Миромагия

— Какой-то невнятный набор букв. ХВРЖЫФ. Как думаешь, это что-нибудь значит?

Крысолов пожал плечами.

— Не думаю — сказал он. — А вот о конце света, это ты прав. Недели не пройдет, как Брокк все здесь угробит.

— И дождя не видать… — вздохнул зомби, поежившись в мокрых газетах.

Но крысолов его уже не услышал.

Под ногами хрустело стекло. С неба капало. Дождь еще только собирался заступить на вечернее дежурство. Крысолов перешел через дорогу и поймал такси.

— За город сколько? — спросил он, наклонившись к открытому окну.

Водитель поежился от внезапного необъяснимого чувства, закравшегося в душу.

— Эээ… — пробормотал он. — А сколько дашь?

— Неделю жизни. — отозвался крысолов. — Как раз доживешь до апокалипсиса. А больше и не надо.

Водителю внезапно захотелось вдавить педаль газа в пол. Или выбраться прямо через окно на улицу и бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого странного сутулого человека с горящими глазами и острым подбородком.

— Шутите?

— Шучу. — Сказал крысолов, распахнул дверцу и уселся рядом. — Просто так отвезешь.

Водитель кивнул, завел мотор и тронулся с места. Руки его дрожали, лоб мгновенно покрылся крупными каплями пота. На перекрестке водитель понял, что за странное чувство гложет его душу. Это чувство называлось — паника.

Клим Виноградов терпеть не мог дни рождения. Если бы за пару часов до праздника на землю упал метеорит и сжег бы все живое, то Клим был бы счастлив. Более подходящего способа избавиться от назойливой любви отца он пока не придумал.

Дело в том, размышлял Клим, склонившись над мольбертом, что у отца гипертрофированное чувство любви. Вот же словечко… отец думает, что без его любви сын будет страдать, у сына случится острый приступ депрессии, сыну начнут сниться страшные сны… Так, здесь чего-то не хватает… — Клим задумчиво провел пальцем по черновому наброску. Этим линиям определенно нужна помощь… Дело в том, что отец думает, будто его сыну все еще двенадцать лет. Пусть он раструбил всем своим знакомым, что сынишке исполняется двадцать, но в душе отец все еще видит маленького сопливого подростка, который скучает по матери, которому нужны тепло и забота… Так, это сюда… Сочный цвет… А ведь двадцать лет — это период взросления. Полного и безоговорочного. Ну, как объяснить отцу?.. Дирижабль выходил, как живой. В смысле, как настоящий. Этакий серебристый, гордо парящий над облаками… А сюда нужен краешек солнца…

Клим отошел от мольберта и замер, наслаждаясь рисунком. До Пикассо, конечно, далековато, но тоже неплохо. Есть чем гордиться.

Итак. Три дня назад Клим решил перебраться в загородный дом и устроить на втором этаже творческую мастерскую. От этого дела Клим выигрывал дважды: во-первых, у него появлялась возможность складывать готовые холсты как угодно и где угодно, без оглядки на отца, а во-вторых, день рождения автоматически отменялся. То есть, отец бы вряд ли притащил в загородный дом кучу близких и далеких родственников, бабушку Фиму, дедушку Ефима и пухленькую племянницу Вячеславу, которая славилась своим несносным характером и желанием совершить над миром какое-нибудь насилие. Да они бы и сами не приехали. Тем более, что погода обещала помочь — небо затянули черные тучи, намекая на то, что солнца придется ждать не одну неделю, да и дождь собирался уже не первый раз… Вот этот штрих существенно улучшит ситуацию…

Клим улыбнулся собственной удачной находке и заспешил из комнаты за чашкой кофе. В доме он был один до самой ночи. Отец обещал приехать после работы.

В коридоре всюду сохли холсты. Клим рисовал с одержимостью алхимика, уверенного, что тайна философского камня не за горами. Бывали дни, когда Клим заканчивал одну картину и тут же приступал к другой, успевая быстро перекусить парой тостов и чашкой кофе. Иногда он рисовал по двенадцать картин за день, плюс еще две-три перед сном. Клим находился в той неуловимой (но почти осязаемой) стадии любого творчества, когда кажется, будто мир рухнет перед твоим гением на колени, и если не успеть завершить начатую работу, то упустишь свой единственный в жизни шанс. О том, чтобы продавать свои картины, или хотя бы показывать их кому бы то ни было (кроме отца и редких гостей), Клим пока не задумывался. Гений и стеснительность всегда ходят рядом. Свой любимый (на этой неделе) холст Клим держал у лестницы. На холсте была изображена таинственная незнакомка с голубыми глазами. Ее Клим увидел в кафе около университета. Незнакомка ела вишневый пирог и пила чай. Конечно, Клим к ней не подошел, хотя глаз не мог оторвать. Конечно, он нарисовал ее совсем не такой, какой она была в жизни. Но от внутренних ощущений никуда не деться, верно?

Клим спустился на первый этаж, поставил чайник и принялся делать бутерброды. Клим любил одиночество. В одиночестве можно сосредоточиться, настроить мысли на нужный лад, окунуться в размышления с головой (как будто ныряешь с большой высоты в воду и долго плывешь наверх). А размышления и творчество — братья близнецы. В одиночестве к Климу приходили самые невероятные образы, которые он мог запечатлеть на бумаге. Кто знает, может быть когда-нибудь эти образы принесут ему мировую славу?..

Клим сделал бутерброды, заварил кофе и направился обратно на второй этаж. Из кухни он вышел в просторный холл, где всегда гулял легкий сквозняк. У массивных входных дверей стояла гигантская статуя трехголового пса-цербера. Отец купил ее много лет назад. За какие деньги и для чего — Клим не знал, а сам отец все время отшучивался, что это, мол, злых духов отгонять. Злых духов и правда в доме никогда не водилось, но Клим в них и не верил…

Правда, в настоящий момент все три головы статуи были повернуты в сторону двери.

Клим застыл в изумлении и осмотрелся по сторонам, просто так, на всякий случай. Потом снова посмотрел на статую. Головы вернулись в прежние положения. Левая — смотрела на потолок, слегка приоткрыв пасть, средняя смотрела строго вперед, а правая исследовала пол. Три пары серых глаз не двигались.

— Показалось. — Пробормотал Клим и стал подниматься по ступенькам.

За его спиной статуя пса-цербера повернула все три головы в сторону дверей и осторожно принюхалась. Псу тоже что-то показалось.

В том, что Наташеньке нравился заместитель директора по связям с общественностью, Толик Сальников, ничьей вины не было. По крайней мере, сама Наташенька, после долгих и продолжительных дискуссий со своим внутренним голосом, пришла к выводу, что причины для легкой влюбленности есть. Плюс к этому — причины весомые. Во-первых, Толик был красавцем, каких поискать. Все девушки из отдела по связям с общественностью готовы были изменить с ним собственным мужьям. А девушки из других отделов каждый день находили повод, чтобы подняться на третий этаж и пройти мимо кабинета Толика, стреляя глазами и источая легкий аромат интрижки. Во-вторых, у Толика были деньги. Он и на основной-то работе получал неплохо, а еще играл на бирже и держал собственный ресторанчик. И, наконец, в-третьих, Толик был холост.

Однажды Наташенька всерьез задумалась, почему она до сих пор живет с экзорцистом Семеном, вместо того, чтобы стать, наконец, одинокой, но гордой женщиной (а это сейчас так модно) и попробовать завоевать сердце Толика. И совершенно неожиданно Наташеньке открылась простая женская истина — Семена Наташенька любила сердцем и душой, а Толика — мозгами. То есть, не испытывала к заместителю директора по связям с общественностью никаких чувств, кроме плотской любви и жажды хорошо пожить. Задумалась Наташенька и пришла к выводу, что любовь любовью, а выгоду в жизни искать надо. И продолжала жить с Семеном, подниматься на третий этаж и пытаться привлечь внимание Толика всеми возможными способами…

В тот пасмурный вечер, за два часа до конца работы, Наташенька, наконец, решила, что поймала удачу за хвост. Вернее, удача сама пришла к ней в гости, в виде бродячего волшебника со странным именем.

Волшебник понравился Наташеньке сразу. А когда она краем уха услышала что-то об эссенции любви, то решила, что такой шанс упускать нельзя. В тот самый момент, когда волшебник вышел из кабинета господина Виноградова, Наташенька поспешила подхватить его под локоток.

— Не задержитесь еще на минутку? — прошептала она.

— Чем-то могу быть полезен?

— Даже не представляете! — Наташенька посмотрела по сторонам, будто ожидала увидеть в приемной кого-то постороннего, затем склонилась к самому уху бродячего волшебники и кратко изложила свое видение проблемы. Стало быть, нужна эссенция, а то душа, понимаете, требует, а ситуация такова, что, ну, сил нет терпеть…

Чревовещатель все понял, сказал: "Ну, как тут не помочь!", и назвал такую сумму за эссенцию, что у Наташеньки чуть глаза на лоб не вылезли.

— Вы в своем уме? — как можно более тихим шепотом спросила она.

— А вы думаете, счастье дешево стоит?

В чем-то он, безусловно, был прав. Наташенька подумала, подумала и полезла в кошелек.

— Вы грабитель, а не волшебник! — сообщила Наташенька, протягивая деньги.

Волшебник же загадочно улыбнулся и протянул ей пузырек с эссенцией. Только после того, как за волшебником закрылась дверь, Наташенька сообразила, что никогда в жизни не позволяла себе совершать столь бессмысленные и непроверенные покупки.

— Надурил! — обреченно решила Наташенька и пошла в женский туалет, подтверждать догадку.

В туалете у окна курили три бухгалтерши с пятого этажа — однозначные проститутки. Наташенька заперлась в кабинке и нанесла несколько капель эссенции подмышки и на шею. Очень хотелось быстрее опробовать, от волнения покалывало в кончиках пальцев. Здравый смысл подсказывал, что нормальные колдуны не ходят по крупным корпорациям и не продают волшебные зелья направо и налево, но где-то в душе остались ростки надежды из детства, которые не оставляли попыток прорасти.

Поэтому Наташенька (внешне спокойная, а внутренне готовая взорваться от любого прикосновения) направилась прямиком на третий этаж. Мысли о работе заботили ее меньше всего.

На третьем этаже было тихо и пусто. Дверь в кабинет Толика, по обыкновению распахнутая настежь, в этот раз оказалась закрытой. Наташенька потопталась у двери, лихорадочно подыскивая повод, чтобы заглянуть. Подходящего повода не наблюдалось. А еще закралась подлая мысль — а что если срок действия эссенцией очень короткий? Скажем. Пять минут? Ну, десять? О, божемой, божемой, божемой!

Наташенька решительно взялась за дверную ручку и потянула ее на себя. Дверь не поддалась. Наташенька дернула сильнее.

— Заперто! — сообщили из-за спины.

в коридоре стояла пожилая уборщица баба Маня со шваброй в руке.

— Ушли все! — сказала она, — Час уже как. Весь третий этаж ушел. У них этот, корпоратив!

— Корпоратив! — эхом отозвалась Наташенька. Что-то в глубине ее души с треском порвалось и рассыпалось в труху.

— Ага. Завтра припрутся. — сказала баба Маня и побрела по коридору, что-то ворча себе под нос.

Это был провал. Наташенька не знала, что делать. Чувствуя полное опустошение, будто кто-то невидимый выкачал из нее все эмоции, Наташенька вернулась на этаж и, включив компьютер, стала бездумно и обреченно раскладывать пасьянс. Пасьянс же, будто издеваясь, раскладываться не желал, чем доставлял Наташеньке еще больше страданий.

В конце концов, Наташенька связалась с Семеном и предложила ему вечером сходить в ресторан и хорошенько поужинать. Семен обрадовался и в свою очередь предложил заехать за Наташенькой через час.

А за окном пошел дождь.

Много лет назад господин Виноградов, будучи еще не господином, а обыкновенным советским товарищем, старшим техником мясокомбината "Буренка", отправился по разнарядке в далекий поселок Вьюжный. Поселок этот затерялся где-то в заполярных сопках, неподалеку от Северного-Ледовитого океана, окруженный нетронутой человеком природой и освещаемый холодным северным солнцем.

В то время товарищу Виноградову стукнуло двадцать девять, он ощущал себя в самом расцвете сил, думал, что свернет горы, сделает умопомрачительную карьеру и, как минимум, сможет выбиться в начальники. Как и любой советский гражданин переходного возраста. Товарищ Виноградов нисколько не заботился о своей печени и поэтому много пил. По пути в поселок товарищ Виноградов познакомился с двумя товарищами-моряками и в первый же вечер путешествия распил с ними бутылочку "Столичной". Моряки оказались ребятами хорошими, разговорчивыми и перспективными. Они плавали на атомной подводной лодке к берегам Кубы, чтобы предотвращать шпионские вылазки американцев. Понятное дело, что иногда моряки выбирались на сушу, в жаркие объятия кубинского солнца, понежиться на пляже, покурить сигары и потискать загорелых белозубых женщин. Ну, и, как и подобает любому честному советскому гражданину, прикупить что-нибудь импортное на перепродажу в Союзе.

В закромах у моряков оказался импортный портсигар с потертой девицей на тыльной стороне, дорогие сигареты с фильтром, несколько банок закрученных ананасов (дольками) и бананов (круглешками), а еще какие-то диковинные и непонятные туристические сувениры, которые моряки не продавали даже, а просто дарили на память. Среди сувениров откопал любопытный товарищ Виноградов штуковину, похожую на рожок, который покрасили в зеленый, приделали к нему подставку и слегка подрихтовали со всех сторон. У рожка с одной стороны была крохотная воронка. Если приложить к воронке ухо, то можно было услышать звуки далекого кубинского прибоя. Товарищу Виноградову очень понравилась сувенирная штуковина и он захотел ее купить. Но моряки отказали, сообщив, что у рожка уже есть покупатель. Друг кока с подводной лодки, заслышав о рожке, решил его купить за приличные деньги и даже уже передал аванс. А теперь, стало быть, друг ждет в поселке, чтобы отдать часть денег. Видимо, друг кока что-то знал об этой штуковине.

Товарищ Виноградов расстроился и предложил выпить еще, дабы залить горе. Пили всю ночь. Моряки оказались крепкими ребятами, но и они, в конце концов, уснули.

Ранним же утром, когда легкий морозец затянул сеткой окна вагонов, товарищ Виноградов незаметно выудил из сумки моряков странную штуковину, похожую на рожок, взял свои вещи, вышел на первой же остановке и позвонил с привокзального телефонного аппарата в милицию, сообщив о двух спекулянтах, перевозящих иностранный товар по стране. А потом товарищ Виноградов с чистой совестью купил билет на ближайший поезд, следовавший в поселок Вьюжный, и с чистой же совестью о моряках забыл…

…Стоило втереть грезы за ухом, и господин Виноградов неожиданно вспомнил о рожке. Запах волшебства, он, знаете ли, запоминающийся. Ничем его не выветрить из головы — ни мечтами, ни другими грезами, ни склерозом. Потому что волшебство — это мифический наркотик. Стоит один раз попробовать, и пристрастишься на вечность…

Дождь бил по окну гулкими ударами, будто взбесившийся звонарь забрался на колокольню и бил в колокола с неистовой силой огромной палкой. Настенные часы рвали секунды диким щелканьем, от которого болели зубы, и кололо в уголках глаз.

Неужели грезы?

Мир дрожал и переливался. Тело внезапно налилось тяжестью. Господин Виноградов рухнул в кресло, и оно жалобно заскрипело под его весом.

И куда же деться от этих чудовищных звуков? Неужели он слышит, как трещат волосы на голове?..

А потом на господина Виноградова накатила волна удовольствия…

Наташеньке осталось положить семерку червей на шестерку пик, когда дверь кабинета господина Виноградова распахнулась. На пороге стоял сам господин Виноградов. Наташенька удивленно вытянула шею, разглядывая его с ног до головы. Господин Виноградов был без пиджака. Рубашка оказалась расстегнута, обнажая волосатую грудь, круглый живот и шрам от аппендицита. Кое-где в области пояса рубашка была заправлена в ремень. Шнурки оказались развязаны. По вискам и щекам господина Виноградова градинами катился пот.

— Я на больничном до понедельника! — Сообщил господин Виноградов. — Подготовь все документы, буду работать дома. И поживее!

Дверь захлопнулась. Наташенька пару секунд удивленно моргала, потом закончила пасьянс и принялась собирать документы.

А непогода, тем временем, наводила скептиков на мысли о конце света. Некоторые особо рьяные фанатики и фанатички обрадовано подсчитывали дни и приходили к выводу, что, мол, осталось совсем немного, готовили резиновые лодки, дождевые плащи и что-нибудь из еды на всякий случай. Другие стремились обратиться в веру, пока не поздно, третьи скупали соль и йод, четвертые смотрели телевизор и ни во что не верили. Каждый из них был по-своему прав. Истину знали немногие.

Даже крысолов не догадывался, чем закончится эта неделя. Ему, в общем-то, было наплевать. Он делал свою работу, а по завершении собирался убраться восвояси, куда-нибудь, где не так холодно, где много сладкого и где не водится порошкового кофе…

Перед крысоловом стоял широкоплечий и розовощекий охранник под зонтиком. Охранник загораживал двери. Разглядеть, что находилось за его спиной, было решительно невозможно. Охранники относились к тому типу людей, на которых не действовала аура крысолова. На охранников вообще мало что действовало в этой жизни, кроме футбола, красивых девушек и простеньких мелодий на мобильных телефонах.

Дождь бил по козырьку шляпы крысолова. Темнело. В это время года ночь вступала в свои права задолго до выпуска вечерней программы новостей.

— По какому вопросу? — переспросил охранник. Где-то на поясе у него определенно висела кобура.

Крысолов принюхался. Пахло крысами, негативной аурой и волшебством.

— Крыс ловить. Я по приглашению господина Виноградова.

— Документы?

— Есть. — Крысолов извлек из кармана лист бумаги, который начал стремительно намокать под дождем.

Охранник неловко ухватил лист мясистыми пальцами, развернул его и долго вчитывался, склонившись к свету фонаря у забора. На могучем лбу охранника собрались тугие морщины.

— Тут сказано, что вы должны прийти завтра, — сказал, наконец, охранник.

— А я пришел сегодня. К чему тянуть? Я второй раз в такую погоду ехать не собираюсь. Тем более, господин Виноградов очень обеспокоен наличием крыс у себя в доме. Крысы — они все портят.

— Это да. — Кивнул охранник. — У меня дома такая же беда. Я даже пробовал толченое стекло с сыром. Говорят, помогает.

— Иногда да. — Сказал крысолов.

— А еще, я читал, что крысы очень любят вату. Я, вот, толченое стекло запихиваю в вату и раскидываю шариками за плинтусом. И все они там умирают. Крысы.

— Тоже неплохое средство. — Согласился крысолов, щелчком сбивая каплю с кончика собственного носа.

— А еще по ночам, бывает, крыса шуршит за телевизором, и сил нет спать. Я жене говорю, слушай, говорю, может пригласить нормального человека, который с этим справляется? То есть тебя, значит. А жена сквозь сон что-то бормочет невнятное. Она у меня спит, как в танке, ничего не слышит…

У крысолова внезапно возникла мысль, что кобура — не такое уж грозное препятствие. Охранник продолжал самозабвенно рассказывать о жене и крысах. Минут через пять он замолчал и пытливо посмотрел на крысолова. Видимо, ожидал какого-то подтверждения. Или отрицания.

— Мда… — неопределенно протянул крысолов, — так, я пройду?

Охранник посторонился.

— Конечно! А не подскажите пару рецептов?

— Всего должно быть в меру. — Бросил крысолов через плечо, направляясь по тропинке в сторону дома.

Крысы тут были совершенно не причем. Если бы спросили его, крысолова, кто в этом мире представляет наибольшую опасность, то крысолов бы, ни капли не задумываясь, ткнул пальцем в кошек. Вот уж поистине злобные самонадеянные хищники… И любят лопать крыс, что немаловажно.

А люди?… Крысолова забавляли люди. Они такие наивные.

Вот взять, например, господина Виноградова. Он хранил у себя великий артефакт, который мог в одночасье уничтожить мир. И что об этом артефакте думал сам господин Виноградов? Что это не более чем забавный талисман, приносящий удачу. Безделушка, которая наделена какой-то там энергией, направленной на его, господина Виноградова, выгоду. Основная наивная ошибка людей в том, что они считают, будто предметы способны выбирать. Они пускают в свои головы мысли, что неодушевленный предмет имеет право выбора, что он направляет свою энергию непосредственно на обладателя предмета (будто вообще способен определять хозяина). В это также наивно верить, как верить в то, что радиоактивный кусок метеорита будет излучать радиацию только на человека, который его нашел и ни на кого больше.

О, наивные, наивные люди.

Другое дело — волшебство.

Крысолов поднялся на крыльцо.