Помоги проекту - поделись книгой:
Видимо, Угедэй только после письма наследника Джучи понял свою ошибку и официально утвердил Бату в статусе редводителя похода. Отметим, что после соответствующего решения великого хана главенство Бату в дальнейших походах на Запад уже не оспаривалось его родичами и зафиксировано даже в свидетельствах западноевропейских современников: например, венгерский епископ Рогерий называет его «главным господином» [Хрестоматия 1963, с. 714]. Русские летописи под 1239-1240 гг. также сообщают, что Батый стал посылать свои войска на Переяславль, Чернигов, Мунке — к Киеву [см., напр.: ПСРЛ 1908, с. 781; Ермолинская летопись 2000, с. 108; Типографская летопись 2001, I, 125]: до этого летописцы не отмечали, что Бату приказывал кому-либо из военачальников отправиться в поход, ограничиваясь сообщениями о его собственных действиях и действиях «Татар» в целом. В сообщении «Юань ши» о походе на Запад Бату упоминается с титулом «чжу-ван», а другие внуки Чингис-хана называются «цинь-ванами» [Кычанов 1999, с. 162, 165, 166; Юань ши 2004, с. 495, 503-505]. Титул «цинь-ван» означал «принц крови», то есть принадлежность к Золотому роду, тогда как «чжу-ван», буквально переводящийся как «старший ван», свидетельствует о более высоком статусе его обладателя по сравнению с остальными. Любопытно, что чжу-ванами могли быть не только Чингизиды: в «Юань-ши» с этим титулом упоминаются также Эльджигитай, который приходился Чингис-хану племянником, и Куун-Бука, который был либо тоже племянником Чингис-хана (сыном его брата Бельгутэя), либо вообще не принадлежал к роду Борджигин, а был братом Мухали из племени джалаир, знаменитого сподвижника Чингис-хана [Юань ши 2004, с. 483, 487]. Титул «чжу-ван» в «Юань-ши» употребляется применительно к лицам, командовавшим войсками на определенных направлениях, но все же нет полной уверенности, что он присваивался именно предводителям походов: и Бату, и Эльджигитай, и Куун-Бука были также старшими в своих семействах. По-видимому, титул «чжу-ван» был всего лишь китайским эквивалентом монгольского понятия «ака».
§ 10. Завоевание Волжской Булгарии
Не прекращались удары мечей и метание копий между Токтамышем и Идику... Дошло до того, что они сразились между собою 15 раз, причем раз тот одержит верх над этим, а другой раз этот над тем.
Исследователи по-разному оценивают ход и значение булгарской кампании Бату. Советский археолог А. П. Смирнов читал, что булгары задержали продвижение монголов на Запад на 3-4 года. Однако В. В. Каргалов поставил под сомнение его выводы: действительно, с 1232 по 1236 г. немногочисленные отряды Улуса Джучи совершали на булгар ряд набегов, довольно глубоких, но не ставивших целью завоевание страны; как только на Булгарию двинулись войска под предводительством Бату, силы защитников, возможно, даже более многочисленные, чем монголы, оказались неспособны противостоять им, и Волжская Булгария была покорена в течение года [Каргалов 1967, с. 70]. Тем не менее булгары оказывали монгольским войскам серьезное сопротивление — причем не только в течение 1236-1237 гг., но позднее.
Завоевание Волжской Булгарии войсками Бату стало завершающим актом многолетней борьбы, которая началась еще за 12 лет до похода на Запад. Арабский автор Ибн ал-Асир, современник описываемых им событий, сообщает: «Сделав с Русскими то, что мы рассказали [имеется в виду битва на Калке. — Р. П.], и опустошив земли их, Татары вернулись оттуда и направились в Булгар в конце 620 года. Когда жители Булгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили им засады, выступили против них (Татар), встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они (Татары) остались в середине; поял их меч со всех сторон, перебито их множество и уцелели из них только не многие. Говорят, что их было до 4000 человек» [СМИЗО 1884, с. 27-28]. Вполне вероятно, что сообщение о разгроме монголов являлось всего лишь слухом, который арабский автор принял за истину: другие источники ничего не сообщают о поражении Субэдэй-багатура. Тем не менее, возвращаясь из похода на кипчаков, монголы могли столкнуться с булгарами, и предводителем этих войск являлся именно Субэдэй-багатур. Это объясняет, почему Угедэй вскоре после своего воцарения назначил руководить вторжением в Волжскую Булгарию именно Субэдэй-багатура вместе с нойоном Кугудэем.
В год земли-коровы (1229) Субэдэй совершил первый крупный рейд против булгар, ознаменовав начало второго этапа войны. На этот раз монголы провели разведку вдоль границ Волжской Булгарии, разгромили саксинов, буртасов и некоторые кипчакские племена, которые укрылись на территории Булгарии. Булгарские заставы на Яике были сметены, и их защитники бежали. Однако на большее Субэдэй-багатур и Кугудэй не осмелились: у них не хватало сил, и, возможно, масштабное вторжение на тот момент не входило в их планы [ср.: Черепнин 1977, с. 190].
Самих булгар этот набег убедил в серьезности намерений монголов. Правители Волжской Булгарии начали готовиться к новому вторжению врагов и прежде всего заключили мир со своим могущественным западным соседом — Владимиро-Суздальским княжеством: «В то время князь болгарский... прислал к великому князю Юрию Всеволодичу послов для учинения мира, князь же великий принял их счастию. И прислали с обеих стран послов, знатных людей, ьное место близ границы Русской на остров, именуемый Коренев. И оные учинили мир на 6 лет, купцам ездить в обе стороны с товарами невозбранно и пошлину платить по уставу каждого града безобидно; (бродникам) рыболовам ездить с обеих сторон до межи; и иметь любовь и мир, пленников всех-освободить; а если будет распря, судить, съехавшись судьям от обоих на меже» [Татищев 2003, ч. 2, гл. 36].
Несомненно, булгары пытались обезопасить тыл на случай нового вторжения с востока — ведь прежде русские походы Булгарию были довольно регулярны. Поскольку в 1231 или начале 1232 г. Субэдэй-багатур возглавлял боевые действия монголов против империи Цзинь [Цзинь ши 1998, с. 224], новый набег на Булгарию был организован и проведен в 1232 г., видимо, одним Кугудэем. Это вторжение было масштабнее предыдущего: не ограничившись набегом на пограничные территории, «Татары, попленив, покорили себе нижних болгар и грады их великие все разорили» [Татищев 2003, ч. 2, гл.36].Но и на этот раз покорение Булгарии не состоялось. По сведениям Рашид ад-Дина, в поход «в сторону Кипчака, Саксина и Булгара Субэдэй-багатур и Кугудэй выступили с войском в 30000 человек [Рашид ад-Дин 1960, с. 21]. Возможно, в улусе Джучи эта армия была усилена за счет «тумана живого войска», который составляли «четыре личные тысячи джучиевы» [СМИЗО 1941, с. 84-85]. Вероятно, эти сорок тысяч воинов и составляли весь контингент, действовавший против Волжской Булгарии и народов Поволжья в 1229—1234 гг. Войска Монгольской империи, выделенные Бату для западного похода (в первую очередь — для покорения Волжской Булгарии и кипчаков), были, несомненно, многочисленнее, но, похоже, и им не удалось одержать молниеносной победы.
Исследователи Волжской Булгарии полагают, что булгары X—XIII вв. имели передовое для своего времени вооружение, боеспособную конницу и обладали богатым опытом ведения как наступательных, так и оборонительных действий. Главной их ударной силой являлась тяжелая кавалерия, а особого искусства они достигли в подготовке и нанесении внезапных ударов противнику — именно о такой засаде сообщает Ибн ал-Асир в вышеприведенном фрагменте [см.: Измайлов 2004, с. 78-79]. Перед новым вторжением они укрепили восточные рубежи, справедливо считая, что на степной границе удержать многочисленные отряды кочевников им не удастся [Каргалов 1967, С: 70; Губайдуллин 2000, с. 114-115]. Булгарские города обладали хорошими укреплениями, а их многочисленное население могло выставить большое число защитников. По словам венгерского миссионера Юлиана, оказавшегося в Булгарии вскоре после ее покорения, монголам противостояли «60 весьма укрепленных замков, столь людных, что из одного могло выйти пятьдесят тысяч вооруженных воинов» [Юлиан 1996, с. 27]. По мнению немецкого востоковеда X. Гекеньяна, речь идет о городе Биляре, в котором 50 000 человек составляли не гарнизон, а все население [Гекеньян 2001, с. 88], но даже и в таком случае число защитников города было весьма значительным, и осада могла затянуться надолго.
Джувейни и Рашид ад-Дин сообщают, что булгары, узнав о приближении монголов, собрали около 400000 воинов («сорок туманов»). Несомненно, цифра эта преувеличена, но сам факт большей численности булгарского войска по сравнению с монгольским представляется правдоподобным. При этом следует учесть, что из монгольских войск, которые выступили в западный поход вместе с Бату, в Бул-гарию вторглось не более половины: другая половина под командой Гукжа и Мунке и нескольких других царевичей в то же время действовала против кипчаков. Бату выступил в поход на Булгарию и союзных ей башкир вместе со своими братьями — Орду, Тангутом и Шибаном, а также Бури, внуком Чагатая, и Кульканом, младшим сыном Чингисхана. Бату лично руководил войсками на этом направлении, потому что булгарские земли должны были войти в его личный удел.
Вполне вероятно, что наследник Джучи не только надеялся на храбрость своих войск и опыт военачальников, но и решил заручиться поддержкой представителей местной знати, сыграв на противоречиях, царивших в правящем семействе Волжской Булгарии. Венгерский доминиканец Юлиан сообщает: «Там было два князя: один князь со всем народом и семьей покорился владыке татар, но другой с немногими людьми направился в весьма укрепленные места, чтобы защищаться, если хватит сил» [Юлиан 1996, 27]. «Пришли тамошние эмиры Баян и Джику и (изъявили) царевичам покорность. Получив милость, возвратились (назад)...» — сообщает Рашид ад-Дин [цит. по: Арсланова 2002, с. 173].
Но даже привлечение на свою сторону некоторых булгарских правителей не позволило Бату избежать прямого военного столкновения с многочисленным булгарским вой-шм на границе, возможно — на реке Урал. Рашид ад-Дин ак описывает это сражение: «Когда они [булгары. — Р. П.] слышали молву о движении Бату и эмиров, (то) подготовились (и) с сорока туманами войска пришли в движение. Шейбан, который с 10000 людей находился в авангарде, послал известие о том, что их вдвое больше монгольского войска и (что все они богатыри). Когда оба войска выстроились друг против друга, (то) по обычаю Чингиз-хана Бату взошел на вершину одного холма и (одни) сутки молил бога и рыдал; а мусульманам приказал, чтобы вместе помолились. Посредине была большая река. Бату и Буралдай ночью переправились по ней и вступили в бой. Шейбан по ественному порыву (букв.: страсти) вступил в сражение. Эмир Буралдай сразу произвел атаку всеми войсками. (Они) устремились на ставку келара, который был их царем, и мечом перерубили веревки. Из-за падения ставки воего войска (те) опечалились и обратились в бегство. Монголы, подобно храброму льву, напавшему на добычу, гнались за ними, избивали и убивали, пока не уничтожили большую часть их войска. Та область была завоевана. Эта победа была одним из великих дел» [цит. по: Арсланова 2002 с. 173][12].
В этом сообщении интересно обратить внимание на два момента. Во-первых, уточняется соотношение сил противников: булгар оказалось вдвое больше, чем монголов. Во-вторых, интересна информация о ритуале, совершенном Бату перед битвой: он обратился к Небу, прося даровать ему победу. Отметим, что источники не сообщают об исполнении этого ритуала другими монгольскими полководцами: только Чингис-хан, согласно «Сокровенному сказанию», совершил аналогичный ритуал, начиная войну с империей Цзинь (как сообщает источник, Бату и действовал «по обычаю Чингиз-хана»). Это свидетельствует о том, что Бату обладал некими сакральными полномочиями и некоей харизматической властью, отсутствовавшими у других Чингизидов — его современников.
Надо полагать, что на границе войска Бату столкнулись с главными силами булгар, набранных для отпора натиску монголов. После их разгрома серьезного сопротивления монгольские войска уже не встречали: Рашид ад-Дин сообщает далее, что «царевичи и эмиры собрались в долинах рек Хабан и отправили эмира Субэдэя с войском в страну асов и в пределы Булгара», а сами «составив совет, пошли каждый со своим войском облавой, устраивая сражения и занимая попадавшиеся им по пути города» [Рашид ад-Дин 1960, с. 37-38]. Подобное решение могло быть принято, если бы предводители похода были уверены, что не встретят на своем пути многочисленных войск противника, как это было в пограничном сражении. Следовательно, основные силы булгар были уничтожены или рассеяны в первом же бою, и войскам Бату оставалось только захватить города, все еще пытавшиеся оказать сопротивление.
Пример такой осады приводит Джувейни: «Сначала они штурмом взяли город Булгар, известный на весь мир неприступностью своего места и многочисленным населением. Жителей его они убили и [частью] угнали в плен для угрозы другим. Оттуда они обратились на страну Рус и покорили области до города М.к.с., население которого по многочисленноети было подобно муравьям и саранче, а окрестности его были так густо покрыты лесами, что даже змея не могла проползти сквозь них. Царевичи вместе стояли по сторонам его [города] и с каждой стороны проложили дорогу шириной, достаточной для проезда рядом 3-4 повозок, а напротив него [города] установили метательную машину и в течение нескольких дней не оставили от города ничего кроме его имени, и нашли [там] богатую добычу. Они отдали приказ отрезать правое ухо у [убитых] людей. Было насчитано 270000 ушей» [цит. по: Арсланова 2002, с. 161]. Любопытно, что речь идет о «стране Рус» и городе «М.к.с.», который русские историки, начиная с И. Н. Березина, нередко отождествляют с Москвой. Но, во-первых, Москва в то время была лишь простой пограничной крепостью Владимиро-Суздальской Руси, а вовсе не огромным городом, о каком писал Джувейни, наверняка даже не слышавший о Москве. Во-вторых, исследователи обоснованно ползают, что речь идет все же о войне с булгарами, поскольку «русская тема» в персидских исторических сочинениях ХIII-ХIV вв. освещена очень кратко [см., напр.: Арсланова 32, с. 159-160].
И восточные хронисты, и русские летописцы сообщают о взятии монголами булгарских городов — Булгара, Жукотина, Биляра, Кернека и других [ПСРЛ 1926-1928, с. 459; Рашид ад-Дин 1960, с. 37-38; Татищев 2003, ч. 2, гл. 37; Juvaini 1997, р. 269]. Биляр был взят и жестоко разорен: по зультатам исследований современных археологов, столица Волжской Булгарии так и не была восстановлена, и новый город возник в трех километрах от развалин прежнего. Вероятно, именно о Биляре Лаврентьевская летопись сообщает, что «...придоша отъ веточные страны в Болгарьскую землю безбожнии Татарии, и взяша славный Великый городъ Болгарьскый, и избиша оружьем отъ старца и до унаго и до сущаго младенца, и взяша товара множство, а городъ ихъ пожгоша огнемъ» [ПСРЛ 1926-1928, с. 459]. Джувейни говорит о взятии и Булгара штурмом, но при этом не сообщает о полном истреблении его населения. Рашид ад-Дин также сообщает, что монгольские войска «дошли до города Булгара Великого... разбили тамошние войска и заставили их покориться», но ничего не говорит о какой-то массовой резне. Любопытно, что и создатели татарского эпоса «Идегей» (ХУ-ХУ1 вв.), не слишком расположенные к Чингизидам, также отмечают:
Внук Чингиза Байду пришел,
Нанести он решил удар,
Но священный город Булгар
Покорил, а не разорил.
Учитывая, что впоследствии Булгар некоторое время (до постройки Сарая-Бату) являлся одной из резиденций правителя Улуса Джучи [см.: Сафаргалиев 1996, с. 297; Егоров 1985, с. 95], можно утверждать, что Бату его не разрушал, равно как и не вырезал населения, которым собирался управлять.
Источники не сообщают, кто именно из участвовавших в войне с Булгарией монгольских полководцев взял Биляр и Булгар, но есть основания полагать, что Бату лично возглавил их осаду и штурм. Ведь и захваты всех других столиц — Рязани, Владимира, Киева, Эстергома — происходили под его непосредственным руководством. Особенно характерен эпизод с Киевом: в 1239 г. под ним появились войска Мунке, который, несмотря на явно враждебные действия киевского князя Михаила (убийство монгольских послов), штурмовал Киев, так как честь его захвата должна была достаться Бату — предводителю похода и будущему правителю завоевываемых областей [см.: Типографская летопись 2001, с. 125-126].
Покорив Волжскую Булгарию, Бату вынужден был продолжать поход далее на Запад и потому не имел времени раниться укреплением своих позиций в новом улусе. Поэтому он оставил правителями местных династов, признавших его власть, справедливо полагая, что на данном этапе они сумеют более эффективно поддерживать новое правление, чем чиновники из числа завоевателей. Рашид ад-Дин сообщает о «тамошних эмирах Джику и Баяне», которые «изъявили покорность» и «получили милость» [Арсланова 2002, с. 173]. Похоже, что система эта продемонстрировала свою эффективность и потому сохранилась на более длительный срок: тот же Рашид ад-Дин отмечает, что «Государей тамошних называют келар, и (они) до сих пор существуют» (труд Рашид ад-Дина создавался в начале XIV в.) [Арсланова 2002, с. 173]. Иоганка Венгр, побывавший в Золотой Орде около 1320 г., также сообщает о «государе всей Башкирии... подчиненном татарам» [Иоганка 2000, с. 158]: вероятно, у башкир также оставались свои правители, лишь подчинявшиеся ордынским государям, а не назначавшиеся из числа монголов.
Но Бату, и в дальнейшем активно привлекавший на свою сторону представителей правящей верхушки завоеванных стран, все же был далек от мысли целиком и полностью доверять им. Об этом говорит, в частности, тот факт, что в булгарских городах были снесены стены, которые потом не восстанавливались: археологи датируют обнаруженные остатки стен в городах Волжской Булгарии лишь домонгольским периодом. Вновь основанные ордынские города также возводились без стен, что стало особенностью городского Строительства Улуса Джучи по сравнению с современными государствами [см., напр.: Набиуллин 2001, с. 51, 54].
По сообщению Бенедикта Поляка, «Бати выступил затем... против билеров, то есть Великой Булгарии, и мордванов и, захватив их [знать], присоединил их к своему войску» [Ц. де Бридиа 2002, с. 112]. Таким образом, за счет самих булгар Бату решил увеличить численность своей армии. Новые подданные составили часть его войска, предназначенного для вторжения в Северо-Восточную Русь.
§11. Степная вендетта, или Монголы против кипчаков
Сняв мантии,советники Вероны
Сжимали трижды в старческих руках
От ветхости тупые алебарды.
Решая тяжбу дряхлой старины.
Ибн ал-Асир, современник монгольских завоеваний, в рассказе о первом столкновении монголов с кипчаками (1222 г.), сообщает, что Субэдэй-багатур и Джэбэ-нойон направили кипчакам, выступившим против монголов совместно с аланами, следующее послание: «Мы и вы одного рода, а эти Алланы не из ваших, так что вам нечего помогать им; вера ваша не похожа на их веру, и мы обещаем вам, что не нападем на вас, а принесем вам денег и одежд сколько хотите; оставьте нас с ними». И кипчаки, действительно, оставили аланов, которые потерпели поражение [СМИЗО 1884, с. 25].
Казалось бы, монголы просто использовали политику divide et impera, разбив врагов поодиночке, тем более что Ибн ал-Асир далее повествует о разгроме монголами и самих кипчаков. Однако, обратившись к последующей истории Улуса Джучи, можно увидеть, что кипчаки играли в ней совершенно особую роль. Весьма характерно сообщение ал-Омари: «В древности это государство было страною Кипчаков, но когда им завладели Татары, то Кипчаки сделались их подданными. Потом они (Татары) смешались и породнились с ними (Кипчаками), и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (Татар) и все они стали точно Кипчаки, как будто одного с ними рода, оттого, что Монголы и Татары поселились на земле кипчаков, вступали в брак с ними и оставались жить в земле их (Кипчаков). Таким образом, долгое пребывание в какой-либо земле заставляет натуру человеческую уподобляться ей и изменяет прирожденные черты согласно ее природе...» [СМИЗО 1884, с. 235]. Улус Джучи в восточных хрониках и исторических сочинениях нередко именовался «Булгар и Кипчак», «Хорезм и Кипчак», а его правители — «царями Дешт-и Кипчака», таким образом, элемент «кипчак» постоянно присутствовал в названии державы Джучидов [СМИЗО 1884, с. 229, 446, 456; Григорьев, Фролова 1999, с. 65; Арсланова 2002, с. 202-205; Антонов 2005, с. 43; Евтеев 2005, с. 371]. Более того, по прошествии достаточно короткого периода времени тюркский язык, на котором говорили кипчаки, стал основным языком общения в Улусе Джучи.
Почему же монголы поначалу всеми силами старались расправиться с кипчаками, которые впоследствии стали одним из самых значительных народов Улуса Джучи? Следует принять во внимание, что кипчаки составляли не единый народ, а совокупность многочисленных племен, не связанных друг с другом ничем, кроме, возможно, языка, и к тому же нередко враждовавших между собой. И если одни из этих племен стали смертельными врагами монголов, то другие, напротив, могли стать (и становились) их союзниками, а впоследствии — подданными Бату.
Самым упорным противником монголов был один из кипчакских предводителей — Котян, сын Сутоя, сражавшийся с Субэдэй-багатуром и Джэбэ еще в 1223 г. на Калке. Котян не только долгое время враждовал с монголами, но и вынужден был откочевать из родных донских степей и отправиться на чужбину. Около 1239 г. он поступил на службу к королю Венгрии Беле IV и даже породнился с ним, выдав замуж за его сына Иштвана (Стефана) свою внучку. Но великий хан Угедэй направил венгерскому королю грозное послание, в котором требовал изгнать всех кипчаков из Венгрии. Впрочем, Беле не пришлось принимать какого-либо решения в связи с этим письмом: в 1240 или 1241 г. Котян был убит в результате заговора венгерских феодалов, опасавшихся, что г помощью кипчаков («куманов», как их называли на Западе) король сумеет укрепить свою власть и лишить венгерскую знать прежних привилегий. По иронии судьбы, предлогом для убийства Котяна послужило подозрение, что dominus Cumanorum — такой титул получил Котян после того, как венгерский принц женился на его дочери, — вел переговоры с приближающимися монгольскими войсками. Гибель Котяна вызвала восстание кипчаков, которые разорили и сожгли ряд венгерских селений, после чего покинули Венгрию [Плетнева 1990, с. 180].
Дальнейшую судьбу орды Котяна можно проследить по арабским источникам. По сообщению арабского хрониста Ибн Тагриберди, «когда Татары решили напасть на земли Кипчаков в 639-м году и до них (Кипчаков) дошло это (известие), то они вошли в переписку с Унусханом, государем Валахским, насчет того, что они переправятся к нему через море Судацкое, с тем, чтобы он укрыл их от Татар. Он дал им на это согласие (свое) и отвел им (для жительства) долину между двумя горами. Переправились они к нему в 640-м году. Но когда они спокойно расположились в этом месте, то он нарушил свое обязательство в отношении к ним, сделал на них набег и избил да забрал в плен (многих) из них» [СМИЗО 1884, с. 542]. Вполне возможно, что валашский правитель (видимо, влахо-болгарский царь Иван Асен II или его сын Коломан) расправился с кипчаками из страха перед монголами или по их приказанию: 640 год Хиджры соответствует 1242/1243 г., когда монголы уже вторглись в Болгарию и Валахию и заставили их правителей признать сюзеренитет великого хана. Даже в 1270-е гг. кипчаки (вероятно, потомки подданных Котяна) все еще скрывались в Венгрии, и только около 1282 г., когда венгерские власти попытались заставить их принять христианство и перейти к оседлому образу жизни, вынуждены были сдаться монголам [Плетнева 1990, с. 180-181]. Византийский историк середины XIII в. Георгий Акрополит сообщает о «племени скифов», которые под натиском татар перебрались в Македонию, а впоследствии часть из них поступила на службу к никейскому императору Иоанну III Ватацу [Акрополит 2005, с. 72, 78].
Но почему именно Котян и его подданные стали объектом столь жестокой вражды монголов? На основании косвенных указаний источников А. Г. Юрченко высказывает предположение, что Котян мог быть родственником Теркен-хатун, матери хорезмшаха Мухаммада, злейшего противника Чингис-хана, и в силу этого — таким же безусловным врагом монголов, как и сам хорезмшах. Это предположение позволяет объяснить упорство, с которым монгольские войска преследовали Котяна и его подданных повсеместно [Юрченко 2003а, с. 390-392, 396-397]. Другое объяснение может быть предложено на основании сведений китайского дипломата Пэн Да-я, посетившего Монголию в 1233 г. и оставившего «Записки о черных татарах»: «кэбишао... вначале [они] подчинились, а потом взбунтовались, бежали в теснины и за реки, чтобы там сопротивляться» [Ван Го-вэй 1940, л. 26а]. В какой-то мере это предположение подтверждается сообщением Новгородской первой летописи, согласно которому монголы перед битвой на Калке требовали от русских выдать им кипчаков, которых характеризовали как «холопы и... конюсе свои» [ПСРЛ 2000а, с. 265], то есть как своих вассалов. В письме венгерскому королю Беле IV, текст которого сохранился в отчете венгерского доминиканца Юлиана, великий хан Угедэй тоже называет «куманов» своими рабами [Юлиан 1996, с. 30]. Как правило, монголы с особой жестокостью расправлялись с теми, кто сначала признавал их власть, а затем изменял им. Но если Котян и его сородичи должны были быть уничтожены, то другие племена кипчаков воспринимались Бату и его соратниками как будущие подданные, которых следовало покорить, а не истребить.
Первые масштабные боевые действия против кипчаков войска Улуса Джучи предприняли одновременно с рейдами в Волжскую Булгарию: Ибн-Васыл, арабский хронист конца XIII в., сообщает, что «в 627 (1229-1230 гг.) вспыхнуло пламя войны между татарами и кипчаками» [СМИЗО 1884, с. 73]. Во время похода на Запад войска Чингизидов действовали одновременно против булгар и кипчаков. Как раз в то время как Бату. готовил вторжение в Волжскую Булгарию, его двоюродные братья Гуюк и Мунке, взяв с собой до половины всех собранных войск, отправились против кипчаков, мокши и буртасов «...и в короткое время завладели ими» [Рашид ад-Дин 1960, с. 38]. Силы Гуюка и Мунке, несомненно, уступали по численности кипчакским племенам, и странно, что они рискнули выступить с таким контингентом против многочисленного врага. Однако завоеватели сумели использовать противоречия племен Дешт-и Кипчака и поддержать одни (племена) в борьбе с другими, чтобы в итоге покорить всех. Арабский автор XIV в. ан-Нувайри сообщает: «Случилось (однажды), что человек из племени Дурут, по имени Мангуш, сын Котяна, вышел охотиться; встретил его человек из племени Токсоба, по имени Аккубуль (?) — а между обоими (племенами) было старинное соперничество — и взял его в плен да убил его. Не доходила весть о Мангуше до отца и людей его, и послали они человека по имени Джамгар (или Джалангар), разведать его. Этот вернулся и сообщил им известие об умерщвлении его. Тогда отец его (Мангуша) собрал людей своих и племя свое и пошел на Аккубуля. Когда до последнего дошло известие о походе их на него, то собрал он людей своего племени и приготовился к сражению с ними (Дурутами). Они встретились и сразились; победа осталась за племенем Дурут. Аккубуль (сам) был ранен, а рать его разбрелась. Тогда он отправил брата своего Ансара (или Унсура) к Душихану, сыну Чингизханову, которого Укедия, сидевший в то время на престоле Чингизхановом, отрядил в Северные страны. Он (брат Аккубуля) пожаловался ему (Души) на то, что приключилось народу его со стороны Кипчацкого племени Дурут, и сообщил ему, что если он (Души) пойдет на них, то не встретит (там), кроме их (Дурутов), ни одного противника. Тогда он (Души) двинулся на них со своими войсками, напал на них и большую часть их избил и захватил в плен» [СМИЗО 1884, с. 541; см. также: Плетнева 1990, с. 169-170]. Поскольку ан-Нувейри создавал свой труд гораздо позже описанных им событий, он сделал ряд ошибок хронологического и фактического характера. По его сведениям, Джучи погиб в 641 г. х. (1244 г.), что противоречит всем другим известным нам источникам. Поскольку в вышеприведенном сообщении фигурирует в качестве великого хана Угедэй, нет сомнения, что кипчаки племени Токсоба обратились (если такое обращение действительно имело место) не к Джучи, а уже к Бату. Думаю также, что нет оснований отождествлять «Котяна» из сообщения ан-Нувейри с вышеупомянутым ханом Котяном. Во-первых, его вражда с монголами началась задолго до вступления Угедэя на трон и, соответственно, предполагаемого призвания кипчаками Бату. Во-вторых, другой арабский историк Ибн Халдун (конец XIV — начало XV вв.), описывая тот же эпизод, что и ан-Нувайри, называет «Мангуша, сына Котяна» «Манкушем, сыном Китмира» [СМИЗО 1884, с. 541].
Вероятно, натиск войск Мунке и Гуюка и их союзников оказался настолько мощным, что основные силы противника были вскоре разгромлены: уже зимой 1237 г. оба царевича были готовы вторгнуться вместе с Бату на Русь, следовательно, у них не было оснований опасаться серьезного сопротивления кипчаков. Джувейни по этому поводу писал: «Когда Казн направил Менгу-каана, Бату и других царевичей завоевать земли Булгара, Аса и Руса, кифчаков, аланов и других племен, все эти земли были освобождены от смутьянов, и те, кому удалось избежать меча, склонили свои головы в повиновении» [Juvaini 1997, р. 557]. Однако как только войска Гуюка и Мунке покинули Кипчакские степи, местные племена взбунтовались, и весной 1238 г. Бату опять пришлось отправлять своих военачальников против кипчаков. Рашид ад-Дин сообщает, что «в нокай-ил, года собаки, соответствующий 635 г. ...Берке направился в сторону кыпчак, а захватили Арджумака, Куранбаса, Капарана, а прежде того — Бекрути» [цит. по: Арсланова 2002, с. 174-175]. Поскольку 635 г. х. приходится на август 1237 — август 1238 гг., скорее всего, в данном сообщении речь идет о событиях лета 1238 г., когда войска Бату вернулись из похода на Северо-Восточную Русь. Наиболее крупным оказался мятеж Бачмана — вождя племени бурджоглы (у Рашид ад-Дина — «ольбурлик»), вероятно — потомка хана Боняка (прав. 1090-1167), известного по сообщениям русских летописей [Плетнева 1990, с. 176-179]. Сопротивление Бачмана достигло таких размеров, что против него были отправлены Мунке и его брат Бюджек с войском более 20000 человек. Вот как описал поход против Бачмана Рашид ад-Дин: «...Мунке-каан шел облавой по берегу моря с левого крыла (букв.: руки) и Бачмана, который был одним из бесстыднейших тамошних эмиров из народа (букв.: толпы) кыпчаков, племени ольбурлик, г и Качир-укуле из племени асов, обоих схватил. А было так, что этот Бачман с группой других разбойников избежал меча. К нему присоединилась группа других беглецов, и (он) бросался во все стороны и что-нибудь похищал. День ото дня его бунт все увеличивался. У него не было (постоянного) местопребывания, поэтому монгольское войско не могло его схватить. (Он) скрывался в зарослях на берегу Волги (Итиля). Мунке-каан приказал построить 200 судов и в каждое посадить по 100 человек полностью вооруженных монголов. (А) он со своим братом Бучеком по обеим сторонам реки пошли облавой. В одном из волжских лесов по свежему навозу и прочему (они) нашли следы спешно откочевавшего стана. Среди этого застали больную старуху. От нее узнали, что Бачман перешел на один остров, а все то, что он в то время захватил (путем) мятежа и бунта, находится на том острове. Из-за неимения судна переправиться через Волгу было невозможно. Внезапно поднялся сильный ветер, вода пришла в волнение и ушла на другое место от прохода на остров. Вследствие удачи Мунке-каана показалась земля. (Он) приказал, чтобы по ней прошли войска и схватили его (Бачмана). Некоторых из его приверженцев убили мечом, некоторых утопили. Вывезли оттуда много добра. Бачман взмолился, чтобы Мунке-каан собственной благословенной рукой довел до конца его дело. (Мунке-каан) дал указание, чтобы его брат Бучек разрубил Бачмана надвое. Также убили Качир-Укуле из эмиров асских» [цит. по: Арсланова 2002, с. 174]. Интересно, что в «Юань ши» сведения о казни Бачмана отсутствуют; более того, на основании этой хроники Е. И. Кычанов делает вывод о его участии в монгольском завоевании Руси [Кычанов 2002, с. 79-80].
Рашид ад-Дин, использовавший сведения Джувейни о действиях монгольских войск против Бачмана, отнес эти события к 1236-1237 гг. Исследователи полагают, что описываемые события могли происходить не ранее весны 1238 г., а возможно — и около 1240 г. [см., напр.: Мыськов 2003, с. 28]. Также важно отметить, что Бачман в официальной историографии представлен не как смертельный враг, которого следовало уничтожить со всем его народом (подобно Котяну и его подданным), а лишь как «мятежник», который прежде «избежал меча» монголов. Вероятно, он поначалу вместе с остальными кипчакскими вождями признал власть Монгольской империи и только позже, воспользовавшись уходом монгольских войск на Русь, попытался вернуть независимость.
Мятежи кипчаков не прекращались и во время похода Бату на Южную Русь и Венгрию: Рашид ад-Дин пишет, что «в год барса, соответствующий 639 г. х. [12 июля 1241 — 30 июня 1242 г. н. э.], кипчаки в большом числе пошли войною на Кутана и на Сонкура, сына Джучи, [которые], дав сражение, разбили кипчаков» [Рашид ад-Дин 1960, с. 45]. Таким образом, окончательно подавить мятежи племен Дешт-и Кипчака Бату удалось только к 1243 г. Возможно, это было связано как раз с тем, что он, завершив, наконец, многолетние походы решил лично заняться наведением порядка в своих новых владениях.
Впрочем, эти события имели место уже некоторое время спустя после того, как монголы вторглись в пределы еще одного государства, предназначенного во владение потомкам Джучи — «области Рус».
§ 12. «Батыева рать»
Самые первые побуждения природы ничуть не противоречат войне, даже, напротив, скорее ей благоприятствуют. Самая цель войны — сохранение в неприкосновенности жизни и членов тела, сохранение и приобретение вещей, полезных для жизни, — вполне соответствует первым побуждениям природы; и если ради этого окажется необходимым прибегнуть к силе, то это никоим образом не противоречит первым побуждениям природы, поскольку даже отдельные животные наделены-от природы достаточными силами и средствами, чтобы обеспечить себе самосохранение…
О монгольском походе на Русь написано очень много — пожалуй, это наиболее широко освещенный эпизод из биографии Бату. Правда, большинство отечественных исследователей при описании «Батыева нашествия» используют сведения русских летописей, самая ранняя из которых, Лаврентьевская, была составлена лишь в 1377 г., а многие последующие летописцы опирались на ее сведения. И хотя исследователи полагают, что многие материалы летописных сводов ХIV-ХVI вв. взяты из более ранних, не дошедших до нас летописей, составлявшихся непосредственно после нашествия [Приселков 1996, с. 137, 142; Рудаков 2000,с. 136-140], сегодня уже очень трудно отделить сведения, записанные со слов современников событий, от «наслоений» авторов последней четверти XIV в., когда на Руси стали доминировать антиордынские настроения. Г. М. Прохоров доказал, что в Лаврентьевской летописи текст, посвященный походу Бату на Русь, стерт, и поверх него написан другой, представляющий собой литературные штампы батальных сцен Х1-ХII вв. [Прохоров 1972, с. 94-101; ср.: Гумилев 19926, с. 140]. Ценность последующих летописей, создававшихся на основе или под влиянием Лаврентьевской, как источников по истории «Батыева нашествия» не так уж велика. Однако только в последние годы исследователи монгольского нашествия на Русь начинают более критически оценивать сообщения летописцев [см.: Рудаков 2000, с. 135-136; Кривошеее 2005, с. 265-266]. Кроме того, авторы, исследующие монгольское нашествие на Русь, нередко считают достоверными источниками литературные памятники, которые не только были созданы в ХV- ХVI вв., но и носят ярко выраженный фольклорный или эпический характер. Наиболее характерный пример тому — попытка историков восстановить события войны Бату с Рязанским княжеством на основании «Повести о разорении Рязани Батыем», которую следует рассматривать как литературный памятник, но ни в коем случае не как исторический источник. Историчность содержания «Повести» подверг сомнению еще в 1880-е гг. Д. И. Иловайский [Иловайский 1884, с. 82-85].
Принимая во внимание вышесказанное, полагаю, что при исследовании роли Бату в походе на Русь следует соотносить летописные сведения с информацией иностранных источников. Отдельные сведения о «русской кампании» Бату содержат отчеты венгерского доминиканца Юлиана, отчет папского посланца Иоанна де Плано Карпини, «История» Фомы Сплитского, «Сборник летописей» Рашид ад-Дина, «Юань ши», а также некоторые более поздние сочинения — «Трактат о двух Сарматиях» Матвея Меховского, «Чингиз-наме» Утемиша-хаджи, «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна, «Родословное древо тюрков» Абу-л-Гази. Кроме того, следует принять во внимание сведения Ипатьевской летописи, которая была составлена на рубеже XIII-XIV вв. в Южной Руси, и ее авторы не испытали влияния северо-восточной летописной традиции; не удивительно, ее сведения о «Батыевом нашествии» имеют существенные отличия от большинства других сохранившихся летописей [см.: Шахматов 1908, с. 137; Лурье 1976, с. 72-75; Феннел 1989, с. 117].
Согласно «Сокровенному сказанию», еще Чингис-хан повелел Субэдэй-багатуру завоевать одиннадцать «северных стран», среди которых были и «оросуты» [Козин 1941, § 262, 270]. А это означает, что Бату и Субэдэй заранее планировал поход на Русь, а не напали, спровоцированные самими «русскими, как полагают некоторые современные авторы [см„ напр.: Мухамметов 2000, с. 127-129]. Согласно сведениям Юлиана, «они, как передали нам словесно сами русские, венгры и булгары, бежавшие перед шм, ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего всему множеству татар легко будет разграбить всю Русь, всю страну русских» [Юлиан 1996, с. 28]. В течение лета и осени года огня-курицы (1237 г.) Бату собирал под свое командование войска других Чингизидов и поздней осенью или в самом начале декабря находился уже у русских границ. Войско монголов было разделено на три части: «Одна часть у реки Итиль на раницах Руси с восточного края подступила к Суздалю, другая же часть в южном направлении уже нападала на границы Рязани, другого русского княжества. Третья часть остановилась против реки Дона, близ замка Воронеж, также княжества русских», — сообщает тот же Юлиан [Юлиан 1996, с. 27-28].
Если бы мы опирались исключительно на русские летописи, то нам пришлось бы сделать вывод, что личное участие Бату в походе на Северо-Восточную Русь было весьма незначительным. Несмотря на то что большинство летописцев называют монгольское вторжение на Русь 1237-1238 гг. «Батыевым нашествием», «Батыевым пленением», «Батыевым разорением» и т. п., они упоминают об участии Бату лишь в двух-трех военных операциях. Например, Ипатьевская, Тверская и Ермолинская летописи и Московский летописный свод конца XV в. сообщают только о том, что Бату осаждал и захватил Козельск. В Типографской летописи присутствует упоминание, что Бату также взял Москву. О том, что роль Бату в этой кампании была гораздо более активной, свидетельствуют иностранные источники.
Согласно сообщениям русских летописей, «безбожнии Татарове съ царемъ ихъ Батыемъ» зимой 1237 г. вступили в пределы Рязанского княжества и стали лагерем у Онузы (Нузлы), которую тут же взяли штурмом [см., напр.: Московский свод 2000, с. 174]. Это сообщение, по-видимому, следует соотнести с известием венгерского доминиканца Юлиана о части монгольских войск, которая «остановилась против реки Дона, близ замка Воронеж, также княжества русских». В рассматриваемый период «Воронеж» было названием реки, а не «замка» или тем более «княжества», а поскольку город Воронеж был основан лишь в XVI в. [см. напр.: Мишон 2000, с. 164]. Поэтому, полагаю, «замок Воронеж» Юлиана можно отождествить с «Онузой» русских летописцев. Вероятно, это была одна из пограничных рязанских крепостей, которую осадил и взял Бату.
И только после этого предводитель монгольских войск направил послов в Рязань. Подобная последовательность действий выглядит нелогичной, однако недоумение рассеивается после того, как только мы рассмотрим действия Бату при вторжении в другие княжества. Аналогичным образом он действовал во Владимирском княжестве, Новгородской земле, Черниговском княжестве: он осаждал пограничную крепость, производя своеобразную «демонстрацию силы» и ожидая, как поведет себя князь, которому он бросал вызов. Забегая вперед, скажем, что ни Новгород, ни Чернигов не начали ответных боевых действий, и поэтому немедленных походов против них не последовало. Но рязанские князья повели себя иначе. Тверской летописец приводит их ответ на требование Бату признать власть монгольского хана и выплачивать ему десятину: «Когда нас всех не будет в живых, то все это ваше будет» [Воинские повести 1985, с. 88]. Такая реакция давала законный повод для войны против рязанцев, отказавшихся покориться, и вскоре монголы «начали завоевывать Рязанскую землю, и пленили ее до Пронска, взяли все Рязанское княжество», а в середине декабря осадили Рязань.
Русские летописцы не сообщают о том, что осаду Рязани возглавил Бату. Зато Рашид ад-Дин перечисляет предводителей монгольских войск, участвовавших в осаде и етурме Рязани: «Бату, Орда, Гуюк-хан, Менгу-каан, Кул-кан, Кадан и Бури» [Рашид ад-Дин 1960, с. 38]. Учитывая столичный статус Рязани, действия Бату не кажутся чересчур осторожными: напротив, решение собрать значительные силы для взятия Рязани принесло ему сравнительно быструю и решительную победу. По словам Рашид ад-Дина, Рязань была взята на третий день после осады, тогда как большинство русских летописей указывает, что штурм и захват города состоялись на шестой день. «Юань ши» сообщает, что «на седьмой день разрушили его [город Рязань]» [Кычанов 1999, с. 165].
Интересно отметить, что источники содержат как минимум три версии гибели рязанского князя Юрия Игоревича: Согласно «Повести о разорении Рязани Батыем», он был убит «около границ рязанских» [Воинские повести 1985, с. 109]; Лаврентьевская летопись сообщает о его гибели при обороне Рязани [Воинские повести 1985, с. 71]; наконец, согласию Ипатьевской летописи, монголы «...взяша градъ Рязань копиемъ, изведшее на льсти князя Юрия, и ведоша Пръньску; бе бо в то время княгини его в Прьньскы; изведоша княгиню его на льсти, убиша Юрия и княгиню его...» [ПСРЛ 1908, с. 778]. Последняя версия привлекает более пристальное внимание: Бату и впоследствии захватывал в плен князей, чтобы принудить к сдаче подвластные им города, — так было, например, с захваченным при осаде Москвы Владимиром, сыном Юрия Владимирского, и, возможно, с Васильком Ростовским, попавшим в плен после гибели великого князя Юрия Всеволодовича на реке Сить.
Почти все рязанские князья были уничтожены за исключением Ингваря Игоревича, находившегося в Чернигове, и Олега Ингваревича Красного. Последний, согласно «Повести о разорении Рязани Батыем», попал в плен во время битвы «у границ рязанских» и сразу же был убит по приказу Бату [Воинские повести 1985, с. 109]; между тем летописи подтверждают факт его пленения, но сообщают, что в 1252 г. он занял рязанский стол [ПСРЛ 20006, с. 228; 2002, с. 117]. Третий из братьев, Роман Игоревич, также уцелел, затворившись в своей Коломне, к которой в самом конце 1237 г. (В. Н. Татищев называет дату 1 января 1238 г. [Татищев 2003, ч. 2, гл. 37]) двинулись войска монголов. В битве у Коломны они разгромили войска Романа Ингваревича и Всеволода, сына великого князя Юрия Владимирского. Полагаю, что именно вмешательство великого князя в войну монголов с Рязанью послужило поводом для начала монголами военных действий против Владимиро-Суздальской Руси, а вовсе не «героическое сопротивление рязанцев, не позволившее монголам пополнить запасы и ресурсы для похода на запад», как утверждает Ю. В. Кривошеее [Кривошеев 2003, с. 156].
Об участии Бату в битве у Коломны не сообщают ни русские летописцы, ни восточные авторы. Зато в Типографской летописи имеется сообщение, что «Батый иде к Москве и взя Москву, и воеводу оубиша, Филипа Нянка, а князя Во-лодимера, сына Юрьева, руками яша» [Типографская летопись 2001, с. 124]. Сообщают о взятии Москвы и восточные авторы. Рашид ад-Дин, не упоминая о Бату, коротко сообщает, что войска монголов «в пять дней взяли также город Макар и убили князя [этого] города по имени Улайтимур» [Рашид ад-Дин 1960, с. 39].
Хивинский автор середины XVI в. Утемиш-хаджи повествует о взятии Москвы гораздо подробнее: «Московский государь получил известие [о движении врага. Он] вышел австречу со ста пятьюдесятью тысячами человек. Они поручили известие о том, что московский государь идет на-стречу... Русский государь не смог разгромить [Шайбан-ана, и тот] схватил его [русского вилайета] государя. Убили из его войска тех, кому суждено было быть убитыми, [а] стальных взяли в полон. Столько досталось [им] имущества и снаряжения, кольчуг [и] панцирей, что не было тому ни цисла, ни счета... Наутро [они] двинулись в путь [и затем] пришли в вилайет Маскав. Там они находились несколько месяцев, устроили дела вилайета, взыскали мал [и] харадж, поставили даруга [и] хакимов и с победой и одолением вернулись в свой вилайет» [Утемиш-хаджи 1992, с. 94]. В сочинении Утемиш-хаджи удивительным образом сочетаются сведения, видимо, почерпнутые из более ранних источников (например, факт участия москвичей в битве с монголами у Коломны и пленение московского князя Владимира Юрьевича) и современные этому автору представления о Москве как столице крупного могущественного государства, правитель которого мог выставить 150000 воинов!
Довольно подробное описание осады и взятия Москвы присутствует у Абу-л-Гази: «В этом походе Саин-хан завоевал один за другим русские города и дошел до Москвы. Там оединились между собою государи Корелы, немцев и Руси; оцепив свой стан и окопавшись рвом, они отбивались в продолжение почти трех месяцев. Напоследок Шибан-хан сказал своему брату Саин-хану: „Дай мне тысяч шесть человек прибавок к воинам, которые при мне; ночью я скроюсь в засаду в тылу неприятеля; на следующий день, вместе с рассветом вы нападите на него спереди, а я сделаю нападение на него с тыла". На следующий дань так они и сделали, когда разгорелся бой, Шибан-хан, поднявшись из засады, стремился с конницей к валу и, спешась, перешел через вал. Внутри вала стан оцеплен был со всех сторон телегами, связанными железными цепями: цепи перерубили, телеги изломали, и все, действуя копьями и саблями, пешие, напали на неприятеля: Саин-хан спереди, Шибан-хан с тыла. В этом месте избили они семьдесят тысяч человек. Все эти области сделались подвластными Саин-хану» [Абуль-Гази 1996, с. 103-104]. Как и в «Чингиз-наме», в сочинении Абу-л-Гази Москва представлена крупнейшим русским городом, каким она была на момент написания его сочинения (во второй половине XVII в.), но никак не в описываемый период. Чего стоит одно только упоминание о «государях Корелы и немцах», участвовавших в обороне Москвы! Кроме того, хан-историк и постарался представить взятие этого города как триумф своего предка — ведь, по его словам, Шибан сыграл в захвате города решающую роль!
Любопытно, что такое же представление о Москве отразил и австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн середины XVI в.: «...в следующем 6745 году... он дошел до самой Москвы и после непродолжительной осады взял, наконец, царствующий град, сдавшийся [ему]» [Герберштейн 1988, с. 165]. Это показывает, что он писал о нашествии Бату, используя не русские летописи, а западные источники, причем сравнительно недавнего происхождения — когда Москва уже стала столицей Русского государства. Весьма любопытно также сообщение о взятии монголами Москвы курляндца Якова Рейтенфельса, побывавшего в России в 1671-1673 гг.: «В 1235 году был взят город Москва, где по убиении тамошнего князя Георгия вскоре был выбран Александр. Этих двух князей, как я заметил, впервые стали называть в историях князьями как города Москвы, так и Московского княжества. Владимира же в плену у могора, т. е. великого хана, видели доминиканские монахи, посланные от римского папы Иннокентия IV» [Рейтенфельс 1997, с. 271]. Таким образом, и факты, и имена исторических деятелей, и хронология событий в изложении Рейтенфельса (который и начало похода Бату датирует не 1236, а 1228 г.) находятся в противоречии со сведениями всех других известных нам источников, согласно которым Владимир погиб в 1238г.
Однако чем же привлекла внимание Бату Москва, этот небольшой городок — ведь прежде наследник Джучи руководил взятием только столиц? Вероятнее всего, дело в том, что Москва являлась одним из форпостов Владимирского княжества, и Бату именно ее избрал в качестве объекта «демонстрации силы», которую тоже всегда проводил сам— как это было в случае с Онузой в Рязанской земле. Следующим этапом кампании против Владимиро-Суздальской Руси стали осада и взятие Владимира. Восточные Хронисты и большинство русских летописцев не сообщают о том, что этими действиями руководил Бату. Однако в Ипатьевской летописи есть сообщение, что «Батыеви же ртоящу у града» [ПСРЛ 1908, с. 779]. Несомненно, предводитель похода просто не мог доверить взятие главного города Северо-Восточной Руси кому-то другому — ведь все другие столицы во время похода на Запад захватывал он сам! Великий князь Юрий покинул столицу еще до прихода монголов, чтобы собрать на севере войска для продолжения войны. Обороной города руководили его сыновья Всеволод и Мстислав. После нескольких дней осады, сопровождаемой непрерывным обстрелом из осадных орудий и стрел, нервы сыновей великого князя не выдержали. Старший, Всеволод, увидев «яко крепче брань ратных, убояся, бе бо и сам младъ, самъ из града изыде с маломъ дружины, и несы с собою дары многий: надеяшебося отъ него животъ прийтии». Непонятно, на что надеялся тот самый Всеволод, руководивший сражением с монголами у Коломны, которое послужило поводом для войны Бату с Владимирской Русью. Скорее всего, его действия были продиктованы исключительно отчаянием и малодушием: вспомним, что и из-под Коломны он также бежал, оставив гибнущие войска. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Бату «не пощади уности его, веле предъ собою зарезати и градъ всь избье» 1СРЛ 1908, с. 779]. Юрию Всеволодовичу впоследствии принесли весть, что его сыновья погибли «вне града», из этого следует, что и Мстислав, не желая погибнуть в осажденном городе, пытался бежать из него и был убит во время бегства [Воинские повести 1985, с. 75; см. также: Каргалов 1967, с. 94].
Далекий преемник Бату — золотоордынский хан Токтамыш в 1382 г. захватил Москву хитростью: когда из города вышла делегация для переговоров, войска Токтамыша ворвались через открытые ворота и захватили город. Полагаю, Бату использовал аналогичный прием: воспользовавшись выходом из Владимира княжича Всеволода, он направил к отрытым воротам свою конницу, которая и ворвалась внутрь. Косвенное подтверждение этому мы находим в сообщении иностранного современника событий — Фомы Сплитского: «Сначала они окружили и осадили один очень большой город христиан по имени Суздаль и после долгой осады не столько силой, сколько коварством взяли его и разрушили» [Фома Сплитский 1997, с. 104]. Думаю, под Суздалем венгерский историк подразумевает Владимир — столицу Северной Руси, поскольку Суздаль, являвшийся личным уделом великого князя Юрия Всеволодовича, был небольшим городом и к тому же был захвачен без боя еще во время осады Владимира.
Летописцы сообщают, что после взятия Владимира Бату разделил свои силы: «Часть татар пошла к Ростову, а другая часть к Ярославлю, а иные пошли на Волгу на Городец, и пленили они все земли по Волге до самого Галича Мерь-ского; а другие татары пошли на Переяславль, и взяли его, а оттуда пленили все окрестные земли и многие города вплоть до Торжка. И нет ни одного места, и мало таких деревень и сел, где бы не воевали они на Суздальской земле. Взяли они, в один месяц февраль, четырнадцать городов, не считая слобод и погостов, к концу сорок пятого года» [Воинские повести 1985, с. 75]. Некоторые исследователи весьма критически относятся к этому сообщению Лаврентьевской летописи: например, Д. Феннел полагает, что «летописцы Владимира и Новгорода просто перечислили основные города Суздальской земли без всякого представления о том, на какие из этих городов татары напали, какие разграбили, а какие обошли стороной» [Феннел 1989, с. 120]. Вообще, число 14, похоже, имело какой-то символический смысл, причем не только у русских, но и у их восточных соседей: Например, в татарском эпосе «Идегей» присутствует рассказ про русского
С бородою обросшим ртом,
Князя, что ворвался в наш дом
И четырнадцать городов
Истребил огнем и мечом...
Тем не менее факт осады и взятия ряда русских городов монголами Бату не подлежит сомнению: например, Рашид ад-Дин сообщает, что «город Переяславль, коренную область Везислава, они взяли сообща в пять дней» [Рашид а-Дин 1960, с. 39].
В начале марта 1238 г. монголам удалось обнаружить лагерь Юрия Всеволодовича на реке Сить и уничтожить самого великого князя. Согласно Лаврентьевской летописи, «встретились оба войска, и была битва жестокой, и побежали наши перед иноплеменниками. И тут убит был князь Юрий...» [Воинские повести 1985, с. 75]. Рашид ад-Дин не сообщает ни о какой битве: «эмир этой области Ванке Юрку бежал и ушел в лес; его также поймали и убили» [Рашид ад-Дин 1960, с. 39]. Венгерский хронист Фома Сплитский также сообщает, что «короля по имени Георгий они предали смерти вместе с огромным множеством его народа» [Фома Сплитский 1997, с. 104].
Сам Бату в погоне за великим князем не участвовал: он в это время вторгся в пределы Новгородской земли и осадил ее форпост — Торжок, осада которого длилась с 22 февраля по 5 марта [Каргалов 1967, с. 106]. Русские летописцы или восточные историки не сообщают, что именно Бату командовал осадой этого города. Но, во-первых, это был пограничный город очередного княжества, а во-вторых, в Тверской летописи сообщается о взятии «Татарами» Торжка, а затем (после вставок о мученически погибших благочестивых князьях Юрии Владимирском и Васильке Ростовском) следует фраза: «Батый оттуда пошел к Козельску» [Воинские повести 1985, с. 92], что, на мой взгляд, дает достаточные основания предполагать его участие в осаде и взятии Торжка. В «Юань ши» имеется запись: «Войска осадили город Тулисыгэ. Город не сдавался. Доложили об этом Бату, и он направил Субутая руководить боем. Субутай прибыл, отобрав предварительно из армии Хабичи пятьдесят целинькоэ. В первом же сражении Субутай пленил его [Елебань'я], затем осадил город Тулисыгэ и через три дня взял его, захватил русских подданных и возвратился» [Кычанов 1999, с. 165-166]. Поскольку китайские хронисты отнесли эти события к «году под циклическими знаками синь-чоу», т. е. 1241 г., Е. И. Кычанов предположил, что речь идет о сражении под Турском в Малой Польше [Кычанов 1999, с. 166]. Однако гораздо больше оснований усомниться в достоверности даты и отождествить «Тулисыгэ» с Торжком [ср.: Храпачевский 2004, с. 539].
В иностранных источниках и южнорусской Ипатьевской летописи отсутствует сообщение о походе Бату на Новгород весной 1238 г. — одной из самых загадочных страниц его северорусской кампании. Согласно Новгородской первой летописи, монголы прошли до Игнач-креста, уничтожая все на своем пути, но внезапно повернули назад, не дойдя ста верст до Новгорода. Летописец был уверен, что «Новъ же град заступи богъ и свята и великая сборная и апостольская церквь святыя Софъя и святыи преподобнии святители Кирилл и Афанасеи и святыхъ правоверныхъ архиепископовъ молитва и благоверныхъ князей и преподобных черноризиць иерейскаго събора» [ПСРЛ 2000а, с. 289]. Полагаю, что сообщение о чудесном спасении Новгорода следует отнести к разряду политических и церковных мифов, на что наводят два соображения. Во-первых, Игнач-крест до сих пор четко не идентифицирован исследователями; во-вторых «сто верст» также заставляют предположить, что вышеприведенное сообщение имеет легендарно-символическое значение: в самом деле, кто это отсчитал ровно сто верст от Новгорода, чтобы Бату мог повернуть назад?!.
Следующий эпизод похода в Северо-Восточную Русь, в котором Бату сыграл ведущую роль, — осада и взятие Козельска. Тверская летопись сохранила весьма красочное описание обороны этого города: «Батый оттуда пошел к Козельску. Был в Козельске князь юный по имени Василий.
Жители Козельска, посоветовавшись между собой, решили сами не сдаваться поганым, но сложить головы свои за христианскую веру. Татары же пришли и осадили Козельск, как и другие города, и начали бить из пороков, и, выбив стену, взошли на вал. И произошло здесь жестокое сражение, так что горожане резались с татарами на ножах; а другие вышли из ворот и напали на татарские полки, так что перебили четыре тысячи татар. Когда Батый взял город, он убил всех, даже детей. А что случилось с князем их Василием — неизвестно; некоторые говорили, что в крови утонул. И повелел Батый с тех пор называть город не Козельском, но злым городом; ведь здесь погибло три сына темников, и не нашли их среди множества мертвых» [Воинские повести 1985, с. 92-93].
Факт осады и взятия Козельска войсками Бату зафиксироэван и Рашид ад-Дином: «На этом переходе Бату подошел к городу Козельску и, осаждая его в течение двух месяцев, не мог овладеть им. Потом прибыли Кадан и Бури и взяли его в три дня. Тогда они расположились в домах и отдохнули» [Рашид ад-Дин 1960, с. 39]. Таким образом, «семь недель», упомянутые летописцем — отнюдь не преувеличение. Распространенное же мнение о разрушении Козельска до основания, которое позволяет исследователям строить теории «злых» и «добрых» городов, опровергается сообщением Рашид ад-Дина о том, что после взятия города воины Бату «расположились в домах и отдохнули». Вполне возможно, что никаких особенностей по сравнению с другими городами осада Козельска не имела, исключая ее продолжительность.
Тем не менее осада Козельска представляется историкам очередной загадочной страницей кампании 1237—1238 гг., и они готовы предлагать самые фантастические объяснения того упорства, с которым Бату его осаждал. В самом деле, почему монголам было столь важно захватить этот маленький и стратегически вроде бы совсем не важный городок? Л. Н. Гумилев полагал, что, осаждая Козельск, Бату мстил черниговскому князю за участие его предшественника в убийстве монгольских послов перед битвой на реке Калке [Гумилев 1995, с. 132]. В. А. Чивилихин, ссылаясь на результаты археологических раскопок, утверждал, что монголов привлекли хранвшиеся в городе крупные запасы зерна: якобы козельцы, убедившись в неминуемости гибели, сожгли зерно, и именно это побудило монголов назвать Козельск «злым городом» и стереть его с лица земли [Чивилихин 19826, с. 47]. Полагаю, все можно объяснить гораздо проще, причем это объяснение вполне вписывается в алгоритм действий Бату на Руси. Он просто должен был захватить пограничный город очередного княжества и дождаться реакции со стороны местного князя — собирается ли тот предпринять ответные действия или нет. Именно поэтому Бату в течение семи недель сам осаждал Козельск, выматывая и своих воинов, и осажденных, и лишь убедившись в нехватке своих сил, был вынужден направить приказ отрядам Кадана и Бури присоединиться к нему и совместными усилиями взять город, на что все равно понадобилось три дня. Исследователи указывают, что город был хорошо защищен, причем не только оборонительными сооружениями, но и естественными преградами — реками, болотами, холмами и взгорьями; разлив реки Жиздры и наполнение ручьев и болот растаявшим снегом тоже могли затруднить действия монголов [Рапов 1983, с. 86].
Весьма интересно сообщение летописи о вылазке жителей города, в ходе которой якобы было убито до четырех тысяч осаждающих, в том числе даже три сына темников. Обратим внимание, что сразу после этой вылазки козельца казались отрезаны от города («изшедше изъ градъ») и уничтожены, а монгольские войска ворвались в город, оставшийся беззащитным [ПСРЛ 1908, с. 781; см. также: Рапов 1983, с. 87]. Полагаю, что Бату использовал один из своих отрядоэв в качестве своеобразного «троянского коня», сумев выманить козельцев из города, хотя после семинедельной осады те должны были бы проявить повышенную осторожность. Будучи уверенным в успехе своей операции, Бату даже решил пожертвовать ненужными больше осадными орудиями: согласно Ипатьевской летописи, «Козляне... иссекоша праща их» [ПСРЛ 1908, с. 781]. Видимо, с такой тактикой козельцам встречаться еще не приходилось, что и сыграло роковую роль в судьбе осажденного города.
Итак, пограничный город Черниговского княжества был взят, а черниговский князь не проявил намерения выступить против монголов. Следовательно, поход можно было закончить и торжественно, с победой, вернуться в приволжские степи.
Отечественные историки высказывают мнение, что Бату понес такие серьезные потери в Северо-Восточной Руси, что в течение какого-то времени должен был пополнять свои войска, лишь в 1239 г. начав новый поход на Русь [см. напр.: Кощеев 1993, с. 135].
Восточные источники опровергают это утверждение: интенсивность боевых действий монголов в промежутке между двумя вторжениями на Русь не снижалась. Правда, сам Бату действительно на некоторое время отошел от непосредственного участия в них: походами против мятежных народов Поволжья и прилегающих территорий руководили его родные или двоюродные братья. Так, «в нокай-ил, год собаки, соответствующий 635 г., осенью Мунке-каан и Кадан отправились на черкесов и зимой убили там государя по имени Тукар»; примерно в то же время «Шейбан, Бучек и Бури отправились в область Крым... и у народа хыпча-кан захватили холм Таткара». Тогда же начал свою полководческую карьеру и еще один брат Бату — Берке, совершивший свой первый поход: «Берке направился в сторону кыпчак, а захватили Арджумака, Куранбаса, Капарана, а прежде того — Бекрути». Бури, Шибан и Бюджек в этом же году совершили набег на Крым, а затем «в год кака-ил, года свиньи, соответствующий 636 г., Гукж-хан, Мунке-каан, Кадан и Бури отправились в сторону города М.н.к.с. и зимой, после месяца и пятнадцати дней осады, взяли его» [Арсланова 2002, с. 174-175]. Таинственный «город М.н.к.с» исследователи склонны отождествлять с Маначем или Мангашем на Северном Кавказе [см.: Гадло 1994, с. 179-180; Арсланова 2002, с. 172].
Вероятно, на это же время приходится и описанное выше выступление кипчакского предводителя Бачмана. Воспользовавшись сначала отсутствием монгольских войск, отправившихся против русских, а затем — их рассредоточением в борьбе с народами Поволжья, Дешт-и Кипчака и Северного Кавказа, он объединил непокорных кипчаков и, возможно, вступил в союз с ясами, возглавляемыми Качир-укуле. Его сопротивление достигло таких масштабов, что Бату и Субэдэю пришлось принимать серьезные меры. Из похода на Кавказ были отозваны все царевичи (военачальник Букдай продолжал продвижение вплоть до Дербента — «Тимур-кахалка» персидских летописцев), и против Бачмана отправился Мунке вместе со своим братом Бюджеком, которые после нескольких не слишком удачных рейдов все же уничтожили войско Бачмана, а самого его взяли в плен и казнили.
В Поволжье, которое Бату намеревался сделать своим новым домом, монголам в течение почти трех лет пришлось вести войну с мордвой, мокшей и другими местными народами: «Пришли тамошние эмиры Баян и Джику и (изъявили) царевичам покорность. Получив милость, возвратились (назад), но снова взбунтовались. Снова послали Субадай бахадура, чтобы (тот) овладел (ими)». Здесь, как сообщают персидские историки, помимо братьев Бату, вновь были задействованы Гуюк, Кадан и Бури [Арсланова 2002, с. 173-175]. А тот факт, что военные действия пришлось возглавить лично Субэдэй-багатуру, свидетельствует о серьезной опасности, исходившей от мятежников.
Интересно отметить, что, согласно официальной трактовке восточных придворных историков, кампании против народов Поволжья, кипчаков и прочих в 1236-1238 гг. описаны как война, покорение народов, которые должны быть подчинены — согласно завещанию Чингис-хана и интересам Монгольской империи, — но все еще оставались непокоренными. А боевые действия 1238-1240 гг. представлены не как очередной этап похода на Запад, а лишь как восстановление порядка внутри Монгольской империи, подавление мятежей, которые поднимало местное население против законной власти. Таким образом, факт первоначального покорения и признания ими власти Золотого рода автоматически вводил их в число подданных великого хана, и любое их дальнейшее сопротивление (возможно, законное с их точки зрения) трактовалось монголами как преступление, мятеж против легитимной власти, что влекло соответствующие карательные действия.
Чем же занимался в этот период сам Бату? По умолчанию предполагается, что он занимался устройством своего улуса в Поволжье. Но обратим внимание на то, что «Сокровенное сказание» упоминает Бату среди участников курултая года мыши (1240) [см.: Никитин 2003, с. 241]. Весьма вероятно, что он, и в самом деле, прибыл в Монголию, в частности, для официального подтверждения своих полномочий главнокомандующего и для получения приказаний относительно дальнейших военных действий.
Вскоре после похода на Северо-Восточную Русь 1237-1238 гг., считают исследователи, Бату совершил аналогичный поход и на Южную Русь в 1239-1241 гг. Между тем никакого единого похода на этот раз не было: была серия отдельных рейдов как в северные, так и в южные области Руси.
Отряды Гуюка, Кадана и Бури, прежде действовавшие против мордвы и мокши, в год свиньи (1239 г.) «зимой захватили... Мордовскую землю, и Муром сожгли, и воевали по берегу Клязьмы, и город святой богородицы Гороховец сожгли, а затем вернулись в станы свои» [Воинские повести 1985, с. 79; Каргалов 1967, с. 113]. Таким образом, Бату отправил свои отряды в Рязанское княжество, разорять начавшие, было, восстанавливаться города и села. Эти действия не носили характера крупного вторжения, подобного предпринятому двумя годами раньше: Бату просто давал понять преемникам русских князей, погибших во время нашествия, что им следовало бы изменить политику и пойти на признание власти великого хана в лице его представителя — самого Бату. Дело в том, что ни вокняжившийся в Рязани Ингварь Ингваревич, ни новый великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович прежде не имели дела с монголами и не могли непосредственно убедиться в их силе и могуществе — приходилось демонстрировать им мощь монгольского оружия.
Начиная с 1239 г. все большее внимание Бату стала привлекать Южная Русь: «Того же лета нача Батый посылати на грады Русския. Послании же Батыеви пришедше в Русь взяша град Переяславль... А иную же рать посла на Чернигов» [Московский свод 2000, с. 179].
Первым крупным городом, павшим под натиском монголов, стал Переяславль-Южный — некогда третий по значс нию город на Руси. Нападению на Переяславское княжестно не предшествовала обычная схема действий, которой Бату старался придерживаться раньше: взятие пограничной крепости и только в случае враждебных действий местных правителей — начало масштабного вторжения. Лаврентьевская летопись сообщает: «В тот же год татары взяли Переяславль Русский, и епископа убили, и людей перебили, а город сожгли огнем, и, захватив много пленников и добычи, отступили» [Воинские повести 1985, с. 79]. Что могло поужить причиной таких решительных и бескомпромиссных действий монголов? Полагаю, их вызвало то, что русские в очередной раз поддержали кипчаков: как раз в этих местах и в этот период времени с кипчаками сражался Берке, брат Бату. Вероятно, переяславцы, так и не извлекшие уроков после трагедии на Калке, либо вновь выступили вместе с кипчаками против «поганых», либо же согласились дать им убежище в пределах своего княжества. Возможно, пустившись в погоню за разгромленными кипчаками, войска Берке, завершая свою миссию, настигли их остатки в Переяславской земле [ср.: Каргалов 1967, с. 113]. Убийство епископа, нетипичное для монголов, видимо, тоже следует объяснить местью городу (включая всех его жителей) за союз с кипчаками.
Как бы то ни было, но весной года 6747 (1239 г., некоторые источники называют точную дату — 3 марта) [ПСРЛ 89, с. 51; ср.: Каргалов 1967, с. 113] Переяславль Южный пал и с этого времени окончательно утратил свое значение. Не исключено, что Бату после падения города немедленно направил сюда своих наместников, поскольку эта область расположена в степной зоне и, следовательно, подходила для постоянного пребывания кочевых подданных Бату. Ипатьевсксая летопись сообщает, что когда Даниил Галицкий ехал к Багу, «он пришел в Переяславль, и тут его встретили татары» [ПЛДР 1981, с. 313], подтверждая, таким образом, что к этому времени город уже находился в непосредственном подчинении монгольских властей.
Южная граница Руси оказалась, таким образом, открыта для более масштабного вторжения. И Мунке со своим братом Бюджеком, незадолго до того покончившие с кипчакским предводителем Бачманом, осенью 1239 г. оказались уже под стенами Чернигова. Если войскам Берке удалось взять Переяславль фактически с налета, то столичный город Северской земли оказал куда более упорное сопротивление. Тверская летопись так описывает его оборону: «А других татар Батый послал к Чернигову. Мстислав Глебович, внук Святослава Ольговича, услышав об этом, пришел на татар с большим войском к Чернигову, и произошла жестокая битва. Из города на татар метали пороками камни на полтора выстрела, а камни могли поднять только два человека. Но татары все же победили Мстислава, и многих воинов избили, а город взяли и огнем запалили, но епископа их довели до Глухова и отпустили» [Воинские повести 1985, с. 93-941.
В начале следующего года Мунке подошел к Киеву, Он направил в город послов, но последние были убиты Михаилом Черниговским, владевшим в это время «матерью городов русских». Убийство послов должно было повлечь немедленную осаду, штурм и взятие Киева, но Мунке не торопился наказывать киевлян за непродуманные действия их князя (который к тому же, не дожидаясь каких-либо действий со стороны монголов, вместе с сыном Ростиславом бежал в Венгрию): он понимал, что с его немногочисленными войсками Киев не взять. Кроме того, вероятно, он совершал по распоряжению Бату лишь разведочный рейд, на что указывают и сообщения русских летописей: в Тверской: летописи например, есть запись, что «Батый послал Менгухана осмотреть Киев» [Воинские повести 1985, с. 94].
Осенью 1240 г. Бату вновь возглавил объединенные войска и приступил к осаде Киева, сосредоточив под ним все силы, задействованные в западном походе. Вместе с ним в осаде приняли участие «Урдюй, Байдаръ, Бирюй, Кайданъ, Бечак, и Меньгу, и Куюк..., се Бедяй богатуръ и Бурунъдай багатырь...» [ПСРЛ 1908, с. 785]. В этом списке, приведен ном русским летописцем на основании слов захваченного в плен «Татарина именемь Товрулъ», легко угадываются участники и первого похода на Русь — соответственно Орду, Байдар, Бури, Кадан, Бюджек, Мунке, Субэдэй-багатур и Бурундай.
Бату осадил город 6 сентября и в течение двух с половиной месяцев вел почти непрерывный обстрел городских укреплений из луков и камнеметов. Но лишь 19 ноября монголам удалось ворваться в город, однако в отдельных частях Киева сопротивление продолжалось до 6 декабря. Согласно русским летописям, Бату сохранил жизнь воеводе Дмитру, уководившему обороной города и раненым попавшему в плен: монгольский предводитель приказал залечить раны воеводы и оставил его при себе [см., напр.: ПСРЛ 1908, с. 785].
Взятие Киева не прошло мимо внимания и западноевропейских авторов. Так, Иоанн де Плано Карпини писал: «Они пошли против Руссии, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Руссии, после долгой осады они взяли его и убили жителей города» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 51]. Как следует из асмого сообщения, Киев привлек внимание францисканца, поскольку являлся столицей, что представляется весьма странным: брат Иоанн лично побывал в Киеве во время своей поездки к монголам и мог убедиться, что столичный статус этот город давно утратил. Польский историк XVI в. Матвей Меховский писал: «В год господень тысяча двести сорок первый татары пришли в Руссию и до основания разрушили обширнейший город Киев, великолепную столицу русских. Этот город имел крепкие ворота и башни, а на некоторых воротах блестящие позолоченные крыши. Был там до сих пор есть митрополит русского или греческого обряда, глава многих владык (wladicis) и епископов, начиная от Дуная — по Молдавии, Валахии, Руссии и Московии, но в Киеве, после разрушения, он больше не живет» [Меховский 1936, с. 49]. В Хронике Быховца, составленной в Великом няжестве Литовском в начале XVI в., имеется сообщение: «...поднялся царь Батый, и пошел на Русскую землю, и всю землю Русскую повоевал, и многих князей русских убил, а иных в плен увел, а столицу всей земли Русской, город Киев, сжег и сделал пустым. А князь великий киевский Дмитрий, испугавшись большой силы и могущества его, убежал из Киева в город Чернигов, и потом узнал, что город Киевский сожжен и вся земля Русская опустошена» [Хроника Быховца 1966, с. 36]. Как видим, если Утемиш-хаджи и Абу-л-Гази присвоили Москве XIII века статус столицы, каким она обладала в их эпоху, то европейские авторы склонны были признавать такой же статус за Киевом, который ко времени описываемых событий уже лишился его!
После взятия Киева войска Бату двинулись далее, в Галицко-Волынскую Русь. В Ипатьевской летописи эта кампания описана следующим образом: «Батыю же вземшю градъ Кыевъ и слъэшавъшоу емоу о Даниле яко в Оугрехъ есть, поиде самъ Володимероу и приде к городу Колодяжьноу, и постави порока 12 и не може разбити стены, и начать перемолъвливати люди; они же послоушавше злого света его, передашася и сами избити быша. И приде Каменцю Изяславлю взять я; видивъ же Кремянець и градъ Даниловъ, яко не возможно прияти емоу, и отъиде отъ нихъ; и приде к Володимероу, и взя и копьемь, и изби и не щадя, тако же и градъ Галичь, иныи грады многы, имъ же несть числа» [ПСРЛ 1908, с. 785; см. также: Пашуто 1956, с. 158]. Краткое сообщение об этих событиях мы находим также у Рашид ад-Дина: «Осенью хулугинэ-ил, года мыши, соответствующего месяцам 637 г. х. [1239 г. н. э.]... царевичи Бату с братьями, Кадан, Бури и Бучек направились походом в страну русских и народа черных шапок и в девять дней взяли большой город русских, которому имя Манкер-кан, а затем проходили облавой туман за туманом все города Владимирские и завоевывали крепости и области, которые были на их пути. Потом они осадили город Учогул Уладмур и в три дня взяли его» [Рашид ад-Дин 1960, с. 44-45]. Из городов, упомянутых персидским историком, только последний сюжет быть идентифицирован: несомненно, речь идет о Вла-ямире-Волынском, который и был взят после трехдневной сады объединенными войсками Чингизидов.
Без боя перешли под власть Бату города и городки Болоховской земли, правители и население которых стали снабжать участников похода провиантом и фуражом для коней: «оставили бо ихъ Татарове, да имъ орютъ пшеницю и проса» [ПСРЛ 1908, с. 791]. Эта поддержка оказалась весьма кстати для монгольских войск: она позволила не возвращаться на Волгу, а на месте запастись провиантом для вторжения в Польшу и Венгрию.
§ 13. Две победы за три дня, или Монгольское вторжение в Европу.
Батый - полководец?
Когда силы армии равны силе армии противника, то победит тот, у кого военачальник одаренный, а тот, у кого военачальник уступает вражескому, потерпит поражение.
Ипатьевская летопись сообщает, что после захвата городов Галицко-Волынской земли пленный воевода Дмитрий посоветовал Бату: «не мози стряпати в земле сей долго, время ти есть на Угры уже пойти; аще ли встряпаеши, земля ти ести силна, сберуться на тя и не пустять тебе в землю свою» (ПСРЛ 1908, с. 785]. Но вряд ли правитель Улуса Джучи действительно двинулся в Европу, следуя исключительно совету своего пленника!
Некоторые исследователи склонны полагать, что вторжение в Центральную Европу Бату осуществил по собственной воле и даже в противоречии с планами великого хана Угедэя, который отозвал из его войск несколько царевичей с их отрядами [см. напр.: Егоров 1985, с. 26-27]. Однако вся дальнейшая политика наследника Джучи показывает, что самому ему этот поход был совсем не нужен: Бату было вполне достаточно тех территорий, которые он завоевал во время похода на Волжскую Булгарию, а затем — на Южную Русь.
Поделиться книгой: