Благодарность

- Не твое дело, уж я знаю!

Но Вильгельм оживился и стал требовать объяснения.

- Я увезу его в деревню, - отвечал Поль.

- Да разве ты с ним знаком?

- Хм! Буду знаком!

Тут молодой Крутояров так ясно изложил свой план, что Вильгельм вскочил и обнял его.

- Милый Поль, - говорил он, - неужто это удастся нам?! Ты говоришь правду...

Малые ручьи составляют реки... Да! Если этот Цветков будет там, она будет беспрестанно в ужасе, и я ничего не добьюсь от нее... А если она решится... быть ее мужем... послезавтра...

И, подавленный светлыми ощущениями, молодой человек опустился в кресло.

Потом продолжал более тихим голосом, как бы томясь и млея:

- Но, послушай... не рискуешь ли ты много для меня? За это может быть история...

конечно, добрый друг мой, если уж человеку суждено быть обязанным в своей жизни кому-нибудь, я желаю быть обязанным тебе и твоему отцу.

- Полно, немец, полно, - возразил юноша, - бери шляпу и пойдем на бульвар.

Цветков верно будет там... Он каждый вечер таскается туда с тех пор, как кончил курс...

Цветков действительно уж рисовался в твиновом пальто и фуражке на губернском бульваре, который так красиво упирается в реку.

Походив и показав всем свой стан, то спереди, где раскрывался на белой и крепкой манишке чорный шолковый жилет с голубыми клетками, то сзади, где так плотно обливала серая материя его широкую спину, то, наконец, с боков... тогда резко выступал на бульварной зелени геройский очерк его груди; показав все это гуляющим, он сел на скамью и закурил папиросу, нетерпеливо ожидая, чтоб стемнело и чтоб губернаторские девушки выбежали из задних ворот на бульвар погулять с молодыми кавалерами, пока господа кушают вечерний чай. Он уж стал насвистывать что-то, как вдруг увидел Поля Крутоярова и Вильгельма, выходящих из боковой аллеи. Цветков довольно гордо отвернулся, как бы не замечая их.

Но, к большому его стеснению, Поль сел около него на лавку. Вильгельм подошел к каким-то дамам.

Цветков стал суров лицом и перестал петь. Поль молчал и чертил тростью по песку. Потом Крутояров стал искать чего-то в карманах и прошептал:

- Чорт знает, папиросы забыл!

Цветков, уж тронутый тем, что Поль не имеет папирос, тогда как они у него есть, чуть было не подал ему своих, но удержался.

Поль зевнул и вдруг обратился к Цветкову.

- Скажите, пожалуйста, что же это так мало гуляют? Мало народа...

Цветков побагровел и, повернувшись к нему, отвечал!

- Да-с... это правда!

- Право, мало, - небрежно продолжал Поль. - И главное, что несносно, ужасно мало порядочных людей!

Ваня, успевший несколько оправиться от первого натиска, одобрил его благосклонной улыбкой.

- Скажите, пожалуйста, - продолжал Поль, - я даже сбирался вас отыскивать...

Меня очень интересует судьба этого молодого человека, у которого я имел удовольствие вас встретить; тогда еще вы были в пансионе... этого Сережи Кольцова...

Я полагаю, что вы должны про него много знать.

- Да, мы с ним были дружны... Я могу вам рассказать все подробно.

Крутояров знал, как жаждал Цветков его знакомства, и потому, встав, предложил ему вместе пройтись, и взял его под руку.

Мускулистая рука будущего воина почти дрожала от стыдливого удовольствия, когда оперлась на нежное темно-коричневое трико аристократического рукава.

- Кольцов, - начал он, - Кольцов уехал в Москву и получил там место. Его притесняли здесь...

- У меня есть к нему очень важное письмо, - солгал Поль, - и потому-то, признаюсь, я отыскивал вас, чтоб узнать его адрес... Впрочем, я очень рад, что мы познакомились по этому случаю... я даже дивлюсь, как до сих пор... Нет ли у вас папирос?..

Цветков достал ему папиросу.

- Вы меня извините, - продолжал Крутояров, - что я так, без церемонии... Я полагаю, что молодым людям смешно употреблять разные штуки и увертки для сближения...

- Это истиннейшая правда... я сам тоже! Чем проще душа, тем она мне по сердцу, - с теплым взглядом возразил Цветков. - Ей-Богу! я вот какой человек... уж как понравится мне человек, так я весь на ладонке сам... я ведь солдат в душе! присовокупил он со вздохом.

Он даже думал, что не будет ли лучше при этом ударить себя в грудь, да как-то оробел.

Словом, первый шаг был сделан, и оба они, крепко пожав друг другу руки и обменявшись взаимными приглашениями, ушли наконец домой, оба довольные: один активным, другой пассивным успехом.

Ободренный Цветков, прощаясь, сказал Полю следующие слова:

- Милости просим, ко мне! Вы не найдете у меня роскоши... роскоши вы у меня не найдете... но найдете радушие...

Во время ужина en tete-a-tete с Дашенькой он был очень любезен, хотя не без грустного оттенка в лице и словах (этот оттенок был, впрочем, выражением жизненной теплоты). Даша была особенно бледна, часто поднимала к потолку глаза, часто вздрагивала и долго и глубоко вздыхала. На другое утро Цветков сидел в своей горенке на постеле и, аккомпанируя себе на гитаре, пел из "Ас-кольдовой могилы": "В старину живали деды .."

Эту песню певал он часто с тех пор, как стал вольною птицей и начал чувствовать сильные побуждения к разным задушевным веселостям и разгулам, о которых так современно говорит эта песня, несмотря на слово "Аскольд" и на претензии самого Неизвестного.

Вдруг в стекло кто-то ударил тростью. Цветков бросился к окну, думая, что это вернувшийся Федор Федорович. Но каково было его удивление, когда он увидал под окошком Поля, в шляпе, с поднятым воротником пальто и веселою улыбкой. Цветков быстро раскрыл окно.

- Ах, извините! - воскликнул он, - я, право, и не мог придумать! Да войдите ко мне.

- Нет, - отвечал Поль, - теперь некогда... я спешу домой: сегодня мое рожденье...

- Честь имею вас поздравить...

- Ну, что тут за поздравления! Дело в том, что я зашел звать вас к себе сегодня вечером. У меня будут два приятеля... Славные ребята! Один очень даже образованный... он студент; не кончил курса... Вот, если вы любите серьезные разговоры...

- Как же-с... я все больше серьезные...

- Да мы поедем в Белополье. Вы знаете, оно ведь только пять верст от города.

- Знаю, знаю-с!... В котором же часу прикажете?

- Приходите ко мне в шесть часов... Вы любите в телеге кататься?

- Ужасно люблю!...

- Так мы в телеге поедем... Покутим как! Прощайте. Не хотите ли лучше, чтоб я за вами заехал прямо сюда?

- Я думаю, это будет лучше.

- Хорошо. Так в шесть часов. Прощайте, Цветков!

- Прощайте, Павел Васильич!

Поль ушел. Окно закрылось, и Цветков остался один с своим восторгом. Тотчас же достал он из комода новый тук, тряхнул его и повесил на стул, спинкой кверху; вынул толковый коричневый жилет, по которому были разбросаны матовые, шоколадного цвета листья.

Жилет-то, собственно, не был безвкусен, но уж нисколько имел в себе тайного шика, свойственного, как известно, модному предмету. Сапоги, новая фуражка были также вынуты. Все было хорошо; но над перчатками Цветков задумался: у него было две пары - жолтая и белая, еще не тронутые. Наконец, после долгих прений с самим собою, решил он надеть белые, зная, что это самый парадный цвет. "Еще, пожалуй, шельма-богач обидится, если к нему на рожденье в цветных приедешь!" - подумал он с плутоватой усмешкой. И, преисполненный веселых мыслей, вышел в сад с гитарой.

Он едет в Белополье... в Белополье, где такой чудесный каменный двухэтажный дом; где такой прекрасный сад, диво искусства; ряды елок и лип, стриженных так отчетливо: то обелисками с шарами наверху, то круглыми шапками, то целыми непроницаемыми стенами! Сад, в котором ему приходилось гулять с товарищами не раз, потому что старый Крутояров, любя толпу, разрешал гулянья в саду городским жителям, - куда в Троицын день съезжался и сходился весь город, несмотря на расстояние, где пели цыгане, плясали крестьянки, курились в зеленых закоулочках самовары.

И он, он, который только с почтительною завистью глядел на крайние окна верхнего этажа, за которыми, как ему было известно понаслышке, жил счастливый наследник всех этих волшебств, жил изящный Поль, считаемый им до вчерашнего дня недоступным гордецом... он будет кутить там! Каков же должен быть кутеж, общество?

Каковы вина, каков разгул и раздолье? И громко звенели струны гитары под его могучими пальцами!

Я еду к Крутоярову ныньче, - сообщил он Дашеньке, садясь с нею за стол. Его рожденье сегодня. Вы разве с ним познакомились? Совершенно неожиданно... Вчера на бульваре.

- Я очень рада за вас, - холодно промолвила Дашенька. - Вы, я думаю, будете веселиться там. Он очень добрый и умный мальчик...

- Разве вы его знаете? - спросил с удивлением Цветков.

Дашенька покраснела.

- Понаслышке, - отвечала она, спохватившись. Цветков не обратил на это обстоятельство никакого внимания. А дело было вот в чем: Дашенька еще прежде Цветкова знала, что он будет целый вечер, а может случиться, и следующий день у Поля, хотя рожденья никакого не существовало. Еще утром получила она от Вильгельма записку, которой перевод представляю здесь.

"Душа моей души, сердце моего сердца! может быть... почти непременно я прижму вечером тебя к своему сердцу! Ты будешь одна. Цветков будет в деревне у доброго Поля, который так великодушно и благородно помогает мне во всем! Ты будешь одна, и в семь часов вечера я буду у ног твоих. Надеюсь, что мы что-нибудь решим".

Потому-то встревоженные мысли ее уносились Бог весть куда, и она в забытьи сделала промах, не замеченный ее собеседником.

VI

В семь часов вечера у ворот коричневого домика уже стояла красивая жолтая тележка с гнедою тройкой.

В ней сидели двое; а на облучке стройный кучерок, слегка избоченясь, изредка бодрил концом кнута коренную, которая то и дело вздрагивала и порывалась вперед;

пристяжные кокетливо беспокоились. Ярко-красная рубашка кучера свободно и легко обрисовывала его жидкие молодые члены, синий кафтанчик давно спал с одного плеча, а шляпа-гречневик была уж так забубенно посажена на чорные волосы, что едва-едва держалась на них. Изящный кучер был сам юный Поль. Один из седоков в статском платье, с курчавыми каштановыми волосами и огромным мрачным лицом, был тот студент, не кончивший курса, о котором, как о человеке весьма образованном, отзывался Поль, стоя перед окном Цветкова. Другой был отставной пехотный прапорщик и небогатый помещик, очень свежий молодой человек, белокурый и бесцветный.

Напомаженный и разодетый Цветков бегом выбежал из ворот и снял фуражку тем, которые сидели в телеге. Молодые люди отвечали ему поклонами. Потом, узнав Поля, он вскрикнул:

- Это вы сами? Каково! ха, ха, ха!

- Садитесь, барин, - отвечал Поль, показывая кнутом на облучок и стараясь сделать свой голос ямщичьим, - Не похоже, брат, не похоже! - закричал ему помещик, - не умеешь ты поямщицки-то говорить!

Поль не без горечи возразил ему:

- Ты что ли умеешь? Ну, сиди там, молчи! Полезайте, Цветков... Дайте руку.

Цветков весело взлез. Поль избоченился, подтянул возжи и залихватски крикнул.

Тройка понеслась по мостовой, страшно стуча и обращая на себя всеобщее внимание.

Цветков, которого так и подбрасывало на облучке, улыбался и беспрестанно хватался за Крутоярова. Отставной прапорщик выходил из себя, крича: "Тише, тише!

Крутояров! Помилуй... весь бок избило... Полно! Крутояров!" - Но ничто не помогло:

Поль шумел и махал кнутом.

Студент несколько времени терпел и молчал, потом вдруг вскочил, схватил Поля за плечи и загудел ему на ухо.

- Стой, стой! не то я сейчас выскочу вон!

Поль захохотал и приостановил лошадей. Легкою рысцой добрались они до заставы.

- Эх, вы доморощенные! - воскликнул он снова, когда под колесами стало мягко и в лицо им пахнуло вечерним ароматом полей.

- Ну, теперь пошел! - заревел отставной прапорщик так, что Цветков испугался.

"Соколики-и!"

И тройка неслась, подымая пыль и ветер.

- Экая жизнь! - думал Цветков.

- Не так кричишь, - тревожился помещик. - Не так кричишь... Надо с прибаутками... "Ветер дует преужасный, ах мой миленький несчастный!.." аха! Давай мне возжи!

- Пошел прочь! - возразил Поль сердито.

- Давай!...

- Не дам, пошел прочь!

И Поль ударил его по руке.

Отставной прапорщик отплатил ему толчком в спину. Взбешенный Поль хотел продолжать сражение, но студент угрюмо остановил его, примолвив:

- Кажется, тебе есть о чем другом подумать.

Поль ограничился одним резким проклятием, которое как и вся остальная его грубость совсем не согласовались ни с голосом его, ни с его grassaiement, ни с целым типом его особы.

Скоро, впрочем, минутная ссора была забыта, и все думали только о том, чтоб наслаждаться быстротою езды и вечерним воздухом.