Глоток воды из Леты

— Да? И это их успокаивает?

— Если вы про сплетни, то мои не верят, будто вы изнасиловали ту девочку. Ну, Витькину маму... Папа говорит, что тогда вы бы не стали брать Витьку к себе.

— "Ту девочку" звали Лиза. И нам было хорошо вместе. А потом — вот как вышло. Ты считаешь, что я не виноват?

— Вы виноваты.

— В чем?

— Не защитили свою женщину от ее родителей.

— Мне этого никто еще не говорил, но... Может, ты и права. — Опускает голову, задумался. — Мне тогда и в голову не приходило, что от родителей нужно защищать. Еще была жива мама.

Дима смотрит прямо перед собой, явно он где-то не здесь. Наверно, надо ему давно выговориться, но не сейчас, рано еще — мы слишком мало знакомы, потом будет жалеть. Срочно отмываю руки от морковки и подхожу к нему. Заглянуть в глаза? Нет, не то. Просто кладу руку на плечо:

— Но сейчас вы ведь знаете, что есть свои и "все остальные".

— Сейчас знаю. Спасибо тебе за поддержку. Ты все-таки очень странная девочка.

— Это плохо, что "странная"?

— Не знаю. Наверное, сложно так...

— А я мало кому показываю свои странности.

— Мне, значит, решила показать?

Кивнув, возвращаюсь к нарезке морковки. Но Дима не считал разговор законченным, что-то обдумывал, держа длинную паузу.

— Потому, что я отец Витьки?

— Нет. Показала, потому, что так решила. А Витька мне просто друг. Ну, может стать другом, пока — приятель.

Такого ответа от меня не ожидали, и Дима замолчал, теперь уже окончательно. А то! Еще что-нибудь спроси, ведь я бы ответила. Но ничего, подожду.

Молчание прервал вкатившийся в дверь Витька. Нет, правда, у меня возникло впечатление круглого и шумного колобка. А все дело в том, что куртку он начал снимать еще на входе и даже не поставив авоську с продуктами. Одной больной рукой куртка снималась плохо, особенно, если не расстегивать молнию, и Витькина голова застряла где-то посередине.

— У-б-уф... — догадался поставить авоську и выпутал голову. — Вы тут как? Ой! Пахнет уже. Косолапова, суп готов?

— Как же "готов", если ты лук еще только принес? Давай сюда.

— А? Ага.

Окончательно заправляю суп и устраиваюсь на диване рядом с Димой. Очень хочется прижаться к нему, положить голову на плечо. Ни к кому так не прижималась... все годы в этой жизни (родители не в счет), да пару десятков в той, с тех пор как умер муж. Долго, долго... Но нельзя. Витька не поймет, да и Дима может испугаться. Так и сидим, ведя ни к чему не обязывающий разговор о наших школьных делах. Диму очень интересует, как к сыну относятся в классе, но напрямую не спрашивает. И хорошо. Потому как приятного сказать мне ему нечего. А слово "никак" вряд ли его обрадует.

За трепом пролетело время и сварился суп. На мой вкус — весьма посредственный. Специй никаких — перца и лаврушки в доме не обнаружилось, морковку с луком не обжарила, да и вообще... Но глядя, как мои мальчики его наворачивают... "Мои мальчики?" А хоть бы и так. Чем же они питались раньше, если "этого" Витька уже вторую добавку наливает? А Дима только вздохнул, посмотрел на свою тарелку, заглянул в пустую кастрюльку и отсел в сторону. Дела-а-а...

После обеда Витька вспомнил, зачем я сегодня к ним зашла. Точнее, за кем. А потом всю дорогу крутился и поглядывал, явно желая что-то спросить, и только уже когда шли по моей улице, решился:

— Косолапова, а ты еще к нам суп варить придешь?

— Когда? Это сегодня воскресенье, а так еще уроки делать надо.

— Ну-у, ты могла бы делать их у нас. А суп пока бы варился. Я бы тебе что-нибудь помог.

— С уроками? — Глаза опускает, сопит. Знает, что с уроками если кто кому и поможет, то всяко не он. Но идея интересная, можно будет поближе к Диме быть.

— Ну. Может, и с уроками в чем-то, и с супом.

— С супом, помочь его съесть! — Смеюсь и Витька тоже начинает улыбаться. — Хорошо, иногда буду приходить, но условие: ты называешь меня по имени — "Маша". Договорились?

— Да. Э-м-м. А завтра придешь?

— Может быть, если ничего не случится.

Внутренне хмыкаю, в голове мелькнуло "детская непосредственность". Но ведь Витька и есть ребенок. А я тогда кто? Эта мысль не оставляет меня с того самого момента, как я познакомилась с Димой. Ребенок ли я для него? И что такое ребенок вообще? Вот сейчас Витька "говорит как ребенок", не понимая тех смыслов и знаков, которые связаны во взрослом мире с таким поступком девушки, как приходить к ребятам и готовить суп. Но, с другой стороны, когда в третьем классе Инна Борисовна, наша учительница, решила поучаствовать в игре девочек и напутала правила, Светка была так возмущена:

— На этом фантике петушок нарисован, значит вы кукарекать должны, а не квакать!

Ну еще бы, раз петушок, значит кукарекать. И как только взрослые этого не понимают! Правила игры. В памяти всплыл эпизод из предыдущей жизни. Тогда будущий муж к свадьбе принес мне огромный букет желтых хризантем. Моя подружка, девушка из старой интеллигентской семьи, была в шоке: "Ни в коем случае не бери! Желтый — цвет измены. Это он тебя сразу, на свадьбе предупреждает!" Но откуда ему, простому железнодорожному рабочему, знать все эти символы и смыслы, он просто видел — цветы красивые, а хризантемы я люблю. Опять одни только правила игры и ничего больше. Тогда получается, взрослость — просто знание правил? И статья в уголовном кодексе за "педофилию" — лишь игровая условность? Нет, что-то есть еще. Вспоминаю свое беспокойство, когда дочка начала бегать "в гости" в мужскую общагу. Что-то еще, да только что именно? Про красивые слова, типа "ответственности" я не говорю, этой ответственности у того же Витьки побольше, чем у иных взрослых мужиков. Опять тот же самый вопрос, который мучает меня с момента той аварии: чем я отличаюсь от остальных девочек, кроме знания взрослых правил, которое и не отличие вовсе?

За размышлениями добрались до дома и я сдала Витьку папе с рук на руки. О чем они говорили во время осмотра, не знаю, но Витька вышел спокойным и бояться папы перестал. Да и папа выглядел довольным. Похоже, они друг другу понравились. Что ж, мне проще, не будет проблем оставаться у них после школы делать уроки. Или "варить суп"? Тут уж кому что важнее.

* * *

В понедельник класс бурлил. Еще бы — такая новость: Славку Рыбачева отправили изучать английский в спецшколу, и Федьку — тоже, следом за ним. Марик, видимо, сообразив, что остается один и сладкой жизни не будет — многим захочется припомнить старые обиды, в школу не пришел. А Светка шептала мне на ушко, дескать, тоже переводится в соседнюю школу. И все бы хорошо, да после третьего урока откуда-то пополз слух о Славкиных приставаниях ко мне и драке Буракова с ним.

Первой про "жениха и невесту" ляпнула, как ни странно, Светка Птичкина. По школьным понятиям — подружка. То ли обидно ей стало, что отсадили назад, а тут такое происходит без ее участия, то ли еще какой бес за язык потянул. Будь я обычной девочкой-семиклассницей, случилась бы "трагедия". Как же — подружка предала. Сейчас мне известна цена и "дружбе по списыванию", и сплетен. Но разговоры надо прекращать. Когда Светка, видя, что я не реагирую, и слегка распалившись, крикнула:

— А ты теперь с ним ходить будешь и потом сама Бураковой станешь?

Я пожала плечами и негромко, но так, чтобы слышал весь класс, ответила:

— А что, у нас в классе так много рыцарей? Есть из кого выбрать? Таких, чтобы бросились защищать, не испугавшись привода к директору?

Класс затих. Мальчики отводили глаза, а девочки посмотрели на Витьку с новым интересом. Все, теперь некоторые попытаются его у меня увести, а другие — потянутся следом. Так что популярность у девочек ему обеспечена. Зачем это мне? Школьные истории про "жениха и невесту" — как танец, с первых же тактов начинает навязывать движения. Кому-то такое нравится, кому-то нет, но мне определенно требуется больше свободы. Может, я еще подумала превратить отношения с Витькой во что-то иное, чем дружба, если бы не Дима. А так...

На последней перемене ко мне неожиданно подошла Женька Веткина. Она вполне могла бы считаться первой красавицей класса, не старайся быть незаметной, поэтому я удивилась, когда она молча потащила меня за рукав в сторону от галдящих одноклассников. Оглянулась, убедилась, что никто не подслушивает, и спросила с горящими глазами:

— Витька за тебя отомстил, да? Рыбачев поэтому ушел из нашей школы?

Хм, подтвердить или нет? Пожалуй, заявление, будто Славка сменил школу, испугавшись Буракова, звучит слишком уж неправдоподобно.

— Нет. Скорее всего он ушел после того, как я у директора рассказала, что он со мной сделал, — вот так. И ни слова не соврала. Ведь действительно "после".

— Ты сама решилась рассказать про "это"?! — глаза круглые, по рублю каждый. О чем это она? Догадываюсь, почему ото всех шарахается. Проверим...

— А ты... так и не решилась рассказать?

— Ну... — опускает голову, лицо красное, как спелый помидор, — родители все равно узнали, когда мне пришлось к Рыбачеву потом ходить.

Понятно. Моя догадка про шантаж оказалась верной. На секунду возникло желание спросить, так все-таки Славка "может" или нет? Но я быстро затоптала свое любопытство, такой вопрос сразу показал бы, что я не из пострадавших и доверие к "подруге по несчастью" моментально сменилось бы на настороженность и страх. А как же, обязательно сообщу всему классу о "стыдной тайне". Надо сказать, страх не без оснований, та же Птичкина точно бы растрепала.

— Скажи... — Женька замялась, ковыряя носком туфли бетонный пол, — ты с Бураковым потому, что долг за защиту отрабатываешь, или он тебе самой нравится?

Ой, какая интересная версия событий. Но подтверждать ее не стоит, обман слишком быстро может всплыть. Разве чуть-чуть воспользоваться таким взглядом.

— Знаешь, а он ведь не потребовал с меня отработки долга. Просто сама стараюсь как-то вернуть. Вот сегодня пойду к нему, помогу уроки делать.

— Да, — Женька понимающе кивает. — Долги надо возвращать. Но на самого Витьку ты не претендуешь?

— А зачем тебе?

— Мне... Мы же теперь "рваные грелки", нам правильные мальчики не положены. А Витька, если он тебя не обижает и даже отработать долг не потребовал...

Ой, ля! Это ее Рыбачев так "воспитал"?

— Ты откуда такое взяла?

— Папа назвал. Когда узнал про "это"...

Однако. Представляю, что творилось, когда родители "все равно узнали". Хотя нет, не представляю. А про Витьку, почему бы и нет? Девочка вроде бы неплохая, только чепухи в голове многовато. Если со всей этой ерундой разобраться, да присмотреть, чтобы глупостей не наделала...

— Понятно. К ним домой тебе, пожалуй, не стоит появляться...

Перебивает:

— Там у него отец-уголовник очень страшный, да?

Страшный, страшный. Главное, чтобы от Димы пока подальше держалась. Молча пожав плечами — "понимай как хочешь", продолжаю:

— … а если мы в кино пойдем или еще куда, могу тебя позвать.

— И все будут думать, что у Витьки две девушки? Но я согласна! — быстро добавила она. И, немного подумав: — Только... он меня не прогонит?

— Постарайся, чтобы не прогнал, я тут тебе не помощница.

— Да. Ты добрая, готова поделиться. Я бы так, наверное, не смогла. Или у тебя кто-то другой есть?

Молча пожимаю плечами. "Может, и есть, но не скажу".

— Ну да, конечно, ты же сейчас если с Витькой ходишь, то никуда больше? Но если ты нас сведешь, и Витьке со мной хорошо будет, получится, что твой долг перед ним закрыт. И тогда... — договорить ей не дал противный дребезг звонка над ухом. Женька поморщилась, тряхнула головой, и мы побежали в класс.

История Реформации сегодня проходила мимо моих ушей, мысли вертелись вокруг разговора с Веткиной. Вот оно — то самое различие, которое я так долго старалась поймать. Сам по себе опыт секса не изменил ничего для Женькиного тела, без серьезных повреждений вроде бы обошлось, залета не случилось. Это как бы объективно, биологически. А внутри, "в душе", он меняет все. Это я еще помню, хотя и смутно, по той, собственной далекой юности. Кажется, "после" ты уже другая и мир вокруг другой. Теперь-то я понимаю, сколько раз в жизни приходит это ощущение, а сколько раз не приходит, но стоит оглянуться и увидеть, как ты изменилась. Для меня изменения — это просто новый этап жизни, не лучше и не хуже прежнего. А для Женьки? Для нее все не так. Раз она изменилась, пусть и не по своей воле, значит, стала либо лучше, либо хуже. Как в черно-белом телевизоре, если две точки отличаются, то одна из них темнее. Потому как других цветов просто нет. Отличие выделяет, ведет к вопросу: лучше или хуже? И особенно остро встает этот вопрос, если отличаешься от всех окружающих. Стала не такой, как другие девочки. Лучше или хуже? И хор голосов отвечает: "Хуже! Рваная грелка, только на выброс! Правильные мальчики не положены!" Крик и слезы родителей добавляют ужаса и беспомощности. И никакой личной защиты, ни единого собственного убеждения, чтобы пропустить эти крики мимо ушей. Так что же получается? Общество защищает девушек-подростков не от навязчивых приставаний озабоченных мужиков — что от них защищать. Общество защищает девушек от себя самого. Толпа всегда глупее отдельного человека. У толпы тоже черно-белое мышление и ей только дай повод, чтобы осудить. Что же случается в восемнадцать лет? Неужели человек, достигнув этого рубежа, обретает вдруг "цветное" видение жизни, понимая многомерность различий? Или толпа вдруг резко умнеет? Да ничего подобного, просто в этом возрасте секс перестает быть различием. Одна среди многих, "все, как у всех". Нейтрально, а в чем-то и одобрительно. И абсолютно неважно, какой секс, какие отношения, и что из них выйдет потом. Главное, чтобы не раньше большинства. Вместе с той самой толпой, которая не терпит различий. А законы, записанные в УК, пишутся именно для нее и под диктовку ее шепота.

Очнувшись, понимаю, что уже пол-урока сижу, пялюсь на чистый тетрадный лист, и Витька на меня уже начинает странно коситься. Улыбаюсь: "Все хорошо." И ведь действительно хорошо. Пришло понимание ответа на вопрос, который грыз меня последние дни. Да, я могу... как это называют, "клеиться"? — могу "клеиться" к Диме. И по моим внутренним убеждениям это будет правильно. И второй, попутный ответ про Женьку. Она тоже может попытаться добиться Витьки. Но по совсем другой причине. Она уже записала себя в отдельную категорию, и сейчас проще доказать ей, что "есть жизнь на Марсе", чем убедить ее, что она не марсианка. Так что "можно, если осторожно". Ну а об осторожности придется позаботиться мне.

После уроков решили сразу пойти к Витьке и на выходе из школы буквально налетели на поджидающую меня Птичкину.

— А что за руки не держитесь жених с невестой?

Делает вид, что смеется, но глаза злые и обиженные. "Как же так? Не отреагировали на подколки, не стали оправдываться? Подружка опять с ним, а не со мной..." Так и теряются друзья или приятели на ровном месте. Но играть в ее игру я не хочу. Может, поймет со временем, хотя вряд ли: ей-то по-настоящему тринадцать лет. И тот же черно-белый телевизор показывает сейчас темную картинку.

— Так здесь же не скользко, — улыбаюсь, делая вид, будто не заметила попытки обидеть. — Вон там, где лед в переулках, можно и за руки...

— А-а...

Такого ответа не ожидали и следующая фраза не заготовлена. Так и уходим от стоящей с открытым ртом Светки. А Витька кажется растерянным, втягивает голову в плечи. Я его пугаю? Плохо, придется при нем придерживать язычок.

По дороге зашли в магазин. Денег на карманные расходы у меня не слишком много, около рубля, но на перец, лаврушку и пачку маргарина — хватит. Покупаю все это под удивленным взглядом Витьки.

— Э-это тебе зачем?

— В суп.

— А маргарин?

— Морковку с луком обжарить.

— Прошлый раз ты не жарила.

— Чтобы вкуснее было.

Задумался, дальше идет хмурый, пинает кусочки тающего весеннего льда, брошенные на тротуаре дворниками:

— Я тебе настолько нравлюсь?

— А тебя это беспокоит?

— Ну-у-у, да. Ты очень хорошая девчонка и все такое. И как друг. Но...

— Тебе не нравлюсь.

— Эх, была бы ты парнем...

— Тогда что?

— Можно было бы просто дружить. У меня никогда друзей не было.

— Но мы и так дружим. Так что тебя беспокоит?

— Но я же тебе нравлюсь. Это вроде как бы...

— К чему-то обязывает?

— Ну!

— Могу тебя успокоить, ты мне тоже именно друг.