Мистер Бридж

Мистер Бридж

1. Мистер Бридж

В отдельном купе международного вагона из Англии в Россию едет представитель торгового дома "Джемс Уайт Компани лимитед" мистер Роберт Бридж. На нем широкий клетчатый сюртук и такие же панталоны, широкополая шляпа, скрывающая верхнюю часть лица, чтобы тем выразительнее выделялась нижняя, с таким подбородком, по которому каждый, кто хоть раз в жизни видел портрет Шерлока Холмса, мог с первого взгляда узнать в мистере Бридже достойного сына великой Британской империи.

Если же к этому прибавить, что мистер Бридж не выпускал изо рта начиненной необыкновенной крепости кепстеном трубки, отчего купе насквозь было пропитано запахом, равного которому нет ни в одном из лондонских кабачков, — то великобританское происхождение мистера станет очевидным для самого невежественного гражданина Советской республики.

Этот запах обеспечивал мистеру Бриджу полнейшее уединение; и настолько, что даже прилично одетый молодой человек с загорелым лицом и приплюснутым носом, выдававшим — для мистера Бриджа — его наполовину монгольское происхождение, — и тот, обмерив глазами купе и обратив особенное внимание на полки, где помещался багаж мистера Бриджа, — только крякнул и, даже не пробормотав слова извинения, вышел из купе — так поразил его этот одуряющий запах!

Мистеру Бриджу никто поэтому не мешал наслаждаться многообразными открывающимися перед ним видами, что он и делал, меланхолически постукивая указательным пальцем по толстому зеркальному стеклу вагона международного общества.

И что может быть достойнее для молчаливого наблюдателя далеких горизонтов, с одинокими на них белыми остриями колоколен, полей и лесов, озер и болот, заросших полуобгорелыми березками, что, сменяя друг друга, медленно проходили перед глазами достойного представителя почтеннейшей фирмы "Джемс Уайт Компани лимитед".

— Россия!

Вот медной стеной стоят сосны. Ребятишки кричат:

— Ягоды! Ягоды!

В руках мистера Бриджа корзинка со свежей солнечной земляникой.

— Россия!

Это шепчет мистер Бридж, или ветер, ворвавшись в окно, шепчет это ветрами навеянное имя? Конечно, ветер. Мистер Бридж не знает этого слова. Мистер Бридж изъясняется при помощи самоучителя Eglishman in Russia, ц. 2 шилл. 3 пенса, Лондон 1913.

— Что за станция? — спрашивает в коридоре чейто голос.

— Кипяток, — читают по складам. — Станция Кипяток! Мистер Бридж презрительно морщится:

— Kipiatoc! Какое странное название!

Он взглянул за окно и мог увидеть: серую от времени доску, на которой крупными буквами выведено это таинственное слово, с указательным перстом в направлении к вокзалу. Он мог увидеть — деревянный полусгнивший помост, желтые строения станционных казарм, кривую улицу за вокзалом — словом, все то увидал мистер Бридж, что можно видеть на любой из сотни и тысячи российских станций, — но мистеру Бриджу эта станция показалась много замечательней всей сотни и тысячи.

Первым движением было: равнодушно сесть в угол, закурить трубку. Потом мистер Бридж, будто бы вспомнив что, глубже погрузился в широкополую шляпу и решительно направился к выходу.

Тот же приличный молодой человек открыл перед ним дверку вагона.

— Thank you! — сказал мистер Бридж, пропуская вперед молодого человека.

Ребятишки продают пирожки, молоко, ягоды, булки. Сонный носильщик стоит у перил, неподвижно уставившись в одну точку. Щеголеватый молодой человек в красной фуражке приказывает чтото унылому бородачу. На вокзале пахнет жареной рыбой. За вокзалом одинокая телега:

— В Шокорово, барин? Мигом довезу! — предлагает маленький мужичок с рыжеватой клинообразной бородкой.

Мистер Бридж еще глубже уходит в широкополую шляпу и возвращается в вагон. Дверь купе открыта. Дверь соседнего купе тоже раскрыта. Мистер Бридж окидывает взглядом полки…

Но ни на одной из этих полок не находит он чемодана — лучшего из всех существующих в мире чемоданов, ибо этот принадлежит никому иному, как именно мистеру Бриджу. Представитель фирмы "Джемс Уайт" взволнован. Он еще раз внимательно осматривает купе, заглядывает в окно, заходит даже в соседнее купе — и потом так же решительно, как и в первый раз, выходит из вагона.

Можно было видеть затем мистера Бриджа в комнате дежурного агента, где он, мистер Бридж, силился при помощи самоучителя и жестов объяснить человеку во френче, что у него, мистера Бриджа, украли его чемодан, и можно было услышать, как человек во френче, просматривая, вероятно, очень срочные бумаги, грубо крикнул мистеру Бриджу:

— Успеете! Я занят!

Третий звонок. Мистер Бридж терпеливо ждет. Резкий свист. Сдавленный крик паровоза Мистер Бридж терпеливо ждет.

— Что у вас? — так же грубо спрашивает человек во френче. — Не понимаю, ничего не понимаю!

Поезд тронулся.

Можно было видеть затем мистера Бриджа уже за вокзалом, где попрежнему стояла телега, и тот же мужик спросил у него:

— А что, довезу?

Мистер Бридж махнул в знак согласия рукой и уселся в телегу.

Через пять минут из дежурной комнаты вышел человек во френче, прошелся по платформе и угрюмо спросил носильщика:

— Где тут… этот?

— Уехал…

— Уехал? Да ведь он порусски ни бе ни ме!

И оба в недоумении посмотрели на дорогу, где уже не было видно мистера Бриджа с его возницей.

— Куда же и зачем он уехал?

Но кто мог ответить на этот вопрос? Мистер Бридж? И он не смог бы ничего объяснить, так как не говорил порусски.

2. Шокорово

Мужичок, заполучивший такого странного седока, был очень доволен неожиданной этой удачей, но принял удачу с достоинством и даже более чем с достоинством.

— Я же говорю, дешевле никто не повезет! Помилуйте — десять верст… Сенокос… А мне по пути… Нно, милые!..

Мистер Бридж не проронил ни слова.

"Не разговорчивый… Кто знает, что они на уме держат!"

— Я это потому, — продолжал он, подозрительно вглядываясь в седока, — что с сеном приехал, и все одно тамошний! А то разве повез бы?

Мистер Бридж смотрел в сторону и, видимо, ничего не слышал.

"Не скажут… Едут, молчат, а приедут — бумагу к рылу: коммунист! Ты чего комиссара вез, никому не сказал? А вот возьми да узнай!"

— Нно, шаршавые!

Мистер Бридж трясся русским проселком в русской телеге. Мистер Бридж видел: пролески, поля, луговины, овраги, ручьи, холмы, солнечные пригорки, одинокие березы в полях, ободранный бредняк по канавам.

"Не скажет, — размышлял мужик, — не то по налогу, не то следователь. Да будто не следователь — у того усы… По налогу, стало быть…"

— Нно, паскуда, куды лезешь!

"Не успел сено продать — подавай! Не терпится!" Мистер Бридж молчал и молчал, крепко сжав губы.

— Трясет небось? — осведомился мужичок. — Я бы вам сенца подложил!

Мистер Бридж промычал чтото непонятное. "Немой, стало быть… А вот у Агафьи сынок — до десяти годов не говорил, а свезли в город, подрезали язык…" И, с сочувствием посмотрев на мистера Бриджа:

— А у другого, можа, и языка вовсе нету…

Телега стучит, тарахтит, с горки на горку. Вот деревня. Свернули к колодцу с высоким закинувшим в небо длинную шею журавлем. Мистер Бридж пьет из бадьи холодную, пахнущую деревом воду.

Лесок. За леском серебряные купола, колокольня, красная крыша барского дома. Мистер Бридж приподнялся.

— Шокорово! Вот оно! — обрадовано закричал мужичок и крепко ударил усталую лошадь. Шагом шла она по влажной лесной дороге. Хрустел валежник; встряхивалась на голых корнях телега. Ворота — за воротами вешня, за вешней налево — село, а направо — бывший господский парк и березовая роща.

— Вам куда?

Мистер Бридж осмотрелся, вылез из телеги и, бросив вознице деньги, спокойно пошел к парку и скоро скрылся среди белоствольных берез молодой шокоровской рощи.

Мужичок покатил в село.

"Чудно — а ежели он… Донести? Вот так и так, привез не знай кого… А зачем, спросят, вез, паспорта не спросил?.."

Что же это за местность, куда нежданнонегаданно забросило представителя фирмы "Джемс Уайт Компани лимитед"?

Шокорово — старинное имение князей Муравлиных — задешево досталось в свое время шокоровскому же мужику Степану Тимофееву, который под фамилией Вахрушина вел торговлю лесом и быстро разбогател. Вахрушин свел тысячи две десятин строевого леса, заколотил ставнями окна барского дома, оставив из милости доживать век свой в этом доме дальнюю родственницу князей, носившую ту же фамилию, но уже без княжеского титула, — а сам уехал в Москву и редкоредко появлялся в имении: торговое дело его расширялось, он завел связи с заграницей, приобрел три завода, купил и продал опять не одно имение, — Шокорово потому только не подверглось этой участи, что старик хотел успокоить кости свои рядом с "родителями" на шокоровском кладбище.

По смерти Степана имение досталось сыну его Дмитрию. Поссорившись с братом Петром при дележе наследства, он поселился в Шокорове, построил новый причудливой архитектуры флигель рядом с развалинами старого дома, восстановил цветники, выписал какието невиданные до сих пор машины, — но дальше дело не пошло: он опять помирился с братом и уехал в Москву.

Торговый дом "Братья Вахрушины" находился тогда в зените своей славы и даже имел представительство в Лондоне.

Машины ржавели под дождем и ветром, цветник поддерживался старушкой Муравлиной и ее внучкой — Ариадной, да стоял новый дом, куда на лето приезжали отдыхать сыновья Дмитрия — Василий и Николай. Василий скоро занялся коммерческими делами и отдыхал уже не в Шокорове, а в излюбленных купеческими сынками ресторанах; Николай продолжал каждое лето навещать село. Товарищей по деревне ему заводить не разрешалось, и поневоле единственным другом была Ариадна. Приезжал Николай и во время войны — в студенческой форме, потом в форме прапорщика — и уже только затем единственно, чтобы видеться с Ариадной. Первое время по его последнем посещении получала Ариадна толстые пакеты, за которыми сама ходила на станцию, — десять верст туда и обратно, а потом письма прекратились. Старушка Муравлина умерла, и Ариадна, кончив гимназию, поступила учительницей в шокоровскую школу.

Накануне Октябрьской революции приезжал в Шокорово Дмитрий Вахрушин — и вскоре уехал за границу, не дожидаясь насильственного выселения. В деревне ходили слухи, что приехал он только затем, чтобы спрятать драгоценности, опасаясь за их целость, но эти слухи вызваны были скорее разочарованием мужиков в ожидаемых богатствах. Имение перешло совету, потом передано арендатору, который уехал, распродав не только свой инвентарь, но и оставшиеся от прежнего хозяина машины. Имение опустело — и только два сторожа, Ефрем и Нефед, охраняли фруктовый сад, да выселенная из флигеля Ариадна занимала бобыльскую избушку за парком неподалеку от рощи.

Одиноко пережила она эти годы. То и дело местные власти являлись с обыском, отбирали какието подписки, требовали сообщить сведения, о каких она и понятия иметь не могла. Разыскивали Василия, разыскивали Николая, разыскивали, наконец, несуществующие драгоценности — и все должна была знать Ариадна. Но потом ее оставили в покое: она посещала теперь уже полупустую и нетопленую школу, ездила в уезд за мукой и капустой и, проголодав зиму, раскопала небольшой огород рядом со своей избушкой.

И в этот вечер Ариадна была в огороде. Надо было полить огурцы — с коромыслом через плечо носила она тяжелые ведра вверх и вниз — от ручья к огороду. В этой крепкой загорелой женщине трудно было узнать худенькую гимназистку, какой была она прежде. Привыкшие к тяжелой работе руки огрубели, и даже ее живые прежде глаза приобрели тот невидящий взгляд, который привычен для баб, погруженных в работу.

Привычно носила она тяжелые ведра, поливала сухие гряды, думала о том, что огурцы обещают быть хорошими, а картошка растет плохо, что на капусте завелись черви, а убирать их некогда — словом, о том думала она, о чем думают все не из досуга только занимающиеся хозяйством люди. Она смотрела и не видела — ни старой липы, ни толстого, загнившего пня другой, еще более старой липы, на которой — так ли давно? — часто сидела она с Николаем. Когда это было? И было ли это когда? Летом — огород, зимой — школа, ссоры с мужиками изза лишнего воза дров, изза лишнего пуда муки — и никогда не было ни толстых пакетов, ни неутомительных путей на станцию — за десять верст, туда и обратно…

Где теперь Николай? Ариадна редко вспоминала о нем. Только во сне видела его иногда и почемуто всегда гимназистом, таким же представляла его и наяву.

Ариадна поставила ведра на землю и грустно вздохнула. Еле заметной краской покрылось лицо. Она опять подняла ведра и взглянула на старую липу…

Ей показалось: на полусгнившем пне, опершись щекой на кулак, сидит незнакомец. На нем — широкий сюртук, широкополая шляпа лежит на коленях. Бритое скуластое лицо. Высокий лоб, выдавшийся вперед подбородок.

Ариадна, раскрыв глаза, безмолвно смотрела на незнакомца. Незнакомец быстро поднялся и скрылся в аллее старого парка.

Видел ли ее этот человек? Видел ли ее мистер Бридж? С какой целью пришел он сюда? — Неизвестно. И он сам ничего бы не мог объяснить, так как он не говорил порусски.

3. Привидение

Ариадна ни минуты не могла оставаться в избе. Будто в первый раз увидала она и покрытые копотью стены, и уродливую, занимавшую половину избы печь, и заклеенные бумагой стекла. Закончив работу, вышла она во влажную сумеречную рощу — и вот — словно не было этих горькими воспоминаниями наполненных лет, словно ей восемнадцать, у нее нежные не привыкшие к работе пальцы, она влюблена первой весенней влюбленностью и идет на свиданье.

Она миновала рощу и парк. Вот господский дом, покосившийся набок. Широкая терраса, с разбитыми, когда-то разноцветными стеклами, лишенная подпорок, готовая ежеминутно упасть крыша. Ариадна осторожно поднялась по ступенькам, открыла дверь. Оттуда пахнуло сыростью. От лунного света — сквозь окна — прозрачные тени. Она идет дальше: гулко отдаются шаги. Скрипят половицы. Еще в детстве любила она прятаться в этом доме, прислушиваясь к его голосам, — и вдруг, вздрогнув, выбежать вон, от неожиданного испуга.

Вот ей послышалось: необычные, слишком живые для этого дома звуки. Остановилась — и вдруг, как и в детстве, вскрикнула, испугавшись, и бросилась быстро бежать через парк, в рощу.

Ей показалось: ктото ходит по старому дому, тихо крадется — ей показалось — мелькнула полоска света за дверью и вдруг погасла…

На крик отозвались собаки. В сарае за домом услышали крики и лай сторожа — Ефрем и Нефед.

— Подь посмотри, — сказал Нефед, — кричат будто…

— Не барин сходишь и сам, — ответил Ефрем.

Шум продолжался. Оба вышли в парк. Тихо. Лунные пятна. Меж деревьями — белая мелькающая тень.

— Ходят… — сказал Ефрем и широко перекрестился.

— Стерегут, — подтвердил Нефед.

Они, как и вся деревня, были уверены, что старые господа, похороненные у церкви, встают по ночам и стерегут спрятанный Дмитрием клад. И потому никто не мог найти этого клада — ни мужики, ни даже приезжавшие из города "комиссары".

Все в Шокорове, а в особенности сторожа, привыкли к ночным посещениям, и, не обнаружив на этот раз особенного испуга, они ушли в сарай, предоставив привидению бродить сколько ему вздумается.

— Нас не тронет!

Но на этот раз явление было не из обычных. Всю ночь до рассвета слышались шаги в старом доме, мелькал огонек, тени бродили по парку. Сторожа не один раз слышали стук и шаги, но в старый дом войти не решались.

Испуганная, прибежала Ариадна домой. Зажгла керосиновую коптилку, разыскала припрятанные от обысков письма и дневники, пересматривала их, вспоминая всю жизнь, — как это бывает в минуты особенно острого беспокойства.

Легкий стук в окно прервал ее мысли. Она потушила огонь и прислушалась. Стук повторился.

— Кто там? — испугалась своего голоса, спрятала письма на грудь. Потом подошла к окну. В окно, прильнувши к стеклу, смотрело чьето лицо. Ариадна вскрикнула, опустила руки и не могла проговорить ни слова.

Утром разнеслось по Шокорову, что в усадьбу этой ночью приходили "господа" и долго бродили по дому. Эти слухи дошли до мужичка, привезшего мистера Бриджа, — и его сразу же осенило:

— Он и есть!

И клялся, описывая мистера Бриджа, его шляпу, его костюм, его трубку, — что это никто иной, как один из "господ".