В тот же миг я почувствовал, что свободен. Но обрадоваться не успел: накатило знакомое ощущение непроглядной тоски.
– Глупый охотник, – хихикнул Вурц. – Молодой и глупый. Думал, Сурна завалить легко. Наивный.
Он вытер кинжалы, которыми заколол телохранителей, о мою одежду, прищурился и пробурчал:
– Сурн сказал, ты можешь жить.
– За что такая милость?
– Сурн не режет больше овец, чем ему надо.
А напоследок я поведаю о том, что побудило меня рассказать вам эту историю.
Случилось так, что через несколько месяцев после смерти Артура и Динки дела привели меня в Париж. В город‑легенду, в город‑сказку. Разумеется, я использовал любую возможность, чтобы посетить знаменитые достопримечательности. Я поднимался на Эйфелеву башню и побывал в Доме инвалидов, я просиживал в кафешках на Монмартре и гулял по Булонскому лесу, сходил в оперу и в «Мулен Руж», глазел на арку и собор. Предпоследний же перед отъездом день я посвятил Лувру и там, в одном из дальних залов, я наткнулся на НЕЕ.
На коллекцию овальных золотых медальонов.
Вот охотник с луком, а вот – со связкой дротиков. Вот человек, на руке которого сидит сокол, а вот – в окружении своры собак. Вот мужчина на лошади, и вот другой, с сетью и кинжалом. И снизу каждую фигурку обрамляла фраза: «Facta sunt potentiora verbis», а сверху виднелись следы стершегося символа.
Золотые медальоны лежали за стеклом.
Они казались могильными плитами.