Тайна трех неизвестных

Но снаряд не летел, и земля не расступалась. Только становилось все темнее — наступал вечер. В нескольких метрах уже ничего не видно. Где-то вдалеке протарахтел мотоцикл, и не разберешь — то ли в сторону села, то ли в сторону леса…

Может, это старший лейтенант Пайчадзе повез Павлушу выполнять секретное военное задание? Страшное беспокойство овладело мной. Мне безумно хотелось махнуть туда, к доту, и взглянуть, что же там делается. Но остатки гордости, горсткой мака едва трепыхающейся на самом дне опустошенной горем души моей, не пустили. Чего же это я буду им мешать, если меня забраковали? Пусть себе занимаются своим важным делом, пусть! Не хватало еще, чтобы Павлуша увидел меня тут такого несчастненького, отвергнутого, жалкого. Эта мысль подхватила меня с земли, моментально посадила на Вороного и со всей мочи погнала в село. Нет, этого я бы не пережил! Случись что подобное — тогда хоть в пропасть вниз головой.

Я даже не поехал по улицам, а свернул на тропинку, пробираясь садами и огородами. Чтобы не видел меня никто, что я из лесу еду. Не было меня там, не было! И письма не было! Ничего не было! Докажите теперь! Докажите! Я только рассмеюсь. Ничего я не знаю. Никаких Г. П. Г. Какая тайна? Какие трое неизвестных? Три ха-ха! Больше ничего!

Я проезжал по тропинке за садом нашей учительницы Галины Сидоровны и вдруг заметил, что какой-то человек, пригнувшись, прокрадывается в сумерках между деревьями. Заметив меня он вдруг присел, потом ловко шмыгнул в кусты и притаился, скрываясь…

Тю! Кто же это такой? Галина Сидоровна живет вдвоем со старенькой мамой, мужчин у них в доме нет. Кто же это? Вор или злодей какой? Добрый человек не стала бы прятаться.

Я нажал на педали. Через две хаты тропинка выводила на улицу, и через минуту я уже спрыгнул с Вороного у ворот Галины Сидоровны.

— Галина Сидоровна! Галина Сидоровна! — Громко закричал я, приоткрывая калитку.

— Что? Кто? Кто это? — Послышался встревоженный голос учительницы. — А, это ты… — Сказала она, внезапно появившись из-за дома. — Что такое? Что случилось?

— К вам сейчас дядько Петро и дядько Микола придут! — Закричал я, чтобы слышно было там, в саду, и прошептал — Это я специально. У вас в саду вор прячется.

— Да ты что?

— Тс-с-с! Точно! Сам только что видел. Я соседей позову, а вы…

— Да нет, это тебе, наверное, показалось.

— Клянусь. Я по тропинке за садом ехал, а он крадется, а потом как шуганет в кусты…

— Что ты говоришь! У нас же и воровать нечего.

— Высокий такой, метра два.

— Ты смотри! Ну пойдем глянем.

— Так, может, все-таки позвать кого? Он же здоровый как бык. Сами не справимся.

— Да ну! Как-нибудь! Топор возьмем, серп. Погоди, я сейчас, — она заскочила в сени и через мгновение вынесла оттуда серп, топор и электрический фонарик.

— Если бы я каждый раз к соседям обращалась, им бы покоя не было. Я сама себя привыкла защищать. Пойдем!

Она дала мне серп, сама взяла топор, включила фонарик и смело двинулась вперед. Она была отчаянная и решительная, наша Галина Сидоровна. И я невольно залюбовался ею.

— А ну, кто тут лазит по чужим садам? — Звонко крикнула она, лучом света ощупывая деревья.

— Там в кустах, — подсказал я.

Луч высветил кусты. Там никого не было.

Мы прошли весь сад. Но никого так и не увидели. Видно, тот человек, услышав мое «к вам дядько Петро и дядько Микола», сразу удрал.

— Вот видишь — нет никого, — весело сказала Галина Сидоровна. — Это тебе показалось. Мне в темноте всегда кажется, что в саду кто стоит за деревом.

— Да видел, ну, честное слово, видел! — Мне было досадно, что учительница мне не верит.

— Ну, может, может, — успокоила она меня. — Значит, сбежал. Пожалуй, кто-то проходил и яблочек захотелось… Хорошо, что матери нет, пошла к тетке. Перепугалась бы до смерти. Ну, спасибо тебе, защитник мой.

Она потрепала мне волосы и нежно провела рукой по щеке. От ее руки повеяло обольстительными тонкими ароматами каких-то духов. И было приятно чувствовать прикосновение ее руки и немного стыдно от этой приятности.

— Слушай, а как там Павлуша? Вы уже помирились? Вся приятность сразу исчезла.

— Не знаю, — буркнул я. — Ну, я пойду. До свидания.

— До свидания. Жалко. Так хорошо вы дружили…

Я ничего не сказал. Молча вышел со двора, сел на велосипед и уехал. И так мне было черно на душе, чернее чем в глухую ночь. Павлуша, может, в это время уже выполнил важное секретное задание, и генерал или полковник пожимает ему руку, вынося благодарность от командования. А я… Даже Галина Сидоровна не поверила мне, что я видел человека в ее саду, решила, что мне показалось, и благодарила просто так, для видимости, из вежливости. Я же видел. И по голосу слышал. Голос у нее был какой-то не такой, деланный, словно она шутила со мной. Ну и пусть! Пусть ее обворовывают, раз так.

Такое меня равнодушие охватило ко всему на свете, что если треснет сейчас земля, как спелый арбуз, и разлетится в клочья — я бы и глазом не моргнул.

Глава XVII. Меня вызывают к телефону. «Расследование футбольной баталии». Новое платье Гребенючки. Испорченное настроение

На другой день я проспал допоздна, потому что вечером очень долго ворочался, не мог уснуть — столько всяких переживаний на меня навалилось.

Проснулся я от того, что меня тормошил за плечо дед:

— Вставай, деятель! Царство божие проспишь. Без тебя Советская власть управлять не может.

Когда тебя будят, то всегда именно в этот момент ужасно хочется спать. Я дрыгнул ногой, накинул одеяло на голову и пробормотал сонно:

— Не шутите, диду! Я сплю… Я спать хочу…

Но дедова рука безжалостно стянула с меня одеяло:

— Вставай! Ну! Говорю же, к телефону тебя в сельсовет вызывают. Быстренько, ну!

Я моментально вскочил и сел на кровати, хлопая глазами:

— А? Что? Кто?

— Да кто ж его знает! Человек какой-то. С Дедовщины звонит. Вишь понадобился ты ему с самого утра. Может, уже что-то натворил, а? Беги скорей, сельсоветский телефон занимаешь.

Я с ходу запрыгнул в штаны и вылетел на улицу. Я несся так, словно за мной гналась бешеная собака, и за считанные секунды пролетел по улице от нашего дома до сельсовета. Влетев в сельсовет я сгоряча пробежал мимо телефона в следующую комнату.

— Стой! Куда ты? — Весело закричал мне секретарь сельсовета Спиридон Халабуда. — Поворачивай назад! Тут!

Я обеими руками схватил трубку, прижал к уху и крикнул изо всех сил:

— Алло!

— Здравствуй! — Услышал я в трубке басовитый мужской голос. — Слушай внимательно! Если будут спрашивать, кто звонил, скажешь — инспектор РОНО Федорищенко. Просил подъехать в Дедовщину. Он расследует дело про драку на стадионе тридцатого июня. Хочет уточнить некоторые факты. Почему у тебя? Потому что знает и уважает твою маму-депутата и считает, что сын такой матери скажет все честно и объективно. Понял? Запомнил? Федорищенко. Инспектор РОНО.

— Ага… Ясно… Ясно, товарищ Федорищенко, — сказал я, взглянув на Халабуду, который даже рот от любопытства раскрыл, глядя на меня. Такого и действительно не бывало, чтобы в сельсовет к телефону вызвали ученика, пацана.

— Теперь слушай, — продолжал басовитый голос (он говорил медленно, четко выговаривая каждое слово). — Вчера ты не смог достать инструкцию. Мы это знаем. Но не переживай. В этом не твоя вина, а наша. В связи с обстоятельствами операция на один-два дня откладывается. Следите за мачтой около школы. Когда на ней появится белый флажок, в этот день в девятнадцать ноль-ноль пойдешь к амбразуре за инструкцией. Ясно?

— Ясно! Ясно! — Теплая волна радости прокатилась по всему моему телу и плеснула — защекотала под горлом. Значит не забраковали меня, а просто что-то помешало! И так мне не хотелось вешать сейчас трубку, так хотелось еще поговорить, спросить что-нибудь.

— Слушайте! — и голос у меня сорвался. — Слушайте, а… а… — Я не знал, что сказать, — а… а… а как вас по отчеству?

— Тю! — Он запнулся и вдруг рассмеялся. — Вот! Я и сам не знаю, как имя и отчество этого Федорищенко, да. А зачем тебе? Обойдется и так.

Я растерялся. Халабуда не спускал с меня глаз и прислушивался к каждому слову. Я понял, что спорол ерунду. Надо было как-то выкручиваться.

— Ага, спасибо, теперь буду знать — сказал я, изображая словно получил ответ на свой вопрос. Человек на том конце провода, все понял.

— Молодец, — сказал он. — Ну, хорошо. Тогда все. А в Дедовщину съезди на всякий случай, чтобы не вызвать подозрения. Ну, будь здоров!

— Ага, сейчас поеду. До свидания, — я повесил трубку. В голове у меня как-то странно гудело и звенело.

— Что за Федорищенко? — Сразу спросил Халабуда.

— Инспектор РОНО. Просил приехать в Дедовщину. Расследует дело про драку на стадионе тридцатого июня. Хочет уточнить некоторые факты.

— А-а… я его, кажется, знаю, — серьезно прогнусавил Халабуда. — Точно. Знаю. Федорищенко. Знаю…

Спиридон Халабуда любил похвастаться своим личным знакомством с руководящими работниками района. И хотя по выражению лица было видно, что Федорищенко этого он не знает, я встревожился — а что, если он где слышал его имя и отчество и сейчас меня спросит. И я, сделав вид, будто мне надо спешить, быстренько попрощался и убежал.

Деду я сказал слово в слово тоже, что и Халабуде, и, не позавтракав даже, а выпив только стакан молока, сел на велосипед и поехал в Дедовщину.

Выезжая, я искоса заглянул через забор к Павлуше. Он сидел на земле среди двора, мрачный и злой, перед велосипедом, стоявшим вверх колесами, и крутил рукой педали. Заднее колесо постоянно чиркало о раму.

Восьмерка!

«Видимо, они проверили его вчера и убедились, что он не лучше меня, — подумал я. — И решили вернуться к моей кандидатуре».

Мне стало жаль Павлушу. Но что же я мог сделать? А может, он вообще не туда ехал… А куда? Кто его знает. Может, просто катался…

Когда я не могу найти ответ на какой-то вопрос, то просто отбрасываю его и начинаю думать о чем-то другом. Такой уж у меня характер.

А солидный голос у того дядьки по телефону — не меньше полковника. А может, и генерал. И говорит так рассудительно. Все продумано. Инспектор РОНО. Драка на стадионе.

Я выехал на окраину и как раз проезжал стадион. Это, собственно говоря, был не совсем стадион, а просто кусок поля с воротами по обе стороны (без сетки, конечно). А по бокам в один ряд были вкопаны кривые, неоструганные скамейки.

На всем поле, а особенно у ворот, трава была совершенно выбита, вытоптана, и иногда во время игры поднималась такая пыль, что не было видно мяча.

Тридцатого июня этого года здесь состоялась товарищеская встреча по футболу между командами класса «Г» васюковской «Ракетой» и дедовщинским «Космосом». Команды были школьные, играли старшеклассники. У нас на воротах стоял Бардадым, центр-форвардом был Вовка Маруня, наш васюковский Олег Блохин, который, хотя и учился только в восьмом классе и телом был щуплый, но обводил здоровяков десятиклассников, «как пацанов» (по выражению деда Саливона).

Матч проходил в ожесточенной борьбе. За пятнадцать минут до конца счет был двадцать три — восемнадцать в пользу дедовщинского «Космоса». Стадион гудел. Болельщики ревели как быки на выгоне. Среди наших особенно завзятыми болельщиками были дед Саливон и баба Маруся, наша школьная уборщица. Дед Саливон не умолкал ни на минуту, подбивая игроков на активные действия.

— Вовка, давай, давай, давай! Ванька, пасуй Грицку! Головой, головой! А, чтоб ты лопнул! Чего же ты отдал мяч, недотепа. Бей, Вовка, бей!..

А баба Маруся все время тихо бубнила:

— Господи милосердный! Боже праведный! Сделай так, чтобы наши забили гол! Господи милосердный! Боже праведный! Сделай так, чтобы наши забили гол!

И когда наши забивали гол, она верещала тонким голосом:

— Штука!

И крестилась.

За пятнадцать минут до конца матча Вовка Маруня прорвался с мячом к воротам и уже влепил бы мяч в девятку, но защитник «Космоса», здоровенный бугай Роман Гепа (двоюродный брат того Гепы, что пошел учиться на попа), подцепил его ногой так, что Вовка пропахал носом землю. Судья, дедовщинский киномеханик Яшка Брыль, вместо того, чтобы назначить одиннадцатиметровый, назначил угловой. Мол, Гепа действовал правильно, только выбил на угловой, а Маруня, мол, сам упал.

Что тут началось! Наши болельщики так неистово заорали, засвистели, завизжали, словно пришел конец света.

— Судью на мыло! Судью на мыло! — Кричал чуть не лопаясь, дед Саливон.

— Пенальти! Пенальти, побей тебя вражья сила! — Визжала баба Маруся.

Но судья не обращал на это никакого внимания, Такой уж футбольный закон — на поле судья полновластный хозяин. После игры можете опротестовывать его действия сколько хотите, а во время игры его слово святое.

Стиснув зубы, Вовка Маруня подал угловой и от волнения неудачно — мяч полетел в аут.

Однако за минуту мяч снова попал к Маруне, и он снова прорвался к воротам. Гепа, видя, что судья сквозь пальцы смотрит на его нарушения, теперь уже нарочно подставил Маруне ногу и тот снова полетел носом в землю. Тут Маруня не стерпел (он очень горячий хлопец), вскочил и, несмотря на то, что едва доставал Гепе до подбородка, залепил ему по морде. Гепа лягнул его в ответ ногой, и Маруня кубарем покатился по земле. Тогда к Гепе подскочил наш левый крайний нападающий Юрка Загубенко и врезал ему под дых. И тут началось.

Пока зрители опомнились и бросились разнимать футболистов, наша «Ракета» успела так пройтись по дедовщинскому «Космосу», что от того мокрого места не осталось. Один наш Бардадым мог запросто отлупить по крайней мере пятерых дедовщинских форвардов. А двадцать три пропущенных гола удесятерили его силы.

Едва разняли.

— Вот так товарищеская встреча, — сказал дед Саливон. — Вторую такую товарищескую встречу придется, видимо, проводить прямо на кладбище.

— Это еще, знаете ли, ничего, — ответил Павлушин отец. — Это еще, мелочи. А вот между Сальвадором и Гондурасом из-за футбольного матча настоящая война началась. Стотысячные армии между собой дрались. Артиллерия, самолеты, танки… Вот, это знаете ли, болельщики …

Лично я был доволен, что Бардадым успел заодно надавать подзатыльников и судье. Чтобы знал, как подсуживать своим.

Вот такой был матч тридцатого июня. Честно говоря, было что расследовать.

Я заехал в Дедовщину и повернул прямо к сельмагу. Купил в сельмаге леденцов фигурных, покрутился немного и двинулся обратно. Настроение у меня было прекрасное. Несмотря даже на то, что погода быстро портилась, и собирался дождь.

На вышке в лесу по-прежнему развевался красный флаг. Значит, учения еще продолжаются.

Подъехав к селу, я опять-таки, как и вчера, свернул на тропинку, ведущую вокруг села огородами, мимо сада Галины Сидоровны. Мне хотелось взглянуть, нет ли каких-нибудь следов вчерашнего незнакомца. А может, он еще потом ночью приходил?

Около сада учительницы я слез с велосипеда, положил его на землю и крадучись, как настоящий детектив, пошел, поглядывая во все стороны. Тропинку в двух местах пересекали следы здоровенных, не менее сорок пятого размера, сапог. Они четко отпечатались на мягкой земле. Одни следы были обращены носками в сад, вторые — наоборот, в поле. Это он шел, это он возвращался.

Возле кустов малины, где он прятался, трава была примята и лежал мокрый окурок сигареты с фильтром. Я поднял. Сигарета была почти не выкурена и потушена о землю. Марка — «Столичные».

Шерлоку Холмсу или майору Пронину одного этого окурка и этих следов было бы достаточно, чтобы узнать все. Но я не был ни Шерлоком Холмсом, ни майором Прониным. Я мог сказать лишь то, что этот человек — курит (раз окурок!) и что у него большие ноги (потому что это было видно из следов). Больше я не мог сказать ничего. Разве только, что сигареты он покупал не в нашем сельмаге, в нашем «Столичных» не продают, а возможно, в Дедовщине, там есть, я только что видел.

Но для выяснения личности незнакомца этого было маловато. Что же он все-таки здесь делал? Почему прятался? Неужели хотел ограбить учительницу, а я его спугнул? Не похож он был ни на кого из наших, совсем не знакомый какой-то…

— Только ты смотри все же, Ганя, осторожнее, — услышал я возле дома голос Галины Сидоровны.