Мальтийский крест

Правда, сразу же взял себя в руки, ибо на уточнение позиций оставалось не так много времени, пока девушки не возвратятся.

— А раз доходчиво, в чём я отчего-то не сомневаюсь (он и шульгинские нотки умел подпускать при случае), слушай сюда и дальше. Ребята вдруг подумали, а нельзя ли и этот вариант переиграть? Прямо с вашего мемориала связались со мной и дали вводную. Я в тот момент находился на пароходе в районе тысяча девятьсот двадцать пятого. Опять на ваше счастье. Только оттуда можно было (с любой другой координаты — никак) выйти в параллельное будущее гораздо раньше, чем мы там побывали, переместившись из Замка. Ну, ты помнишь. Ещё помнишь?

Лихарева вопрос насторожил. Да, как появились все трое на Таорэре, традиционно повоевали с очередными пришельцами, в поле и на Базе, потом, разыскав в компьютерах его письмо, тоже ведь обращённое как бы из будущего в прошлое, прилетели в тренировочный лагерь последних кандидаток в агентессы и что там делали, он хорошо помнил. Как же иначе? По его счёту, между их появлением и только что случившимся воздушным боем прошло три дня. По словам Левашова, полтора месяца. Спасать он их явился из восьмидесятилетней глубины времён. На самом деле — неизвестно откуда. И — почему, а главное — зачем?

— То есть, на ваше, да и на наше, наверное, счастье, — продолжал Левашов, выдернув из земли какое-то местное пахучее растение и разминая его в пальцах, — получилось хитрой петлёй выскочить за спину самим себе. Удачно избегнув малейших парадоксов. Тут надо сказать очередное спасибо одному парню из две ноль пятьдесят шестого года. Очень в некоторых физических тонкостях натасканный мужик. Мне до него далеко. Как Ньютону до Эйнштейна. Однако… — тут Левашов не удержался от возможности поддержать и своё реноме, — мы это, значит, по старинке, своё дело делаем, в соответствии с теми же «тремя законами», Ньютона, а не Азимова, а у них, хоть и на сто лет позже живут, всё больше в «сфере чистого разума».

Левашов иногда увлекался словоблудием не хуже своих друзей-приятелей.

Сообразив, что лекции тут неуместны, остальное изложил конспективно.

— Одним словом, здорово сложилось! Реальность девятьсот двадцать пятого года никак не пересекалась с восемьдесят четвёртым и двумя двухтысячными. То есть выход из неё в ваш валгалльский изолят неизвестно какого времени получался чистым. Ни единой временно́й струны не касающийся. Удивился я немного, но — против природы спорить не следует. Особенно если она сейчас в твою пользу работать настроена… А ты выпей ещё немножко, — вдруг сказал Олег, доставая из кармана вторую фляжку. — Вижу, предыдущего тебе не хватило для адекватного восприятия собственной реинкарнации…

Левашов специально налил в первую фляжку всего сто граммов, чтобы явно не хватило, зато в этой содержался коньяк, сдобренный очередным препаратом из лабораторий Шульгина. Долженствующий привести Лихарева в состояние, исключающее непредусмотренные рефлексии. Сейчас Олегу он нужен был физически активным, интеллектуально адекватным, но вполне управляемым едва заметными посылами. Некогда ему было заниматься воспитательной деятельностью в стиле Макаренко, с непредсказуемыми результатами.

— Вычислил я вас, настроился, всё время вёл в рамке, а как только увидел «медуз», вышел по отношению к тебе в «ракурс ноль», посмотрел, как ты кувыркаешься. Лётчик-ас из тебя, сожалею, не вышел. Но старался ты изо всех сил. Зато я успел и принял в свои объятия. Теперь, значит, вы живы, Дайяной и всеми прочими, кроме меня, Шульгина и Новикова, считаетесь давно, геройски и безвременно погибшими. Вернуться обратно пресловутая «петля» никому из вас не позволит. Логика событий в вашем варианте порвана невосстановимо. Жить придётся здесь, хошь не хошь. На мой взгляд — не самый худший вариант. А ты как думаешь?

— Так же и думаю. Раз мы сейчас живы — смерти не было. Что там могут вообразить другие, мне безразлично. Совершенно так, как безразлична судьба Лихарева — тридцать восемь. Вдруг «усатый хозяин» распорядился меня и там шлёпнуть? А я вывернулся.

— Никаких возражений. Теперь — информация для размышления, чтобы ты дома грамотно отмазаться сумел. Сейчас здесь — момент всего на две недели позже достаточно неприглядной сцены на твоей вилле, с мордобоем и погонями. Эвелин была в шоке, всё, по своим заграничным привычкам, порывалась звонить в полицию. Девчатам, да и нам всем, пришлось очень сильно потрудиться, пока сумели успокоить, внушить и объяснить, какая у нас служба. Хорошо, сама успела увидеть инцидент с Виталием, с Татьяной с горки побегать. Вокруг этого и выстроили легенду прикрытия. Девушка она наивная, поверила, что именно таким образом нужно было твою немедленную и крайне секретную отлучку замотивировать. Майя с Татьяной её поддерживают собственным примером. Их мужья тоже отбыли и тоже обещали скоро вернуться…

— Кем же вы меня ей обозначили? — осведомился Валентин, окончательно взявший себя в руки. Ему нужна была только подходящая для дальнейшей жизни с женой информация. — Неужто по реальной специальности?

— Примитивно, — цокнул языком Левашов. — У Майи муж — кто? Господин Ляхов, полковник, флигель-адъютант и прочее. Ксиву подлинную твоей француженке предъявил. Они же там хоть республиканцы сплошь, а к титулам крайне трепетно относятся. Ей сафьяновой книжечки с фотографией при всех погонах и аксельбантах вот так хватило! — Олег показал рукой, как именно. — Так что ты теперь — тоже особа, приближённая к Императору. Чисто Воробьянинов. Такая отмазка со свистом пройдёт, и твоя Эвелинка только и будет ждать, когда и её введут под ручку в Грановитую палату…

Пять лет, проведённых Левашовым на пароходах Совторгфлота, пусть и в культурной инженерской должности, оставили в его лексиконе и характере неизгладимые следы. Чуть только ослаблял самоконтроль, сразу начиналась специфическая стилистика.

— Удобно, удачно, — согласился Валентин. — Спасибо — не придётся наспех врать…

Этот, безусловно, приятный момент как-то заслонил куда более существенный факт воскресения после полуторамесячного пребывания в плохо оформленной могиле.

— Только как с девушками быть? — перебил его мысли Левашов. — Ты готов привести их, семерых, к своей жене на постой? С толковой мотивацией?

Лихарев задумался совсем ненадолго.

— В принципе — могу. Семь — не одна. Столько юных любовниц у одного человека просто не бывает. Если он не арабский шейх. Придумаю что-нибудь, пока добираться будем.

— Есть и другой вариант. Не умножаем сущностей сверх необходимого, правильно? Мы их завезём на дачу к Ларисе, там сейчас по-прежнему Майя с Татьяной живут. Две, а то и три опытных дамы за пару недель как-то сориентируют их в окружающей действительности, после чего станем думать дальше.

— Так, конечно, гораздо лучше, — с облегчением ответил Лихарев. — И они адаптируются, и я не спеша просчитаю варианты. Есть кое-какие, и вполне интересные…

— Вот и славненько. О, смотри, какие воспитанные девушки. Сказал — десять минут, так они секунда в секунду соблюдают.

Действительно, все семь курсанток цепочкой, по-прежнему не снимая пальцев с автоматных спусков и контролируя прилегающую местность, шли в их сторону. Режим полной боеготовности для них никто не отменял. Анастасия — впереди.

Олег увидел идущую третьей Кристину, испытал странное для него, непривычное чувство. Что было — вспомнил ярко и с благодарностью, к ней ли, к судьбе, к Дайяне. А в глаза смотреть не хотелось. Смешно ведь и неловко. Ему тридцать шесть (если без всяких отклонений, а то и сорок, с учётом петель и зигзагов локальных, независимых и прочих времён), ей — на вид девятнадцать. На самом деле, прав Андрей, то ли дочка, то ли племянница.

Она тоже увидела его, заулыбалась, как бы даже засветилась вся изнутри. Вот тебе и проблема! Одна надежда — дисциплина у воспитанниц Дайяны превыше чувств.

Так и вышло. Один короткий, почти незаметный жест руки, и Кристина, всё поняв, на долю секунды изобразила одними только глазами всё, что хотела, и сразу стала столь же функциональной и безразличной к посторонним факторам, как и подруги. Поглощённой только боевой задачей. Ничего личного. Как же иначе? Месяц-другой спустя она могла бы стать полноценным координатором, которым эмоции разрешены только по велению службы.

— Значит, решили, — сказал Левашов, всем своим видом демонстрируя девушкам, даже никогда его раньше не видевшим, что главный здесь — он. Как бы не выше всесильной начальницы Дайяны. — В одну шеренгу — становись!

Курсантки чётко исполнили команду.

Он прошёлся вдоль коротенького строя с видом и манерами красноармейца Сухова (или — старшины Васкова)[5]. — Сейчас мы с вами переправимся в одно место, где вы найдёте крышу над головой, защиту и помощь. Помощь в том, чтобы приспособиться к жизни на Земле. На этой Земле. Она отличается от той, где вы должны были работать. Не очень, но отличается. Это главное. Всё остальное станет ясно по месту и в течение… Те дамы, которые вас примут под своё покровительство, знают, что вам предложить, чему научить и чего от вас потребовать. Понятно?

Хором отвечать: «Так точно, товарищ…», их никто не учил, но мимикой и кивками голов девушки показали, что всё понимают правильно.

— Очень хорошо. Значит, сейчас все садимся во флигер, Валентин Валентинович заводит его на самой малой скорости в имеющийся портал, и через минутку все будем там, где нужно. Исполнять!

Курсантки исполнили команду быстро и чётко.

— В Кисловодск к Ларисе? — на всякий случай ещё раз переспросил Лихарев, когда они остались вдвоём перед летательным аппаратом.

— Куда же ещё? Разместим девчат — и свободен. До особого распоряжения. Вернёшься домой, продолжай привычный образ жизни, но в полной готовности. Как израильский резервист. Никаких шуточек, хохмочек и прочих инициатив тебе впредь не дозволяется. Уловил?

В полном соответствии с действием препарата Валентин подтвердил, что уловил всё и несколько более того. С огромным облегчением при этом. Как там сложится дальше — видно будет, а сейчас всё происходит совершенно великолепно. Вместо условной могилы в горах, находящихся за полста парсеков отсюда, он совсем скоро окажется в любовно обустроенном доме, в объятиях чуждой всяким потусторонним заботам женщины… Слава богу, хоть она не имеет ко всему этому никакого отношения!

Кому ещё выпадало такое счастье? Не в качестве аггрианца-координатора, в роли обычного военного человека. Могли убить — не убили. А если даже и убили… Может быть, за минувший век в разных параллелях убиты десятки его аналогов, ну и что? Сейчас-то он снова жив, дышит, осознаёт себя вполне адекватным себе самому…

Как эта степная травка в руке Левашова называется? Валентин пытался вспомнить и отчего-то не мог. Ну и ладно. Он ведь по легенде северянин, петербуржец, а здесь крайний юг Империи.

Ах, да, емшан-трава, кажется. Тревожит запах, волнует… Ему возвращена, подарена жизнь (именно эта, зачем другая?). Заодно с прощением всех предыдущих прегрешений перед людьми, имевшими право поступить с ним совсем иначе. Как он бы с ними поступил, будь его воля. Но не сейчас, раньше. Теперь ему и в голову никогда больше не придёт, что можно нарушить… А что? Приказ, долг, собственные убеждения? Над этим стоит подумать, но уж никак не сейчас. Сейчас хочется только вырваться как можно скорей из «странности», в которой он оказался, перевести дух, по-новому определиться…

Левашов перебросил флигер на три десятка километров, не касаясь сложных СПВ-настроек, просто переместил окно заданного пространства с одного места на другое, будто из комнаты в комнату. И вот уже они во внутреннем дворе сказочного домика на горе.

Навстречу вышла на высокое крыльцо Майя, предупреждённая Олегом о скором визите с нежданными гостями, ко всяким вариантам давно привыкшая, в отсутствие Ларисы считающая себя исполняющей обязанности хозяйки. Приоделась подходяще, но затруднять себя утренним макияжем не стала. Во-первых, не для кого, а во-вторых — и без него хороша.

Олег, поднявшись по ступенькам, вполголоса, по возможности коротко и ёмко объяснил суть происходящего и то, что теперь требуется от неё.

А что — интересно! Майе давно уже стало скучновато в Кисловодске, в то время как в Москве происходили интереснейшие события. Но Вадим велел (или просил), пока оставаться здесь, исходя из необъяснённых соображений. Она уже привыкла не возражать, если он говорил с ней особым тоном, означающим, что обстоятельства выше их личных желаний и склонностей. Девушка успела убедиться в том, что муж, хотя пока и не венчанный, в серьёзных делах не ошибается.

Именно так случилось, когда они приехали разбираться с Лихаревым. И ведь разобрались, не без сложностей, зато и без потерь.

Сегодня снова красавец-парень Валентин объявился здесь, и ведёт себя с ним Олег вполне дружески. Только — Майя это не сразу, но заметила — как-то снисходительно, что ли. Ей вспомнилась поговорка, нередко употреблявшаяся её отцом-прокурором по самым разным поводам: «Еврей крещёный, что вор прощённый». Наверное, и здесь что-то в этом роде…

Она никогда не видела живых аггрианок (Ирина и Сильвия в её понимании к таковым не относились. Вадим так ей о них рассказывал, что она этих дам воспринимала как подлинных землянок, этаких Маугли женского пола, воспитанных инопланетянами). А эти были натуральными, «свеженькими», прямо со своей планеты, не успевшими даже переодеться и ничегошеньки о жизни на Земле не знающими.

Тут и она, и Левашов ошибались. Последние месяцы, после того как Дайяна составила план подчинения себе Лихарева и возвращения к неограниченной власти в новой, весьма ей понравившейся реальности, она своих курсанток напряжённо, будто слушателей фронтовой разведшколы, готовила к работе именно здесь. По двенадцать часов в сутки. И — получалось, что сразу отметили, при первой встрече с девушками, и Новиков с Шульгиным, и сам Левашов. Недоработки, конечно, имелись по причине отсутствия «полевой практики», но в целом и Анастасия, и её подружки вели себя с ними вполне адекватно. С бо́льшим соответствием исполняемой роли, чем та же, вполне подлинная Анна, девушка с дореволюционным воспитанием, попавшая абсолютно случайным образом в «Братство» в тысяча девятьсот двадцатом году.

Но как раз этого (ни об Анне, ни о курсантках), Майя не знала. Да и о самом «Братстве» её представления оставались расплывчатыми. Не довелось ей пока побывать ни в Замке, ни на Валгалле, ни даже в новозеландском Форте Росс.

Но и того, что она знала, было достаточно, чтобы задача показалась ей интересной. Теперь уже она ощутила себя в положении Ларисы, встретившей их с Татьяной в Кисловодске[6]. Умудрённая жизнью наставница и защитница, если захочется и сложится — старшая подруга.

— Пойдёмте в дом, — сказала она, лучезарно, как умела, улыбнувшись Олегу, чуть сдержаннее — Валентину, покровительственно — девчонкам. — Сколько можно на пороге стоять? Там всё и обсудим. Вот это — она указала на флигер, вживаясь в роль коменданта вверенной ей крепости, — немедленно убрать в гараж, чтобы никто посторонний не заметил, ни с воздуха, ни оттуда, — она указала на возвышающийся в полукилометре напротив, на склоне высокого отрога, двадцатиэтажный корпус санатория. — Раздражает он меня до невероятности. Любой хам с биноклем наш двор рассмотреть может. Невозможно неглиже на балкон выйти…

— Взорвать его, что ли? — пошутил Левашов.

— А и неплохо бы… — в тон ему ответила Майя. — Но до того будем применяться к обстановке.

— Тогда скажи Вадиму, пусть хорошую маскировочную сеть привезёт. Натянете отсюда вот досюда, и придётся старичкам другую цель для своих биноклей искать… А то и на порнофильмы переключаться.

Повинуясь всего лишь сделанному ею жесту, из караулки появились двое охранников, отперли ворота, ничему не удивляясь, помогли Лихареву многочисленными и взаимоисключающими советами загнать машину на отведённое место. Так и должны они были по замыслу выглядеть. Якобы нанятые из местных жителей, старательные, службу знающие, но, как и многие из терских и кубанских казаков, любящие прикинуться простачками. Перед приезжими «из России»[7]. Даже Валентин не смог сообразить, что имеет дело не с людьми, а с роботами — продуктом совсем другой технической культуры. Может, усмехнулся про себя, что переигрывают охранники прокурорской дочки, но и не более того.

— А вы, девочки, за мной, — ласково, как тётушка, встречающая приехавших на летние каникулы долгожданных племянниц, пригласила Майя курсанток.

Семь вызывающе эффектных красавиц, да ещё и вооружённых, как штурмгвардейцы, явно робея и теряясь, оказавшись в интересном, но совсем не понятном им месте, пошли, подчиняясь воле новой хозяйки. Так она была воспринята Мариной, Гертой, Ингой и Людмилой (хотя пока и не знала их имён). Читать, что там написано на нагрудных ленточках, ей и в голову не пришло. Как отметила Майя, у этих четверых она вызывала именно такой поведенческий стереотип. Зато у трёх других, вроде бы и очень похожих на подруг, эмоция была иной. В них ощущался осторожный, слегка опасливый интерес. Но — и отстранённость. Непонятного происхождения (военврач Ляхов сказал бы — этиологии). Будто эти девушки были из другой страты. А, может быть, и так, кто их там знает.

Будем посмотреть, как Вадим моментами выражается, совсем несообразно обычной манере.

— Оружие и прочую сбрую сложите вот здесь, — указала она на дверь кладовки под лестницей.

Анастасия вопросительно посмотрела на Левашова.

— Да-да, исполняйте, — подтвердил Олег. — Майя Васильевна теперь для вас царь, бог и воинский начальник. Слушаться её будете, как раньше Дайяну. А о той забудьте. Едва ли в ближайшее время вы с ней встретитесь. Автоматы, очень надеюсь, здесь вам не пригодятся. Перенастраивайтесь на мирную и приятную жизнь.

Не успели гостьи пройти в нижний обеденный зал, на верхних ступеньках одной из лестниц, имевшихся в этом доме в изобилии, разных, на любой вкус, словно трапов на военном корабле, появилась и Татьяна, разбуженная произведённым гостями шумом.

Не подозревая о присутствии здесь мужчин, она вышла попросту, в коротком халатике, ещё не застёгнутом.

Увидела скрестившиеся на ней взгляды двух мужчин и толпы неизвестно откуда взявшихся девчонок, особенно и не смутилась, но исходя из норм приличия (мужняя жена, всё-таки) халатик запахнула, что имело опять же чисто символическое значение — рельеф тела никуда не спрячешь. А рельеф у неё был выше всяческих похвал, Майя завидовала, хотя ей, казалось бы, грех жаловаться.

С Левашовым Татьяна была знакома на протяжении двух суток, но знала, что относится он к руководящим лицам некоей организации, о которой Вадим Ляхов отзывался с большим пиететом. И её Сергея, естественно, эта организация всемерно поддерживала, иначе неизвестно, что бы со всеми ними сталось.

Лихарев был почти что свой, местный, но для неё не то чтобы неприятный, а — скользкий. Так можно определить. Тёплых отношений с ним поддерживать не хотелось. При том, что его жена, Эвелин, отлично вписалась в их компанию. Оказалась милейшей, совпадающей по характеру девушкой, пусть и француженкой. Да ещё и доктором философии (с точки зрения Татьяны — явный перебор. Как в том анекдоте: «Тебе что, мало, что ты негр?»). Зато всеми силами стремилась как можно быстрее обрусеть. Бывает.

Татьяна спустилась вниз, с Левашовым поздоровалась вежливо и в меру сил радушно, с Валентином — в пределах этикета.

— А это что у нас за молодёжь? — обернулась она к толпившимся у окна аггрианкам. Как-то они сумели всей своей группой занять минимальную площадь. И смотрели на новую женщину даже с большим интересом, чем на Майю. Кто их знает, может быть, именно фигура и властно-безразличный взгляд так подействовали? И тон, само собой, и эмпатически, по одному взгляду читаемое отношение к их бывшему начальнику.

— Вот, пополнение вам привёз, — сказал, чуть замявшись, Олег. Он до сих пор испытывал странное смущение в присутствии малознакомых, да ещё и полураздетых женщин. — Чтобы не скучно было.

Татьяна, оглядев девушек, слегка улыбнулась. Снова посмотрела на Лихарева. Его присутствие рядом вызывало отчётливый, причём нарастающий дискомфорт.

О том, что случилось в его пятигорском доме и вокруг[8], она помнила не слишком много. Поставленную Валентином в её мозг матрицу Сильвия сумела удалить, пользуясь своим блок-универсалом и имевшейся в подвале аппаратурой. Заодно исчезли порядочные куски подлинной и наведённой памяти.

У Татьяны остались только кое-как состыкованные воспоминания о её бегстве с Эвелин от Виталия, телохранителя Майи, оказавшегося одним из «запрограммированных», о том, как потом они с ней и Валентином пили шампанское на вилле под Горячей горой, и как ей вдруг стало плохо. Она, кажется, потеряла сознание, и довольно надолго. Пришла в себя и увидела рядом Майю, Ларису, Ляхова, который дал ей выпить какое-то лекарство и долго успокаивал, объясняя, что случился с ней своеобразный нервный криз, как последствие всего, что накопилось в психике и подсознании с давних времён, которые они обсуждали на катере.

Потом опять какой-то сумбур: они вдруг оказались уже не в Пятигорске, а в Кисловодске, компания увеличилась вдвое — к Майе, Ларисе, Вадиму присоединились женщины Сильвия и Ирина, очень похожие на «вдову Эймонт», но куда красивее, мягче и одновременно круче. А также незнакомые мужчины, только что подъехавшие — Андрей, Александр и Олег (этот самый, что сейчас доставил девчонок). Все они тогда расселись за огромным обеденным столом, отмечая какую-то свою победу, а заодно и её выздоровление.

Вечер (по её ощущению) шёл легко и эмоционально приподнято. Она спросила у Ляхова, когда же освободится от своих «страшно важных дел» Тарханов, и Вадим заверил, что очень скоро. В Москве порядок практически наведён, враги выявлены и обезврежены. Через денёк-другой Сергей испросит у начальства отпуск (так и неиспользованный по причине известных событий), вот тогда они и отдохнут, и погуляют по-настоящему. Даже к тёплым морям можно будет отъехать.

— Причём — на собственной яхте, — сказала Ирина, жена Андрея, полностью утратившая внутреннее напряжение и превратившаяся в милейшую даму. — Знаешь, как интересно купаться в океане, когда под тобой не три метра воды на ялтинском пляже, а одиннадцать километров…

— Это как? — удивилась Татьяна. Географию в школе она, конечно, учила, но названную глубину с обычной практикой совместить не сумела.

— Марианская впадина называется, — пояснила Ирина и с улыбкой подняла свой бокал шампанского.

Глава 2

Татьяна заставила себя стряхнуть, оттолкнуть, будто сор веником смести ни к селу, ни к городу накатившие воспоминания. Что ей этот Лихарев и его непонятный взгляд? Пусть спасибо скажет за жену, а не пялится на абсолютно ему постороннюю женщину[9]. Две недели прожили они с Майей спокойно, развлекаясь в меру возможностей, утешая Эвелин, впервые расставшуюся (да ещё при таких странных обстоятельствах), с единственным близким ей в этой стране человеком.

Свозили её в Ставрополь, в Приэльбрусье, в Теберду и Архыз. Делали, что могли, постоянно ссылаясь на собственный печальный опыт почти что «соломенных вдов»[10].

Но теперь Лихарев вернулся, судя по всему — вполне благополучно, да ещё и с прибавлением семейства. То с одной взрослой бабой возиться приходилось, теперь — с семью соплячками.

Это она, конечно, резковато о них подумала. Всё, скорее, совсем наоборот. Но возиться — оттого — придётся ещё больше. Ясное дело.

«Да ничего, справимся», — подумала Татьяна и постаралась улыбнуться с неба свалившимся (вот уж, ничего не зная, в точку попала), гостьям как можно радушнее.

На вопрос хозяек, надолго ли он к ним, Левашов объяснил, что обстоятельства у них там сейчас такие, что буквально лишних полчаса он не может провести в обществе столь очаровательных женщин. Нашёл в себе силы, что Майя немедленно отметила, ручку ей поцеловать, а вот Татьяне только кивнул, зато с приятнейшей улыбкой.

«Бывают же такие странные мужики, — подумала та. — Я его точно бы не укусила. А он то на ноги взглянет, то на грудь и резко отворачивается».

— Дела наши очень далеко отсюда, и хрен знает, чем кончатся…

Это выражение с кое-какой флотской добавкой сорвалось у него с губ очень легко, он, похоже, и сам не заметил, зато Майя и Татьяна — сразу. Между собой они и покруче выражались, но в устах деликатного инженера нормальный оборот прозвучал… Не в стиле.

Наверное, нечто очень нехорошее там у них творится, вот он и отвлёкся подсознательно.

— Оттого — никаких обещаний о сроках своего возвращения дать не могу. Чудо, что вообще удалось вырваться и доставить сюда девушек-сироток…

Так Олег и выразился, с одной стороны, чуть иронизируя, а с другой — чистую правду сказал.

— Имелась у них строгая тётка-воспитательница в особом заведении, среднем между пансионом благородных девиц и высшей школой спецназа, но в ближайшие годы вряд ли им ещё придётся увидеться. Жизнь — она… Сами понимаете.

Валентин Лихарев, очевидно, тоже принимал в девушках некоторое участие, но сейчас Левашов его отчётливо отодвинул. По-человечески понять можно — мужчина, имеющий молодую ревнивую жену, никак не может уделять должное внимание семи красавицам сразу. Неизвестно, откуда взявшимся.

— Как ты соображаешь, друг, — повернулся к Лихареву Олег, — Майя с Татьяной на офицерское жалованье своих мужей достойно, а тем более — долго, наших подопечных содержать не смогут. Лариса на них свою чековую книжку переоформить не успела. У меня в кармане — вошь на аркане. Придётся уж тебе обеспокоиться, пока мы не вернёмся. Процентов с капитала, надеюсь, хватит. В случае чего — компенсируем… — многообещающе улыбнулся Левашов.

— Да о чём ты говоришь! Всё будет в лучшем виде. И здесь устроим, и в столицы вывезем, если потребуется, — почти возмутился Лихарев.

— Вот и славно. А то тебя и на том свете найти — не вопрос. Сам понимаешь… — как-то, на взгляд Майи, достаточно банально фраза прозвучала… Чересчур. Она и сама успела побывать «на том свете», но Левашов, кажется, имел в виду нечто другое.

Валентин с готовностью кивнул.

— Тогда — до скорого. Надеюсь, ума не летать на флигере днём, да и ночью, у тебя хватит? — сказал на прощание Левашов. — Разве только в случае самой крайней необходимости.

Он ещё раз простился со всеми, причём Майе показалось, что на одну из девушек он взглянул не совсем так, как на остальных. И та будто бы смущённо опустила глаза. Впрочем, всего лишь на мгновение.

«Интересно, — подумала она. — Интересно… А почему бы и нет? Девчушка прелестна, а мадам Лариса при всех своих достоинствах едва ли так уж безупречна в роли домостроевской жены».

Майя ощущала с Ларисой некоторое сродство характеров и темперамента, но с тех пор, как нашла себе Ляхова, мысли о приключениях на стороне ей даже в голову не приходили. Мадам же Эймонт, судя по всему, к моногамности была неспособна по определению, однако, в отличие от других, держала себя так, что ни один мужчина и помыслить не мог проявить по отношению к ней малейшую инициативу. Умела Лариса окружать себя аурой абсолютной неприступности. И как уж она, в случае необходимости, устраивала свои дела — бог весть.

Олег удалился в гараж, где был укрыт флигер — и больше они его не видели.