Эпилог к повести Стругацких "За миллиард лет до конца света"

Владимир Ильин

Эпилог к повести Стругацких "За миллиард лет до конца света"

“ написанный самими Стругацкими ”

Эта концовка повести составлена путем компилирования отрывков из произведений братьев Стругацких. Единственное, что позволил себе составитель компилята, – заменять имена собственные и некоторые местоимения, трансформировать повествовательные предложения в вопросительные и наоборот, а также кое-где вставлять ремарки к прямой речи (в квадратных скобках). “Вырезанные” элементы оригинальных текстов обозначены многоточием в скобках.

– А что со мной случилось? – пробормотал Снеговой (…). – Со мной все в порядке. Ничего со мной не случилось… и не случалось… (2)

– Бедные мои барашки, котики-песики… – сказал Вечеровский, усмехнувшись. – Ну что, Арнольд Палыч, я таки умею владеть собой, а? (2)

Снеговой стоял перед Вечеровским, нависая над ним, – огромный, сгорбившийся, страшный – и молчал. Потом он сказал: (2)

– Просто не представляю, как вам это удалось. (3). Классная работа. Экстра-класс. Люкс. Это же как волшебство! (2) Это можно было вообразить, но в это было очень трудно поверить. (4)

– Все очень просто, – сказал Вечеровский лениво. – Я лично считаю, что все это – ловкое жульничество. (2)

– Нет-нет… Я (…) должен вам сказать, что это нечто совершенно особенное. Безумно интересно. Изобретательно, изящно… молниеносно…

– Польщен, – отрывисто сказал Вечеровский. – Но?

– Почему "но"? -- удивился Снеговой. – (…) Трудно поверить, что такая колоссальная работа проделана за двое суток.

– Я здесь ни при чем, – сухо сказал Вечеровский. – Благоприятные обстоятельства, только и всего.

– Нет, не говорите, – живо возразил Снеговой. – Согласитесь, вы же заранее знали, с кем имели дело. Это не просто – знать заранее. А потом – ваша решительность, интуиция… энергия…

– Я польщен (…), – повторил Вечеровский, чуть повысив голос. (5) – Я отчетливо сознавал, что у меня всего один шанс на тысячу, может быть, на миллион. Не знаю, понятно ли тебе, что я хочу сказать. (4).

– Проще поверить, чем понять. (6)

– Как можно во все это поверить, если это очевидная выдумка… (7) Ну какой же взрослый человек может в это поверить? (8) Это же все равно, что убеждать людей, что они никому не нужны… Оно, может быть, так и есть, да кто в это поверит?.. (8)

– Да-да-да… Удивительно, удивительно… И ведь в самом деле, не пожалуешься, не обратишься… никто не поверит. Да и как тут поверить? (2)

– Ты же и сам поверил, хотя и ученый… (9) – сказал Вечеровский, и это прозвучало, как приговор. (2)

– Естественно! Что (…) оставалось делать? Никак я не мог поверить, что все это (…) не случайное совпадение… (2)

– Мне было чрезвычайно важно ввести тебя в курс дела таким образом, чтобы ты поверил мне полностью и вполне осознанно. Я знаю, ты доверчив, ты восприимчив к чуду, ты готов бы был мне поверить просто на слово. Но это была бы НЕТВЕРДАЯ вера, а я хочу, чтобы она у тебя была твердая. Чтобы это была у тебя и не вера, собственно, а твердое знание, какое бывает у добросовестного студента, прошедшего полный курс у хорошего профессора. Чтобы тебя нельзя было сбить. Чтобы всякому новому и неожиданному факту или событию ты умел бы сразу же подыскать объяснение и обоснование на базе прочного прошлого знания. (10) Суть (…) воздействия сводилась к тому, что мозг (…) терял способность к критическому анализу действительности. Человек мыслящий превращался в человека верующего, причем верующего исступленно, фанатически, вопреки бьющей в глаза реальности. Человеку (…) можно было самыми элементарными средствами внушить все, что угодно, и он принимал внушаемое как светлую и единственную истину и готов был жить для нее, страдать за нее, умирать за нее. (7) Причем шантажировать его можно, а убивать нельзя. Ну ладно… Можно же и без убийства, в рамках, так сказать, гуманности… (2) Это называется Проблемой Бескровного Воздействия. Настоящее макроскопическое воздействие. (11) Человек устает удивляться, все труднее становится поразить его воображение. (12). Это не бравада. Это проблема. (2) Однако сила воздействия (…) прямо пропорциональна невежеству масс, и (…) даже самые образованные из нас удивительно легко поддаются общему настроению и готовы мчаться куда глаза глядят вместе с обезумевшей толпой. (13) Главное – поверить в идею до конца, без оглядки. (8)

– Я – физик и, следовательно, скептик. Но и меня иногда мороз продирает по коже, когда я думаю об этих фактах. (14) Когда вокруг человека вдруг ни с того ни с сего начинают происходить внефизические, внебиологические явления… (14) Все мы в каком-то смысле пещерные люди -ничего страшнее призрака или вурдалака представить себе не можем. А между тем нарушение принципа причинности -- гораздо более страшная вещь, чем целые стада привидений… и всяких там чудовищ … (14)

– Обрати внимание. Для объяснения фантастических событий мы попытались привлечь (…) какие бы то ни было соображения, лежащие вне сферы современных представлений. Скажем, гипотезу бога… или… или иные. (1).

– Мальчишка-то как? Уж очень он странный… А может быть, это вовсе и не мальчишка даже? Может быть, это робот какой-нибудь, а? (2) А дерево?

Вечеровский посмотрел на дерево и пожал плечами:

– Нормальное земное дерево. Которое не прыгает. (22) Стоит оно неподвижно. Дерево, одним словом. (6) Нет – это загадочно, но не более того. Как бы это сказать… Это вообразимо, что ли. (14) Конечно, они поверили, а почему не поверить? но на самом-то деле… Елки-палки, да что тут такого? (8) Труднее всего было со словами. (10) Слова – (…) это высоко символизированная действительность, совсем особая система ассоциаций, воздействие на совсем иные органы чувств, наконец. (15) Слова оказывают на нас действие непредвиденное и непредсказуемое. Как и книги, впрочем… (10)

– Это – нобелевка (…)! – сказал Снеговой, выкатывая глаза и понизив голос. – Это нобелевкой пахнет! (2)

– Ты полагаешь, – сказал Вечеровский, – что моя работа действительно тянет на Нобелевскую премию? (2) Я, знаете ли, амбиций никаких не имею, да и не имел никогда… Я ученый маленький, а если по большому счету, то и не ученый, собственно, а так, научный сотрудник. Конечно, я люблю свою работу, но, с другой стороны… (2) Эксперимент, он все-таки и есть Эксперимент. (8)

– А вам никогда не приходило в голову, что будет, когда поверят все? (9) Этот маленький (…) шанс открывает невиданные, ослепительные перспективы (4). Близится время Крайних Воздействий. (16) Культура и вообще весь прогресс потеряли всяческий смысл. Человечество больше не нуждается в саморазвитии, его будут развивать извне, а для этого не нужны школы, не нужны институты и лаборатории, не нужна общественная мысль, философия, литература, – словом, не нужно все то, что отличало человека от скота и что называлось до сих пор цивилизацией. (13) Я уверен: если я попрошу тебя дойти до конца, ты дойдешь до конца. Не повернешь с полдороги и никому не разрешишь повернуть с полдороги. И когда ты потом представишь отчет, я смогу верить этому отчету. (8)

Снеговой снова опустился на табурет. Табурет хрустнул. (1)

– Спешить нам некуда, [- сказал Снеговой. -] Предстоит работа… Долгая. Тяжелая. Скорее всего, грязная. Не один год… (2) Что мы должны сделать в первую очередь? (…) Убедить своих коллег, занимающих командные высоты в науке. Таким образом, мы косвенно выходим на контакт с правительством, получаем доступ к средствам массовой информации (…).Сначала, естественно, я свяжусь с нашими, а потом и с зарубежными… (1)

Вечеровский проговорил медленно:

– Вот как?

– А в чем дело? – спросил Снеговой.

Реакция Вечеровского была ему непонятна и показалась странной. (2).

– Ты все еще никак не можешь понять, что ничего интересного с нами не произошло, [- сказал Вечеровский. -] (2) Действия порядочных людей всегда направлены на улучшение окружающего мира. А порядочные люди не могут испытывать удовлетворения, если им удалось достигнуть пусть даже самой благородной цели неблагородными средствами. (10)

– Я все думаю и никак не могу разобраться: почему мы так мучаемся? – осведомился Снеговой. (2). – Почему так мучительно стыдно? Не понимаю! Никак не могу понять. (2)

– Раны остаются ранами. Они заживают, рубцуются, и вроде бы ты уже и забыл о них вовсе, а потом переменится погода, и они заноют. И всегда так это было, во все века.

– Это вы про совесть говорите, да?

– Про совесть (2) Ему захотелось чем-то поделиться со мной, с единственным, может быть, человеком, который способен был его понять… поверить ему… Помочь, может быть? Но он больше ничего не сказал, а я не рискнул спросить впрямую. (10)

– Признаться, ему удалось нагнать на меня тоску, [- сказал Снеговой. -] Но потом я понял, что все это попросту истерические словоизлияния образованного человека, пережившего крушение своих личных идеалов. (13).

Он вскочил и забегал по кухне, размахивая руками, (2) потом потряс папкой: (2)

– Нет-нет, вот это и есть самое главнейшее! А все остальное – малосущественно, прах, небытие материи, вы уж мне поверьте… (17) Не коптите мне мозги красивыми словами! (2)

– Вы уверены, Арнольд Павлович, что не промахнулись? (18)

[Снеговой] вдруг замолчал, словно ему заткнули рот, уселся на прежнее место, схватил папку, бросил ее на стол, снова схватил. (2)

Он раскрыл папку, и (…) брови его слегка приподнялись. (19) Рукопись содержалась в старинной картонной папке для бумаг, завернутой в старинный же полиэтиленовый мешок, схваченный наперекрест двумя тонкими черными резинками. Ни имени автора, ни названия на папке не значилось. (20) Двести семьдесят три пронумерованных листка разного цвета, разного качества, разного формата и разной степени сохранности. (23)

[Снеговой] бездумно перебросил несколько страниц. (17)

– Это что такое? – спросил он, насторожившись. (1) – Где имение, а где вода… Остановился он, как я вижу, на самом интересном месте. (1)

– “С тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы…” (1), – процитировал Вечеровский не без скабрезности. (2) – Это я и сам знаю. (2)

– А где же остальное? [- спросил Снеговой, передавая папку Вечеровскому].

– Все. Больше там ничего не было, – сказал Вечеровский, старательно подравнивая пачку листков в папке.

– Вот как? – проговорил Снеговой медленно. – Не успел? Или почему? (10) Я так и не сумел понять, (…) на какие именно мысли должна была вывести меня эта рукопись. (20) [Наш] замысел был хорош, но эксперимент не удался ? (15)

– Эксперимент не удался, потому что он и не мог удаться, – сказал Вечеровский. – Никогда. Ни при каких стараниях-ухищрениях. И нам остается только утешаться мыслью, что чтение все равно получилось у [Малянова] увлекательное, не хуже (а может быть и лучше), чем у многих и многих других. (15) Пока не придет время, никто не скажет, удался ли опыт (21)

Снеговой застонал, как от боли.

Он сидел, прижав папку к животу, и раскачивался взад-вперед, плотно зажмурив глаза, скрипя стиснутыми зубами. (2)

А Вечеровский разразился довольным, сытым марсианским уханьем. (1)

Использованные источники

1. За миллиард лет до конца света: Повесть.

2. День затмения: Киносценарий.

3. Забытый эксперимент: Рассказ.

4. Извне: Повесть.

5. Малыш: Повесть.

6. Улитка на склоне: Роман.

7. Обитаемый остров: Роман.

8. Град обреченный: Роман.

9. Машина желаний: Киносценарий.

10. Поиск предназначения, или двадцать седьмая теорема этики: Роман.

11. Трудно быть богом: Повесть.

12. Фантастика – литература: Статья.

13. Второе пришествие марсиан: Повесть.

14. Пикник на обочине: Повесть.

15. Комментарии к пройденному: Статья.

16. Повесть о дружбе и недружбе: Повесть.

17. Бессильные мира сего: Роман.

18. Страна багровых туч: Повесть.

19. Хромая судьба: Роман.

20. Отягощенные злом: Роман.

21. Полдень. XXII век: Сборник рассказов.

22. Беспокойство: Повесть.

23. Жук в муравейнике: Повесть.