Помоги проекту - поделись книгой:
— Как же я замуж пойду, я, кривая? — спросила она.
Рейерсен свистнул:
— Почему бы нет. Это только маленький телесный недостаток!
Она была благодарна ему в своём сердце за эти слова и согласилась с ними. Она потеряла один глаз, но от этого ведь она не стала хуже; это было её несчастье, ребёнок, играя, выколол ей глаз вязальной спицей. Затем прошли года, и у неё не было другой поддержки, кроме Бога. Она плакала иногда, оплакивала свой глаз. Но она была сильная, у неё было хорошее здоровье, которое Бог не отнял у неё.
Рейерсен наливает в стаканы. Он наклоняется к ней и не хочет слышать о том, что она не может больше пить. Он ведь последний раз стоит здесь в бухте, и она единственное существо, решившееся прийти к нему, этого он никогда не забудет. Они оба растроганы этим разговором; Рейерсен берёт руку старой девы, которая сидит рядом с ним, такая крепкая и сильная, как молодая девушка.
Вдруг он обнимает её за шею и говорит:
— Помнишь ты тогда, в сарае, ту ночь, двадцать лет тому назад?
— Да, — отвечает она совсем тихо. Она не противится, он продолжает обнимать её за шею. — Я всё время думала о вас, да простит мне Бог мой грех, — говорит она.
Теперь он хочет тут же проверить, верно ли он старик, ни к чему не годный.
— Что это вы? — спрашивает она, удивлённая. — Вы с ума сошли? Женатый человек! — Но так как её уговаривания не помогают, она ударяет его своим тяжёлым кулаком по голове, так что он, оглушённый, падает на жёлтую панель. — Если бы я только знала, что вы хотите, ноги бы моей здесь не было, — говорит она сердито. — Где это видано! Женатый человек!
Она выходит за дверь по лестнице и спускается в трюм, к своей работе. Её мечта о Рейерсене была разбита, она, конечно, больше не будет думать о нём, не будет вспоминать его черноволосой головы в юности, если он такой. Ни себя он не уважал, ни заповеди Господних. В сарае двадцать лет тому назад! Да разве это было то же самое? Тогда ни один из них не был женат и не поступал против закона.
Но Рейерсен с этого мгновения стал конченным человеком. Даже кривая сорокалетняя ведьма не хочет знать его, его, видевшего у своих ног всех девушек бухты. Старость наступила, его счёты окончены.
Ему ничего и не оставалось другого, как стать серьёзнее и богобоязненнее на старости лет: если всё ему изменило, у него есть ещё на что положиться. Он вспомнил об этом решении, когда совершенно протрезвился, и сказал самому себе: ты делаешься лучше каждый день понемножку, подвигаешься хоть небольшими шагами, но подвигаешься вперёд. Паулина, может быть, и права в том, что время настало.
Когда Эндре Польден явился вечером на судно и сказал, что нагрузка рыбы кончится завтра к вечеру, шкипер ответил серьёзно:
— Слава Богу.
Эндре Польден с недоумением посмотрел на него. Он спросил:
— А когда вы снимаетесь с якоря?
И шкипер ответил опять непонятно:
— Если Богу угодно будет, завтра в ночь.
И Богу было это угодно. Рейерсен снялся с якоря, как решил раньше, и вышел из бухты. Тысячи мыслей теснились в его голове. Он знал каждый островок, здесь он пережил то, там — другое в дни его юности, во времена его блеска… Ах, теперь всё это прошло…
Рейерсен стоит у руля. Он смотрится в стекло компаса. Вдруг он выпрямляется, как адмирал какой, и говорит про себя:
— На будущий год я попробую где-нибудь в другом месте. Не подавать же мне в отставку, чёрт побери!
Поделиться книгой: