Помоги проекту - поделись книгой:
К концу XVIII века мороженое стало культовым лакомством. Большим его поклонником был Наполеон Бонапарт. Даже из заточения на острове Святой Елены он слал просьбы прислать его повару устройство для изготовления мороженого. И, понимая такую неодолимую страсть, надзиратели доставили бывшему императору сие приспособление в 1820 году.
Разные страны внесли вклад в создание разных сортов мороженого. Торт-мороженое «изобрела» Италия XVIII века. Пломбир в вафельных стаканчиках придумал Париж середины ХIХ века. Австрия предложила гурманам кофе с мороженым, то есть кофе глясе. А вот «народная марка» – эскимо на палочке – запатентована только в 1919 году американцем Христианом Нельсоном.
Первый шаг к действительно массовому (не для одного кафе) изготовлению мороженого сделала, конечно, женщина – американская домохозяйка Нэнси Джонсон в 1846 году. Она изобрела ручной фризер, в котором, вращая ручку, можно перемешивать смесь для мороженого в слое соли и льда, пока та не заморозится. Правда, на весь город на такой «ледяной мясорубке» мороженого не наделаешь. Только в 1926 году появился промышленный фризер непрерывного действия, разработанный тоже в Америке Кларенсом Вогтом. И дело пошло.
Теперь и в нашей стране есть кафе заморского мороженого – всякие там «Баскины Робинсы». Но мы-то знаем: наше отечественное мороженое – все равно лучше! И между прочим, древней. В России зимой крестьяне испокон веков замораживали и выжимку (то есть сок), и молоко. Из истории известно, что больше всего любили мороженое во времена Екатерины II, которая сама в нем души не чаяла – обожала смесь с ликером, шоколадом, орехами и вафлями. Вкус русского мороженого всегда отличался от европейского и тем более американского. Ведь россияне клали в него, как можно обильнее, и молоко, и жиры, и сахар. Словом, воистину, как кричали когда-то уличные разносчики: «Сахарно морожено!» Покупай – пробуй. И тебе откроется сладкая тайна наслаждения.
«И тайны замыслы судеб…», или Что общего у Генриха VIII и Петра I
История изучается своеобразно. Мы помним, что был такой-то царь-государь и что-то он там, кажется, «сделал»: то ли воевал, то ли пал от руки наемника. На даты мало кто смотрит, хотя их и велят заучивать в школе. Но прошли «школьные годы чудесные» – и даты благополучно вылетели из головы.
Ну а если взглянуть на них внимательнее? Вспомним, к примеру, годы жизни нашего Петра I Великого (1672–1725). Как известно, был он человеком умным, бесстрашным, силой обладал немереной. Стал великим реформатором страны, ограничившим власть родовых бояр и церковных иерархов. На трон вступил в юном возрасте. Но имел еще и брата-соправителя Ивана, вскоре умершего, вследствие чего трон и перешел в личное правление юного Петра Алексеевича.
Первую жену Евдокию Лопухину Петр получил по решению семьи, в частности матери. Любимую женушку – Екатерину Алексеевну (Марту Скавронскую) выбрал сам и женился, несмотря на все протесты тогдашнего общества. Однако до самой смерти слыл неистовым любителем женского пола, обожал попойки, хотя и любил «нежное искусство» – музыку, живопись и весьма тяготел к танцам на ассамблеях. Умер Петр 28 января 1725 года.
Однако если вспомнить историю по датам, то выяснится, что 28 января – дата, на которую пришлась смерть еще одного правителя-реформатора – Генриха VIII Английского. Правда, умер сей известный король в 1547 году – за 178 лет до смерти нашего Петра I. Однако в судьбах этих государей было много общего. Генрих тоже ограничил власть родовой аристократии, ну а в церковной области не просто произвел реформу – он вообще отрекся от власти римской церкви и провозгласил в Англии церковь англиканскую, не подчиненную католичеству. Как и Петр, Генрих вступил на трон еще совсем юным (Петр в 20 лет, Генрих в 18 – его год рождения 1491-й). Как Петр был младшим сыном царя Алексея Михайловича, так Генрих – младшим сыном Генриха VII. У каждого было по старшему брату, к которому по праву первородства и должен был бы перейти престол. Однако так не вышло. Брат Петра, Иван, и брат Генриха, Артур, оказались юношами хилыми и болезненными. Так что после их смерти наши герои единолично наследовали трон.
Петру пришлось взять в жены сосватанную ему родственниками Евдокию Лопухину, Генриху же вообще досталась жена покойного Артура. Дело в том, что брат по хилости не смог выполнить своего супружеского долга. После его смерти Екатерину Арагонскую следовало бы отослать обратно в Испанию, но ссориться с королем испанским у Англии не было сил, так что пришлось Генриху жениться на вдове брата. Как и русский Петр, английский Генрих был весьма любвеобильным. И столь же вспыльчив и крут на расправу, каким станет впоследствии и российский царь. Больше того, если Петр рубил головы строптивым боярам, то англичанин вымещал свой пылкий нрав на женах – трех из шести казнил, одна умерла после рождения ребенка, последняя осталась вдовой. А вот первые женушки, что у Генриха, что у Петра, получили от мужей от ворот поворот: Генрих со своей Екатериной официально развелся, ну а Петр, как известно, отослал Евдокию в монастырь. Ну а мужья их как ни в чем не бывало проводили время в кутежах и попойках, гонялись за юбками. К тому же Генрих, как и Петр, обожал танцы, пение и живопись. Словом, характеры – один в один. Но если бы одни характеры, то и говорить бы не стоило. Ясно, что у реформаторов и характеры под стать.
Но вот даты. Мало того что они умерли в один день – 28 января. У каждого было по наследнику мужского пола. Оба они родились в один день: сын Генриха Эдуард VI – 12 октября 1537 года, внук Петра Петр II – 12 октября 1715 года. На годы смерти Генриха и Петра I их преемникам, Эдуарду и Петру II, исполнилось по 9 лет. Но долго они не царствовали, оба умерли молодыми, практически юными: Эдуарду было 20 лет, а Петру II – 15.
Обоим им наследовали женщины. Обе они родились в один день – 7 декабря: Мария I в 1516 году, Анна Иоанновна в 1693-м. Обе они взошли на трон на тридцать седьмом году жизни. Обе пошли наперекор обществу: Мария возвратила католическую веру, а Анна Иоанновна разорвала кондиции, которые обязалась подписать. Но, несмотря на протесты, все в итоге вернулось на круги своя, и ни та ни другая великими правительницами не стали. А кто стал? Нетрудно догадаться: и у Генриха и у Петра были дочери (обе вторые) и звали их Елизаветами: Елизавета I Английская и Елизавета I Российская. И между прочим, биографии их тоже оказались схожими до невероятности. Вспомним хотя бы, что обе так и не вышли замуж официально, хотя имели уйму поклонников-амантов. Но не захотели стать замужними, делить с кем-то власть. Правили единолично. Словом, и Генрих с Петром, и их потомки словно повторяли судьбу друг за другом, русская линия монархов «зеркалила» английских. Они шли по жизни как двойники, отдаленные друг от друга, но все равно обладающие едиными жизненными путями.
Но вспомним исходную дату: день смерти Генриха и Петра I – 28 января. Между прочим, в этот же день – 28 января 814 года умер и еще один легендарный король – Карл Великий, правивший тогдашними франками, ныне французами. Вот факты его биографии. После смерти отца он остался со старшим братом Шарлеманом. Потом, правильно, как у Генриха и Петра, брат умер, и Карл начал править сам. Всю жизнь он воевал и преобразовывал страну. Расширив владения, стал императором Священной Римской империи. Конечно, был бабником и, конечно, неравнодушен к искусству. Как потом Генрих и Петр, жестко расправлялся со спесивыми «природными аристократами», укрепляя страну. Первый брак его устроила мать. Жена Дезидирата родила Карлу первенца – Пипина. Но Карл, как позже и Генрих с Петром, с женой развелся. Ну а Пипина потом уличил в каких-то грехах и за мятеж заточил в монастырскую крепость. Похоже на историю с царевичем Алексеем Петровичем, верно?
Между прочим, Карл, Генрих и Петр умерли от одной и той же болячки – от лихорадки, обострившей вследствие простуды их хронические заболевания. И между прочим, все еще при жизни были признаны Великими – даже Генриха VIII англиканская церковь тоже назовет Великим. К тому же они оказались в одном «статусном номере»: Карл I Великий, Петр I Великий, ну а Генрих VIII стал королем № 1 при англиканской церкви. Вот вам и совпадения, начавшиеся с одной даты – дня смерти.
Но при чем тут все-таки этот день? Ведь это не день рождения, когда звезды светят одинаково и люди могут получить небесный билет в жизнь схожую до мелочей. Оказывается, и дата смерти – тоже метка Небес. Что ж, мистики знают, что люди, не только рожденные в один день, но и уходящие в день общего числа, составляют единую ветвь, своеобразную гроздь. Ведь личности особо значимые являются в этот мир не в единичном экземпляре, а в нескольких, дабы хоть одна из них смогла совершить то, что предначертано, ведь на каждого из нас Судьба имеет свои виды. Кроме того, опробовав сценарий на одном человеке, Судьба охотно повторяет его на других людях, если и им предстоит выполнить похожие задачи. Эти люди словно дублируют друг друга, хоть, как говорится в Ведах, «тайны замыслы судеб и скрыты до поры…».
Словом, хотите узнать, с кем пришел в этот мир в «единой грозди» ваш родитель или друг, которого вы потеряли, посмотрите, кто еще не только пришел, но и ушел в один день с ним. Не поленитесь, проанализируйте, и вы совершите сенсационные для себя открытия.
Царь, о котором мало кто помнит
Что нам известно о царе Василии IV Иоанновиче? Да многие о таком вообще не слыхали. А между тем он занимал московский престол в тяжелые годы Смутного времени. И его путь на трон, и недолгое царствование были полны сенсационных событий. Начать с того, что Василий Иванович Шуйский стал последним «свободно выкликанным на царство» правителем, то есть последним демократически выбранным царем.
Только вот что за невидаль – «демократический царь»?! Разве такое может быть?
Вполне бывало, и не раз. Помните, как в «Борисе Годунове» Пушкина народ собрали на Красную площадь Москвы, чтобы он, услышав подсказку бояр, выкликнул имя Годунова. Народ, правда, молчал. Но это у Пушкина. На самом же деле такое выкрикивание имени для народного избрания человека на царство было обычной процедурой того времени. Только вот был ли царь Василий Иоаннович выкрикнут народом по его собственному, народному желанию, или кто подсказал?..
Случилось это 19 мая 1606 года в Москве на Красной площади. Время было кошмарное. Два дня назад, в 4 часа утра 17 мая, толпы москвичей прорвались в Кремль, поубивав занимавших его поляков. Боярин Валуев выстрелил в ненавистного Лжедмитрия, которого тут же дорубили мечами. С тех пор тело, смердя, лежало на Красной площади. Кто-то даже нацепил на голого лжеправителя театральную маску, видно намекая на то, что сей царь обожал театральные игрища, считаемые в народе дьявольскими. И в свергнутом царе народ вмиг опознал не Дмитрия Ивановича, а самозванца – беглого монаха Гришку Отрепьева.
19 мая 1606 года народ собрался на Красной площади вовсе не за тем, чтобы выбирать нового царя после смерти ненавистного Дмитрия I. В тот день москвичи и нахлынувшие в город любопытствующие из подмосковных деревень и сел ожидали услышать от бояр, кто будет входить в состав ожидаемого временного правительства во главе с патриархом. Именно это правительство должно было бы собрать Земский собор, а тот выдвинуть кандидатуру нового царя. Но произошло непредвиденное: не дожидаясь боярского известия, толпа зароптала:
«Не нужно нам временных, не хотим ждать – выберем сейчас и сами!» И вдруг раздался зычный голос: «Василь Иваныч Шуйский – наш царь!»
Бояре ахнули – виданное ли дело идти на поводу народа?! Но толпа загудела весьма угрожающе. И бояре не посмели возразить – ужасные картины народного бунта все еще стояли перед глазами, а порубленный лжецарь – Дмитрий Самозванец валялся у всех на виду голый с торчащими наружу поломанными ребрами. Нет уж, идти против народной воли у бояр пока не было сил. Так Василий Шуйский «не был избран, а был выкрикнут царем», – напишет впоследствии историк Соловьев.
Но полно – был ли Шуйский действительно «выкрикнут единым гласом толпы, чаявшей лишь в нем найти царскую особу», как будут потом говорить историки? А не подбил ли кто народ на сей необдуманный шаг? Сказать честно, толпа не особо и знала, кто такой этот «Василь Иваныч». Люди друг друга спрашивали. Знающие, правда, подсказали, что Шуйский – князь древнего рода, чуть не последний Рюрикович. Это было хорошо, потому что выходило, что он родственник прервавшейся династии по линии Ивана Грозного. Но главное, шептали знающие: человек он степенный, не молокосос, вроде самозванца Гришки, а разменявший уже шестой десяток лет. Хоть он и не особо уважаем в боярской среде (впрочем, нынче и среда эта в народе сама неуважаема), но всегда на виду и весьма осведомлен в «интрижных дельцах». Лично проводил дознание в Угличе о бедном «самоубиенном младенце Димитрии» и выяснил, что он напоролся на ножичек и умер. Теперь же именно Шуйский не побоялся лично объявить, что Гришка Отрепьев – самозванец. И восстание против супостата сам поднял – на белом коне во главе толпы ворвался в Кремль, порубив поляков. А это значит, что человек он большой смелости и храбрости.
Кто-то в толпе вспомнил еще, что Шуйский умен – осведомлен в науках, начитан, хотя от этого и подслеповат. Но окружающие загудели, что науки в жизни не главное, был бы человек хороший, дал бы народу хлеба посеять, а боярам да дьякам показал кузькину мать, чтоб народу жить не мешали. Вот если Шуйский на такое пойдет, так и нечего ждать каких-то там выборов – грянуть позычнее: «Василь Иваныч Шуйский – наш царь!» – да и вся недолга. Вот только случилось ли это «по искренности желания народного», как напишут потом?
Обратимся к воспоминаниям, например, его современника Конрада Бусова. Тот пишет, что Шуйский «зело верил в чародейство» и, еще будучи «верным слугой Годунова» и видя, что Бог не шлет ему «высшего счастья», собрал всех магов, «коих токмо можно было сыскать, чтобы то, чего не смог бы сделать один, мог бы сделать другой». Этим магам он раздал щедрое вознаграждение, пообещав вдесятеро больше, если они приведут его на трон.
Трудно сказать – помогло ли чародейство, но вот медяки, которыми маги щедро поделились в нужное время с «представителями толпы» на Красной площади 19 мая 1606 года, точно привели властолюбивого Шуйского на трон.
Надо сказать, что не токмо власть влекла стареющего Василия Ивановича, но и страсть. Был он к тому времени страстно влюблен в княжну Марию Буйносову-Ростовскую. Но отец девицы Шуйскому отказал, спесиво молвив: «Моя дочь если кого и достойна, так только царя!» Зато шестнадцатилетняя красавица Мария Василию тайком знак подала: «Не хочу ни за кого идти, ты мне люб! А что годами отягчен, так мне твоя степенность только по нраву». Ну что на такое ответить? Вот Шуйский и предпринял все для смещения Самозванца и возведения себя на трон.
1 июня 1606 года Василий IV Иоаннович венчался на царство. А через некоторое время в дом Буйносовых явились сваты. Торжественно вошли в хоромы, перекрестились на красный угол и начали неспешную речь. На этот раз посланцы смотрели на князя Буйносова-Ростовского свысока, твердо зная: царским сватам не отказывают. Отец Марии только рукой махнул с досады: не думал он, что этот «чахлый» Шуйский его переупрямит. Да и дочь хороша: сама-то красотой по всей Москве славится, а выбрала себе «худородного», которого царь Годунов по стране, словно простого гонца, посылал в разные там Угличи.
Впрочем, не один Буйносов-Ростовский брезговал «худородным» царем. Шуйского не признали практически все старинные боярские роды. Его посчитали нелегитимным, ведь он был «выкрикнут из толпы», а не избран Земским собором. Так что палки в колеса царю начали вставляться после первого же дня правления. Дело осложнялось и тем, что правителем Шуйский оказался не слишком-то умелым. Словом, все остались недовольны: и бояре, и патриарх Гермоген, и народ, который тут же поддался на восстание Ивана Болотникова. К тому же объявился новый самозванец – Лжедмитрий II, он же – Тушинский вор. Словом, настали новые смутные времена, и тех, кто мечтал сместить Шуйского, стало выше крыши.
А вот красавица Мария оказалась верна мужу. Вместе с ним она пережила два покушения на «царские персоны». Для поддержания русской армии отдала все свои драгоценности. Но помогала, как шептались, не в одних богоугодных делах, а всем, чем могла. Говорили, что после очередной блестящей победы молодого полководца Михаила Скопина-Шуйского именно она с улыбкой поднесла ему на пиру чашу с ядом. Михаил ведь хоть и приходился племянником царю, но по своим победам легко мог претендовать вместо дяди на престол. А уж этого Мария никак не желала допустить.
Только последние изыскания подтвердили, что обвинение Марии в отравлении молодого полководца – вымыслы недругов. Чашу Скопину-Шуйскому на самом деле поднесла на пиру жена брата царя Василия Иоанновича. И что показательно – не по приказу царя-деверя, а по приказу собственного мужа. И что еще более показательно, муж-то ее входил в тайное общество заговорщиков, мечтающих сместить царя Василия с трона. Уж кому там они хотели предоставить русский трон – новому самозванцу или кому из собственных рядов – неведомо. Но известно иное: события повторились с точностью до наоборот: опять Красная площадь, полная народу, опять громкий крик, только уже иной: «Ваську Шуйского в шею!»
17 июля 1610 года беднягу схватили и, хотя он вовсю упирался и даже размахивал кинжалом, скрутили и посадили под арест в один из его домов. Шуйский, правда, попытался сопротивляться – опять призвал магов-колдунов и даже нанял москвичей на «лихое дело сопротивления». Но ни колдуны, ни «лихие люди» не помогли. Стало только хуже. Поняв, что Шуйский не уйдет добровольно, бояре постригли строптивца в монахи да и отдали полякам в виде отступного. Те увезли его сначала в Смоленский монастырь, а потом и дальше – в Гостынинский замок под Варшаву. Там в одном из подвалов и окончил свою земную жизнь царь Василий IV Иоаннович 12 сентября 1612 года.
Так что в походе на трон и обратно не помогли ни колдуны, ни маги, ни даже рассыпаемые золотые монеты. И любовь юной жены не помогла. Бедную Марию заточили, как и мужа, в монастырь, правда, в Москве – в Ивановскую женскую обитель. И вот парадокс: когда-то Мария ездила туда узнать у матери настоятельницы, суждено ли ей выйти замуж за князя Шуйского и станет ли князь царем. Настоятельница ответила: «Клянись принести монастырю свой самый великий дар!» Княжна поклялась. И тогда монахиня предрекла: «Пока Шуйский будет сидеть на престоле, ты будешь рядом!»
Так и вышло: пока Шуйский правил, Мария была царицей. Ну а когда его сместили, она сама попала в монастырь. И только когда ее насильно постригали в монахини, поняла она, о каком даре говорила настоятельница. Не о возах с дарами, которые Мария исправно слала в обитель, шла речь, а о ней самой – Марии, принесенной в дар монастырю под именем инокини Елены. Там, в обители, Мария и скончалась. Путь на трон и обратно оказался невероятно коротким – всего-то четыре года. Но это была вся ее жизнь…
Танки на московской заставе XVII века
Царь Василий Шуйский правил неудачно и недолго. Историки последующих времен не нашли для него ни одного доброго слова. Народ вообще прозвал «приблудным Васькой». Однако архивное открытие, сделанное спустя 300 лет после его правления, произвело сенсацию. Оказывается, на Троицын день 1609 года у Тушинской заставы Москвы случилось эпохальное событие: тогдашние московские «пограничники» вышли на врага в… танках.
Не верится? Но вот по свидетельству очевидцев, царь Василий бросил на Самозванца «московскую диковину» или по-иному – «дьяволово изобретение». Началось все с того, что отряд поляков, воюющих на стороне Тушинского вора, забрел из Тушина к Москве и вступил в бой с воинами заставы. Началась схватка со многими неожиданностями: верх брали то поляки, то русские. И вот когда москвичей разбили в очередной раз, ворота заставы распахнулись и прямо на поляков поперло нечто несусветное, дикое, кошмарное…
Четыре резвые лошадки вывезли из ворот возки, на которых высились деревянные срубы с бойницами. А из них по полякам полились выстрелы из пищалей. Ну точно – танк на колесах! Только деревянный. А за ним еще несколько таких же чудищ. Поляки бросились врассыпную. Кто-то кричал, кто-то крестился – ведь дьявольские устройства. И откуда только таким взяться?!
Оказалось, деревянные чудища появились на вооружении русских пару месяцев назад. Мощная русская фантазия уже окрестила их «гуляй-городами». Такой «гуляй-город» был новейшим словом в военной технике. Во-первых, воины в них были защищены бревнами. Во-вторых, стрелявшие могли спокойно перезаряжать пищали, не боясь, что в это время их самих застрелят, как обычно и происходило. А в-третьих, если вражеская артиллерия попадала в лошадь, которая тянула «танк», то он не терял двигательной силы – другие-то кони продолжали тянуть. Нужно было только перерезать постромки, чтобы освободиться от упавшей лошади, – и снова вперед.
Кто был изобретателем первого в мире танка, осталось тайной. Но москвичи еще долго шептались, что создатели этих деревянных чудищ – приближенные к царю Василию маги да кудесники. Что ж, это вполне вероятно. Многие маги-алхимики на самом деле были выдающимися изобретателями, инженерами и техниками. Ведь для своих опытов им самим приходилось изобретать массу инструментов и механизмов. Словом, в процессе создания философского камня или эликсира молодости возникали побочные открытия. Танки XVII века на полях Москвы из их числа.
Жаль одного: не только поляки испугались бревенчатых чудищ на колесах. Сами москвичи восприняли новую диковину с ужасом. Даже команду для первых «гуляй-городов» набирали с большими трудностями: солдаты открещивались в прямом смысле, читая молитвы, плюя через плечо и взывая к предкам: «Чур меня!» Кое-как собрали первых «танкистов» – с уговорами и обещаниями.
Вновь заговорили о том, что Шуйский «якшитися с Диаволом». Вместо ликования по поводу победы на Шуйского вновь обрушились обвинения во всех бедах. Народ кричал: «То польская ведьмачка Маринка Мнишка нас изводила, а ноне московский Васька за нас принялся!» Словом, как всегда: не нашлось пророка в своем отечестве.
Ну а как только царя Василия Шуйского согнали с престола, и деревянным танкам пришел конец. Москвичи, уверенные, что чудищ изобрели царские колдуны да ворожеи, посчитали, что и само новое изобретение проклято. Словом, срубы сняли с повозок, бревна пожгли, ну а лошадей развели по конюшням. Воины перекрестились с облегчением: слава богу, сгинуло дьяволово изобретение. Увы, точно сгинуло – на века.
Подлинная история самозваного сына Василия Шуйского
Известно, что царь Василий Шуйский умер бездетным. Однако российским властям попортил много крови некий Иван Шуйский, утверждавший, что он – сын царя. Историки долго бились над созданием подлинной биографии этого «Ивана Васильевича», а когда вся мозаика стала на место, оказались искренне поражены.
В 30-х годах XVII века в старинном русском городе Вологде особое место занимал знаменитый Пафнутьевский монастырь. Его иноков частенько брали служками в местную церковную епархию. Вот и в 1633 году сам архиерей отец Нектарий решил выбрать оттуда расторопного слугу. Лучшим оказался шестнадцатилетний Тимоха Анкудинов, отрок из приличной семьи мелкого торговца. В монастыре он жил как воспитанник и потому манеры имел вполне светские: учтив, расторопен в услугах, знаток в грамоте и цифири. К тому же всегда жизнерадостен, лицом хорош, телом строен. Словом, парень хоть куда. И никто не удивился, что под руководством отца Нектария Анкудинов к 18 годам сделал «карьеру»: из служки заделался келейником, а в августе 1634 года стал женихом любимой внучки отца Нектария – красавицы Авдотьи.
На свадьбе гуляла вся Вологда. Тимоха превратился в уважаемого Тимофея Дементьевича, получил в приданое дом в Вологде и три большие деревни с прибыльным рыбным озером. Ну а когда архиерей заболел, пронырливый Тимофей начал управлять… аж целой епархией, отдавая приказы от имени дряхлого родственника. Правда, счастье кончилось быстро. В 1636 году отец Нектарий скончался, и новый архиерей выгнал обнаглевшего Анкудинова. С горя парень загулял и за пару лет промотал женино наследство. Теперь в Вологде его ничего не держало, и Тимоха, забрав жену (куда ж ее девать?!), подался в Москву.
Переезд пошел на пользу. Грамотного Тимоху взяли писцом в приказ, который ведал питейными заведениями. Жена Авдотья вначале испугалась – а ну как муженек опять запьет-загуляет? Но Тимоха пошел вверх: через три года стал казначеем приказа с хорошим жалованьем. Одел красавицу жену как картинку, купил дом, обзавелся связями. Но опять натура взяла свое – Тимофей загулял. Да только московский кутеж столичного размаха требовал. Анкудинов растратил свои деньги, потом залез в казну. Чтобы покрыть недостачу, выпросил у богатого кума, дьяка Шпилькина, уборы из жемчуга и драгоценных каменьев якобы для жены. Обещал заплатить, да все подчистую пропил. А тут еще жена, которую Тимофей поколачивал по пьяни, решила пожаловаться в приказ. Словом, одно к одному – ну и выход один нашелся. Напившись для храбрости, Тимофей запер опостылевшую жену в горнице да и поджег дом. Пожар перекинулся на всю улицу. Полыхало аж целый день. Так что все решили, что сгорели оба Анкудиновы – и муж и жена.
Ну а прыткий Тимофей понесся к польской границе. По дороге понадобились деньги. Не дрогнув, беглец ограбил польского купца Миклафа: напоил да обчистил. Однако на границе возникла заминка. Нет, на российском рубеже Анкудинова пропустили, едва только в карман местного пристава попал золотой браслет, снятый с руки Миклафа. Но вот польский страж порядка заупрямился: пропускной бумаги нет, и никакое золото не поможет. Тимофей почесал в затылке и вмиг сообразил: «Я – тайная персона: сын покойного царя Василия Шуйского – Иван! Меня ожидает сам король Владислав! Не верите, так пошлите королю бумагу!»
И действительно, Владислав тут же затребовал «Ивана Шуйского» в Варшаву. Для короля Польши – явление такого человека стало даром Божьим. Ведь на троне России уже 20 лет восседали Романовы, а тут – сын прежней династии – Шуйский. Это же козырная карта, с которой можно снова, как в Смутное время, побороться за российский престол!
Конечно, сам хитрый поляк отлично знал, что царь Шуйский умер в 1612 году бездетным. К тому же, сверив даты рождения Тимофея и смерти Шуйского, становилось ясным, что «тайный сын» родился спустя 3 года после кончины «царственного родителя». Однако новый самозванец вполне мог пригодиться Речи Посполитой. Так что «царевича Ивана Шуйского» приодели, поселили в каменном доме и выдали 3 тысячи злотых на расходы.
Теперь Тимоха кутил не в простых кабаках, а на балах да маскарадах. Статный красавец производил на прелестных полячек неизгладимое впечатление. В месяц он выучился лопотать по-польски и начал расточать комплименты и рассказывать романтические истории о том, как спасался от преследователей. Дамы ахали и восхищались. Он оказался весьма умен и красноречив, этот пан Иван!..
Однако лафа неожиданно кончилась: Владислав умер. Новый король Ян-Казимир не собирался затевать интриг с Россией, ему хватало борьбы с восставшей Украиной. Ну а как только лже-Иван заикнулся об обещанных 3 тысячах в месяц, Ян-Казимир вообще разгневался и приказал проверить расходы самозванца.
Куда деваться от разгневанного короля? Ясное дело – к его противнику! Лже-Иван собрал пожитки и махнул под покровом ночи из Варшавы в Переяславль. Там предстал пред светлыми очами гетмана Богдана Хмельницкого и поведал, что он – сын царя Шуйского, которого некогда захватили в плен проклятые поляки. Да вот Бог помог – Иван сумел вырваться. Гетман в родственных связях Шуйских не разбирался, принял опального царевича с распростертыми объятиями. Ну а когда увидел, что отчаянный гость перепил всех его советников да трезвым остался, вообще приблизил к себе. Теперь бывший Тимоха не только пил-гулял в домах высшего света, но и – вот чудеса судьбы! – бражничал на пару с самим властителем государства!
Да вот судьба-злодейка! К Хмельницкому прибыло посольство от царя Алексея Михайловича. И один из прежних сослуживцев по Питейному приказу опознал Тимофея. В Москву полетела бумага о том, что преступник Анкудинов не только оказался жив, но еще и выдает себя за сына Шуйского. Царь издал указ о поимке самозванца. За сие благодатное дело взялся… ограбленный некогда авантюристом купец Миклаф, который торговал по всему пространству России, Польши и Украины.
Куда ж деться от такого влиятельного торгаша?! Пришлось Тимофею податься к крымскому хану. Тот, враждующий с Украиной, встретил его с распростертыми объятиями и переправил к турецкому султану. Оборотистый и хитрый Тимоха и тут не сплоховал. Он быстро выучился говорить по-турецки и даже принял магометанство, чем окончательно пленил владыку Магомета IV, который пообещал ему помощь в возвращении российского престола. Став личным другом султана, лже-Иван объявил, что утерял мужскую силу, и султан доверил ему самое важное – финансы гарема. Тем самым самозванец получил доступ и к деньгам, и к красоткам. Вот только опять судьба не дала развернуться – а все кобелиная страсть Тимохина! Однажды его застукали в объятиях гаремной красавицы, а это – верная казнь. Пришлось быстро спуститься по канату из дворцового окна, нанять лодку да и уплыть подальше от греха.
Проплутав с полгода по Европе, Тимофей попал в Трансильванию. Там правил князь Ракоци, который как раз воевал с турками. Ну а, как известно, враги наших врагов – наши друзья! Перебежчика, чудом спасшегося из лап тирана Магомета, встретили ласково. А когда Ракоци узнал, что перебежчик царских кровей, то отправил несчастного, гонимого по свету царевича Ивана в надежное место – в Швецию к королеве Христине, даже рекомендательное письмо дал.
И вот ведь сила обаяния авантюриста – сама мудрая Христина не устояла перед статным красавцем! Она положила ему достойное содержание, представила двору как российского наследника. Гениальный авантюрист и тут не ударил в грязь лицом: выучил шведский язык и начал блистать на приемах, балах и охотах. Ловкий, сильный, остроумный и веселый, он стал украшением шведского двора. Гром грянул, как всегда, неожиданно – из России пришла бумага о поисках беглого преступника – казнокрада, убийцы и самозванца. Бедная Христина глазам не поверила, читая: небось врут все бумаги! Велела призвать любезного царевича Ивана да расспросить. Вот только призывать оказалось некого. Ушлый царевич сбежал, узнав о письме из Москвы от доверенного секретаря королевы.
Мудрая Христина рассудила: раз сбежал, значит, виновен. И по всей стране объявила поиск беглеца. Испуганный Тимоха подался в Ригу, оттуда в Митаву. Денег хватило ненадолго, ведь неунывающий авантюрист никогда не откладывал на черный день – средства всегда находились. Но на этот раз фортуна не поспешила на выручку. Пришлось Тимофею перебиваться кое-как. Он даже в бродячие циркачи подался. В одном из трактиров услышал про Миклафа, который рыщет по его душу. Тимофей рванул в Голштинию. Там-то его и настиг мстительный купец. Голштинскому герцогу он посулил 100 тысяч от московских властей за поимку Анкудинова. Герцог, постоянно нуждавшийся в средствах, только обрадовался.
Тимофей рассчитывал сбежать по дороге в Москву. Но за ним приехал не абы кто, а дьяк Шпилькин, которого он некогда обокрал. Дьяк повез свою дорогую добычу со всеми предосторожностями, твердя: «Знаю тебя как облупленного, сам свидетельствовать супротив тебя стану!»
Что ж, коли так, Тимофей решил придерживаться версии, что он не вор и убийца Анкудинов, а царевич Иван, сын Шуйского. На допросах и пытках стоял на своем. Видно, не особо разбираясь в политике, он не понимал, что именно его самозванство – верный путь на плаху.
Так и вышло. Лже-Ивана четвертовали на Лобном месте в августе 1654 года. И это было как знамение – ведь ровно 20 лет назад, в августе 1634 года, Тимофей Анкудинов женился на Авдотье, архиерейской внучке, и началась его чудовищная авантюра длиною в жизнь.
Необычный сыщик Людовика XIV, или Нет пророка в своем отечестве
Это сейчас никого не удивишь обращением правоохранительных органов к экстрасенсам и ясновидящим. Но в старые времена люди, наделенные сверхспособностями, если и годились, то только для костра или плахи, ведь в них видели людей дьявола. Однако находились все же правители, считавшие возможным привлекать ясновидящих к государственной службе, и не только в качестве пророков или предсказателей, а, например, для раскрытия преступлений, как это сделал французский король Людовик XIV. История сохранила уникальные свидетельства о том, как во Франции XVII века знаменитый лозоходец Жак Эмар Верней находил с помощью ивового прута не только воду, бытовые пропажи, но и преступников – воров и убийц.
Собственно, на славу детектива Жак Эмар Верней, которого все звали просто Эмаром, никогда не претендовал. Жил себе тихо-мирно в родном Сен-Марселине, что во французской провинции Дофине. Строил дома, делал кладку заборов. Вот только с детства обладал чудесными способностями: мог найти пропавшую вещь, потерявшуюся скотину. Просто брал в руку ивовый прут и ориентировался на направление, которое тот показывал. Вытягивался прут на север, туда же и шел Эмар. Ну а когда прут в его пальцах начинал дрожать, уверенно говорил: «Это здесь!» Именно так много раз находил он для соседей то монету, упавшую в погреб, то кольцо, закатившееся под половицу. Часто к нему приходили крестьяне окрестных деревень, и он искал им пропавших коров и коз.
Эмару было всего 18 лет, когда он столкнулся с преступлением. В начале 1682 года юноша шел мимо дома бочара, и тут прут в его руке неожиданно задергался и начал указывать направление. «У меня словно пальцы прилипли к пруту. Прут просто потащил меня за собой», – расскажет он впоследствии ученому аббату де Вольмонту, который и занесет его слова в книгу «Трактат о лозоходстве» (Париж, 1693). Следуя по направлению прута, Эмар зашел на задний двор дома и увидел там большую бочку. Эка невидаль в доме бочара! Бочка была наполнена до краев вином, но что-то дернуло Эмара опустить туда руку. И – о, ужас! – юноша нащупал внутри человеческую голову.
Тут же была вызвана городская стража. Бочар, рыдая, объяснял, что его жена пропала уже четыре месяца назад, и вот нашлась в самом неподходящем месте. Видно, кто-то убил, а концы спрятал в воду, то бишь в вино. «Но кто убил? – вскричал Эмар и снова схватился за свой прут. – Сейчас мы узнаем, откуда пришел убийца!» Но тут прут развернулся в его руке и указал прямо на бочара. Эмар ахнул, ведь он знал бочара и никак не мог поверить в то, что тот убил собственную жену. Еще и еще раз он спрашивал свой волшебный прут, но тот упрямо показывал, кто убийца. Для юноши это был шок, он даже упал в обморок. Но стражники оказались крепче. Они увели с собой предполагаемого преступника, и тот скоро сознался в убийстве.
Понемногу рассказы о способностях Эмара распространились по всей провинции. И неудивительно, что, когда 25 июля 1692 года в Лионе произошло зверское убийство, которое тут же окрестили «кошмаром в Лионе», власти решили использовать все возможности, чтобы раскрыть это дело. Преступление было дерзким: богатый виноторговец и его жена зарезаны серпом в винном подвале их же собственного дома прямо в центре города на площади Неф-Сен-Жан. Стражники, прибывшие на место преступления, пришли в ужас: пол, стены и потолок подвала были залиты кровью. Над телами уже жужжали толпы налетевших июльских мух. Зрелище было столь кошмарным, что даже у стражников сдали нервы.
Придя в себя, стражи порядка обнаружили, что виноторговец с женой не только убиты, но и ограблены. В спальне наверху злодеи вскрыли несгораемый шкаф, где хранились деньги, золотые украшения, серебряная посуда и дорогой жемчужный пояс, присланный в подарок супруге винодела из королевской казны. Дело осложнялось и тем, что виноторговец был поставщиком королевского двора. Об этом ужасном преступлении быстро узнал сам король Людовик XIV и прислал своего дознавателя. Однако дело застопорилось. Вот тут-то и вспомнили об Эмаре. В Париж к королю полетела депеша: возможно ли привлечение к государственному расследованию лозоходца из народа. Мудрый Людовик не стал возражать. Он хоть и не верил в мистику, но был готов поставить себе на службу любые способности. Вот так, получив разрешение, лионские власти и обратились к Эмару. Тому предстояло либо проявить себя, либо самому угодить за решетку.
В книгах современников («Философский трактат» врача П. Гамье, «Трактат о лозоходстве» Вольмонта) сохранились довольно подробные рассказы о том, как действовал Эмар. Спустившись в подвал на место убийства, он едва не потерял сознание. Все-таки хоть он и имел дела с преступлениями, но так и не смог к ним привыкнуть. Поднявшись из подвала, Эмар вынул свой ивовый прут. Толпа отпрянула от лозоходца, когда прут неистово закружился в его руке. Следуя указаниям своей «волшебной лозы», Эмар покружил по двору и у стены нашел закопанный в землю серп – орудие убийства, завернутое в окровавленную одежду виноторговца.
Затем прут потянул своего хозяина на улицу. Эмар отправился по направлению, которое указывала его «волшебная палочка», поворачивая там, где поворачивала лоза. Конечно, каменщик из Сен-Марселина, никогда не бывавший прежде в Лионе, не знал дорогу к городским воротам, но вышел к ним безошибочно. «Убийцы ушли из города!» – сказал Эмар стражникам. Но преследование пришлось прервать. Ворота у моста через реку Рону уже были закрыты на ночь.
На другой день лозоходец вместе с тремя стражниками и судебными чиновниками отправился из Лиона на поиски преступников. В деревушке неподалеку прут указал Эмару на дом, где жил садовник местного графа. Когда преследователи вошли в дом, ивовый прут уткнулся в три стула, стол и бутылку вина. «Преступников трое, – прокомментировал Эмар. – Они были здесь и выпили две пинты вина». Садовника и его жены в то время не было дома, но их дети подтвердили, что к ним действительно заходили трое неприятных, грубых людей, потребовавших вина.
Преследование продолжилось. К тому времени стражники и чиновники уверовали в способности Эмара. В первом попавшемся на пути городе они от имени короля потребовали у местной власти лошадей, так что дело пошло быстрее. И не зря! Ориентируясь на направление прута, маленький отряд проехал по долине реки Роны больше 240 километров до небольшого городка Бокэр. Там прут, чуть не вырываясь из руки хозяина, уткнулся прямо в ворота… местной тюрьмы. Опять же по приказу короля ворота открыли, и Эмар попросил начальника тюрьмы показать ему тех, кого арестовали недавно.
И вот больше десятка осужденных выстроились на тюремном дворе. Лозоходец медленно двинулся вдоль их ряда. Когда поравнялся с молодым хромым горбуном, прут заходил ходуном в пальцах Эмара. «Это – один из троих!» – прошептал каменщик. Оказалось, что горбун попал в тюрьму за мелкое воровство всего за час до того, как туда прибыл Эмар.
Горбуна доставили в Лион. Он твердил, что ничего не знает, что всего-то своровал в Бокэре краюху хлеба, но, когда его привезли в дом виноторговца, он не выдержал и сознался, что его наняли двое профессиональных убийц-грабителей. Они давно наблюдали за богатым домом и поняли, что вдвоем такую добычу им не унести. Так что горбун просто помог им вытащить вещи, но сам он никого не убивал.
«Это правда? – спросил глава стражников у Эмара. – На этом парне действительно нет крови?» Лозоходец снова вытащил свой прут и начал задавать ему вопросы. Прут крутился в пальцах Эмара в разные стороны. Наконец каменщик сказал: «Может, парень и не убивал виноторговца с женой, но кровь на его руках есть. Спросите, где его наняли убийцы и почему?» Стражники взялись за допрос и узнали, что горбун встретил убийц в своем родном городе Тулоне, где сам он слыл, между прочим, весьма кровожадным пиратом, убивающим всех подряд. Так что горбуна вполне справедливо казнили.
Ну а Эмару приказали найти его подельников. И он их выследил! Вместе с отрядом стрелков отправился в Тулон. По дороге с помощью своего прута нашел постоялые дворы, где останавливались беглецы. Потом на средиземном побережье близ Тулона он сыскал лодочника, который продал одну из своих барок двум отчаянным молодцам. Те собирались плыть в Геную, разумеется тайком. Пересечь границу Франции отряд стрелков не осмелился. Командующий офицер просто послал депешу в Париж. Ответа не последовало. Так что поиски прервались.
Однако Эмара не оставили в покое. По приказу принца Конде в 1693 году его отвезли в Париж. Поселили в хорошей гостинице, вкусно кормили и даже приодели. После того как простой каменщик приобрел вид приличного горожанина, его привезли на заседание парижской Академии наук. Важные деятели науки долго говорили с Эмаром о его даре. Потом решили устроить испытание. В саду вырыли шесть ям. Четыре заполнили металлами, одну – гравием и одну оставили пустой. Потом ямы заровняли и поверху посадили траву. Эмар должен был определить, в какой яме что находится.
Каменщик, до смерти напуганный присутствием столь важных особ, долго бродил вокруг ям, не решаясь ничего сказать. Казалось, если он неверно ответит, его тут же бросят в тюрьму. И только после того, как один из важных академиков все-таки сумел втолковать Эмару, что даже неудача ему ничем не грозит, осмелился промямлить что-то. «Говори громче! – закричали недовольные деятели от науки. – И быстрее!» Один из академиков даже всплеснул руками: «Да что же этот мужик молчит и молчит? Из-за него я на званый обед опоздаю!»
Испытуемый перепугался еще сильнее и ткнул пальцем: «Тут – гравий… тут – пусто… а вот тут – металлы…» Ответ оказался верным. Но скептики академики пошли в атаку: «А какие металлы? Говори!» Вконец запуганный Эмар сел прямо на землю – ноги не держали. Честное слово, легче искать преступников, чем говорить с академиками! Он лишь покачал головой: «Может, железо, может, медь…» Один из академиков фыркнул: «А может, серебро или золото! Гадаешь, о чем и сам не знаешь!»
Эмар хотел сказать, что он не гадает, а пользуется ивовой лозой, но его уже выталкивала вон стража. На этом его пребывание в Париже закончилось. Впрочем, может, это и к лучшему, ведь в 1701 году инквизиция выпустила особый указ о богопротивности лозоходства. К тому времени король Людовик XIV уже был стар и впал в набожность. А инквизиция приобрела в стране вес. Эмар же вернулся домой и снова принялся за работу каменщика. Правда, как и раньше, он помогал людям: искал пропавшее, указывал места, где надо рыть колодцы. Однако все это теперь он делал тайком. И кто знает, возможно, не случись тогда указа инквизиции, практика лозоходства уже много веков официально помогала бы людям.
Ломоносов – сын Петра
Существуют тайны настолько поразительные, что их разгадками вообще не принято заниматься. Например, все официальные биографы настойчиво подчеркивали крестьянское происхождение великого ученого Михаила Васильевича Ломоносова. Но в народе всегда бродили странные слухи: будто Ломоносов ни много ни мало сын самого Петра I.
Версия действительно кажется невероятной. Но разве не странно, что в далеком 1730 году никому не известный и уже весьма великовозрастный крестьянский сын сам тайно приехал в Москву, был принят безо всякой протекции в лучшее учебное заведение? И – не забывайте – все произошло во времена, когда российская жизнь была строго ранжирована, без приказа сверху не делалось и малости. А тут вдруг сам глава Синода Феофан Прокопович принял деятельное участие в судьбе совершенно неизвестного ему парня из далеких северных Холмогор. Да какое дело было этому знаменитому ученому и философу до малообразованного крестьянского недоросля?
А вот это – как посмотреть. Ведь именно Феофан Прокопович как глава Синода находился у смертного одра императора Петра Великого. Конечно, тайна исповеди велика есть. Но сохранилось предание, что Петр, умирая, поведал Прокоповичу о некоем отроке Михайле, своем незаконном сыне, и повелел обучить его и приобщить либо к сану священника, либо к государственной службе – на что он окажется способен. И вправду, кому бы мог поручить государь свое незаконное детище, как не самому ученейшему человеку своего времени?
Однако откуда бы взяться незаконному сыну Петра?! И, коли предположить, что великий царь – отец, кто же мать? И где Петр мог ее встретить? Это же – чистый лабиринт выдумок, мозаика воображения!..
Ну а если не выдумки? Сохранились ли какие-то факты, бумаги, рассказы, способные пролить луч света на подобную историю? Оказалось – да. В середине ХХ века в архангельской газете «Правда Севера» и еженедельнике «Советский рыбак» появилось несколько статей журналиста и историка Василия Корельского, который рассказывал, что именно его предок Семен Корельский командовал обозом, который отвез юного Михайлу Ломоносова в Москву. Более того, он поддерживал связь с Ломоносовым и в дальнейшем. Конечно, узнать, что твой пращур причастен к реальной российской истории, большая честь, но Василий Корельский обратился к семейным воспоминаниям не от гордости, а потому, что решился приоткрыть одну из тайн, которая уже два века хранилась в его семье.
Еще в 1932 году Василий нашел в семейных бумагах старинное письмо, в котором черным по белому было написано, что «Михайло Ломоносов есть плод царя Петра I». В письме сообщалось, что в извоз под Петербург «предусмотрительно была взята добротной красоты и статности Елена Ивановна Сивакова – сирота. Сводничество произведено земским старостой Лукой Леонтьевичем Ломоносовым через Федота Баженина, входившего в деловые сношения с царем». Что ж, царь Петр с юности был падок до женской красоты. Но зачем понадобилось сводничество старосте Ломоносову? Об этом также было написано. Оказывается, старообрядцы, жившие под Архангельском, таким образом решили склонить могучего царя «на дружбу и заступничество».
В архивах Василий Корельский нашел сведения о том, что Петр I действительно встречался в феврале 1711 года в местечке Усть-Тосно под Петербургом с Федором Бажениным и обозом с российского Севера. И в числе «обозников» значились некая Елена и Лука Ломоносов.
Дальше – больше. После возвращения из Петербурга староста Лука срочно выдал Елену замуж за своего родственника Василия Ломоносова. В ноябре 1711 года родился их сын Михайло, а на имя старосты стала поступать помощь из государевой казны. Когда же Елена умерла и Василий привел Михайле мачеху, архиерейская служба отправила в Николо-Корельский монастырь паспорт на имя Михайлы Васильевича Ломоносова с тем, чтобы обоз, который регулярно ходил из монастыря в Москву, забрал сего отрока в Сийском монастыре, при котором он учился, и привез в Первопрестольную. Интересно, были ли другие крестьянские отроки, о которых озаботился бы архиерейский приказ, да еще и так, чтобы заранее оформить паспорт – бумагу по тем временам невероятно важную, которую крестьянам выдавали в редчайших случаях?
Так что выходит нечто совершенно необычное: юный Михайло, как выясняется, прибыл в 1730 году в Москву не сам по себе – тайком от отца, а по указу сверху. И тут же ни с кем не знакомый в Москве юноша поступил в школу Заиконо-Спасского монастыря на государственный кошт. Причем настоятель Герман Копцевич, зачисливший Ломоносова без лишних вопросов, вскорости получил от Синода (возглавляемого Прокоповичем) повышение сана и… отправку в провинцию. Видно, чтобы ненароком не разгласил чего лишнего.
После того как Синод перебрался в Петербург, Прокопович приказал перевезти в Петербургскую академию 12 лучших студентов, включая Ломоносова. Но он хорошо понимал, что если всплывет тайна рождения Ломоносова – тому не жить. Времена ведь были нелегкие. И далеко не всем недавний переход российского престола к императрице Анне Иоанновне казался законным. Потому Прокопович добился того, чтобы Ломоносов оказался включен в число тех, кого академия отправила учиться за границу.
Поделиться книгой: