Йон Тру

— Но, — сказал Йон, как будто он продолжал, не перерывая свою речь, и не слыхал Квислинга, — но я вам показал свои деньги не для того, чтобы их вам дать взаймы. В этом вы очень ошибаетесь.

И когда Квислинг снова принялся осыпать его отборной руганью, Йон увидал, что ему надо что-нибудь предпринять; он прервал Квислинга и продолжал:

— Пока вы мои гости, вам не нужно занимать денег, чтобы купить что-нибудь для здешнего дома. Об этом позаботится сам хозяин Тру, я ставлю вам угощение.

— Браво! — воскликнул весело Квислинг.

И это «браво» подстегнуло ещё больше Йона Тру, он встал, порылся в кармане жилетки, достал монету в полкроны, которую он бросил на стол Квислингу так, что она зазвенела, и сказал:

— На колбасу.

Квислинг был побеждён, это было слишком много.

— На колбасу? Всё это? Да ты с ума сошёл! — воскликнул он.

И Йон стоял, застыв в своей гордости, и соображал, что бы ему ещё для нас сделать; он был торжественен, он переменил даже тон и схватил Квислинга за петлю.

— Сим разрешаю тебе купить длинную колбасу во имя моё! Стой, ни шагу! Вот пять крон, давай мне полкроны назад. Разрешаю тебе купить самые длинные колбасы, какие ты только найдёшь! И ещё одну бутылку коньяку во имя моё. Вот пять крон; если их не хватит, ты только скажи: здесь, на груди у меня, есть ещё. Вот, теперь ты видишь сына богатого Тру в его настоящем виде, если ты его раньше не видал.

Квислинг наконец вырвался от него и поспешно ушёл. Йон кричал ему ещё вслед:

— Смотри, чтобы тебе верно сдали с пяти крон. Потому что ты получишь много сдачи.

Прошло несколько минут, прошло целых десять минут, Йон говорил, не умолкая, и меня от этого стало клонить ко сну. Четыре раза он присаживался ко мне на пол и всё говорил; он никак не мог успокоиться и опять вскакивал. Он даже запел.

Мы услыхали шаги на лестнице, медленные шаги. Йон усмехнулся.

— Слышишь ты, как ему тяжело нести? — сказал он и, засмеявшись, высунул язык.

Но Квислингу не тяжело было нести, он ничего не нёс. Все лавки были заперты, когда он вышел. Квислинг яростно поносил всех торговцев в городе.

Только Йон один был совершенно доволен; не было сомнения, он радовался в душе, и тотчас же спросил свои деньги обратно. Он тоже яростно ругал торговцев, и его ни в чём нельзя было упрекнуть. Разве он не хотел нас угостить? Да он даже собирался бежать за Квислингом ещё с пятью кронами на угощение для нас. Потому что он не считает денег…

Свечка догорела, был поздний вечер, Йон начал зевать и хотел ложиться спать. Квислинг, совсем притихнув, сидел и о чём-то размышлял; Квислинг был всегда очень изворотлив.

— Ну, теперь нам, верно, надо идти, — сказал он, обращаясь ко мне, — идти домой и ложиться спать; может быть, мы забудем тогда, что у нас Рождество.

И он обратился к Йону Тру и пожелал ему спокойной ночи.

— Нам в такой вечер не надо бы расставаться, нам троим, — сказал он. — Но что же делать, ведь Йон с нами не пойдёт.

Он не пойдёт?..

Да, ведь он не выйдет на улицу в соломенной шляпе.

— Нет, Тру непременно выйдет.

И Йон надел свою соломенную шляпу и, покачиваясь, пошёл впереди нас вниз по лестнице.

Когда мы вышли на улицу, Квислинг направился в сторону кафе, соломенная шляпа Йона светилась как венчик на его качающейся голове, и он принуждён был каждую минуту придерживать её при порывах ветра. Квислинг шёл впереди, пока мы не подошли к кафе Катакомбы. Тут он остановился.

— Нет, это неловко, Йон Тру, — сказал он. — Люди на тебя глазеют и говорят, что ты шут, святочное чучело в соломенной шляпе. Ты же не допустишь, чтобы над тобой смеялись.

Йон встрепенулся.

— Кто говорит, что я шут? — вскричал он и был готов броситься на первого встречного. Он снова вспыхнул, он подошёл ненужно близко к фонарю на дверях кафе; чтобы люди как можно лучше могли рассмотреть его соломенную шляпу, он снял её, помахал ею в воздухе, потом надел её на затылок и говорил, что он вспотел, так сегодня тепло, и он бы хотел, вообще, посмотреть на того, кто бы осмелился глазеть на Тру.

Когда Квислинг довёл его до этой точки, было уже не трудно заманить его в Катакомбы, где Йон Тру и просадил свои пять крон.

И оказалось, что Квислинг весь день ничего не ел, хотя угостил меня обильным обедом…

Тут начал рассказывать другой приятель.