Ключи к полуночи

- А вы носите оружейную перевязь?

- Она уже натёрла мне плечо.

- А вы вообще-то носите оружие?

- В моей левой ноздре спрятан небольшой пистолет.

- Понятно. А если серьёзно?

- Японское правительство проверяет американских туристов на предмет огнестрельного багажа. Как бы то ни было, пока я здесь, я не намерен участвовать в дуэлях.

Алексу нравилось даже то, как она смеялась: искренне и музыкально, без тени девчоночьего хихиканья. Джоанна сказала:

- Я ожидала, что частный детектив... ну, слегка потрепанный...

- Покорнейше благодарю.

- ... скрытный, всегда смотрящий через плечо сверлящим взглядом, вооружённый до зубов, чувствительный и в то же время хладнокровный, даже циничный, всех посылающий к чёрту.

- Сэм Спейд в исполнении Хэмфри Богарта.

- Точно.

- Моя работа во многом не соответствует этому представлению, - сказал Алекс. - Я сомневаюсь, что такое вообще может быть в жизни. Мы делаем в основном обычную работу, редко что-нибудь опасное. Расследовать убийства приходится гораздо реже, чем это внушают нам авторы детективов. По большей части мы занимаемся расследованиями, связанными с разводами, слежкой, собиранием материалов для адвокатов уголовных судов... Иногда мы занимаемся розыском пропавших лиц; часто работаем телохранителями у богатых и знаменитых или просто нервных людей. Большая доля работы компании приходится на установку и обслуживание систем сигнализации и снабжение магазинов и офисов, одетыми в форму агентами безопасности. Боюсь, что у нас даже вполовину нет той романтики, что у Богарта.

- Ну, ... может быть. и так, - сказала Джоанна. - И всё-таки это гораздо романтичнее, чем быть бухгалтером. - Она замолчала, чтобы насладиться нежным кусочком цыплёнка. Она ела так изящно, как это делают японцы, но со здоровым, неотталкивающим и очень возбуждающим аппетитом. Алекс исподтишка наблюдал, как она расправляется с цыплёнком и маленькими глоточками пьёт свой сакэ. Перекатывание её жевательных мышц, движение шейных мышц при проглатывании, утончённая линия её губ, когда она потягивала горячий напиток, рождали в нём откровенное желание.

Джоанна поставила чашку с сакэ и спросила:

- А как вы пришли к столь необычной профессии?

- В детстве я решил, что, когда вырасту, то не буду жить на грани бедности, как мои родители. Я думал, что любой самый последний юрист на земле также богат, как индийский раджа. Так с помощью небольшой стипендии и упорной работы по ночам мне удалось окончить колледж и юридическую школу.

- Summa cum laude? - спросила она.

Вздрогнув, Алекс спросил:

- А вы откуда знаете?

Она улыбнулась.

- Догадалась.

- Вам надо быть частным детективом.

- Самантой Спейд. А что произошло после окончания учёбы?

- Год я проработал в крупной чикагской фирме, специализировавшейся в корпоративном праве. Но, оказалось, такой образ жизни не очень-то мне подходит.

- Вы променяли перспективную карьеру адвоката на то, чтобы быть частным сыщиком? - спросила недоверчиво Джоанна.

- Она не была особо перспективной. Но одну вещь я выяснил точно: не все юристы богаты. Среднее жалованье фактически составляет двадцать пять тысяч долларов в год и ещё меньше, особенно у начинающего. Когда я был молодым, для меня это были большие деньги, но я быстро понял, что правительство будет отхватывать большой кусок в виде налогов. То, что мне удалось скопить, не оставляло надежды и на колесо от "роллс-ройса".

- А вы хотели жить, как те, что ездят на "роллс-ройсах"?

- А почему бы и нет? Противоположное я испытал ещё ребёнком. Зная, что бедность не облагораживает, я хотел всё, что мог заработать своими руками. Через пару месяцев составления деловых писем мне стало ясно, что действительно огромные деньги шли только боссам крупных фирм. К тому времени, когда я смог бы добраться, работая таким образом, до этой верхушки, я был бы слишком стар, чтобы полной грудью насладиться заслуженным вознаграждением.

В двадцать пять лет Алекс Хантер решил, что работа частного детектива будет перспективной в следующие несколько десятилетий. Он оставил адвокатскую контору и устроился работать одним из пятидесяти сотрудников в агентстве Боннера, где намеревался изучить этот бизнес изнутри. Его зарплата была даже меньше, чем когда он был начинающим адвокатом, но он также получал и относительно существенную премию за каждое удачно проведённое расследование. Будучи честолюбивым, интеллигентным и умным, он справлялся с работой лучше, чем любой из его коллег. Алекс по-умному помещал свои капиталы и к тридцати годам смог взять в банке кредит, чтобы купить у Мартина Боннера его агентство. Под руководством Хантера компания разрослась, укрепилась её репутация и рентабельность. Её экспансия распространялась на все сферы этого рода бизнеса, включая платежи, вклады и обслуживание систем сигнализации. В своей отрасли это была одна из крупнейших в мире корпораций, в которой работало более двух тысяч человек и которая имела отделения в восьми крупных городах.

- Вы действительно миллионер? - спросила Джоанна.

- По крайней мере на бумаге.

- Я думала, что миллионеры путешествуют в сопровождении свиты.

- Только опасающиеся путешествуют со свитой.

- Полагаю, у вас есть свой "роллс-ройс"?

- Даже два.

- Мне никогда не приходилось обедать с миллионером.

- А что, от этого у пищи вкус другой? - спросил Алекс, посмеиваясь.

- Мне неловко.

- Ради всего святого, почему?

- Все те деньги, - сказала она, - они... ну, я не знаю почему точно, но мне неловко.

- Джоанна, никто не относится к доллару с большим уважением, чем я. Но я также понимаю, что деньги ни подлые, ни благородные, это нейтральная субстанция и неизбежная часть любой цивилизации так же, как день и ночь есть естественное следствие вращения земли. Из нас двоих преклоняться надо перед вами. Вы одарённая и явно трудолюбивая певица. Кроме того, вы истинно чудесный ресторатор, а это не только бизнес, но и не в меньшей мере искусство. Я должен чувствовать себя неловко в присутствии столь многих талантов.

Некоторое время Джоанна молча смотрела на него. Алекс мог бы сказать, что она его осуждает. Затем она отложила свои палочки для еды и промокнула рот салфеткой.

- Господи, вы понимаете, чего вы здесь наговорили?

- Разумеется, понимаю, - сказал Алекс. - Разве я осмелился бы быть неискренним? Разве вы забыли вашу речь о том, чтобы быть до конца честными друг с другом?

Джоанна качнула головой, как будто была удивлена, и её золотистые волосы нежно заискрились:

- Теперь я более чем когда-либо благоговею перед вами. Большинство мужчин, кто начинал с ничего и сколотил большое состояние, к сорока годам становятся невыносимыми себялюбцами.

Алекс не согласился.

- Это не совсем так. Что касается меня, здесь нет ничего особенного. Я знаю многих богатых людей, и большинство из них также скромны, как какой-нибудь конторский клерк или парень, работающий за триста долларов в неделю на детройтском конвейере. Мы смеёмся и плачем, и кровь у нас того же цвета, что и у всех. А раз уж мы затронули скромность, сейчас вы её увидите. Мы слишком много говорили обо мне. А какова история Джоанны Ранд? Как вы оказались в Японии? В "Прогулке в лунном свете"? Я хочу услышать все о вас.

- Это не так уж интересно, чтобы стоило послушать, - сказала Джоанна.

- Ерунда, не верю.

- Нет, я серьёзно. Моя жизнь кажется очень скучной по сравнению с вашей.

Он поморщился.

- Скромность - очаровательная черта характера. Но чрезмерная скромность не украшает. Я рассказал вам о себе. Теперь ваша очередь. Честно так честно. Я обещаю вам быть очень внимательным слушателем.

- Давайте сначала попробуем десерт, - произнесла Джоанна.

Алекс не мог решить, скрывала ли она своё прошлое или действительно робела перед ним.

- Ладно, - сказал он, ещё не подготовленный, чтобы предъявить обвинение. - Что вы будете?

- Что-нибудь лёгкое.

Их официантка, приятная круглолицая женщина предложила им фрукты, и они согласились, оставляя выбор за ней. Им подали апельсины с молотым миндалём и мякотью кокоса.

Съев две апельсиновые дольки, Алекс спросил:

- Где в Штатах вы родились?

- Я родилась в Нью-Йорке, - ответила Джоанна.

- Одно из моих любимых мест, несмотря на грязь и преступность. Вам нравится Нью-Йорк?

- Я почти не помню его. Мой отец работал в одном из этих гидроголовых американских конгломератов. Когда мне было десять лет, он получил пост управляющего в одном из британских подразделений той компании. Я выросла в Лондоне и там поступила в университет.

- Что вы изучали?

- Сначала музыку, затем восточные языки. Я начала интересоваться Востоком: в то время я была страстно влюблена в одного японского студента, учившегося у нас по обмену. Мы с ним год снимали квартиру. Наша страсть расцвела и увяла, но мой интерес к Востоку остался.

- А когда вы приехали в Японию? - как бы случайно спросил Алекс, пытаясь не выглядеть как частный детектив, собирающий информацию по интересующему его делу.

- Почти десять лет назад, - ответила Джоанна.

"Совпадает с исчезновением Лизы Шелгрин", - подумал он, но ничего не сказал.

Джоанна с явным удовольствием взяла палочками для еды ещё дольку апельсина. Маленький кусочек мякоти кокосового ореха прилип к уголку её рта. Она слизнула его медленным движением языка. Наблюдая за ней, Алекс подумал, что она напоминает рыжевато-коричневую кошку, с вылизанной шерстью, полную энергии движения. Если бы она это услышала, то повернула бы голову с кошачьей грацией и посмотрела бы на него, как это делают кошки: сонливый взгляд сочетается с крайней настороженностью, любопытство смешивается с холодным безразличием, а гордая независимость ещё больше пробуждает привязанность.

Джоанна продолжала:

- Мои родители погибли в автокатастрофе во время короткого отпуска в Брайтоне. У меня не было родственников в Штатах, не было и особенного желания возвращаться туда. Британия же казалась ужасно тоскливой, полной тяжёлых, мрачных воспоминаний. Когда выплатили страховку отца и наследственные дела были улажены, я взяла деньги и приехала в Японию.

- Искать того студента, который учился у вас по обмену?

- Нет, дело было не в нём. Кроме того, он все ещё учился в Лондоне. Я приехала, так как думала, что мне здесь будет хорошо. Так и случилось. Я провела несколько месяцев в качестве туриста, затем приняла гражданство, хотя могла этого и не делать, и случайно нашла работу певицы японской и американской поп-музыки в одном из ночных ресторанов Иокогамы. У меня всегда был хороший голос, но мне никогда не приходилось выступать на сцене. Вначале я была ужасна: этакий неуклюжий любитель, но я училась.

- Спорю, что каждый второй американец проходит через то, что вы назвали...

- "Иокогама-мама", - сказала она. - Боже, было время! - Джоанна кисло улыбнулась. - Тогда все думали, что они чертовски умны. "Йокогама-мама" никогда не была одной из моих любимых песен - особенно после того как я услышала тот бородатый анекдот в двух-или трёхтысячный раз.

- А как вы попали в Киото?

- После Иокогамы я немного работала в Токио, то же самое, но лучше. В большом ресторане, который назывался "Онгаку, Онгаку".

- "Музыка, музыка", - перевёл Алекс. - Я знаю это место: был там всего пять дней назад.

- В этом ресторане был хороший оркестр. Музыканты много работали - они играли всё, что звучало, как поп-музыка; также и я пела все подряд. Хотели поймать удачу. Лучше риск, чем прозябание, - это мой девиз. Некоторые из тех музыкантов были немного знакомы с джазом, и я учила их всему, что знала сама. Сначала администрация отнеслась к этому новшеству скептически, но посетителям нравилось. Японская аудитория обычно более сдержана, чем западная, но в "Онгаку" люди рвали на себе волосы от восторга, когда слушали нас.

Алекс отметил, что тот первый триумф был для Джоанны счастливым воспоминанием: слабо улыбаясь, она отрешённо смотрела в сад, забыв, где она находится, глаза её блестели, как будто сквозь время она ясно видела лица и события своего прошлого.

- Во время наших выступлений, - продолжала Джоанна, - обезумевшие слушатели дико и возбуждённо скакали: свинг был для них новой музыкой... а может, и не новой, может, в нём было что-то такое, что они заново открывали для себя. Как бы то ни было, со мной заключили самый продолжительный контракт за всю историю ресторана. Более чем два года я была их главной приманкой. Если бы я захотела остаться, то все ещё работала бы там, но в конце концов я поняла, что мне было бы лучше уйти, если я хочу работать на себя в своём собственном ресторане.

- "Онгаку, Онгаку" совсем не такой, как вы его описали, - сказал Алекс. - Ничего подобного даже близко. С вашим уходом он потерял очень многое. Сегодня там уже не скачут и даже не подёргиваются. Не что иное, как шумно-пластмассовая ловушка для туристских кошельков. Американцы, кто не особо разбирается в свинге, идут туда, чтобы потешить своё национальное расистское самолюбие и посмотреть, что это за новшество: группа желтолицых играет музыку белых людей. А японцы, я думаю, идут потому, что они помнят, какой "Онгаку" бывал раньше. Джаз-банд там теперь посредственный, а вокалисту надо вообще запретить петь где бы то ни было, даже в собственной ванне.

Джоанна засмеялась и тряхнула головой, чтобы убрать с лица длинную прядь выбившихся волос. "Этот жест, - подумал Алекс, - превращал её в школьницу, свежую, нежную, невинную, и ей нельзя было бы дать ни на один день больше, чем семнадцать. Однако, увидев как бы новую грань её красоты, он понял, что ему было не до любования ею: в это краткое мгновение она стала похожа даже больше, чем всегда, на Лизу Шелгрин. Она была точной копией этой пропавшей женщины.

Алекс прочистил горло и спросил:

- А когда вы приехали в Киото?

- Я приехала в июле, во время отпуска более шести лет назад. Как раз был ежегодный Гайон Матсури.

- Матсури... фестиваль.

- Да. Это чрезвычайно хорошо организованный праздник города. Во время его проходят торжества, выставки, театрализованные представления. Веселья и дружелюбия более, чем достаточно. Старые дома, особенно в Миромахи, открыты для публики. Там выставляются фамильные драгоценности и реликвии. Ещё в городе проходит парад самых больших, какие только можно представить, лодок, все они пышно украшены, на некоторых из них на флейтах, гонгах и барабанах играют музыканты. Это впечатляет. Я осталась ещё на неделю и влюбилась в Киото, даже когда круговерть фестиваля закончилась. Работая в Токио, я училась менеджменту, поэтому и решила львиную долю моих сбережений пустить на покупку здания. Так появился "Лунный свет". Я наняла самых лучших людей, кого смогла найти, и с тех пор как мы открылись, нам всегда сопутствует успех. Конечно, я ни в коем случае не миллионер. Вот вам, раз уж вы настояли, и история Джоанны Ранд - девушки-предпринимателя. Я вас предупреждала, что она будет скучна по сравнению с вашей. За весь рассказ ни одного таинственного убийства или "роллс-ройса".

- Однако, я ещё не зеваю, - сказал Алекс.

- Только потому, что вы слишком вежливы.

- Только потому, что я слишком очарован.

- Помните о нашем договоре о честности.

- Я совершенно откровенен с вами. Я действительно очарован.

- Значит, вы не столь умны, как я предполагала, - сказала Джоанна.

- Хотелось бы услышать ещё что-нибудь.

- Больше нечего.

- Ерунда. Жизнь нельзя пересказать за пять минут, а особенно вашу.

- О, да, - сказала она, - особенно мою. Всеми силами я пытаюсь сделать "Лунный свет" похожим на ресторан Рика - "Кафе Америкэн" - в Касабланке. Извините, но опасных и романтических приключений, как у Богарта в кино, со мной не случается и никогда не случится. Я своего рода громоотвод для обыденных событий в жизни. Самый критический момент, который я могу вспомнить, это когда посудомойка сломалась, и два дня всё пришлось делать вручную. Это не тот материал, из которого может получиться блестящий рассказ за обеденным столом, и поэтому я не собираюсь больше говорить о себе. Возможно, вам это и не скучно, а меня - так чертовски утомляет.

Алекс не был уверен, что всё, что рассказала Джоанна Ранд, было правдой. Но её история на него произвела благоприятное впечатление, как и то, в каком виде все это было подано. И хотя Джоанна не была очень-то расположена много рассказывать о себе, когда она начала, в её голосе не было ни колебания, ни малейшего намёка на дискомфорт, испытываемый человеком, говорящим не правду. Та часть её истории, когда она была певицей в ночном ресторане в Иокогаме и Токио, была несомненно правдой. Если бы ей и надо было что-то придумать, чтобы покрыть последние десять лет, то она не стала бы брать факты, которые так легко проверить и опровергнуть, особенно человеку, который собаку съел на этом и имеет лицензию частного детектива, подкреплённую многомиллионным состоянием. Что касается Британии и погибших во время отпуска в Брайтоне её родителей... ну, он не был уверен, что из этого следует. В качестве приёма, обрубающего все вопросы о её жизни до Японии, это было эффектно, но уж слишком удачно. Кроме того, она рассказала пару незначительных фактов, встречающихся и в биографии Лизы Шелгрин. Всё это показалось Алексу слишком большим случайным стечением обстоятельств.