Помоги проекту - поделись книгой:
Нынешний Думьят стоит в дельте Нила, близ ПортСаида. Архитектурных свидетельств Крестовых походов найти в городе практически невозможно. В начале XIX века в этих краях побывал Авраам Сергеевич Норов, участник Отечественной войны 1812 года, министр народного просвещения России. В его книге «Путешествие по Египту и Нубии» есть такие слова: «
Это сказано о коптах – христианах, которых в Египте проживает несколько миллионов. Небольшой татуировкой – крестиком на запястье правой руки – они и по сей день отмечают свою принадлежность к вере во Христа. Словно бы в память тех, кто много веков назад проливал кровь на Святой земле...
Ледовое побоище.
Это место находится в стороне от больших дорог. Ничто, кроме птичьего пения, не нарушает тишины, которой овеяны древние курганы да дремучие леса. Разве что рыба плеснет хвостом – и уйдет на глубину... Там, на дне озера, хранится немало тайн. Что ж – на то оно и Чудское, чтобы в его окрестностях творились чудеса. А их здесь случается немало. То под лопатой строителей обнаружится загадочное подземелье, то досужий грибник обнаружит в лесу следы «снежного человека», а то по небу пролетит, разливая вокруг таинственный свет, летающая тарелка... Что здесь правда, а что ложь, не нам судить. В конце концов, любая раскрытая тайна становится всего лишь научным фактом – а это уже совсем не так интересно. И все-таки любители тайн и искатели приключений по-прежнему стремятся сюда, чтобы узнать правду о битве, известной нам по учебникам истории как Ледовое побоище... Сражение на Чудском озере оценивают по-разному. В чьем-то представлении оно вырастает до масштабов эйзенштейновской «битвы века» (все наверняка помнят знаменитую черно-белую ленту «Александр Невский»). Кто-то рассматривает ее как ничего не решающую пограничную стычку. Некоторые исследователи и вовсе задаются вопросом: «А был ли мальчик?»
Версия о том, что побоище – всего лишь красивая легенда, действительно существует, несмотря на то что о нем сохранилось достаточно свидетельств. До нас также дошла почти современная сражению запись в Новгородской первой летописи старшего извода. Известно и описание из «Жития Александра Невского»: «
Для русских летописцев битва на Чудском – почти героический эпос. Свидетелям со стороны «нападения» она видится несколько по-другому. По мнению автора немецкой «Рифмованной хроники», итоги сражения были куда более скромными: «
Тевтонскому летописцу вторит калининградский историк и архивист Анатолий Бахтин, более двадцати лет изучавший события по хроникам и летописям.
Еще одна откровенная мистификация, которая оказала медвежью услугу, – это количество участников сражения. В составлении русских летописей того времени наверняка принимали участие имиджмейкеры, которые, для того чтобы признать значимость победы или объяснить причины поражения, не утруждали себя педантизмом. Количество воинов в те времена указывали одним словом «бещисла», то есть несметное количество. Эта формулировка дала повод псевдоисторикам в советские времена увеличить на порядок количество участников битвы на Чудском озере. Как анекдот, звучали нереальные и необоснованные цифры: восемнадцать тысяч со стороны русских, пятнадцать – со стороны ордена. Между тем историческим фактом является то, что большинство рыцарей Тевтонского ордена в тот период проливали свою и чужую кровь в Палестине за Гроб Господень, а в целом орден состоял примерно из двухсот восьмидесяти братьев-рыцарей.
Так что непосредственно на лед Чудского озера вышли биться не более двух десятков тевтонцев.
Тайной является и само место Ледового побоища. Из летописей было известно, что оно произошло на льду Чудского озера «у Вороньего Камня, на Узмени», и что разбитых немцев гнали оттуда семь верст «до Соболического берега». Казалось бы, три вполне точных географических ориентира. Но оказалось, что Вороньих Камней около Чудского озера больше десятка, а никакого Соболического берега и вовсе нет. Узнали только, что деревня Мехикорма когда-то называлась Узменкой, – но точно такое же имя носил и узкий пролив между Чудским и Псковским озерами, и даже южная оконечность Чудского озера, в наши дни называемая озером Теплым.
Так что же, собственно, мог подразумевать летописец?
В шестидесятых годах прошлого столетия к Чудскому озеру была отправлена научная экспедиция под руководством Г. Н. Караева. Ученым удалось выяснить, что среди небольших островов один носит название Вороньего. Причем окрестные жители называют его Вороньим Камнем! Дело в том, что прежде этот островок составлял единое целое с ближайшим островом Городец – там-то и стоял высокий утес, известный под названием Вороньего Камня.
А еще оказалось, что в озере водится рыба соболек. Весной она кишмя кишит у западного берега, там, где в озеро впадает река Эймаыга, – рыбу и сейчас там ловят. Так был обнаружен Соболический берег, до которого от Вороньего Камня ровно семь верст, как и сказано в летописи.
Казалось бы, вывод очевиден – битва «имела место» у восточного берега озера близ современного острова Городецкий. Но в девяностых годах группа археологов выдвинула новую теорию – побоище вообще произошло не на льду, а на суше, в треугольнике между нынешними селами Таборы, Кобылье городище и Козлово. Откуда иначе здесь появились захоронения средневековых воинов?.. Да и на миниатюре из Лицевого свода, изображающей войска перед началом битвы, хорошо видны оборонительные валы и строения.
Сами летописи ни о каком острове Вороний тоже не говорят, да и о наличии льда упоминается лишь в самом конце... Ученые обнаружили, что в те далекие времена между деревнями Козлово и Таборы находился укрепленный форпост новгородцев. Он был скрыт за деревьями – идеальное место для засады! Здесь-то якобы и попали рыцари в расставленные «сети». А к концу битвы, оттесненные на весенний лед Желчинской бухты, пошли на дно, где и сейчас в толще ила покоятся их останки... Нашелся и новый Вороний Камень на окраине Таборы. Точнее, лишь его подземная часть – века не пощадили утеса. По мнению исследователей, на летописном рисунке он изображен в виде стилизованного ворона. Магическое культовое место наших предков, символ мудрости и долголетия – нечто вроде легендарного Синь-камня, что лежит на берегу Плещеева озера. Идеально круглый, похожий на кита валун когда-то служил для поклонения Яриле-солнцу – и по сей день снежинки тают, едва прикоснувшись к его поверхности. Кстати, именно здесь, в городе Переславль-Залесском и родился Александр Невский...
Яростные споры о том, на каком именно месте он произнес исторические слова: «Разсуди, Боже, споръ мой съ этимъ высокомърнымъ народомъ!» – не утихают и сейчас. Но где бы это ни произошло – без сомнения, Вороний Камень придал князю мудрости и силы...
А вот ливонские головорезы, судя по всему, не нуждались в дополнительных стимулах для поднятия боевого духа. Перед великим походом магистр наставлял их: «
Прежде их братство звалось орденом меченосцев. На рыцарских плащах красовались два скрещенных меча острием вниз – как символ несокрушимой мощи. Второе название ордена – «Братья Христова рыцарства» – было давно позабыто. Полно, до заповедей ли Божиих, когда речь идет о борьбе с неверными! И братья-рыцари дружно топтали всех, кто оказывался у них на пути. Казнили без разбора, обдирали без совести, брали в заложники...
К 1229 году меченосцами были завоеваны Эстония, часть Курляндии и Ливония. Под именем Ливонии и объединились земли – как владение ордена. «
Со временем орден превратился в настоящее «гуляйполе», анархическую вольницу, не признающую никаких законов. Доблестные рыцари сами решали, на кого и когда идти «на вы». И нередко терпели на этом скользком пути поражения. Тогда-то и снарядили посла в Рим – чтобы поведал папе о жалком состоянии братства. Слезно умолял он о соединении с сильным соседом – тевтонцами. И был услышан. Папа постановил: быть гроссмейстеру Тевтонского ордена сюзереном меченосцев. А им, раз квартируют в Ливонии, отныне называться Ливонским – орденом святой Марии немецкого дома в Ливонии. И на груди рыцарей отныне рядом с мечами будет красоваться черный немецкий крест...
...В 1240 году незваные католические «братья» вторглись на Русь и захватили территорию к востоку от реки Наровы, «повоевавша все и дань на них возложиша».
На землях, прилегающих к Финскому заливу, они возвели крепость Копорье – важный плацдарм, позволявший контролировать торговые пути по Неве. И – дерзко вторгшись в самый центр русских владений, остановились в новгородском пригороде Тесово.
Теперь они беспрепятственно грабили новгородских купцов в тридцати верстах от города. Богатый край постепенно превратился в пустыню: «
Вскоре пал древний Изборск. Тогда рыцарям «противу... выиде весь град» – Псков. Но и псковское ополчение потерпело поражение – почти тысяча убитых, бесчисленное множество пленных. Преследуя ополченцев, тевтонцы подступили к городу. С ними был и князь Ярослав Владимирович, сын псковского правителя, еще в 1232 году изгнанный за какие-то грехи новгородцами. Бежавшего приютило Дорпатское (ныне – Тарту) епископство. Разумеется, роль отставного князя была Ярославу не по душе, и он, с упорством достойным лучшего применения, подбивал новых союзников выступить против русичей. За помощь в возвращении княжеского трона местному епископу была обещана ответная помощь в борьбе с Литвой. А тут еще поступили обнадеживающие вести из бывшей вотчины отца Ярослава – часть горожан во главе с боярином Твердило Ивановичем обещала поддержку опальному правителю.
И вот немцы уже под стенами Пскова. Горит посад, полыхают окрестные села. «...
«Великим плачем» наполнилась Псковская земля. Помните жуткий эпизод из черно-белого фильма «Александр Невский»? Закованный в железо рыцарь бросает в огонь рыдающего ребенка... И хотя я в детстве всякий раз крепко зажмуривала глаза, жалобный плач еще долго стоял в ушах. Разумеется, как настоящий октябренок, я и слыхом не слыхивала о библейском избиении младенцев. А вот Эйзенштейн, разумеется, Библию читал, и мрачная тень царя Ирода зловеще маячила «между кадров» фильма. Упоминания о сожжениях встречаются и в древнерусской «Повести о Довмонте». Там рассказывается, как тевтонские инквизиторы заживо сжигали монахов, а также женщин и детей, искавших убежища в монастырских стенах: «
Оставив в захваченном городе двух рыцарей и небольшой гарнизон, ливонцы отправились дальше – на Новгород. «Укорим словенский язык себе» – подчиним русский народ! Положение русичей осложнялось еще и тем, что в том же 1240 году на них двинулись шведы. Два года назад римский папа Григорий IX «благословил» их короля Эриха Картавого на крестовый поход против Руси: «Воистину, если бы все поднялись против подобных людей и, невзирая на возраст и пол их, целиком истребили, то это не было бы для них достойной карой!» Тем, кто вернется домой, было обещано «отпущение грехов», а павшим – «вечное блаженство». Что ж – неплохая цена за «крещение» проклятых схизматиков! А заодно не грех и прибрать к рукам богатые балтийские земли. И вот в мае 1240 года в Новгород прибыли кардиналы Гальд и Гемонт. Выслушав их ультиматум, Александр отрезал: «От вас учение не примем!» Видимо, не зря Священное Писание еще в детстве было любимым чтением князя...
А еще, говорят, он до дыр зачитал «Александрию» – книгу о подвигах Александра Македонского. И, чтобы стать вторым Александром, княжич исправно учился – «
Тем временем папские послы, несолоно хлебавши, отправились в Швецию. И в первых числах июля рыцари под командованием ярла Биргера, «в силе велице, пыхая духом ратном», вошли в Неву. Неприятеля сопровождали и католические епископы; рассказывают, что шли они с крестом в одной руке и мечом в другой. Высадившись, шведы и их союзники раскинули свои шатры в устье Ижоры.
Так или иначе, реакция новгородцев была незамедлительной. Едва услыхав о появлении вражеских судов, Александр «
15 июля 1240 года в 11 часов утра новгородцы атаковали шведов. Те же, не подозревая о близости русских, даже не озаботились охраной своего стана. Неприятельские ладьи-шнеки покачивались на волнах; под лучами солнца ослепительно белели шатры. Златоверхий шатер Биргера был виден издалека. В Ладожское озеро, оттуда по Волхову на Новгород – честолюбивый зять короля уже зрил себя на княжеском троне... Нападение русских было столь внезапным, что шведы не успели «опоясать мечи на чресла свои».
И вот уже русская дружина гонит неприятеля к берегу. Пешие ополченцы рубят сходни, топят шнеки. «
От своих доблестных воинов не отставал и сам князь – «
Сражение затянулось до вечера. На ночь все стихло. Летопись сообщает, что шведы вывезли на двух кораблях своих погибших «вятших людей», а прочих «ископавше яму, вметаша в ню бещисла». А вот новгородские потери: «всех двадцать мужь с ладожанами, или мне, Бог весть». Но главное – шведы позорно бежали вниз по течению Невы. А отважный князь получил свое второе имя – Невский...
Но в руках ливонцев по-прежнему оставались Псков и Копорье, откуда до Новгорода рукой подать. Вот почему Александр решает нанести первый удар на копорском направлении. Короткий переход – и русское войско овладело крепостью. «
Но тевтонцы отнюдь не планируют сдаваться. Мейстер Ливонии Андреас фон Фельвен, брызгая слюной, приказывает готовить расправу: «Пойдем на Александра и победивше руками имам его!» В Дорпатское епископство стекаются рыцари «со всеми бискупы (епископами) своими, и со всем множеством языка их, и власти их, что ни есть на сей строне, и с помочью королевою». В «один громящий кулак» собрались немецкие рыцари, эсты и войско короля шведского. Весной 1242 года из них формируется разведывательный отряд – прощупать силу русских войск. Двадцатью километрами южнее Дерпта он наголову разбивает русский «разгон» под началом Домаша Твердиславича и Керебета – им доверил разведку Александр Ярославич... Те, кто уцелел, вернулись к князю. Темнее тучи сделался он. «
А в ставке орденского командования ликовали. До утра не смолкали победные гимны, звенели кубки, горели огни. Победа над небольшим отрядом русских окрылила ливонского мейстера. Он принимает решение дать русским сражение – и сам встает во главе войска, выступившего из Дерпта на юг. Так закованные в броню рыцари сделали первый шаг по направлению к Чудскому озеру.
...Узнав, что навстречу движется огромный отряд ливонцев, новгородское войско повернуло («вспятися») на озеро, «немцы же и чудь поидоша по них». Новгородцы двинулись к Чудскому озеру, чтобы отразить обходный маневр немецких рыцарей. Здесь, у острова «Воронея Камени», встали лагерем русские ратники. Александр решил дать бой. «
...Еще и еще раз осматривал Александр позицию. За спиной – поросший густым лесом берег с крутыми склонами. Правый фланг защищен водным участком – Сиговицею. Сюда, в воду, теплую от ключей, зимой в изобилии собираются сиги – а лед бывает очень тонок... Неслучайно жители приозерья всегда объезжают это место стороной. Стоит загнать сюда врага – ни один не уйдет живым! Камнем потянут на дно железные латы... Наконец, на левом фланге – высокий береговой мыс, откуда широко кругом видно.
Перед битвой Александр помолился в церкви Святой Троицы, получил благословение. Выйдя из храма, произнес: «Суди Боже, и разсуди прю мою от языка валеречива: „помози, Господи, яко же древле Моисеови на Амалика и прадеду моему, князю Ярославу, на окаянного Святополка...“» Вставало солнце, алыми лучами рассекая белоснежную гладь льда. Темными рядами застыли пешцы. Щиты сомкнулись, образуя непроходимую стену, ощетинились длинные копья. Впереди построились лучники, на флангах – конные. Занималось утро 5 апреля 1242 года.
Но вернемся к тевтонцам. Как мы помним, автор «Рифмованной хроники» за каждым немецким участником сражения закрепляет шестьдесят русских. Для большинства исследователей это выглядит всего лишь неубедительной попыткой оправдать собственное поражение.
По подсчетам военных историков, ландмейстер фон Фельвен вывел на лед Чудского озера 10—12 тысяч воинов. Кроме ливонцев, там были отряды Дорпатского епископства и многочисленные датчане во главе с сыновьями короля Вальдемара II. Закованным в броню крестоносцам противостояло пятнадцатитысячное войско Александра. Это было ополчение, набранное из посадских людей, – лишь малую часть составляла профессиональная княжеская дружина.
Рыцари прекрасно знали, как надо действовать против пехотных ополчений. Подобно мощному тарану они разбивали строй надвое. Далее войско дробилось на мелкие группы и уничтожалось по частям. Боевой порядок крестоносцев – клин, или, как пишет летописец, «великая свинья», известен нам со школьной скамьи.
Подобное построение немецкой рати детально расшифровывает уникальный документ – «Приготовление к походу», написанное в 1477 году для одного из бранденбургских военачальников. Три хоругви под типовыми названиями – «Гончая», «Святого Георгия» и «Великая» – должны насчитывать 466, 566 и 666 конных воинов. Во главе каждого отряда – знаменосец и рыцари, выстроенные в пять шеренг. Это элита – самые опытные, тренированные и хорошо вооруженные воины. С флангов их прикрывают два ряда таких же отборных рыцарей. В «острие» – от трех до девяти конных, в последней шеренге – от одиннадцати до семнадцати. Шеренги выстраивались таким образом, чтобы в каждой последующей было на два человека больше. Таким образом, крайние воины охраняли того, кто ехал впереди, что делало клин трудноуязвимым с флангов.
За клином, как хвост за кометой, тянулись отряды кнехтов-ополченцев, выстроенные четырехугольником. Среди них находилась и боевая свита рыцарей: лучник или арбалетчик и оруженосец. Эта низшая войсковая единица – «копье», – экипированная не хуже своего господина, во время боя приходила ему на помощь.
В общем, убойная сила железного «клина» не подвергалась сомнению. Сплоченная, прикрытая с флангов колонна обеспечивала такую таранную силу удара, что перед ней не могло устоять ни одно войско. Но, как известно из одного замечательно старого фильма, – у каждого свои недостатки. Были они и у рыцарской «свиньи». После нанесения удара хаос наступал не только в рядах противника. Сохранить боевой порядок зачастую не удавалось и самим крестоносцам – слишком уж громоздким и жестким был строй. Ни о какой гибкости маневра не шло и речи. Если бой затягивался, лучшие силы гибли первыми. Кнехтам же зачастую и ударить-то в полную силу не удавалось! Все это хорошо знал Александр Ярославич. Ведь «свинью» на поле боя выводили в те годы не только немцы, но и литовцы, и поляки, и даже сами русичи. В Новгородской и Суздальской летописях встречается слово «клин». Боевой треугольник изображен также на ста тринадцати миниатюрах Радзивилловской летописи.
И все же обычным боевым порядком русских войск в те времена были три полка: в центре – «чело», по флангам – полки «правой и левой руки». Все три выстраивались в линию. Но новгородский князь решил поломать эту схему. Он соорудил на поле боя настоящие клещи. Раздвинувшись, они должны были охватить противника и, сжав, переломить ему хребет. Основные силы – конницу – Александр разместил на флангах, а в центре, щит к щиту, стояло новгородское ополчение. Ему предстояло принять на себя первый удар. Сам князь со своей дружиной укрылся в засаде – чтобы в нужный момент ударить ненавистной «свинье» в тыл.
Все произошло, как и замыслил Александр Ярославич. Едва из-за горизонта выкатилось круглое солнце, железный рыцарский клин двинулся в атаку. Русские лучники осыпали врага ливнем стрел. Закованным в латы тевтонцам они не причинили вреда, но рядом с крестоносцами наступала чудь – и эсты падали, как подкошенные, один за другим... Русские лучники, теснимые вражеской конницей, пятились к рядам пехоты – и вот клин врубился в пешую рать: «
«...Смешались в кучу кони, люди...» Окруженных рыцарей крючьями стаскивали с лошадей, а самих коней выводили из строя острыми ножами-засапожниками, спрятанными за голенищем. На земле неповоротливый крестоносец становился легкой добычей – подняться без посторонней помощи он не мог. Первыми дрогнули кнехты, следом обратились в бегство рыцари. Вот и Сиговица – хрупкий лед затрещал под многопудовой тяжестью... Первыми шли ко дну самые знатные: их доспехи были увесистей всех. «
Летом того же года «орденские братья» прислали в Новгород послов с поклоном: «есмя зашли мечем Псков, Водь, Лугу, Латыголу, и мы ся того всего отступаем, а что есмя изоимали в полон людей ваших, а теми ся розменим, мы ваших пустим, а вы наших пустите, и псковски полон пустим». Орден отказывался от всех притязаний на русские земли – и мир был заключен. Крестоносцы больше не угрожали западным границам Руси.
С той поры имя князя, как пишет автор «Жития Святого Благоверного князя Александра Невского», «
Ледовое побоище – один из первых в истории случаев, когда тяжелая рыцарская конница была разбита войском, состоящим, по большей части, из пехоты. Но это – тема для теоретиков военного искусства. А Русская православная церковь заслуженно чтит подвиг православного воинства, разгромившего агрессоров в решающей битве. Древнее «Житие» сравнивает победу в Ледовом побоище с библейскими священными войнами.
Годы спустя и сам Александр Ярославич стал героем Святого знамени. Перед Куликовской битвой в одну из ночей иноку владимирского Богородицкого монастыря привиделся давно усопший князь. Монахи разрыли его могилу и обнаружили там нетленные мощи... Чем окончилось сражение, которое возглавил праправнук Невского московский князь Дмитрий Иванович, известно каждому школьнику.
Осада Монсегюра.
... В день весеннего солнцестояния десятки людей поднялись на крепостные стены. От подножия осаждавшие хорошо видели, как один за другим они преклоняли колена перед высоким человеком в черном. Тот, возлагая на них руки, что-то шептал – или говорил? – но слова таяли в вышине, не достигая слуха крестоносцев.
«
Таинство рукоприложения – единственный обряд, признаваемый еретиками, он заменял им и крещение, и причастие... Его еще называли «утешением». Прошедший его навсегда приобщался к суровой и аскетичной касте, представители которой звали себя «совершенными». В чем-то они и впрямь были совершенны, ибо жизнь их была проста, как правда. Они исповедовали смирение: не лги, не давай попусту клятв, ничего не имей – единственной собственностью каждого было Евангелие от Иоанна в крепком футляре, самолично сшитом из кожи. Любить женщин совершенным не полагалось, как, впрочем, и мужчин, в случае, если рукоприложение совершалось над представительницей слабого пола. Впрочем, повернется ли язык назвать так нескольких дам и девиц, которые вместе с рыцарями приобщились к священному таинству в тот ясный мартовский день? И что были для них мирские запреты? Из всех привилегий «совершенных» имела значение лишь одна – возможность прямиком попасть в Царствие Небесное. Слова «утешения» нередко произносились у смертного одра – и разве не таковым стала для осажденных истерзанная крепость?.. Гора была невысока, но крута – подобные на юге Франции зовутся
могли о том, чтобы лишить жизни не то что человека – зверя. Единственным исключением для них являлась змея. Впрочем, пронзая рогатиной ядовитую гадину, вряд ли кто-либо из них воображал себя Георгием Победоносцем – ведь христианских святых они не признавали. А еще еретики в рот не брали мяса – заповедь «не убий» оставалась для них священной и в трапезной.
Рассказывали, как однажды к нескольким приговоренным к смерти нечестивцам привели старого пса. Протянутый нож долго переходил из рук в руки, а собаку так и прогнали потом пинками, предав упрямцев мучительной смерти. Они ушли, не обагрив своих рук кровью – и не запятнав чистоты души, которой так гордились... Неслучайно еще одно их имя было катары, от древнегреческого katharos («чистый»).
Впрочем, для французского сенешаля Гуго д’Арси они были скорее нечестивцами. В мае 1243 года, по личному настоянию королевы Франции Бланки Кастильской, с десятитысячным войском он направился к замку и окружил его. Горстка кое-как вооруженных еретиков должна была стать для его рыцарей легкой добычей. Но шел месяц за месяцем, а осажденные все держались – на крошечном пятачке, под палящим зноем и пронизывающим ветром. Мощная камнеметная машина, которую установили у подошвы королевские инженеры, осыпала их градом огромных камней – а они жили. Дожди давали им воду, местные крестьяне тайными тропами подносили продукты. Как они ухитрялись миновать расставленные повсюду посты, никто не ведал. Поговаривали, что часовые, среди которых было немало выходцев из Лангедока, не слишком ревностно несли свою службу... Однако не пойман – не вор. И Монсегюр стоял неприступной цитаделью – Mount Segur, «спасительная гора», «надежная гора», «неприступная гора»...
Когда-то, на языке иберов, этот огромный холм звался Muno Egu – Гора Солнца. Замок, окруженный пиренейским кольцом, словно нимбом, был и впрямь почти всегда освещен солнечными лучами...
...От всем известного испанского побережья КостаБрава до Лангедока – полчаса езды. Взяв за 30 евро машину напрокат можно целый день кататься по горным дорогам, любуясь дивными пейзажами французских Пиренеев. Развалины катарских крепостей и сейчас видны на вершинах. Стоит пересечь несуществующую границу, и ты попадаешь в абсолютно иной мир. Здесь и море другого цвета – светлее и зеленее, и в деревнях пахнет свежайшим козьим сыром, и даже птицы, кажется, поют по-другому. Впрочем, скорее всего, это не более чем иллюзия – ведь когда-то этот благодатный край благоволил скорее испанской короне, нежели французской. Его жители даже говорили на особом языке, который был ближе к каталонскому наречию, чем к классической речи франков. Здесь царил Раймунд VI Тулузский, граф Сен-Жиль, по силе и богатству не уступавший никому из королей Европы. В богатых городах процветали ремесло и торговля, а бытовавшая в них веротерпимость весьма отличалась от религиозного фанатизма, охватившего в те годы континент. Страшно сказать, но местные святые отцы нередко предпочитали делам духовным дела мирские – их огромные поместья приносили немалые доходы, а в храмах десятилетиями не служились мессы. Так стоит ли удивляться тому, что именно тут зародилась «вонючая проказа юга» – страшная ересь, которая не только угрожала католицизму во всем Лангедоке, но и охватила многие крупные города Германии, Фландрии и Шампани.
К тем названиям, которые мы уже приводили, добавим еще несколько. Кое-где неверных звали ткачами (многие принадлежали к этому цеху). А после первого отлучения от церкви, озвученного на соборе в Тулузе папой Каликстом II, их нарекли еще и «тулузскими еретиками». Бытовало и слово вальденсы – по имени жившего когда-то лионского купца Пьера Вальдо, который, как гласит легенда, ударившись в аскетизм, раздал все свое имущество нищим. Случалось, альбигойцев называли и болгарами, памятуя о богомильском учении, возникшем столетием раньше на Балканах. Его основатель отец Богомил тоже был «болен» бедностью, а церкви и монастыри считал вотчинами дьявола. Тот факт, что богомилов предавали анафеме и сжигали на кострах, судя по всему, нисколько не пугал их последователей. Впрочем, многие историки полагают, что катаризм пришел во Францию из итальянской Ломбардии, где его приверженцев нарекли патаренами. Кое-кто кивает и на манихеев Малой Азии – мол, для них, как и для катаров, бог тьмы был не менее велик, чем бог света, творец идеального мира. Только мир этот был незрим и более всего напоминал Царствие Небесное. А все то, что можно осязать, пробовать, чувствовать, нюхать, объявлялось приверженцами обоих учений творением Сатаны. В центре борьбы Света и Тьмы стоял человек с его божественной душой и порочным телом. Это тело не должно было плодить новых подданных для царства Зла; оно не имело права радоваться, ибо для обычной радости не было места в мире катаров. Наслаждением было для них общение с Богом – ни иконы, ни священники для этого были не нужны. Да и саму католическую церковь они считали порождением дьявола, ибо она долгие годы оправдывала те мерзости, что творились вокруг. Перед кошмаром ежедневного пребывания в земном аду меркли образы Страшного суда, и катары с легкостью отправлялись в мир иной, исполненный Света и Любви...
Крещение (то самое рукоприложение, которое наблюдали окружившие Монсегюр крестоносцы) они наделяли совершенно особым смыслом. Не глупо ли окунать в купель неразумных младенцев, если это никого еще не предохранило от грядущих грехов? Нет, приобщиться к учению можно, лишь став «не мальчиком, но мужем», сделав этот выбор осознанно. Богослужение катары ограничили лишь чтением Евангелия. Из молитв признавали только «Отче наш». Иисус для них был не Богом – пророком, которого за проповедь Любви по наущению Сатаны распяли на кресте. А стало быть, Крест Господень – всего лишь орудие убийства, наподобие виселицы или плахи. Как можно обожествлять место, на котором свершилась казнь?
И вот по всему французскому Средиземноморью заполыхали храмы – альбигойцам они были не нужны. Для молитвы им было достаточно неба над головой. Папа был объявлен наместником Сатаны. Разумеется, критика в адрес духовенства звучала тогда во многих областях Европы – но лишь в далеком Лангедоке она воплотилась в ересь. Катары превратились в персон нон грата, а позже – в героев-мучеников, чей образ был обильно сдобрен пряностями мистицизма. Свое высшее воплощение он получил, благодаря несколько болезненной фантазии Рихарда Вагнера. Местом действия мрачной оперы о Парцифале он сделал именно Монсегюр. Впрочем, еще задолго до Вагнера баварский рыцарь Вольфрам фон Эшенбах, автор «Парцифаля» литературного, поселил своего героя в некий таинственный замок, владельцами которого было легендарное семейство Грааль. Многие исследователи, правда, полагают, что название «книжной» крепости – Мунсальвеш – скорее германизированная форма названия Монсальва. Впрочем, разница невелика – подобно Монсегюру, долгие годы этот замок был оплотом катаров, и его постигла та же печальная судьба...
Как ни странно, история катаров во многом осталась загадкой и для ученых. Как удалось крошечной секте собрать под свои знамена такую огромную армию? За идеи, пожалуй, чересчур радикальные даже для Средневековья, ее «солдаты» готовы были в одночасье принять добровольную мученическую смерть. Отказываясь верить в то, что несовершенный земной мир – творение Бога, альбигойские философы-сектанты могли заставить любого проникнуться их убежденностью. Их язык был одновременно ярок и прост, а скромный и подвижнический образ жизни заслуживал всяческого уважения в глазах современников. Проповеди, являя собой причудливую смесь евангельских сюжетов и народных легенд, рассказывали о том, что, в конечном итоге, волнует каждого – о борьбе добра и зла, о том, что хорошо и что дурно, и, что немаловажно, сулили Царствие Небесное всякому, кто проникнется их идеями. Открывая школы, катары учили в них детей бедняков – и, разумеется, всякий юный житель Лангедока, жадно внимающий своему наставнику, вырастая, становился верным последователем его учения.
Среди «совершенных» были астрономы, математики, врачи, инженеры. Легко употребляя имена Аристотеля и Платона, свободно обращаясь в разговоре к философии Древнего Египта и Персии, прекрасно зная историю Палестины, они без труда прививали «проказу юга» и весьма образованным людям. Разумеется, кому-то импонировал романтический аскетизм «совершенных», а кого-то прельщала идея положить конец пресловутой церковной десятине, которую они не платили. Но, так или иначе, в те годы катарские храмы возводились по всему побережью – в Альби, Тулузе, Нарбонне, Каркассоне, Перпиньяне, Фуа... Многие дамы из самых высших слоев общества стремились во что бы то ни стало причаститься у человека, чье скромное черное одеяние было перепоясано обычной веревкой. Это дало новому учению неплохую материальную базу – впрочем, у самых заядлых скептиков вряд ли достанет духу упрекнуть в корысти тех, кто, проводя ночь на земле, завтракал хлебом и водой. Да что там – сам «король Лангедока» граф Раймунд от всей души поддержал новое учение. Так катарский «дуализм» стал почти официальной религией юга Франции, медленно, но верно распространяясь оттуда по всей стране и за ее пределы.
Разумеется, Рим не мог не ответить на это беззаконие. Стратегию борьбы с неверными Святой престол к этому времени отработал до мелочей, а звучное название «крестовые походы» с малолетства было на слуху у каждого рыцаря. Их не пришлось долго упрашивать. Первая попытка искоренить альбигойскую ересь была предпринята еще после III Латеранского собора в 1179 году. Папа Александр III во всеуслышание объявил крестовый поход против вероотступников, пообещав отпущение грехов на два года всем его участникам. Подобно тем, кто героически отвоевывал Гроб Господень в песках Палестины, новые рыцари нашивали на плащи красные кресты. Во главе войска встал аббат Генрих Клервосский, возведенный по этому случаю в кардинальское звание. Но вскоре Александр III отошел в мир иной, и Генрих, успев предать огню и мечу несколько областей Лангедока, оправился в Рим участвовать в избрании нового папы.
Иннокентий III, став папой, для начала направил во Францию своих эмиссаров. Цистерцианские монахи Пьер де Кастельно и Арнольд Амальрик били врага его же оружием. Босыми, в лохмотьях, бродили они по городам и весям, призывая к кровавой расправе над еретиками. О тех, кто считал убийство за смертный грех и проповедовал полный аскетизм, они говорили как о слугах дьявола. Совокупление с демонами, дикие оргии в храмах и даже каннибальство были для героев их рассказов вполне обычным делом. Особенно неистовствовал августинский монах Доминик де Гусман, будущий основатель ордена доминиканцев. «Огнем выжечь треклятых катаров!» – подобно раскатам весеннего грома, катился по стране грозный призыв. На него не мог не откликнуться даже сам его величество Филипп II Август, давно с вожделением поглядывавший в сторону богатого Тулузского графства. Тот факт, что король лишь недавно был отлучен от церкви все тем же Иннокентием III, никого не смутил – перед лицом общего врага Филипп моментально был объявлен августейшим «защитником христианской веры».
Удобный случай подвернулся 14 января 1208 года. Папский легат Пьер де Кастельно возвращался в Рим после встречи с Раймундом VI Тулузским. Графу так и не удалось уговорить нунция снять с него церковное отлучение, наложенное незадолго до того за поддержку катаров. Сделай это де Кастельно – и, возможно, он прожил бы долгую счастливую жизнь, а термин «альбигойские войны» никогда так и не появился в учебниках по истории. Но он отказался. И едва подъехав к берегу Роны, был смертельно ранен оруженосцем графа. «Пусть Господь простит тебя, как я тебя прощаю», – последние слова затихли у священника на устах...
Трудно сказать, простил ли юного оруженосца Господь, – о его дальнейшей судьбе нам ничего не известно. Но его земной наместник явно никому ничего не собирался прощать. Уже 10 марта Иннокентий III обратился к верующим с пламенным призывом к мщению: «Еретики хуже сарацин – так истребляйте исчадие ада, как подскажет вам Бог!..» И год спустя на Пиренеи вновь двинулось войско крестоносцев. Во главе его стояли двое: аббат Арнольд, настоятель монастыря Сито, и вассал французского короля Симон де Монфор. Самого Филиппа Августа от похода отвлекло неожиданное вторжение на севере английской армии Иоанна Безземельного. Но и в усеченном составе армия де Монфора получилась весьма внушительной: в нее входили рыцари из всех северных регионов Франции, а также из Фландрии, Германии, Англии и даже Скандинавии.
Как ни странно, Раймунд Тулузский испугался. Он без боя сдал крестоносцам семь крепостей и обещал оказывать Иннокентию III всяческое содействие. Но папа остался непреклонен. И вот, в июне 1209 года, граф был вызван в Сан-Жиль, городок, подле которого был убит нунций де Кастельно.
Поделиться книгой: