Волчонок

— Ты не ошибся.

— Люди — волки. Это я давно понял, еще ребенком. Значит, надо стать волком. Раз все — волки, значит, быть волком — хорошо.

— Так говорят волки, — ровным голосом сказала Лаодика. А про себя подумала: «Для шакалов». Вслух сказала: — Пей же. И уходи. Ты устал. Я позабочусь, чтобы награда была достойна тебя.

Он задумчиво посмотрел на ритон и вдруг резким движением поставил его на столик. Темные, почти черные капли упали на отполированную поверхность.

— Я не буду пить этого вина!

Выражение лица Лаодики не изменилось.

— Тогда иди, — безразлично сказала она.

Аристей некоторое время молча смотрел на нее. Потом сказал, растягивая слова:

— Нужно послать гонца… Немедленно. В Эфес. К Манию Аквилию. Он должен знать, что Митридата Эвергета больше нет. Что войны не будет. Что наемники будут распущены по домам. Что у понтийского войска новый стратег, которого зовут Аристей, и что этот стратег хочет быть другом Рима. Он должен знать, должен знать обо всем. И чем раньше, тем лучше, — лицо Аристея дергалось. — Для нас лучше, царица.

— Да, хорошо, — отвернувшись, сказала Лаодика. Ей стало холодно, она зябко передернула плечами. — Я так и сделаю. Гонец отправится сегодня же. И, конечно же, ты прав: кто еще может стать новым стратегом? Иди, Аристей. Я… — она запнулась. — Я благодарю тебя и жду тебя утром. Приходи… если позволит рана. А сейчас иди. Ты должен отдохнуть, Аристей. Иди.

Он повернулся и пошел к выходу. Он шел очень медленно. Лаодика не знала — от слабости или оттого, что прислушивался к чему-то. Скорее всего, последнее. Аристей не доверял никому. Впрочем, как и все в этом дворце.

И все-таки он не услышал, как за его спиной оказался кривоногий евнух и, не замахиваясь, коротко ударил, вернее, не ударил, а просто ткнул под лопатку ножом. Аристей, взмахнув нелепо руками, упал ничком и больше не пошевелился.

Вытерев нож, евнух спрятал его под одежду и вопросительно повернул к Лаодике жирное безбородое и безбровое лицо. На лице было обычное плаксивое выражение.

Лаодика снова зябко передернула плечами.

— Подай мне его плащ, — сказала она. — Я замерзла.

Евнух молча выполнил ее приказание. Она снова посмотрела на Аристея, лежащего с широко раскинутыми руками.

— Мне нужен Диофант, — сказала царица. — Позови его.

Евнух побежал к двери.

— Стой, — сказала Лаодика. — Разбуди Фрину. Передай ей… — царица на мгновение задумалась. Евнух ждал. — Передай ей: пусть непременно завтра же утром отошлет из города мою дочь. Теперь иди.

Царевич возвращался с охоты. Диофант, заложив руки за спину, стоял на верхней ступени дворцовой лестницы и молча смотрел на приближающихся охотников. Он увидел их еще издали, вернее, не их, а пыль, поднятую копытами коней, целую тучу пыли.

«Митридат Эвергет умер, — сказала утром Лаодика. — Теперь царь Понта — его и мой сын Митридат Евпатор. Он еще не знает, он еще вчера уехал на охоту и пока не возвращался. Дождись его, Диофант, встреть. Он должен узнать обо всем от тебя. Ты все расскажешь ему. Он ведь любит тебя. Расскажи ему обо всем, а потом приведи ко мне».

И теперь Диофант смотрел на приближающуюся группу всадников и страстно желал только одного — чтобы они ехали как можно дольше.

Царевич узнал его и пустил коня галопом. Диофант отметил его мастерскую посадку.

— Диофант! — закричал царевич. — Диофант, эгей! Жаль, что ты остался дома!.. Мы затравили оленя! Красавца оленя!.. Эй, Диофант!.. — Он осадил коня у самой лестницы.

— Диофант!.. — и вдруг замолчал.

Диофант тоже молча смотрел в его мальчишеское лицо с прозрачно-голубыми, как у отца, глазами. Руки его, за спиной, против воли сжались в кулаки. Он все яснее ощущал тяжесть того, что должен сказать.

Митридат медленно спешился, медленно поднялся по лестнице.

— Что случилось? — спросил он.

Диофант выдержал его взгляд.

— Я маленький человек, царевич, — сказал он. — Единственное, что я делал, — это учил тебя, как нужно натягивать тетиву, чтобы всегда попадать в цель, и как нужно сидеть на коне, чтобы конь не сбросил тебя. Я учил тебя, потому что эти две вещи — главное, что должен уметь царь. Я не думал, что это пригодится тебе так скоро, — он почувствовал, что лицо его застыло, словно от холода.

Подъехали остальные охотники.

— Что делать с оленем? — крикнул кто-то.

Митридат медленно повернулся к спрашивавшему, непонимающе посмотрел на него. Так же медленно перевел взгляд на оленя, переброшенного через седло, с неподвижными широко раскрытыми глазами. Голову оленя, наподобие диадемы, пересекала поперечная алая полоса, и Митридату показалось, что олень коронован.

Он неопределенно пожал плечами и отвернулся.

Охотники растерянно переглянулись.

Митридат начал спускаться с лестницы. Каждый шаг его был дольше предыдущего. У последней ступеньки он остановился и вдруг снова вернулся к Диофанту.

— Повтори.

Диофант не услышал, а угадал это слово, сказанное беззвучно. Он вздохнул. Главное уже было произнесено, но тяжесть почему-то не оставляла его. Он сказал:

— Твой отец, царь Понтийский Митридат Эвергет, умер.

Митридат опустился на ступеньку, медленно провел рукой по лицу. Оглянулся на вход, к которому сидел спиной.

Диофант сказал:

— Сейчас ты должен пойти к матери. Ей сейчас очень тяжело. Помни, что отныне ты — царь и мужчина.

Митридат поднялся, подошел к нему почти вплотную.

— Тяжело? — он смотрел в глаза Диофанту. — Ей тяжело? И ты веришь в это?

Диофант молчал. Митридат отвел взгляд в сторону.

— Это же она убила его, — тихо сказал он. — Почему же ты говоришь, что ей тяжело?

Диофант отшатнулся, и голос его изменился. Он предостерегающе поднял руку:

— Царь умер. Его никто не убивал. Не следует так говорить!

И тогда Митридат улыбнулся. И от этой улыбки Диофанту стало нехорошо. Лицо Митридата в эту минуту поразило его, потому что это уже не было лицо двенадцатилетнего мальчика. Сквозь мальчишеские черты вдруг явственно проступили жестокость и властность взрослого мужчины.

— Хорошо, — сказал Митридат. — Ты говоришь, царице тяжело? Она ждет меня?.. — он в раздумье опустил голову. — Я был хорошим учеником, Диофант. Мне кажется, я и впредь буду хорошим учеником. Я пойду… к царице, — он через силу выговорил это слово. — Но несколько позже. Сейчас я должен распорядиться… — он оглянулся. — Об олене. Ты понял меня, Диофант? Иди же к моей матери, Диофант, учитель мой, и скажи ей, что скоро я буду у нее.

Митридат долго и, казалось, бесстрастно рассматривал лицо Лаодики. Наконец его губы разжались, и он сказал:

— Прежде чем прийти сюда, я отправился к себе. Чтобы умыться и переодеться после охоты. На столике возле моего ложа я нашел нож. На лезвии этого ножа — запекшаяся кровь. Я очень удивился этой находке. Но потом понял, для чего этот нож подбросили в мою спальню. Я понял, что кровь на его лезвии — кровь моего отца. Видимо, мои друзья дали мне понять, что отец убит этим ножом и что я должен отомстить за него. Впрочем, возможно, это означало также и то, что я сам должен опасаться убийц.

Лаодика побледнела. Она поднялась со своего места и сделала шаг к нему. Но его взгляд остановил ее.

— Ты хочешь сказать…

— Я говорю.

Лаодика почувствовала, что во рту пересохло. Едва шевеля губами, она спросила:

— И ты знаешь… кто… его… убил?

Митридат удивленно поднял брови.

— Знаю ли я? Разумеется… Садись, я не хочу, чтобы ты стояла.

Лаодика села, безвольно опустив руки.

Он продолжал:

— Не так уж трудно это узнать. Митридат Эвергет, мой отец, готовился к войне. Его убийц нужно было искать среди тех, кто этой войны не хотел. — Митридат холодно улыбнулся. — Ты, наверное, удивляешься тому, что убийцы все еще живы? Сначала я хотел, чтобы вот этот нож побывал в груди каждого из них. Но потом понял, что какой же я царь, если только так могу отомстить? И я отправил послания моим военачальникам. Дорилаю Тактику, Неоптолему. Архелаю и другим. Пусть собирают войска.

Он поднялся.

— Теперь я беспокоюсь о твоей безопасности, — сказал он. — И о безопасности моей сестры Лаодики и моего брата.

Митридат Хрест, младший брат Митридата Евпатора, был хилым, болезненным мальчиком. Формально он теперь тоже считался царем Понта.

— Я не хочу, чтобы ты покидала свою спальню. У двери я поставлю стражу. Это честные и преданные люди. Они не допустят к тебе посторонних. Я хочу сделать это, поскольку убийцы еще во дворце. — Митридат подошел к двери, остановился.

— Сюда должен прийти Диофант. Передай ему, что я жду его в моей походной палатке. После захода солнца.

Оставшись одна, Лаодика вяло удивилась тому, что больше не испытывает страха.

— Все пустое… — прошептала она. — Поздно…

Камень был отпущен и теперь несся с горы, сметая на своем пути и тех, кто тащил этот камень по склону. Камень рос, превращаясь в огромную глыбу, заслоняя солнце.

— Все пустое…

Митридат лежал на животе, упершись узким мальчишеским подбородком в сжатые кулаки. Он не пошевелился, когда вошел Диофант, только, чуть скосив глаза, взглянул на вошедшего.

Диофант остановился у входа.

— Ты хотел видеть меня? — спросил он.

Митридат не ответил. Он лежал в прежней позе и молчал, словно не слыша вопроса. Диофант неловко кашлянул.

— Я слышу, Диофант.

И снова замолчал.

Диофанту стало не по себе. Он снова ощутил двойственность этого человека, двойную природу его, двойной облик — мальчика и мужа, царевича и царя, волчонка и волка. Ему захотелось выйти из палатки. Молчание, повисшее под низким войлочным сводом, стало осязаемым и тяжелым. Но он остался стоять неподвижно, и только руки его сами собой взялись за твердую перевязь меча.

Молчание затягивалось, становилось невыносимым.

Да есть ли здесь кто-нибудь кроме него?

Митридат приподнялся на ложе.

— Я учился у тебя, — сказал он. — Теперь я умею попадать в цель и хорошо держусь в седле.

Диофант склонил голову.

— Твоя похвала — большая честь… — пробормотал он.

Митридат рывком поднялся на ноги, подошел к нему почти вплотную. Он едва доставал Диофанту до подбородка.

— Теперь слушай, — тихо сказал Митридат. — Слушай меня и ответь: кто убил моего отца?

— Кто тебе сказал, что твой отец убит?

Митридат указал в угол палатки.

— Что там? — голос его опустился до шепота.

Диофант присмотрелся.

— По-моему, это собака, — неуверенно сказал он.

— Подойди и взгляни.

Диофант опустился на корточки подле громадного, неподвижно лежащего пса. Непонимающе посмотрел на царя.

— Этот пес сдох.

Митридат глухо ответил:

— Сегодня утром мне не хотелось есть. Я отдал ему еду. В полдень он сдох.

Диофант резко выпрямился: