Вампирская сага Часть 1

— Билли, где ты взял этого сукиного сына? — Сэм подошла вплотную к Биллу и смотрела на него сверху вниз.

— Дори — нормальный чувак, чего ты кипятишься, — недоумевающе глядел он.

— Нормальный чувак? Так это теперь называется? А клыки и гроб — это отличное дополнение любого нормального чувака?

— Хе-хе, — протянул Билл, — тебя никак ЛСД накормили?

— Отлично, этот ублюдок был прав. — Сэм развернулась и зашагала прочь.

— Прости, детка, я честно не хотел тебя подставлять под этот визит. — Прокричал ей вслед Билли.

«Врет Билли, не врет?» — размышляла Сэм. — «Конечно, не врет. Он не имеет обыкновения переодевать колготки в комнатах с гробами. Откуда ему знать, кто Дориан такой». Но от мысли, что ей придется погрузиться во все это еще глубже при их очередной встрече, Сэм становилось не по себе. К тому же, еще неизвестно было, чем ей грозит этот визит, да и все последующие, если таковые будут. А она понимала, что если он ее не прикончит в ближайший раз, то следующие — обязательно будут. «Может, смыться?» — подумала она, но тут же решила, что бегущая жертва еще привлекательнее. Что обидно, и посоветоваться было не с кем, потому что по реакции Билли она уже уяснила для себя, что в лучшем случае ее запихнут в какой-нибудь наркодиспансер.

Глава 3

Начитавшись книг о вампирах и борьбе с ними, Сэм решилась. Она отправилась на встречу с Дорианом на час раньше, прихватив заранее подготовленную для этого случая спортивную сумку с осиновым колом и молотком, не забыла взять с собой бутылочку святой воды, в кои-то веки надеть распятие, и только чеснок почему-то посчитала полным идиотизмом и брать не стала. Сэм опасалась, что охрана может ее остановить или отобрать сумку. Но на входе ее встретил все тот же приветливый охранник, и нисколько не обращая внимания на ее багаж, проводил во внутренние помещения. Сэм осмотрелась по сторонам в кабинете, как заправский сыщик, затем, прихватив сумку, отправилась по коридору в сторону известной комнаты. Когда она открыла ее и зажгла свет, сердце ее замерло от ужаса, но тут же бухнуло почти к пяткам, когда она обнаружила, что комнатка заполнена ведрами, швабрами, моющими средствами и прочей ерундой.

— Конечно же, — треснула она себя по лбу, — ну конечно же, он перепрятал гроб. Вот идиотка. И, совершенно не зная, что же теперь предпринять, ринулась на выход. Но двери ей загородил Дориан.

— А, Вы уже встали, — произнесла она. — А я решила Вас разбудить.

— Очень смешно, — без тени улыбки отозвался он. — А в сумке — это, наверное, рождественские подарочки.

И в этот момент Сэм поняла, что она не борец с вампирами, и все это было чистейшим сумасшествием, и теперь ей полный тотальный конец. Она выпустила сумку из рук на пол. Он раскрыл сумку при ней, изучил содержимое.

— Все те же старые добрые орудия. — Покачал он головой. — Вы меня за идиота держите?

— Я — не охотник. — Только и сказала Сэм и грустно посмотрела ему в глаза. — Я просто хочу жить. Хотела, — добавила она, внутренне сжавшись.

Он приставил кол острием к своей груди и протянул ей молоток.

— Ну же, — подбадривающе пригласил Дориан.

Она замерла, как вкопанная.

— Это же то, чего Вы хотели.

— Но я, но я… — она запнулась, глядя на него широко распахнутыми глазами.

— Вы ожидали застать меня спящим, и также и прикончить. — Уверенно сказал он.

— Да, — не в силах лгать, согласилась она.

— Тогда не смущайтесь, — произнес он и закрыл глаза.

Она держалась за деревянную палку, приставленную к его груди, другой рукой сжимала дурацкий молоток из столярного магазина, смотрела в его совершенное лицо и понимала, что вся ее затея изначально была неосуществимой, она не убийца — и что бы она там не видела или думала, она не могла проткнуть человека, ладно, не-человека, деревянной дубиной. Сэм бессильно опустила руки. Дориан открыл глаза.

— Духу маловато, — констатировал он.

— Вы же это и так знали. — Тихо ответила Сэм, опуская глаза. — Теперь вы убьете меня?

— Зачем? Вы же безвредны.

Деревяшка, выпущенная из рук, застучала по полу. В слабом освещении лицо Сэм было бледным, прекрасным, с огромными, полными ужаса и боли глазами. Дориан потянулся к ней рукой и коснулся ее щеки. И она не отдернулась, не отступила, а прижалась к этой руке, потёршись о нее, как кошка. Она знала, что некому ее спасать, некому сражаться в качестве прекрасного принца с монстрами, и этот нечаянный жест заботы заставил ее потянуться к самому монстру за утешением.

— Плохи дела, если Вы ищете у меня утешения, — спокойно заметил Дориан, не отнимая своей руки. — Идите сюда. — И он обнял ее, дрожащую, притянул к себе. Сэм тихо заплакала у него на плече — наконец-то напряжение недельной давности стало спадать с нее.

Продолжая обнимать ее, он довел ее до своего кабинета, но и там она отказалась отпускать его, словно он был ее последней надеждой. Так он и опустился в кресло, продолжая держать ее на руках. А Сэм плакала, и плакала, и казалось, все накопившиеся за долгие годы одиночества боль и обиды старались излиться сейчас в ее слезах.

— Мне кажется, — тихо произнес Дориан, — что слабость женщин была их преимуществом, позволяя искать утешения и делить горести с сильными мужчинами. Современный же подход и самостоятельность напрочь лишили вас этого, заставляя все тащить на своих плечах.

Сэм в ответ только отозвалась новым всхлипом.

— Я — не современный мужчина, — вздохнул Дориан, — так что, плачьте на здоровье. Только не забывайте, что я — и не человек, Сэм.

— Одиночество, — прошептала она.

— Что? — удивленно переспросил вампир.

— Одиночество у нас одно и то же, Дориан, только ваше, возможно, чуть старше.

— Много старше, — поправил он, но в остальном спорить не стал, только внимательнее взглянул на Сэм, укачивая ее мягко на руках.

Глава 4

Прямо над головой потолок начал сотрясаться так, словно по нему скоро должен был пронестись поезд. Низкий гул и вибрация пронизывали стены вокруг нее. Это не могло быть реальным, это никак не вписывалось в мирный сон старой многоэтажки, но по мере того, как шум характерно нарастал, приходилось верить.

— Черт, да что ж это такое, — выругалась Сэм. А сама продолжала нервно прислушиваться к окружающим звукам. И так нестерпимо хотелось бежать, что лишь немыслимым усилием воли она заставила себя остаться там, где была. Сэм крепко обхватила себя руками за локти и слегка зашаталась на диване, опасаясь, что все вот-вот начнет рушиться прямо у нее на глазах.

— Так не должно быть, — повторяла она сама себе, как заклинание. — Так не… — И невольно заглянула в середину себя, чтобы понять, что же на самом деле не так, и рассмотрела внутри незнакомый страх, клубком змей шевелящийся в ее сознании, дрожью расползающийся по рукам, заставляющий трепетать все тело. — Черт! — снова выругалась она, теперь уже не без причины. Кто-то поселил этот чертов клубок ужаса в нее, как инфекцию. И у нее были догадки, кто бы это мог быть. По-прежнему пребывая не в себе, она продолжила говорить вслух, даже собственный голос помогал ей хоть немного успокоиться: — Зачем ты делаешь это? Зачем?

И тут напряжение стало отступать, и на его фоне глаза как-то резко стали влажными, и влага неожиданно пролилась из них, без всхлипываний и истерик, просто как знак облегчения, окончания панического страха. Она снова могла рассуждать. И практически сразу подумала о том, каков был их мир — такой же, наполненный невыносимым страхом? Или вся эта демонстрация была лишь эксклюзивным показом для нее персонально. Зачем он сделал это? Хотел напугать? Или это получилось невольно? Но, поскольку, его и близко не было видно, она почему-то склонна была думать, что все это было демонстрацией. Жестокой, продуманной заранее, имеющей какую-то цель. Цель дать ей что-то понять. Возможно, понять, насколько ужасен их мир. И что, если так всегда, если этот ужас не прекращается, если в нем нужно жить и существовать каждую минуту, дни, месяцы, годы. «Так не может быть», — подумала она, — «это прямой путь в дурку, никто не способен непрерывно находиться в таком состоянии. Или способен?» Последняя мысль снова заставила ее напрячься. И одновременно с этим, так хотелось прижаться к нему и вдохнуть его запах, что было совершенно странным и противоестественным в данной ситуации. Происходящее должно было напугать, оттолкнуть Сэм от него, заставить бежать прочь. Вот что было бы правильно. Но почему-то этого не случилось, совершенно. Она свернулась на диване в беспомощный клубок и наблюдала, как тихо высыхают на щеках недавние слезы, и такое же тихое умиротворение наполняло ее душу, словно не было никакого светопреставления несколькими минутами раньше, а были лишь приятные воспоминания и образы в ее голове: вот он наклоняется к ней и локон его волос цепляет ее за щеку, нежно проскальзывает по ней, и тело откликается на это прикосновение бегущими по коже мурашками.

— Черт, — уже в который раз выругалась она снова. И изо всех сил постаралась быть собой: не впадать в истерики, но и не сходить с ума по каким-то романтичным образам в своей голове, словно безмозглая кукла. От этой попытки, самой по себе уже немало странной, отделить в себе себя-привычную от не-себя, нервное напряжение начало отдаваться маленькими покалываниями в кончиках ее пальцев, так, словно бы она прикасалась к сотням маленьких иголочек. Теперь борьба шла внутри нее самой. Ровно в тот момент, как она осознала это, она поняла, что с поездами было бороться легче. Все, что происходило снаружи, по крайней мере, позволяло оставить нетронутым ее внутренний мир, оставалось нечто, отделяющее происходящее от нее самой. Теперь же все было намного хуже. Она тщательно всматривалась вглубь, старалась смотреть беспристрастно, словно со стороны. С таким подходом начало получаться: она стала различать эмоции и то, что их вызывает. И когда она почти разобралась, почти выяснила и победила, заметила, что источник ее наваждений спокойно стоит в ее комнате возле окна, глядя на уличные фонари.

— Не спится тебе по ночам, — произнес он с нескрываемой иронией.

— Да, — ответила она честно. Ночь была ее любимым временем, одиночество и пустота, чистота мира в его тишине и нерожденном состоянии, пока не настанет утро, пока весь он не зашевелится, не закопошится тысячами обитателей, не наполнится звуками и возней машин, толпами, светом, жизнью. Обо всем остальном она промолчала, так, словно оно само должно было уложиться в ее короткое «да».

Он усмехнулся, будто прослушал весь ее молчаливый монолог.

— Зачем ты сделал это со мной? — спросила она, все еще невольно вслушиваясь в себя и так боясь обнаружить там снова признаки чего-то чужого.

— Лучше один раз показать, чем сто раз объяснять, пытаясь подобрать слова, — хмуро, но с каким-то жестоким наслаждением отозвался он.

— И что это было?

— А ты не поняла? — он горько усмехнулся.

Сэм снова вспомнила страх, внутренне сжалась, ей показалось, что теперь, при воспоминании о произошедшем, тело ее словно замерзало от одной попытки.

— Теперь ты знаешь это, — удовлетворенно прошептал он, словно понимая, что она ощущает и лаская холод в ее теле, как старую любимую собаку.

Еще секунду назад ей хотелось задавать ему вопросы, говорить с ним, возмутиться, что он так с ней поступил, и вот — уже ничего, она застыла в безразличии, словно статуя, не испытывая ни эмоций, ни потребности в них. Он стоял у окна точным ее отражением, такой же недвижимый и безразличный. Но все-таки пошевелился, взглянул на нее и, о чем-то задумавшись, спросил:

— Почему ты вспомнила обо мне?

— Прости? — растерянно произнесла она, выныривая из своей прострации. И испытала от этого немыслимое облегчение, так, словно ей наконец позволили размять затекшие мышцы.

— Почему, когда тебе было страшно, ты вспомнила обо мне? — голос его был абсолютно спокоен, но взгляд пробивался внутрь.

Она задумалась на какую-то секунду перед тем, как ответить, но этого было достаточно, чтобы под его взглядом снова захотеть прикоснуться к нему, прижаться к его рубашке, коснуться губами шеи, груди. Сэм невольно замотала головой, пытаясь избавиться от очередной волны наваждения.

Он принял это за отрицание.

— Я знаю, что вспомнила, — повторил он.

— Я не отрицаю, — вздохнула она, подняла на него глаза, и невольно охнула, настолько этот взгляд добавил ее ощущениям. Он сделал несколько шагов ей навстречу и застыл на расстоянии вытянутой руки. Она неосознанно сократила это расстояние, и осталась стоять вот так, рядом, ощущая его всей кожей, но не дотрагиваясь, не смея. — Это заставило меня забыть о страхе, — прошептала Сэм ему в грудь.

— Ты задумывалась когда-нибудь, почему именно боишься умереть? — произнес Дориан.

— Так будет после смерти? То, что я ощутила? — ответила она вопросом на вопрос.

Он рассмеялся.

— Как ты… этот клубок змей внутри — что это было, Дориан?

— Просто способ позволить тебе увидеть. — Затем, заметив, как расширились ее глаза, добавил. — Неважно, что ты увидела, никаких змей не существует. Внутри тебя сейчас нет ничего такого, не беспокойся.

— Вы так ощущаете всегда? Это то, что ты чувствуешь постоянно? — Сэм не могла успокоиться, она наконец дошла до своего главного вопроса.

— Не всегда, — выдохнул он, — но достаточно часто. Я хотел, чтоб ты это знала, знала, как человеческий сон и пробуждение.

— И сколько ты готов был травить меня этим страхом, если бы я не вспомнила о тебе?

— Это как с актером в черном, который управляет своими куклами: пока ты не думаешь о нем, ты его не замечаешь и просто наслаждаешься спектаклем.

— Просто наслаждаешься спектаклем… — повторила за ним Сэм. — Неужели ты действительно так жесток.

— Это не был вопрос? — улыбнулся он.

— Нет, — прошептала Сэм, отстраняясь.

— О, здоровая реакция, — одобрил Дориан и снова заулыбался.

— Ты — псих, — проговорила она, снова охватывая себя руками, словно пытаясь оградиться от него.

— Я бы не пытался меня оскорбить, — спокойно произнес он, но в голосе его ощущалось предупреждение.

Сэм ощутила его предупреждение, как сигнал к собственной ярости.

— И что, черт возьми, это должно значить? Что, если я посмею тебя оскорбить, ты больше никогда не прекратишь потока ужаса, пока я в нем не утону? Ты это имеешь в виду? Ты пережуешь и выплюнешь мой слабенький человеческий разум в своей машине смерти?

Его глаза полыхнули гневом. Дориан подхватил ее за руки и вздернул вверх, так что она оказалась почти напротив его глаз. И это возымело эффект, но совершенно противоположный тому, что он ожидал. Озлобленность ушла из нее, схлынула, как поток мутной воды, и под ней осталась неприкрытая нежность. Он застыл под этим взглядом, плавно отпуская ее руки.

— Прости, я… — прошептал он.

— Ты хотел, чтобы я поняла, — остановила его Сэм. — Я поняла. Я не говорю, что я поняла все до конца, но… я теперь знаю, что означает страх, холод, неподвижность. И, как ни странно, — она взглянула на него, — я чуть больше знаю о том, что означаешь для меня ты.

— Я тот же страх и холод, только облеченный в форму. — Спокойно сказал Дориан.

Именно это он хотел, чтобы поняла Сэм. Хотел, чтобы она знала правду, и не обманывалась оболочками, которые она видит, какими бы красивыми они не казались.

— Тебе нравятся красивые гробы? — спросил он.

Ее передернуло.

— Мне бы вообще, прости, не хотелось об этом думать. Когда я представляю свою смерть, я представляю кровь и тело, но не гроб. Похороны — это то, что остается за занавесом для покойника.

— Разумно, — он развеселился. — Но я не к тому.

— А к чему же?

— К тому что, лакированный из чистого дуба или из фанерных досок, гроб остается ящиком, в котором тебя зароют.

— Я предпочитаю кремацию, — возразила Сэм.

Он не выдержал и расхохотался.

— Хорошо, я учту.

Мороз прошелся по ее коже, и стало дико от сказанных им слов. Было какое-то жуткое ощущение, что если это случится, то именно он и осуществит обещанное. Он заметил ее реакцию и перестал веселиться.

— Я могу избавить тебя от этого. — Сказал он, тщательно выговаривая каждое слово. — Но это не избавит тебя от неизвестности. Люди не боятся поездов, стоя на перроне в ожидании электрички, — люди боятся неизвестности. — Его глаза были серьезными и усталыми, когда он произносил это.

— Я не знаю, что случится с нами, но мне не страшно. — Ответила Сэм. И подумала: — Не страшно, если ты останешься со мной.

Она ощущала его силу, его усталость, его накопленное время и опыт, и понимала, что уже не сможет без него. Никто, кого она знала до этого, не мог бы и близко сравниться с ним. Говорить с другими — это было как общаться с младенцами, а тут — первое взрослое разумное существо за всю жизнь. Единственный вопрос, зачем ему это было нужно: еще один младенец из тысяч, миллионов себе подобных. Даже хоть сколько-нибудь выдающейся красотой она не обладала.

— Зачем я тебе? — неожиданно спросила она.

Почему-то этот вопрос его тоже заставил улыбнуться.

— А я тебе?

Она не знала, что ответить.

— Потому что я часть неизвестности, которую ты можешь пощупать. — Ответил он на свой собственный вопрос. — А теперь сама ответь мне на вопрос, зачем мне ты.