Сквозь стену

— Мэриан, ты же не захочешь забрать рояль, да? Не представляю, что бы Феликс без него делал, и он не будет стоять прямо здесь ни секунды. Тети говорят, что ты захочешь забрать его и еще мебель из гостиной. Конечно, она принадлежит тебе, но ты возненавидишь ее, правда, отвратительный позолоченный веретенообразный хлам, обитый превосходной парчой — из тех, на которых можно сидеть только в своем лучшем вечернем платье. Ты ведь не захочешь испортить эту комнату такой мебелью?

— Я уже ее ненавижу. И, конечно же, не стану отнимать у Феликса рояль.

Дверь позади них была открыта. В кабинет вошла Элиза с подносом в руках. За ней проследовал Мактавиш, изящно, но величаво ступая, словно персидский принц. Поставив поднос, Элиза распрямилась. Пенни поняла, что наступил решающий момент. Им встречались люди несведущие настолько, что обращались к царственному персу — «киска». Бывали в этом доме неотесанные нахалы, которые пытались сразу же его погладить непрошеной рукой. Были и те, но их крайне мало, кто знал, как с ним обходиться. Элиза, вне всякого сомнения, выжидала, чтобы увидеть, к какой из этих категорий относится мисс Мэриан Брэнд. Она сказала:

— Я подумала, вы не откажетесь от чашечки чая с дороги.

И Мэриан сказала:

— Как мило, — и добавила: — Спасибо, — и присела к столику, на котором стоял поднос.

Переломный момент настал. Мактавиш вышел вперед, распушив хвост до предела, его топазовые глаза осторожно изучали незнакомку.

Мэриан сказала:

— О, какой красивый! — что было сочтено весьма справедливым замечанием, и потом: — Как его зовут?

Элиза отметила местоимение с одобрением. Она испытывала глубочайшее презрение к людям, считающим, что к любой кошке нужно обращаться как к ней.

— Его зовут Мактавиш.

Мэриан восхищенно смотрела.

— Он пойдет ко мне?

— Если пожелает.

Мактавиш пожелал. Голос этой особы удовлетворил привередливое ухо. Он понимал, что им восхищаются, но не чрезмерно, а в благовоспитанной манере. Когда голос позвал его по имени, он подался вперед и обнюхал почтительно протянутую руку. Убедившись, что запах у нее приемлемый, он потерся об нее головой и позволил погладить себя за ухом — аккуратно. Затем, на глазах у изумленных Пенни и Элизы, он запрыгнул на колени к незнакомке и устроился там.

Когда послышалось негромкое мурлыканье, Элиза приняла решение. Если бы кто-нибудь сказал ей, что Мактавиш выкинет такой фокус, она бы не поверила. Он снисходил сидеть на коленях лишь избранных им особ — мистера Брэнда, Феликса и Пенни. А если его брали на руки миссис Альфред Брэнд или мисс Кэсси, его глаза вспыхивали яростью, и он со всей возможной поспешностью убегал. Он славился своим умением ударить, оцарапать и даже укусить и после этого всегда тщательно вылизывал всю свою шкурку. Теперь же посмотрите-ка на него, подобрал под себя лапки и довольно урчит, будто закипающий чайник! Она сказала: «Господи, помилуй!» — и поспешно вышла из комнаты.

Наверху, в своей новой спальне, Инна выглянула из окна. Все было прекрасно, но она была очень несчастна. Сирил вел себя просто ужасно. Когда такие вещи, как эта, происходят прямо у тебя на глазах, нет никакого смысла продолжать притворяться и дальше. Он не хотел работать — он никогда не хотел работать. Он хотел заполучить все то, чего без труда получить нельзя. Он хотел, чтобы Мэриан отдала ему половину денег. Но Мэриан не отдала. Инна сказала ей все, что Сирил хотел, и Мэриан все равно настояла на своем. Что-то глубоко внутри подсказывало Инне, что Мэриан права. После последней по-настоящему ужасной ссоры Инна обнаружила, что не может больше не прислушиваться к своему внутреннему голосу. А он нашептывал ей, что все, чего Сирил когда-либо хотел от денег, — это потратить их на развлечения. А потом, когда деньги закончатся, ему захочется еще, и еще, и еще. Она пришла к выводу, что такого Сирила нельзя и дальше облачать в одежды романтических героев из ее книг. Он стал проявлять себя как эгоистичный, запальчивый молодой мужчина, неспособный увидеть ни одной причины, по которой все деньги, имеющиеся у них, не должны были достаться только ему. Он не поехал с ними в имение «Бухта», потому что два дня тому назад, после последней ссоры, ушел из дома, хлопнув дверью. Она не знала, где он и когда его снова увидит.

Но она не хотела видеть его снова.

Эта мысль так ее потрясла, что Инна почувствовала головокружение.

Она услышала голоса, доносившиеся из открытого окна рядом. Оно находилось по другую сторону стены, разделявшей два дома, на расстоянии всего трех или четырех шагов. Это были два женских голоса. Одна сказала: «Было бы неплохо, если бы она умерла». И вторая ответила: «Люди не умирают только оттого, что ты пожелаешь им смерти».

Инна ощутила жгучий ужас. Она поспешно отошла от окна и увидела на пороге комнаты улыбающуюся Пенни.

— В кабинете есть немного чая. Подозреваю, тебе до смерти хочется выпить чашечку. Мэриан не смогла прийти за тобой сама, так как Мактавиш не желает слезать с ее колен.

Глава девятая

Мисс Сильвер подняла глаза от письменного стола, когда ее слуха достиг едва слышный звук. После паузы, убедившей ее в том, что клиентка, которую она ожидала, еще не приехала, и что звук, должно быть, был вызван иной причиной, нежели хлопок открывшейся и закрывшейся двери, она откинулась на спинку кресла и вернулась к письму, которое читала. Оно было от ее племянницы, Этель Баркет, муж которой работал управляющим банка в Бирлетоне. Трое ее сынишек ходили в прекрасную среднюю школу в том же городе. После нескольких начальных фраз письма, описывающих болезнь, которую недавно перенесла маленькая Жозефина — единственная и желанная дочь, значительно младше, чем мальчики, — она писала:

Можете представить себе, как я себя почувствовала, когда доктор Андерсон сказал: «Морской воздух, если вы можете себе это позволить», — ведь я, разумеется, не видела никакой возможности это устроить. А потом, на следующее утро, пришло письмо от Мюриэлъ Лестер — может статься, вы ее помните, мы вместе учились в школе. Она узнала о Жозефине. У ее кузины квартира в нашем доме. Мюриэль написала мне, и я смогла рассказать ей об этом. Мюриэль ответила таким сердечным письмом и так меня растрогала — она сообщила, что они с супругом вынуждены уехать на Нормандские острова, чтобы разобраться с поместьем его матери — довольно сложная процедура, в соответствии со старинными французскими законами, — и она хотела узнать, не желаю ли я пожить у них в доме, пока их не будет. Они бы не хотели сдавать его внаем, но и не оставлять же его без присмотра — численность квартирных воров нынче поистине ужасающая. Это, казалось, было прямым ответом на мои молитвы, и я телеграфировала о своем благодарном согласии. Вчера после семи часов вечера она позвонила, и мы обо всем договорились. Незамужняя сестра Джона, Мейбл, приедет и возьмет на себя все заботы по дому. Мы с Жозефиной отправляемся завтра на юг.

Дорогая тетушка, можете ли Вы присоединиться к нам в Фарне? Это было бы так прекрасно. Вы смогли бы просто закрыть квартиру и приехать вместе с Ханной ? Не передать словами, какая это будет мне поддержка. Фарн — это маленькое местечко у моря, расположенное не очень далеко от Ледстоу вдоль морского побережья. Думаю, у вас найдутся друзья по соседству...

Далее следовали адрес, детали расписания поездов и просьба ответить телеграммой.

Когда письмо было прочитано и нежное одобрение выражено, мисс Сильвер уже безо всякой спешки с удовольствием прочла письмо вторично. Закончив, она вложила его обратно в конверт и убрала конверт в ящик стола.

Ее клиентка все еще не приехала. Она позволила взгляду с удовольствием окинуть гостиную ее квартиры в доме Монтегю. Всякий раз, когда ее мысли устремлялись в этом направлении, она посылала благодарность Провидению, благословившему ее работу настолько, чтобы наградить ее этими честно заслуженными удобствами. Когда она, окончив школу, стала гувернанткой со скудным жалованьем, которое тогда платили, то не ждала ничего лучшего, чем трудиться в поте лица в домах у чужих людей, а потом уйти на пенсию в какую-нибудь убогую комнатенку. Контраст этих ожиданий с ее прекрасной четырехкомнатной квартирой, оснащенной удобным лифтом и стараниями верной Ханны Мидос содержавшейся в безупречной чистоте, никогда не переставал волновать самые глубокие ее чувства.

Она сидела в кресле, довольно пышные волосы мышиного цвета были уложены в туго закрученный пучок, весьма умело подхваченный сеточкой, маленькую хрупкую фигурку облегало шерстяное платье оливкового цвета с кремовой кружевной манишкой и глухим воротом до подбородка, поддерживаемым узкими полосками китового уса, как это было принято во времена правления королей Эдуардов и ее юности. На шее у мисс Сильвер висела старомодная золотая цепочка с увесистым медальоном, на котором переплелись в искусной гравировке имена ее родителей, давно почивших.

События, способствовавшие тому, что она оставила род занятий, который сама называла «профессией преподавателя», ради куда более прибыльной работы в качестве частного детектива, давным-давно канули в прошлое. А ее удобная комната оставалась предметом благодарности в настоящем. Она размышляла об этом, как и всегда, с одобрением. Ковер пообтрепался, но сейчас у всех ковры потрепанные, а действительно ободравшийся угол был ловко спрятан под книжным шкафом. Дело о жемчугах леди Портинггон дало ей возможность сменить старые переливчато-синие занавески, пережившие войну. Во многом благодаря чрезмерному усердию прислуги, они неожиданно стали подавать признаки полного разрушения, и ей очень повезло, что в магазинчике на Ледбери удалось найти другие, приблизительно того же цвета. Они и в самом деле прекрасно сочетались по цвету с обивкой ее кресел из орехового дерева и со старым ковром. Кресла были викторианские. Ножки у них разъезжались, и подлокотники были неправильной формы, и все это было покрыто желтой обивкой, но они были удивительно удобными.

Мисс Сильвер взглянула на часы, которые она прикалывала к левой стороне платья старомодной брошью-планкой с маленькими жемчужинками. Клиентка опаздывала.

Только эта мысль пронеслась в голове, как дверь отворилась, и Ханна объявила:

— Мисс Эдриан...

Хелен Эдриан принесла в комнату аромат фиалок. Ее большие голубые глаза окинули быстрым взглядом мисс Сильвер и окружающую ее обстановку. Без сколько-нибудь заметного замешательства она улыбнулась и сказала: «Как поживаете» — и с видом человека, который чувствует себя совершенно удобно в любой обстановке, села в кресло напротив письменного стола.

Мисс Сильвер не поднялась к ней навстречу. Она сказала: «Доброе утро» и кивнула. Затем подхватила чулок практичного серого цвета, который вязала для второго сына своей племянницы Этель Баркет, Дерека, и принялась за вязанье, держа спицы на европейский манер — руки почти лежат на коленях, а глаза могут свободно изучать посетительницу.

Они многое разглядели. Первое, и довольно очевидное наблюдение: Хелен Эдриан была весьма эффектной и красивой молодой женщиной. Около тридцати лет, может, чуть меньше. А может, даже чуть больше. Гораздо привлекательней, чем большинство привлекательных женщин, глаза куда больше и ярче, чем большинство голубых глаз, и внешность, быть может, данная природой, а, может, искусно усовершенствованная впоследствии. Невозможно было сказать, кто из них — природа или сама мисс Эдриан — в большей степени была обязана другой. Черное пальто и юбка отменного покроя демонстрировали прекрасную фигуру мисс Эдриан. Выглядывающий из-под пальто шелк цвета слоновой кости, из которого была сшита ее блузка, свидетельствовал о безупречности ее вкуса. Маленькая черная шляпка по последней моде подчеркивала искрящуюся золотистость ее волос.

Мисс Сильвер приняла к сведению все эти детали и выжидала, пока ее клиентка заговорит. Она не заставила себя ждать. На манер тех, кто стремится передать собеседнику, чье социальное положение ниже, свою беззаботность, она сказала:

— Вы были очень добры, согласившись принять меня, но, боюсь, я лишь понапрасну отниму у вас время. Мой друг сказал мне, что леди Портингтон — я не знакома с ней лично, но она очень близкая подруга приятеля моего друга...

Мисс Сильвер кашлянула.

— Мне удалось оказать леди Портингтон некоторую помощь.

Мисс Эдриан ободряюще улыбнулась.

— О, вы слишком скромны. Эти жемчужины — бесценная семейная реликвия.

Мисс Сильвер какое-то время молча вязала. Затем сказала:

— Я думаю, вы пришли ко мне не за тем, чтобы обсудить жемчуга леди Портингтон. Что я могу для вас сделать, мисс Эдриан?

Хелен Эдриан сказала:

— Ну, даже не знаю... — У нее было ощущение, какое бывает, когда ищешь ступеньку в темноте. Она чувствовала, будто с трудом спускается вниз по лестнице, не зная даже, куда та ведет. Сначала она подумала, что мисс Сильвер смешная, и комната у нее такая же, и что она, по крайней мере, здорово повеселится на этом представлении, если уж ничего другого не добьется. А потом, своим покашливанием, какой-то особой интонацией в голосе, странным взглядом самых обыкновенных сероватых глаз, эта маленькая старая дева, похожая на гувернантку, заставила ее почувствовать себя капризным ребенком, которого пожурили. Она себя так не чувствовала со школьных времен. Мысль пронеслась в ее голове и исчезла. Хелен посмотрела на свои руки, затянутые в безукоризненные перчатки, они сжимали сумочку слишком крепко. Это был последний подарок Фреда Маунта, и очень дорогой — черная замша с инкрустациями из слоновой кости. Она задержала на ней взгляд, потом подняла глаза и увидела, что мисс Сильвер наблюдает за ней.

— Чем я могу вам помочь, мисс Эдриан?

Это спровоцировало ее на честный ответ.

— Я не знаю, сможете ли вы.

— Но вы пришли, чтобы выяснить это, не так ли?

— Ну...

Мисс Сильвер улыбнулась и рассудительно заметила:

— Мы не слишком сильно продвинемся, пока вы не расскажете, что привело вас сюда.

Проговорив это, она продолжала изучать клиентку.

Взгляд голубых глаз устремился куда-то вдаль, потом вниз. Ресницы, хоть и накрашенные, были поистине выдающейся длины. Единственным в ее облике, что сохранило натуральный цвет, были очень красивые золотистые брови. Губы на миг надулись, затем решительно сжались. Хелен Эдриан сказала:

— Меня шантажируют. Что вы мне посоветуете предпринять?

Спицы мисс Сильвер коротко звякнули.

— Лучший совет, который я или любой другой человек, внушающий вам доверие, могут дать, это обратиться в полицию.

— А вы знаете хоть кого-нибудь, кто воспользовался этим советом?

Мисс Сильвер печально вздохнула.

— Всегда необычайно сложно убедить кого-либо последовать доброму совету.

У Хелен Эдриан вырвался короткий резкий смешок.

— Это же так просто, не правда ли? Люди не шантажируют вас, если нет ничего такого, о чем вы бы не хотели, чтобы все узнали. Это может и не быть чем-то важным, это может быть вообще ничем. Но у всех есть секреты, которые они держат при себе, я так считаю. И потом, если вы широко известны публике, у вас все же должна быть частная жизнь, которая не имеет к этой публике никакого отношения, ведь так? Это достаточно просто — порекомендовать обратиться в полицию. Но разве это возможно? Однажды вы сделаете это, и назад уже дороги не будет. Если обращение в полицию приведет к возбуждению уголовного дела, то это означает, что вам придется стойко держаться и терпеть, когда вас будут поливать грязью, и что бы вы ни делали, и как бы мало правды во всем этом ни было, что-нибудь, да приклеится. Я не могу идти в полицию, и точка.

Мисс Сильвер мягко кашлянула.

— Если дело в этом, может, вы расскажете мне обо всем немного подробнее. Вы, должно быть, полагали, что я могу вам помочь, иначе не пришли бы сюда. Я думаю, вам лучше решиться быть откровенной и рассказать все, что касается попыток шантажа.

Голубые глаза остановили на ней оценивающий взгляд.

— Ну, я не знаю. Я надеюсь, все будет сохранено в совершенной секретности? Мой друг сказал, я могу на это рассчитывать.

Мисс Сильвер слегка распрямилась. Расстояние между ней и мисс Эдриан, казалось, увеличилось.

— Определенно, вы можете на это рассчитывать.

— Что ж, всякий хочет быть уверенным.

Мисс Сильвер вязала с высокой скоростью.

— Если вы не решитесь мне довериться, у меня не будет никакой возможности помочь вам, — она прибегла к помощи викторианского поэта, перед творчеством которого преклонялась. — «Доверь мне все, иль ничего», как писал поздний лорд Теннисон.

Хелен Эдриан смотрела на мисс Сильвер. Она и впрямь смешная! Ее мысли разбегались и были весьма противоречивы. С одной стороны — эта странная мисс Сильвер, с другой — странное прикосновение страха и довлеющая необходимость разобраться с шантажом.

Мисс Сильвер взглянула на нее очень спокойно и сказала:

— Вам самой выбирать, мисс Эдриан.

Хелен Эдриан сделала свой выбор. Все это время она сидела, слегка наклонившись вперед, а сейчас откинулась на спинку кресла.

— Да, думаю, вы правы. Не то чтобы мне было много чего рассказать — и это единственная польза, которую из этого можно извлечь. Я полагаю, вам известно мое имя. Многим людям оно известно, и я очень усердно работаю ради этого. Возможно, вы слышали, как я пою?

— Нет, не имела такого удовольствия.

— У меня было немало концертов в конце войны и, конечно, трансляций по радио. Мне предлагали работать на сцене, в мюзиклах и ревю, но дело в том, что я не слишком хороша в исполнении ролей. Ну, вот, вы просили быть откровенной, и если это не откровенность, тогда я не знаю, что такое откровенность.

Мисс Сильвер сказала:

— Вы, вне всякого сомнения, благоразумно ограничили себя тем занятием, с которым, уверены, что хорошо справляетесь.

Мисс Эдриан легкомысленно кивнула.

— Да, это так. И потом, глядя на меня, не скажешь, но у меня слабое здоровье. Я довольно легко простужаюсь. Осенью у меня было что-то вроде пневмонии, и доктора сказали, что я должна быть осторожной, чтобы сохранить свой голос. Итак, мы подошли к главному. Я была вынуждена очень серьезно задуматься о том, стоит ли так беречь мой голос. Даже при самом благоприятном исходе, такой голос, как у меня, не вечен, и почему тогда я должна утомлять себя поездками по всему миру, когда могу вступить в выгодный брак, завести собственный автомобиль и ни о чем не беспокоиться до конца жизни?

Мисс Сильвер, задумавшись, вязала.

— У вас есть возможность заключить подобный брак?

Хелен Эдриан пренебрежительно рассмеялась.

— Последние два года — в любой момент. Он крупный бизнесмен на севере. Услышав, как я пою, он буквально потерял голову. Любые подарки, любое количество денег, от меня требовалось только сказать «да». И, с тех пор, как я заболела, я все думаю об этом. Такой шанс не часто выпадает, если ты им не воспользуешься, кто-нибудь другой сделает это. Так что я решила, что пойду на это. И тогда-то начался шантаж.

Спицы мисс Сильвер позвякивали, серый чулок двигался по кругу. Хелен Эдриан наклонилась вперед и расстегнула сумочку. Она достала из нее немного помятый конверт, который передала мисс Сильвер, отложившей вязанье и раскрывшей его. Внутри было пол-листа дешевой белой бумаги. На нем неровными печатными заглавными буквами было написано:

КАК НАСЧЕТ БРАЙТОНА В ПРОШЛОМ МАЕ? НЕ ЗАХОТЕЛ БЫ УЗНАТЬ ОБ ЭТОМ МАУНТ!

— Это имя того человека, за которого я думаю выйти замуж, — Фред Маунт.

Мисс Сильвер прочла записку вслух с налетом чопорности в голосе:

— Как насчет Брайтона в прошлом мае?

Мисс Эдриан слегка покраснела. Это не была в полной мере краска стыда, но тон ее щек стал определенно ярче. Она быстро сказала:

— Не было там ничего такого. Я давала концерты, и, естественно, мой аккомпаниатор сопровождал меня.

— Мужчина?

— Да, Феликс Брэнд. Он потрясающий аккомпаниатор, и — такой большой контраст — мрачный трагический человек. Все это помогает, знаете ли, держаться от него на расстоянии.

— Вы остановились в одном отеле?

— Подруга пригласила меня к себе. Послушайте, я расскажу вам, как все было. В этом не было ничего такого, но все могло выглядеть довольно подозрительно. Моя подруга пригласила нас остановиться у нее, а когда мы приехали, кто-то из ее детей в школе был болен, и она просто уехала. Что мы должны были делать?

— И что вы сделали?