. Вдали гудѣли раскаты грома и сверкала молнія. А надъ самою столицей калифата и надъ Альказаромъ стояла почти полночная тьма. Никогда еще такой страшной тьмы не наступало среди дня. При этомъ полное затишье воцарилось повсюду. Каждый листокъ на деревѣ, казалось, оробѣлъ и притаился.

И среди этой тьмы и затишья вошелъ въ городъ и двинулся по одной изъ крайнихъ улицъ чудный человѣкъ въ снѣжно-бѣлой одеждѣ страннаго покроя. Простое бѣлое покрывало окутывало тѣло и было перекинуто черезъ плечо. Сзади одежда эта слегка волочилась по землѣ. Свѣтлое лицо его, обнаженная голова съ русыми, длинными кудрями, разсыпанными но плечамъ, небольшая раздвоенная борода, и ясныя очи, отражающія какое-то сіяніе — все таинственно дивно было въ немъ.

Народъ, видѣвшій его, невольно сторонился, молча и боязливо жался къ стѣнамъ домовъ и трепетно взиралъ на него. Онъ невидимыми шагами двигался по улицѣ прямо къ Альказару, будто не шелъ, а тихо несся…

И вдругъ сплошную черную тучу прорѣзалъ яркій лучъ солнца и скользнулъ внизъ, но освѣтилъ только этого одного человѣка. Онъ одинъ ослѣпытельно сіяющій среди окрестной тьмы — былъ чудомъ. Ужасъ проникъ въ сердца и многіе не могли вынести его вида и падали ницъ.

Онъ поднялся, но не шагами, а тихо скользя по большой мраморной лѣстницѣ Альказара, миновалъ всѣ горницы и безшумно явился около ложа, гдѣ была недвижно распростерта умирающая дочь калифа. Онъ приблизился къ ней, коснулся рукой ея головы и вымолвилъ:

— Встань и ходи!.. Вѣра твоя спасла тебя…

Саида затрепетала, улыбнулась, осѣнила себя христіанскимъ знаменіемъ и поднялась съ ложа смерти, здоровая, цвѣтущая какъ когда-то… Прежняя Саида, красавица и счастливица.

Обезумѣвшій отъ восторженнаго счастья Абенъ-Серрахъ приблизился къ невѣдомому чудному человѣку и воскликнулъ:

— Кто ты, о дивный мужъ?!

— Я врачъ изъ Іудеи…

— Тебѣ, по обѣту моему, отдаю половину моего царства.

— Царство мое не отъ міра сего. Я посланъ Богомъ во славу Его исцѣлить твою дочь.

И тою же невидимою тихою походкой вышелъ изъ Альказара и изъ города этотъ чудный человѣкъ. И такъ же сопутствовалъ ему, идя надъ нимъ и освѣщая его сквозь черную тучу, — одинъ ярко сіяющій солнечный лучъ.

Саида осталась жить на свѣтѣ, но калифъ все-таки потерялъ свою любимую дочь. Юная Мавританка послѣ бесѣды съ отцомъ, которая осталась для всѣхъ тайною, покинула Альказаръ и калифатъ и исчезла безслѣдно.

Вскорѣ послѣ этого въ столицѣ калифата появился юный Мавръ, немного странно произносившій арабскія слова, якобы отъ прирожденнаго косноязычія. Онъ всячески старался проникнуть въ Альказаръ, хотя бы простымъ служителемъ, но разспрашивая обитателей, онъ узналъ одну вѣсть. А когда узналъ ее, то упалъ безъ чувствъ на томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ.

Это былъ Алонзо рыцарь, который изъ-за страстной любви къ Мавританкѣ обучился арабскому языку и надѣлъ одежду, которую прежде презиралъ.

Онъ пришелъ сюда съ тѣмъ, чтобы во всемъ признаться самому калифу и, будучи самъ царственнаго происхожденія, просить руку и сердце его дочери.

За это онъ хотѣлъ принести такую страшную жертву, о которой до той поры никто никогда не слыхалъ. Онъ рѣшался перейти въ магометанство.

Извѣстіе, что красавица Мавританка уже не обитаетъ въ Альказарѣ, что она умерла и, какъ бы воскреснувъ вновь, исчезла съ лица земли, поразило рыцаря чутъ не на смерть.

Прошло много лѣтъ. Въ Старой Кастиліи, въ дебряхъ Гвадарамскихъ горъ, появились двѣ обители: мужская и женская. Онѣ были раздѣлены между собой быстрымъ и грознымъ горнымъ потокомъ.

Игуменья женской обители была прекрасная юная магометанка, перешедшая въ вѣру Христову. Ея имя было — Марія. Игуненъ мужской обители былъ прежде отважнымъ рыцаремъ. Имя его теперь было — Іосифъ.

Но сердца и всѣ помыслы Алонза и Саиды, умершихъ для міра, влекло къ горному потоку и за него.

1896