Осенняя охота с Мурманом и Аленушкой

— Как усвистел к себе на Тибет, или еще куда, так и… Всегда был шалопут и скрытен без меры. Но на Ивана Купалу и на восьмое марта поздравления обязательно шлет, весточки, не пойми откуда. Когда через Филатовых, когда через Анку-продащицу, через Сулимову.

— На восьмое марта? — Лёха даже расхохотался. — Ну, блин, приколист.

— Не забывает, и то хлеб.

Ирина Федоровна слегка обмякла, успокоилась после короткого Лёхиного рассказа. Что бы еще такого спросить, когда главное-то уже сказано… или телевизор включить?..

— А! Едва не забыла: может, ты все-таки, покажешь красавицу енту? Все-таки, сколько лет мы ее не видели, дай сосчитать?.. Или наказываешь ее темным подспудом, за побег?.. Тогда ладно, тогда и не надо…

— Отчего же? Могу продемонстрировать. Я ей выговор еще в Питере сделал, я ее конкретно предупредил, и с этого момента — амнистировна… Просто, бабушка, не хотел тебе лишнее беспокойство доставлять. А так я ее простил по всей форме, и на охоту с собой беру, там лишний рот всегда пригодится.

Леха засмеялся своей шутке, улыбнулась и бабушка. Улыбается Ирина Федоровна отнюдь не часто, почти всегда — только для любимого своего Лёшеньки-внука, улыбнется — и сразу виден за тонкими бескровными губами целый частокол зубов… где-то даже клыков… Стертые, с изрядной прожелтью — но все свои, все на месте…

— Только аккуратнее показывай, чтобы она… чтобы они, с этим вот… избу мне по бревнышкам не раскатали.

— Все будет тихо. А разнесут — новую тебе построим, бабушка, из лучших сортов красного дерева. Инкрустируем ее палантирами от чердака до подпола…

— Нет уж, я к своей избе накрепко привыкла, мне и лиственница хороша. Сколько уж лет стоит — все как новая! И всегда она со мною. Так-то. А твое красное дерево… фук и труха, и сгнило. А подпола у меня нет, ты же знаешь, а все шутишь, только погреба во дворе да сараи. Что за… плантиры такие?

— Палантиры, магические камни, вообще-то говоря — выдуманные, из одной волшебной сказки. Ну, или бриллиантами нашпигуем, если пожелаешь? А, кстати, сколько лет твоей избе — двести, триста? У, баб Ира?

— Да поболе. Её, если хочешь знать, еще Стенька Разин, со своим братьями, Иваном да Фролкою, однажды видел… Это еще когда я у реки у Дона жила, в бору еловом, возле самых что ни на есть разбойных мест, зимовейских…

— В гости, что ли заходил? Как тот добрый молодец? Или случайно?

— Случайно видели, мимо проезжали, верхами. Я в тот день недокрутила заклятия, не укрыла избу от взглядываний… вот и заметили… Долго топтались, спешившись, все решали-толковали об чем-то… Зашли бы внутрь, за дуваном ли, из озорства ли — живыми бы уж не вышли, потому как мы с Васяткою отродясь татей да разбойников не жаловали, в гости не звали. Так бесследно и сгинули бы — и они, и сам Стенька — до Болота не доехав. Ну, выпускай, что ли?

— Угу.

Лёха пошевелил левым плечом, пальцами правой зацепил, растягивая, рукав свитера на запястье и направил левую руку на свободное пространство посреди горницы.

Послушная мысленному приказу, змея Алёнка стремительно скользнула из под мышки, вдоль руки, на ладонь, и оттуда на пол, уже на лету разбухая в размерах. Но Лёха категорически запретил ей расти длиннее, чем на пять-шесть метров: точнее сформулировать задание для неграмотной анаконды было бы непосильною задачей, поэтому Лёха просто представил по памяти примерные желаемые параметры.

Четырехметровый, начиная с кончика хвоста, участок Алёнкиного тела на деревянных половицах представлял собою как бы гауссиану, тесно сжатую и с «неправильной» волной, в то время как оскаленная голова приподнялась над полом почти на два метра. Глазки ее пылали багровой яростью, ибо она узнала отвратительную для нее ауру пса Мурмана, и, вдобавок, всегда голодная анаконда почуяла добычу… Нет, конечно же, ни повелитель, ни его спутница добычею не являлись… да и этот клыкастый синеглазый уродец… слишком силен и опасен… Остальные же вполне бы могли послужить пи-и-щщею… Голова покачивалась, словно выбирала, с кого бы начать… Теплый оранжевый свет из под низенького абажура хорошо освещал змеиную голову, но Алёнкин взор не становился от этого менее зловещим…

— Ты что шипишь? Ты на кого шипишь? Я те сейчас по башке по зеленой так сковородкой пошиплю, что и внука спрашивать не стану!..

Домовой Прокопыч и кикимора Мулька обосновались в бабушкином доме уже после того, как Алёнка убежала от Лёхи, поэтому они видели ее впервые и, разумеется, изрядно перепугались, когда на них вдруг пахнуло во всю мощь аурой древнего зла. Они мгновенно скакнули на плечи к старой колдунье, в поисках защиты, вцепились ей в шею, в затылок, стараясь прижаться к хозяйке насколько можно ближе. Ирина Федоровна машинально сплела для них защитное заклинание, зашторила обоих от змеи, но, конечно же — будь Алёнка свободна и в полной силе — ей эти жалкие заграды вроде клочка паутины.

Волшебный кот Васька прятаться за хозяйку не стал: заурчал, замяукал, грозно выгнув спину и выпустив когти, однако спрыгивать с ее колен не торопился. Он, в отличие от Прокопыча и Мульки, анаконду знал и помнил хорошо, любить ее — не любил, древних тварей мало кто любит, но сия неприязнь была не настолько велика, чтобы вызывать на дуэль этот шипящий ужас. Васька не просто волшебный кот, он очень умный волшебный домашний кот, комнатный, и границы своих тщедушных боевых возможностей знает: с волком или с человеком один на один он справится, но с волколаком, или хотя бы с оборотнем — уже нет.

А Мурман — прямо на диво — не поддался на случайную Алёнушкину провокацию: недовольно зарычал из под стола, скребанув для приличия половицы передними когтями… и остался лежать, где лежал. Мурман неизмеримо сильнее Васьки, но нисколько не глупее. В его благоразумном поступке ничего сверхъестественного, тут секрет невелик: это Лёха мысленно попросил Мурмана не волноваться и не колыхать Вселенную своим озорством, очень попросил, строгой мыслью, но без одергиваний, душевно… В другой какой раз Мурман, быть может, и не сразу бы расслышал просьбу хозяина, поскольку просьба ведь — не приказ, и успел бы побаловаться вволю, цапнуть кого-нибудь за холодный хвост, или что-нибудь подобное, прежде чем уступить грубой человеческой силе, подкрепленной швабрами, поленьями и подзатыльниками, но… Хозяин крепко настроен на охоту и ныне лучше бы не отвлекать его от этой благости, не гневить лишний раз, не огорчать…

— Вот ведь страшилище, не ко сну будь сказано!..

— У-у, бабушка-а! Это еще пустяки, ты бы видела, как она там, в подвале, на меня из-за угла выпрыгнула, метров десять-двенадцать в ней было! У меня сразу волосы дыбом — и все уже седые! Вот там она облизывалась — так облизывалась, а сейчас скромница, только жалом водит, здрассте всем говорит… Да, Алёнка? Молчунья ты у нас… Ползи сюда. Ну, что, баб Ира, я ее прячу, если вы все уже насмотрелись?

— Прячь, хватит. Ишь, как дрожат! Чуют древнюю-то тьму! Да я и сама, прямо скажем, робею: как представлю, сколько же лет она по белу свету ползает, сколько всего разного эта животная перевидела, да скольких передушила, себе на закуску… Это вам, братцы премилые, не я и не избушка… А хорошо, что она опять при тебе, спасибо Сашке Чету за подарок, он ведь подарил… Она да Мурман — все ж подспорье, все защита, ежели чего… Силыч, земля ему пухом, однажды чаевничал у меня, да подвыпил крепко, да и обмолвился, что, дескать, Мурман твой корнями из не менее древнего роду-племени, чем Алёнка, и даже чем он сам, Петр Силыч… Я его хвать за язык: что, мол, да как?.. Не стал ничего объяснять.

— Да ну, баб Ира… Какая, нафиг, защита? От кого? Впору обоих под мышкой держать, наружу не выпускать, чтобы посторонние не обидели… Это в сопливом детстве, когда я на лето к вам деревню приезжал, мне Мурман вроде бодигарда и няньки был, а теперь, когда я взрослый… Васька твой — что, велика защита тебе?

— Как считать, Лешенька… От одиночества — изрядно уберег. Он, да ты — вот и все мое семейство. Ты главнее, но и Васька мне родной. И эти, вот… а ну… хватит тут… распищались!.. Брысь на пол с меня, все трое! И эти родные теперь, проглоты, куда от них денешься…

— А! Еще, бабушка: завтра найди мне, пожалуйста, вещмешок? Ну, твой, кожаный, старинный, со свойствами? Обещаю не потерять.

* * *

Человек спешной рысцой бежит по тропе осеннего леса, очень стараясь двигаться быстрее и при этом не поскользнуться, не споткнуться: корневищ полно поперек горбатой тропы, и каждая в скользком инее. Молодой лунный месяц на угольно-черном безоблачном небосводе раздернут едва ли на четверть, свет от него скуден, слаб, немногим больше, чем от звезд, да и тот почти полностью оседает на хвоистых плечах древнего ельника, плотного, сплошь мшанистого, внутри себя угрюмого и мрачного, словно предсмертные мысли накануне казни, и почти столь же безысходного. Но человек бежит, торопится, он явно сохраняет надежду вырваться из этого леса и остаться в живых…

Человек молод, силен и очень непрост: ночная тьма в густом лесу ничуть не мешает ему видеть тропу и озирать окрестности, в руке у него тускло сияет острый и длинный нож, он выкован из чистого серебра, светится же потому, что окутан мощным подкрепляющим заклинанием. Такой нож трудно потерять и еще труднее сломать, хотя бы даже затупить…

За человеком гонятся.

Зловещая ночь, насквозь пропитанная смертью, предчувствием смерти, ожиданием смерти… многих смертей…

Еще совсем недавно — четверти часа не прошло — все обстояло совсем иначе, хотя и похоже сценарием: огромный волколак-людоед в своем «корневом» обличье убегает сквозь заросли и буреломы, сильно прихрамывая на покалеченную переднюю лапу, а человек, с хохотом и улюлюканием, гонится за ним… Вот-вот, еще прыжок, ну, еще шажок… дотянуться и полоснуть со всего маху по задним лапам, а лучше прыгнуть и на лету в холку воткнуть… вертикально, как тореадоры с быками делают… Но волколак, скуля и хрипя, из последних сил держал спасительную дистанцию, не давался колдовскому ножу… И вдруг хромота его куда-то делась, волколак непостижимым образом выздоровел, надбавил скорости и пропал с глаз долой… В тот же миг впереди, по широкой дуге, быстро смыкающейся слева и справа, зазвучал дружный торжествующий рев, одновременно похожий на волчий вой, собачий лай и человеческий кашель: лопнула магическая тьма, осталась обычная, полуночная, никому не мешающая: это волколаки начали свою охоту! На человека! Да не просто на человека — на колдуна, да не на вшивого ничтожного колдунишку-самоучку, не на глупого простака-экстрасенса, а на подлинного колдуна, сильного, ловкого, смелого и очень самонадеянного. В таком всего полно: и горячей крови, и свежего мяса и — это главное — колдовской силы человеческой, самого желанного лакомства для разбойной нечисти! Ату его!

Человек бежал по чутью и звездам, прямо на запад: там дальше, в километре с небольшим — он хорошо знал это — сквозь лес идет широкая почти прямая дорога, вроде бы всеми заброшенная, однако ровная, тщательно очищенная от деревьев, кустарников и даже трав. Бульдозеры весь август и сентябрь ту дорогу равняли, а потом тяжеленные катки на медленных колесах ее укатывали… Зачем? Кто его знает, может для каких военных секретов — на расстоянии в один артиллерийский выстрел отсюда начинается приграничная зона, а за нею натовская Эстония.

Эстонцы вряд ли нападут, даже понукаемые натовцами, а вот пасущаяся скотина и всевозможные коробейники могут вторгнуться, куда не ждут…

Лёха бежал к дороге, надеясь, что на открытом пространстве все-таки будет полегче, жаркий пот заливал ему и щеки, и грудь, и спину, и задницу, одним словом, почти всю поверхность тела, но никак не мог смыть с него эффект гусиной кожи… Без подстраховки в самом что ни на есть волколачьем логове — оказывается, это тревожно, хотя и бодрит. Надо, надо, надо было не форсить, а взять с собою Алёнку и Мурмана — с ними было бы не так жарко и не так зябко…

Из-за дерева, наперерез бегущему Лёхе, прыгнул волколак в получеловеческом обличье, но Лёха очень удачно полоснул ножом — наискось по морде, прямо через багровый глаз — волколак заверещал и провалился куда-то вниз, под кусты… Этот навоевался, но сколько их там… несколько сотен, похоже… Быстрее!.. Быстрее!.. Главное — не поскользнуться и не упасть!.. Скорость, ёлы-палы!

Невежество окрыляет не хуже любви. Некоторые окрыленные, как правило, кабинетные теоретики, неутомимые исследователи паранормальных явлений, то и дело совершают эпохальные открытия на ровном месте, бесконечно рассуждая на семинарах и сборищах, среди себе подобных, об этимологических и терминологических различиях всяких-разных многомудрых словес, по типу «Общая заклинательная составляющая фонемы „алак-олак“ в словах вурдалак и волколак», и при этом, совершенно не желают знать элементарное, к примеру, не понимают главного отличия между оборотнем и тем же волколаком. Оборотень — прежде всего человек, могущий перекидываться, временно принимать звериный облик, как правило волка, собаки, лисы, кошки, крысы… Волколак же совсем иного сорта чудище, волколак — это сугубо лесная, болотная, реже горная и полевая нечисть, способная некоторое время действовать в человеческом обличье и почти всегда ночью. Распространеннее всего, конечно же, волкоподобные твари, однако нередки среди волколаковских личин медведи, лисы, даже кабаны… Оборотни весьма редки в сельской местности, им там неуютно за пределами деревень, опасно, а волколаки почти никогда не живут в мегаполисах, и не потому, что не хотели бы… Они бы отнюдь не возражали, да там никто не приветствует вторжения чужеродной нечисти, и это главная причина тому, что насильственная смертность среди волколаков, задумавших стать горожанами, очень высока, практически стопроцентна уже в пределах первого года обитания.

К нынешней осени в местных полях и чащобах популяция волколаков расплодилась беспрецедентно широко, хоть им друг друга жри! Гибли не только простые жители по обе стороны границы, но и военнослужащие из пограничных российских и эстонских частей, то и дело пропадала домашняя скотина, почти подчистую были вырезаны волки, олени, дикие свиньи…

День ото дня, ночь за ночью, волколачья нечисть прицельно подтягивалась к так называемому Дохлому лесу, клубилась в нем, ежедневно увеличивая свою численность и нетерпение… Словно бы они поджидали кого-то… а может, свои волколачьи свадьбы играли…

Человек-колдун нагрянул в Дохлый лес позабавиться, поохотиться, покормить свой волшебный нож, бабушкин подарок ко дню рождения, выводком-другим волколаков, но откуда ему было знать — во что именно он вляпается…

Волколачий вожак, так называемый волкодлак, кстати говоря — в медвежьей личине, сумел наладить в своей гигантской разбойничьей ватаге едва ли не армейскую дисциплину, поэтому облава на колдуна, которую он возглавлял, проходила четко по приказу (А кто полез вне очереди — тот получил по заслугам, сам виноват).

Четыреста с лишним волколачьих морд — и всем нужно жрать! Колдун, оказывается, невероятно крепкий людишок, и колдовской силы в нем полным-полно, почти неисчерпаемые залежи. Но если тело — всего лишь тело, даже такое здоровенное, каждому желающему из волколаков едва ли не на четверть мелкого укуса, то колдовской ауры должно хватить на всех, каждому из стаи, пусть на одно, зато — глубокое насыщение, полноценное. Отсюда и замысел: надобно вымотать, загнать, до полусмерти утомить человеческое мясо — оно все равно останется съедобным, а кровь не успеет остыть — но магическую силу в колдуне следует поберечь, дабы он не трепыхался лишнего, не расплёскивал ее понапрасну, ибо сила это сытнее и во сто крат вкуснее, нежели свежая кровь и парное мясо! Волколаки, выстроив из себя широкое полукольцо, гнали человека прямо перед собой, с юга на север, туда, на дорогу, а потом налево и по ровной дороге — дальше вперед, к западу. Там в конце трассы, ведущей в тупик, есть заброшенный воинский пост, замаскированный зачем-то под крохотный хутор… Стоит этот домишко аккурат на мощных аурных линиях, место хорошо проверенное в предыдущих охотах за чужой нечистью. Там можно будет сломать защиту колдуна, не опасаясь разлития драгоценной ауры, ибо линия — на самом деле довольно широкая полоса — она как магнит, будет затраченную ауру удерживать, пытаясь впитать в себя. Но волколаки, понятное дело, окажутся проворнее…

Топот и хохочущий вой оживляют морозную осеннюю ночь: волколаки орут во все горло, безо всякого стеснения и опаски, но лапы и ноги их ступают неслышно, словно крадучись, а человек мчится с грузным топотом, сквозь лесные трески и шелесты, но молчком, часто-часто роняя в черный воздух капли пота и клочья своего дыхания.

Лёха бежал по дороге во всю прыть, то и дело зашвыривая за спину оградные заклинания… Слабенькие, поспешные, однотипные, остановить они волколаков конечно же не могли, но запутывали, связывали, сдерживали, не позволяли догнать, и это уже хорошо. Сил вроде бы и много, но их надобно экономить, слишком уж крупна оказалась стая, магической крутизны в ней просто немеряно… И еще хрен его знает, кто за ними стоит…

— А вдруг ногу подверну? — предательская мыслишка опять вызвала гусиную кожу по всему телу, но берцы с высокими голенищами хорошо сидят на ногах, словно бы сами не дают споткнуться, хотя Лёха не впрыскивал туда никаких подкрепляющих заклинаний… а может и следовало бы… Прошлогодняя охота, в сравнении с нынешней, была куда как проще, безмятежнее. Там он просто и безмятежно охотился, а нынче — вон как!.. Расплодились, заразы, обнаглели!..

Из кустов по обе стороны дороги, одновременно прыгнули еще два волколака — одного Леха полоснул ножом, вроде бы опять грамотно попал, по горлу, а другого, который слева, угостил заклинанием — этого наповал… вернее — разорвало в клочки… Очхор! Славный п-пазл вышел, в тему! Если вы реально каннибалы, господа волколаки, а не только людоеды, вам придется изрядно потрудиться над своим коллегой, пока все кусочки подберете!..

Вожак-волкодлак взревел яростно, отгоняя самых нетерпеливых преследователей туда, назад, за незримую черту дистанции: никому не догонять! Никому не нападать! Не сметь лишнюю ауру проливать! Под страхом немедленной казни от своих!

Усталость потихонечку подкрадывалась к икроножным мышцам, лёгкие горели, с каждым выдохом требуя все больше и больше кислорода, но сие пустяки, это вполне терпимо, главное — чтобы не бросились одновременно со всех сторон, спина словно голая…

Из верхней одежды на Лёхе были только джинсы и свитер на голое тело, чтобы легче было гнаться за теми первыми двумя волколаками, в ночи припожаловавшими на запах человеческого мяса и человеческой ауры… Одного Лёха зарубил серебряным топориком, запустил и попал, словно томогавком, прямо в лоб, на пяти метрах расстояния, надо не забыть найти… А другой волколак… другой заманил его в засаду…

С погодой повезло: тело, хорошо разогретое бегом, холода не ощущает, зато ногам достаточно удобно бежать по земле, скованной первым ночным морозцем, ни снега, ни грязи…

Наконец, Лёха добежал до заброшенного хутора, где и обустроил себе охотничью стоянку, здесь дорога заканчивалась. На последних секундах бега Лёха поднажал, сколько мощи хватило, чтобы увеличить отрыв от волколаков, вбежал во двор, со всех сторон огороженный забором… бывшим забором из сетки-рабицы, проржавевшей в труху… и скороговоркой, едва не захлебнувшись на вздохе, провыл заклинание.

Хрясь! — это самый быстрый волколак со всей дури воткнулся головой в магическую защиту, возникшую ровно по границе хуторского забора. И почти сразу еще, словно градом в окно: бумс, бумс, бумс…

Лёха, первым делом сунув нож в мягкие кожаные ножны, переломился в поясе, руки на коленях, и некоторое время сосредоточенно дышал… Нет, на хрен подобный экстрим, впредь надо не лениться и каждое утро делать пробежки, кроссы, а так, почти без подготовки — трех километров не пробежал, уже язык на плечо.

Магическая защита была поставлена хорошо, весьма удачно: нигде ни щели, ни прогиба сверху — фиг с два ее перепрыгнешь… Лехе более или менее видны сквозь нее волколаки, кольцом обступившие магический барьер, словно сквозь туман, однако хорошо различимы, а вот с их стороны этот барьерный туман гораздо гуще: волколаки слышат звуки, чуют запах, вроде бы ощущают ауру, даже видят неясное перемещение по двору каких-то теней — но и только.

Можно пока слегка передохнуть и сообразить что к чему.

Волколаки, повинуясь рыку вожака-волкодлака, рассредоточились в плотную шеренгу по периметру магической ограды, но не равномерно, а как бы со вздутием в самом хлипком месте, в районе бывших ворот, и стали ее поджирать, прокусывать. Ночь только началась, времени полно, спешить некуда: ограда жжется, но маленькими укусами — тоже вполне съедобна. Совокупная мощь нескольких сотен волколаков обязательно превозможет, непременно пересилит могущество даже такого крутого колдуна, каким вдруг оказался этот наглый человечишко… Все хорошо, все прекрасно, ему не отсидеться там, за оградой… и часу не пройдет… Главное — держаться вместе, стаей, а не порознь, стадом.

Лёха тем временем окончательно отдышался, подошел к рюкзаку, лежащему на подстеленной картонке, откупорил пластиковую литровую бутылку с квасом и вдоволь попил, более чем уполовинив. Хорошо — бабушка не видит, что он магазинный квас предпочел домашнему на клюкве морсу! Нет, конечно, если бы к этому дню был готов домашний квас… Но надо поспешать — трещит, качается защита, прямо на глазах проседает… жрут они ее там, что ли… Ключи! Здесь, в куртке ключи, в кармашке на цепочке.

Лёха сунул бутыль остатками кваса в карман рюкзака, отбросил в сторону дверцу низенького полусгнившего сарая и осторожно выкатил оттуда мотоцикл, свою игрушку, драгоценность, которую впору обвязать со всех сторон розовыми лентами, поставить на мраморный постамент и любоваться… ну, и гордиться… да ведь он примерно так и сделал. Полгода упорного, кропотливого труда!.. Теперь опробование в полевых условиях. Специально под сегодняшнюю охоты Лёха его приурочил… Да, настала пора проверить свое детище в деле… так сказать, выход в большой свет.

Как противно завывают эти твари, просто пипец!.. Рычите, хохочите, посмотрим еще…

Тэк-с… Попонку снять, да ею же и протереть, и сор, и пыль, и запотелости… а то никакого вида…

Лёхе, с его возможностями, даже и ночью, при свете месяца, все хорошо было видно, вплоть до цвета пупырышек на рукоятях высокого руля, но он все равно пожалел, вздыхая, что сейчас не светлый день на дворе… Хотя… кому на него любоваться, Мурману, что ли? Ему и Алёнке абсолютно без разницы, на мопеде он сейчас по дороге задрандулетит, или помчится на чоппере кастомной сборки… Кстати…

— Мурман! Харе дремать, вылезай, всю гоньбу проспишь!

— Алёнка, вытряхивайся, ужин поспел!

А Мурман ничего такого и не спал… Это напраслина! Просто… прижмурил глазки… всего на один миг, чтобы не так скучно было в заброшенном доме хозяина дожидаться… Потому что все его бросили…

— Угу, а то я не вижу твои потягушеньки… Веди себя смирно, действуй строго по команде. Не шучу.

— Алёнка, подрастай! Метров на… двенадцать-тринадцать… для начала. Угу, да, самое то, больше пока не надо. Никакой партизанщины, слышишь, веревка глухая? Только по моему приказу.

Анаконда Алёнушка не глухая, во всяком случае, любую мысль повелителя и любое желание повелителя она чует лучше всех и всегда готова исполнить лучше всех! Был бы приказ! Пи-и-щщща-а!..

— Ну!.. А ты думала… Все как обещано. Блин! Откуда это пятнышко на бензобаке… на крышечке на самой? Кто бы мне объяснил!?

Лёха осторожно потер пальцем по поверхности, которую сам с таким тщанием хромировал… Бесполезно, тут самым тишайшим колдовством надо будет устранять… но не сию же минуту. После, это все после!

Бензин — есть. Патроны — патронов полно. Машинганчик — вот он, с уже снаряженным магазином… По оружию Лёха решил не заморачиваться: добыл себе АК-47 без приклада и два стандартных магазинных рожка к нему. Бабушка ни с того ни с сего заплакала, когда увидела у него это приобретение. А почему слезы — не говорит, только зажмуривается и рукой машет…

Патронов — от пуза. Поначалу с патронами было мороки едва ли не больше, чем со строительством чоппера, который Лёха решил скопировать не просто так, но именно с «Капитана Америка», того самого, что Питера Фонду на себе возил. За кое-какими тонкостями Лёхе даже в Белоруссию довелось съездить, к тамошним байкерам и мастерам-кастомникам, а вот патроны с серебряными пулями — здесь только своими ручками, перепоручить-то некому. Ружейное серебро для охоты — дробь, картечь — многие льют, тот же Филатов старший, или мельник Карлович, а с литьем именно под автоматы винтовочного калибра — никто не знаком. Можно было бы поднапрячься и на готовых пулях свинец в серебро переколдовать, но… Ладно, все уже сделано. Пуда два он бабушкиного серебра на пули извел… Автомат на месте, очки-консервы на шее… Рюкзак — практически пуст, ужать и в бардачок. Бутылку допить и выбросить. Куртка… чуть не забыл… Там ключи, да и холодно будет без нее, на ноябрьском ночном ветерке… Заклинание чопперное… Когда с места даешь по газам — чоппер послушно разгоняется, но — увы — не хочет становиться на дыбы, очень уж длинна и наклонена рулевая колонка!.. Леха с неделю тренировался у себя во дворе, даже задницей об землю треснулся… раза четыре… или даже больше… но в итоге поставил на байк специальное выдуманное для этого случая заклинание. И теперь волновался — все ли будет как надо? К тому же пришлось прикрутить кое-какую волшбу и к правой рукояти рулевой вилки, чтобы правая ладонь могла быть свободна, без этого никак. В итоге — много сложного, а где сложно, там и накладки… Да, байкер из него никудышный. Но это не важно.

— Итак, соколы мои? Готовы ли?

Соколы были полностью готовы: Алёнка приподняла голову метра на три, глаза горят, язык между клыками аж гудит — так быстро трепещет. Мурман тоже облизывается, глядя в сторону ворот, но оба свято блюдут дисциплину, поскольку оба очень тонко и, что называется, наперегонки чувствуют Лёхино состояние духа: иногда можно проявить своеволие, повалять дурака, а иногда — ни-ни!

Прямо напротив Лёхи, за границей ворот, скопилась особенно густая толпа волколаков, они, во главе с вожаком, уверенно и не спеша прогрызали… а может и пролизывали туманную стену Лёхиного оградного заклинания. Волкодлак в эти секунды был в своей человеческой ипостаси: высокий, за два метра, широченный, бурая с проседью бородища, короткая шерсть того же цвета на голове над низеньким лбом, глаза горячие, темно-багровые… А верхние конечности, все-таки, больше похожи на лапы, назвать их руками — это им здорово польстить.

Пора, пора, пора начинать.

Леха тронул зажигание — чоппер послушно завелся, именно так, как надо зарычал и зафырчал — и сразу же неуверенность и суета выскочили из Лёхиного сознания… и всё, теперь всё будет в порядке. Леха надвинул на лицо очки-консервы, оставил чоппер урчать на холостом ходу, а сам на корточках взялся торопливо соскребать с земли тонкий слой полуинея-полуснега… Коротенький, но увесистый автомат пришлось сунуть под мышку, чтобы не мешал, не болтался на ремне перед носом… Ремень тоже придется снять, короток.

Колобок получился хиленький, грязненький, неправильной формы… Сойдет и такой.

Прилетел снежок по адресу: точнехонько в слюнявое рыло вожаку-людоеду.

Магическая ограда, потревоженная изнутри, лопнула и разлетелась на мельчайшие брызги. Волколаки в тот же миг получили свободу движения, обрели возможность видеть все происходящее во дворе… и ощутить, наконец, истинную, а не ложную ауру всего того, что скопилось на открывшемся пространстве.

Всего лишь несколько секунд назад каждый из волколачьей стаи ревниво мечтал первым прорваться внутрь, к сладкой добыче, опередить остальных, пусть на один шажок, на одно мгновение, на один укус…

Ограды нет, но ни один из стаи не шелохнулся: свобода видеть и ощущать принесла волколакам новые впечатления, которые Лёха тут же перевел на человеческий язык, обогащенный человеческим культурным наследием:

— Немая сцена! Те же — и Алёнушка с Мурманом. Добрый вам вечер, милые волколаки!..

Пес Мурман, уроженец деревни Черная, Псковской области, довольно широко известен среди разномастья нечистой силы европейского Северо-запада, в первую очередь, как зверь, принадлежащий людям из мощнейшего колдовского селения, но также популярен и сам по себе. В том числе и волколаки наслышаны о Мурмане, и слава эта самого дурного свойства: Мурман — волшебный и очень странный пес, он невероятно силен, не боится никого и ничего, колдовская вражеская магия на него не действует, ему не вредит, или почти не вредит. Пощады к врагам он не знает и усталости тоже…

Мурман добродушно улыбается — пасть до ушей, и образовавшееся отверстие, сплошь усаженное громадными острыми клыками, приветливостью своею и размерами очень и очень похоже на мифические ворота в Царство мертвых!

Чуть поодаль от него… еще более устрашающее чудовище… в громадном змеином теле… Один из волколаков попался взглядом на черно-красные змеиные глаза и теперь дрожит, не в силах ни бежать, ни думать… Да, она его съест, он покорно позволит себя сожрать… Это древнее зло, нет от него спасения!..

Алёнушка голодна, очень голодна… Скорее бы повелитель отдал приказ — и можно будет покушшать… Пи-и-щща!..

Медведь-волкодлак в человечьем обличье, вожак всей громадной волколачьей ватаги, единственный свободный от всепоглощающего ужаса, в ком еще теплится разум и надежда на победу, понимает, что если все пять сотен, во главе с ним, дружно бросятся на весь этот новоявленный кошмар и будут биться с чужаками не на жизнь, а на смерть, то, может быть, кто-нибудь, каким-нибудь чудом… Он даже успевает наполовину вернуть себе медвежий облик, открыть клыкастую, уже не человеческую пасть, чтобы рыкнуть — подбодрить, приказать… но опаздывает.

Лёха, усевшись в седло, придержал левою рукой левый рог высоченного руля, а в вытянутой наотлет правой у него замер автомат Калашникова…

После крохотной паузы, понадобившейся для прицеливания, он нажал на спусковой крючок и круглая косматая голова волкодлака-вожака, вобрав в себя чуть ли не половину содержимого рожка-магазина, разлетелась во все стороны кусками черепа, кровяными брызгами, сгустками мозговой ткани!.. Все правильно: серебряные пули действуют на так называемую низкую нечисть как разрывные, только гораздо сильнее.

И завершилась немая сцена, и закончилась неподвижность: окружающий мир до краев наполнился ревом объятых паникой волколаков, грохотом автоматных выстрелов и еще более оглушительным грохочущим ревом мотоциклетного двигателя, с которого Леха перед самым началом охоты предусмотрительно снял глушитель.

Мурман и Алёнка, повинуясь мысленному, предельно четкому приказу своего человеческого вожака, не помчались вперед, но метнулись назад, соответственно влево и вправо, чтобы выкурить с тылу всех оставшихся там волколаков, чтобы не разбежались они по четырем сторонам света куда глаза глядят, а следовали единым стадом в заданном направлении, то есть, по трассе в обратную сторону, как отступающие французы по смоленской дороге.

Лёха подбавил газу, поставил чоппер на дыбы — отлично получилось! «Калашникова» же перехватил в левую руку и наобум, не целясь, разрядил оставшуюся половину рожка в толпу вражеской нечисти.

И стронулась лавина, побежали волколаки, именно туда, куда надо, по укатанной трассе и вдоль неё.

Лёха рванул за ними, в тщетной попытке перекричать всю эту вакханалию звуков веселой песней, которую он выучил буквально на днях во время одного лихого сабантуя.

Ай да-ну, да-ну, да-най,

Да ай да-ну, да-най!

Ай да-ну, да-ну, да-най,

Да раз да-ну, да-най!