Предпосылки гениальности

Предпосылки гениальности

Статья В.П. Эфроимсона о биосоциальных факторах повышенной умственной активности. «Человек» — 1997 № 2—6, 1998,№ 1

(Биосоциальные факторы повышенной умственной активности)[ 1 ]

Владимир Павлович Эфроимсон

I. Введение

Проблема повышенной умственной активности, особенно в ее наиболее ярком проявлении — гениальности, которому, по преимуществу, и будет посвящено исследование, тысячелетия привлекала большое внимание. Литература, посвященная гениальности и гениям, почти неисчислима. Но в подавляющем большинстве случаев гениальность понималась как нечто иррациональное, не поддающееся ни объяснению, ни анализу, нечто совершенно непостижимое. Рассмотрение накопленного гигантского фактического материала позволяет понять очень многие компоненты гениальности, не только подтвердить само собой разумеющийся примат социальных факторов в развитии и реализации гения, но и выявить огромную роль ряда биологических факторов в появлении потенциального гения. Прежде всего надо констатировать, что примат социального определяется четырьмя факторами, которые в дальнейшем будут рассмотрены подробнее:

1. Становление в детско-подростково-юношеском периоде твердых ценностных установок.

2. Выбор деятельности в соответствии с индивидуальными дарованиями.

3. Оптимальные условия для развития этих дарований, иногда активно созданные даже вопреки социуму.

4. Наличие благоприятных социальных условий (социального заказа, «спроса») для самореализации.

Что касается первого фактора, то в этологию прочно вошел термин «импринтинг» — запечатлевание, означающее большую совокупность явлений: если утята, вылупляющиеся из яиц, увидят поблизости не утку-наседку, а любое другое движущееся существо, то они гуськом последуют за ним, будь это собака или человек. Причем этот инстинкт следования за данным объектом оказывается закрепленным пожизненно, но только в том случае, если впечатление имело место в момент вылупления.

При всей необычайной сложности психики человека некоторые впечатления, восприятия, чрезвычайно избирательные, подействовав в особо чувствительный период, оказываются очень стойкими, подсознательно действующими в последующей жизни. В дальнейшем факторы, возбудившие такие ранее создавшиеся жизнеопределяющие впечатления, мы будем называть импрессингами, а их характер будет разъяснен конкретными примерами.

Что касается индивидуальных дарований, то их разнообразие так велико, они столь независимо наследуются, что в силу генетической рекомбинации почти каждому человеку достается в удел какой-то набор способностей, будь то самые различные виды слуховой и зрительной восприимчивости, слуховой и зрительной памяти, комбинаторные способности, лингвистические, математические, художественные дарования. Относительно малая доля людей оказывается вовсе обойденной ими, а решающее значение приобретает наличие или отсутствие стимула для развития и реализации индивидуального набора дарований. Отсюда следует и решающее значение социальных условий для реализации. Среди этих условий одним из важнейших, притом действующим в значительной мере посредством импрессингов, является социальная преемственность, избирательно воспринимаемая, а также общественная потребность, социальный спрос, социальный заказ на выдающиеся достижения.

Но, как будет показано дальше, наличие этих четырех факторов, в первую очередь определяемых социумом, является, по-видимому, почти необходимым, но далеко не достаточным условием. Все четыре условия имеются у всевозрастающего количества людей, тогда как гениальность всегда единична, совершенно индивидуальна и неповторима. Из чего вовсе не следует, что гениальность непостижима. Но любая попытка, обращенная к проблеме гениальности с естественнонаучной точки зрения, почти автоматически вызывает знакомые ярлыки: «гений и толпа», «вождь и массы», «механизм», «биологизаторство» и прочие ассоциированные термины. Однако гении и гениальность существуют, реализовавшиеся гении, не только технические или научные, но и гуманитарные, художественные, композиторские, литературные, давали и дают неимоверно много. И в период, когда человечество начинает задыхаться под грудой проблем, отказываться от аналитического подхода к явлению гения и гениальности уже не следует.  

Постановка задачи и определение гениальности

Признавая примат социума, можно ли признать существование биологических, внутренних факторов гениальности? Можно ли допустить, что какие-то факторы встречаются среди гениев много чаще, чем среди всего населения? Мы решаемся утверждать, что на этот вопрос можно ответить только путем непосредственного изучения фактических данных, то есть самих гениев и их личностных особенностей. (...) Нужна статистика, а не просто справка о том, что такие-то гении обладали такой-то, в общем, редкой особенностью. Нужно показать, что данный фактор не случайно, а именно каузально связан с огромным творческим подъемом и размахом деятельности.

Но размах деятельности сплошь и рядом определяется такими социальными факторами, как родовитость, богатство, социальная преемственность. Следовательно, нужно каждый раз, рассматривая гениальную или необычайно творческую личность, выяснят.», представляется ли она таковой именно в силу личностных качеств, высокой личной инициативы, а не только в силу случайно унаследованного высокого социального положения и могущества. (...)

Нельзя ограничиться каким-либо одним историческим периодом, одной страной. (...) Единственный выход — это написать нечто вроде той всеобщей истории, на фоне которой во все эпохи, во всех странах, по крайней мере европейских, действуют рассматриваемые нами гении. Основное место мы уделим доказательствам наличия у гения той или иной из рассматриваемых далее биологических особенностей.

Но что такое гений?

Если признать гениями только тех, кто почти единогласно признан ими в Европе и Северной Америке, то общее число их за все время существования нашей цивилизации едва ли превысит 400—500. Примерно к таким цифрам приводит отбор знаменитостей, которым уделено максимальное место в энциклопедиях разных стран Европы и США, если из числа этих знаменитостей вычесть тех, кто попал в их число из-за знатности или по другим случайным «заслугам». Но если отграничение гениев от талантов останется спорным, то с особенно большими трудностями сталкиваются при определении самого понятия «гений».

По Бюффону, гениальность заключается в необычайной мере выдержки. Уордсворт определил гениальность как акт обогащении интеллектуального мира каким-то новым элементом. Гёте утверждал, что исходной и завершающей особенностью гения является любовь к истине и стремление к ней. По Шопенгауэру, сутью гения является способность видеть общее в частном и беспрестанно влекущее вперед изучение фактов, чувство подлинно важного. По Карлейлю, гениальность —это прежде всего необычайная способность преодолевать трудности. По Роман-и-Кахалю — это способность в период созревания идеи к полному игнорированию всего, не относящегося к поднятой проблеме, и доходящая до транса способность к концентрации. По В. Оствальду — это самостоятельность мышления, способность наблюдать факты и извлекать из них правильные выводы. По Люкка: «Если оценивать продуктивность объективно, а именно как превращение налично существующего в ценность, как превращение временного в вечное, то гениальность идентична наивысшей продуктивности, а гений — продуктивен непрерывно, потому что именно творчество является его сущностью, именно превращение слова в дело»[ 2 ]. (...)

По оксфордскому словарю гений — это «природная интеллектуальная сила необычайно высокого типа, исключительная способность к творчеству, требующему воображения, оригинального мышления, изобретения или открытия. (...)

Термин «гениальность» употребляется как для обозначения способности человека к творчеству, так и для оценки результатов его деятельности, предполагая врожденную способность к продуктивной деятельности в той или иной области; гений, в отличие от таланта, представляет собой не просто высшую степень одаренности, а связан с созданием качественно новых творений. Деятельность гения реализуется в определенном историческом контексте жизни человеческого общества, из которой гений черпает материал для своего творчества». (...) Четко разграничивает гении и таланты формула: «Гений делает то, что должен, талант — то, что может». Формула подразумевает подвластность гения той задаче, которую ставит перед ним его внутренняя сущность, его подчиненность своему творчеству, неизбежность напряжения им всех своих сил для достижения поставленной цели, для решения поставленной задачи. (...)

Характерологически гении неисчерпаемо разнообразны.

Существует особый вид практической, абсолютно реалистической, чуждой абстрактности гениальности, идущей нога в ногу с потребностями времени, не уходящей от них вперед.

Дельбрюк приводит характерный ответ О. Кромвеля: «Я могу Вам сказать, чего я не хочу, но никак не могу сказать, чего я хочу, потому что это я буду знать только тогда, когда это\ станет необходимым»[ 3 ].

Мысли Гогена: «Когда я пишу солнце, я хочу, чтобы зрители почувствовали, что оно вращается с ужасающей быстротой, излучает свет и жаркие волны колоссальной мощи! Когда я пишу поле пшеницы, я хочу, чтобы люди ощутили, как каждый атом в ее колосьях стремится наружу, хочет дать новый побег, раскрыться. Когда я пишу яблоко, мне нужно, чтобы зритель почувствовал, как под его кожурой бродит и стучится сок, как из его сердцевины хочет вырваться и найти себе почву семя»[ 4 ] .(...)

Лаплас признавался, что всякий раз, когда он начинал фразу словом «очевидно», за этим словом в действительности скрывался предварительно проделанный многочасовой упорный труд. Физики и математики тратили месяцы труда на разбор действий, необходимых, чтобы вывести последовательно те 8—10 формул, которые Эйнштейн соединил своими «отсюда следует».

Иначе говоря, основной особенностью гения действительно оказывается способность к неимоверному труду, абсолютная одержимость и стремление к абсолютному совершенству. Но в чем же загадка появления гения?

Частота гениев потенциальных, развившихся и реализовавшихся

Необходимо подчеркнуть две пропасти, лежащие между: 1) гениями и замечательными талантами потенциальными, рождающимися, и гениями развивающимися; 2) гениями развившимися — и гениями реализовавшимися.

Гении и замечательные таланты почти всегда появлялись вспышками, группами, но именно в те периоды, когда им представлялись оптимальные возможности развития и реализации. Одной из таких оптимальных эпох был век (...) Перикла, у которого за столом собирались гении мирового ранга: Анакса-гор, Зенон, Протагор, Софокл, Сократ, Фидий — почти все коренные граждане Афин, выделенные из ее свободного населения, едва ли из 50 000 граждан. (...)

Если принять во внимание, что творчество музыкальных гениев древних Афин не дошло до нас, что гении естественнонаучные, математические и технические не могли ни развиться, ни реализоваться, что почитались полководцы, политики, ораторы, драматурги, философы и скульпторы, только на них был социальный заказ, то ясно, что в эту эпоху в Афинах могла развиваться и реализоваться едва ли пятая доля свободнорожденных потенциальных гениев.

В Афинах вовсе не собирались величайшие умы эллинского мира. Афинское гражданство давалось нелегко — только уроженцам города, а дети от брака афинянина с неафинянкой не считались гражданами Афин. Почти все названные выше гении сформировались на месте, в результате социальной преемственности, общения друг с другом, благодаря тому, что .понимание и «спрос» их творчество встречало не только в кругу ценителей, но и со стороны народа. Но никакие генетические данные не позволяют думать, что афиняне наследственно превосходили окружающие их современные народы. Секрет весь заключался именно в стимулирующей среде. А если это однажды произошло, следовательно, воспроизводимо и, более того, в десятки раз чаще, потому что в сотни раз шире спектр дарований, которые требуются обществу.

Имеется немало других примеров, когда весьма малочисленная прослойка, имевшая, однако, возможности развития и реализации своих дарований, точнее, так или иначе узурпировавшая эти максимальные возможности, выделяла относительно много исключительно одаренных людей. Так произошло в Англии в эпоху Елизаветы, когда быстро выделилось множество талантливейших людей, начиная с династии Сесилей-Берлей и Беконов, кончая Дроком, Радеем, Уольсингемом, Марлоу и Шекспиром. Так было во Франции в период энциклопедистов, революции и наполеоновских войн. Так было с дворянским (даже лицейским) периодом русской литературы. Так было с барбизонской школой живописи, с прерафаэлитами, с передвижниками, с амбрамцевской группой, с «могучей кучкой», с русскими академиками конца XIX — начала XX века. (...)

В случае итальянского Ренессанса просто невозможно дать сколько-нибудь обоснованное представление о численности тех слоев населения, из которых выходили художники, поэты, гуманисты, выдающиеся римские кондотьеры. Но в истории, вероятно, трудно найти такую эпоху взламывания кастовых, классовых и иных ограничений, которая не сопровождалась бы появлением множества талантливейших людей в самых разных областях. В промежутках между такими освобождающими пути развития и реализации социальными сдвигами то тут, то там возникают микроноосферы с критическими массами. (...)

Как часто потенциальный гений оказывался неспособным реализовать себя? В одном из рассказов Марка Твена («бродячий» сюжет, имеется и у 0'Генри) некто, попавший в загробный мир, просит указать ему величайшего полководца всех времен и народов. В показанном ему он с возмущением узнает умершего сапожника, жившего на соседней улице. Но все правильно, сапожник действительно был величайшим военным гением, но ему не довелось командовать даже ротой. А великие победители мировой истории были, по «гамбургскому счету», по подлинной иерархии, не особенно замечательными.

Насколько мощен барьер социальных преград рассказывал, например, Эндикс[ 5 ]. В XIX веке австрийскому правительству предлагали свои замечательные изобретения многие выдающиеся техники. Все они не были пущены в дело — ни автомобиль с электромагнитным зажиганием и четырехтактным мотором, ни первая швейная машина, ни первая печатная машинка (сделанная, правда, не из металла, а из дерева), ни велосипед, ни подводная лодка, ни пароходный винт. Но, пожалуй, всего разительнее история ружья, заряжаемого не через дуло, а посредством затвора. Очередной высококомпетентный гофкригсрат отклонил изобретение, потому что вооруженные таким ружьем солдаты будут слишком быстро расстреливать патроны.

Отвергнутое Австрией изобретение приняла Пруссия, а австрийской армии во время австро-прусской войны против Дании (1864), наглядно убедившейся в быстроте прусской стрельбы, пришлось расплачиваться в 1866 г., когда австрийская армия была наголову разбита. Так из-за глупости «эксперта» могущественная австрийская монархия была побеждена, вынуждена была уступить руководство всей Германией Пруссии. Но глупцы оказываются экспертами и вершителями судеб не совсем случайно, а социально закономерно.

Гении были и есть, но Вена ценила гениев музыкальных, технические гении и изобретатели были, но не ценились. Вена стала музыкальной столицей мира, но Австрия — технически отсталой страной. Чудеса германской и англо-американской промышленности второй половины XIX и начала XX веков объясняются массовым развитием технических училищ, неутомимым, настойчивым спросом, высокой престижностью изобретений. (...)

Немногие, но яркие результаты глупости или бессилия позволяют методом контрастов подчеркнуть социальное значение негативного или позитивного личностного фактора. За каждым неверным, неполноценным решением крупного вопроса или проблемы, за каждым отсутствующим решением срочной дилеммы стоит конкретная личность. Более того, совершенная глупость или совершенная ошибка указывает на существование какого-то недоразвившегося, недореализовавшегося таланта, гения, решительного человека дела, которому не дано было выправить положение, в силу ли «закона Паркинсона», либо «принципа Питера», а чаще всего из-за того, что и на гораздо более низких уровнях, у рычага, у «кнопки», оказались некомпетентные личности.

Частота зарождения потенциальных гениев и замечательных талантов почти одинакова у всех народностей и народов; частота зарождения, исходя из реализации в благоприятные исторические периоды, а главное, в оптимальных прослойках, вероятно, определяется цифрой порядка 1:2000 — 1:10 000. Частота потенциальных гениев, развившихся и реализовавшихся настолько, чтобы получить высокую оценку, вероятно, исчисляется цифрами порядка 1:1 000 000. Частота же гениев, реализовавшихся до уровня признания их творений или деяний гениальными, даже в век почти поголовного среднего и очень часто высшего образования, вероятно, исчисляется цифрой 1:10 000 000, что предполагает наличие в середине XX века приблизительно сотни гениев на 1 000 000 000 жителей цивилизованного и не страдающего от всеподавляющей нужды населения таких стран, как Япония, СССР, США, Канада, Австралия и страны юго-восточной, центральной и западной Европы.

Эти, разумеется, чрезвычайно приблизительные цифры определяются частотой появления подлинных гениев в Афинах Перикла, в век Елизаветы, в ориентированных на военно-политическую инициативу аристократических родах Англии, в ориентированных на литературно-поэтическое творчество родах русской аристократии и т.д. Существенны приблизительные порядки потерь; существенно, что даже небольшая страна, например, с пятью миллионами жителей, но добившаяся развития и реализации 10% своих потенциальных гениев и талантов, за полвека развития оставит позади в 100 раз более населенную страну, которая сохранит в силе барьеры для развития и реализации своих потенциальных гениев. (...)

Г. Селье: «для непосвященного имеется много общего между блестящими и сумасшедшими умами. Но важно рано распознать многообещающего фундаментального исследователя, тогда, когда он нуждается в поддержке для развития своих особых дарований. Культура, здоровье и мощь нации зависят .прежде всего от ее творческих фундаментальных исследователей, от яйцеголовых. Точно так же, как каменный век, бронзовый век и железный век характеризовались употреблением камня, бронзы и железа, так и наш век, несомненно, войдет в историю как век фундаментальных исследований»[ 6 ].

Но, может быть, гений не так уж нужен? Много ли подлинных гениев понадобилось Японии, чтобы за 30—40 лет промчаться из средневековья в науку и культуру XX века? Кита—зато, адмирал Того, еще 10—20 имен. Нужны ли гении (кроме политических) для того, чтобы бывшим колониальным странам подняться до уровня передовых: ликвидировать голод, нищету, перенаселенность? Если не надо прокладывать новые пути в науке и технике, медицине, сельском хозяйстве, а только перенимать готовое, импортировать и копировать, всегда отставая на десяток лет? Но можно ли в эпоху стремительного развития получать открытия и технику из вторых рук? Что делать с междисциплинарными белыми пятнами, со все усложняющейся техникой, с внутригосударственными трудностями, с конфликтующими идеями?

Практичные янки ответили на полеты советских спутников не только развитием своей космонавтики, но и тем, что «поставили на конвейер» отыскание (посредством разработанных за 80 лет тестов)—и максимальное развитие 35 000 одареннейших старшеклассников ежегодно, ассигнуя около 1,5 миллиарда долларов ежегодно на помощь им и тем колледжам, которые они избирают, и, по существу, совершенно неисчислимые суммы на их быстрое выдвижение по всем направлениям и иерархиям, соответствующим их дарованиям. (...)

При помощи первоначального теста из 600 000 более перспективных старшеклассников отбирается 35 000 наиболее даровитых, т.е. 3% от общего числа ежегодно кончающих школу. 10 000 наилучших обеспечиваются стипендиями для прохождения высшего учебного заведения, тогда как 25 000 «полуфиналистов» получают дипломы, обеспечивающие получение займа для прохождения высшего учебного заведения. Избранные финалистами колледжи получают особые «гранты».

Дункан утверждает: «Ввиду слабой связи между КИ (КИ или IQ — коэффициент интеллекта, итоговый показатель тестирования) и социальным классом в США, по-видимому, одной из самых конструктивных функций измерения способностей при помощи теста интеллекта является то, что оно служит как бы своеобразным трамплином, подбрасывающим многих людей к достижениям, поднимая существенно над их «прирожденным» социальным классом, и в обществе, ориентированном на достижения, КИ является важнейшей мерой, предупреждающей затвердение классов в касты»[ 7 ].

Конечно, на тестовых показателях сильно сказываются начитанность, интеллектуальные навыки, привычка к решению задач вообще, развитие мышления, словом, тесты измеряют не генотип, а фенотип, и оставляют «за бортом» потомство очень обездоленных классов и национальных меньшинств, а также тех, чьему умственному развитию в детстве не уделялось достаточного внимания. Однако тесты, вероятно, «экстрагируют» даровитых юных людей не менее как из 70% старшеклассников школ США и устраняют с их последующего пути почти все препятствия как для развития, так и для реализации индивидуального дарования.

Значение именно ранних воздействий, развивающих интеллект, ясно и из работы Бергинса[ 8 ], который показывает, что 20% будущего интеллекта приобретается к концу 1-го года жизни, 50% — к 4-м годам, 80% — к 8 годам, 92% — до 13 лет. Очевидно, что уже в этом возрасте может быть достигнута высокая предсказуемость «потолка» будущих достижений.

Чрезвычайно существенно, что это происходит достаточно рано, потому что, например, практика присуждения Нобелевских премий показала: основополагающее открытие, предшествующее награждаемому, обычно приходится на 25—30-летний возраст.

По Местелю, нобелевские лауреаты по естественным наукам за 1901—1962 гг. сделали свое открытие, впоследствии удостоенное Нобелевской премии, в среднем в возрасте 37 лет, и этот возраст почти не менялся от десятилетия к десятилетию: возраст оказался несколько меньшим у физиков (35,1) и химиков (37,3), несколько больше у медиков и физиологов (39,6)[ 9 ]. Но обычно фундаментальному открытию, которое награждается лауреатством, предшествует какое-либо ранее сделанное, менее яркое, но методически чрезвычайно важное. (...)

В ходе изучения прогностической ценности тестов интеллекта выяснилась вечная истина. Начиная с коэффициента интеллекта 110—120, т.е. при отсутствии выраженных дефектов в наборе основных способностей индивида, последующая «отдача», в форме любых достижений, не очень-то сильно коррелирует с дальнейшим возрастанием коэффициента интеллекта, а на первый план выступает характеристическая особенность —способность к все более и более полному увлечению своим делом, не столь уж редкая беззаветная, абсолютная, дальше заставляющая фанатически концентрированно, неотступно, заниматься избранным делом, будь то конструирование аппарата, прибора, усовершенствование существующего, какое-то новшество, какая-то проблема, поэма, скульптура, картина, литературное или музыкальное произведение.

Конечно, эта полная самомобилизация может вылиться в подлинное творчество только тогда, когда базируется на соответствующем арсенале дарований, профессиональных знаний, умений и навыков. Но если к этому арсеналу не добавляется безграничная увлеченность, заставляющая работать на дело даже подсознательно, то и очень высокий коэффициент интеллекта не приведет к большим достижениям. Особого внимания заслуживают четыре фактора:

1. Тестирование довольно точно подсказывает протестированному, где, в каких областях он может себя максимально реализовать.

2. Тестирование извлекает почти из всех слоев общества не слишком обделенную в детстве и в подростковом возрасте молодежь, действительно даровитую, и открывает ей возможность получения высшего образования и быстрого последующего роста.

3. В норме показатели тестируемого интеллекта варьируют от 10 до 160, и даже охватывая самый верхний, потолочный, «гениальный» уровень способностей, до единичных 180—200. Таким образом, наивысший предел даровитости только вдвое превышает средние показатели. Между тем, гении, в том числе и творящие индивидуально художники, композиторы, писатели, ученые или изобретатели создают во много тысяч раз большие ценности, чем обычные люди с тем же уровнем образования и той же профессией. Менее наглядно—показательно этот коэффициент распространяется на выдающихся руководителей коллективов — Эдисона, Королева, Курчатова, Келдыша, Туполева и других.

4. Начиная с IQ 1Ю—120 (т.е. при отсутствии выраженных дефектов в каких-либо функциях общего интеллекта), основным источником творческих достижений оказывается способность к абсолютной увлеченности своим делом. Только при этом задаче посвящаются все мысли, только тогда поэт отыскивает единственные слова, мыслитель — единственно важную мысль из тысяч, только тогда возможно «озарение», часто идущее из подсознания. (...)

Следовательно, решающую роль в колоссально повышенной творческой отдаче играет вовсе не сверхнормальное дарование, а повышенное стремление к реализации имеющегося, очень сильная установка, ведущая к непрерывным поискам самого себя.

Гении нередко долго не находят ту область, в которой они наиболее одарены. Мольер, весьма посредственный драматург и драматический артист, сравнительно поздно становится автором гениальных комедий и переходит на комические роли. Неплохим примером того, как человек именно методом проб и ошибок добирается до своего истинного призвания, может послужить Жан Жак Руссо. Образованнейший, начитаннейший, болезненно самолюбивый, без малого помешанный на справедливости, он десятилетие с лишним пишет оперы — «Галантные музы», «Нарцисс», «Военнопленные», «Письма о французской музыке», пишет и стихи, причем все это на хорошем профессиональном уровне (хотя, кажется, его оперы ни при нем, ни посмертно никогда не ставились). К своим неудачам на музыкальном поприще он относился серьезно, даже трагически, и только немолодым он, наконец, пишет то, что делает его имя бессмертным, а влияние — огромным. Г.Х. Андерсен пробует множество ложных путей, прежде чем становится величайшим сказочником.

Бальзак пишет среднекачественные драмы, прежде чем приходит к «Человеческой комедии».

А.Н. Толстой, обладающий даром необычайно зримого, пластического, ярчайшего описания событий, мечтал о глубинном психологическом анализе подсознательного, о продолжении линии Достоевского, свидетельством чему является «Хромой барин».

Но во всех случаях гений — это прежде всего экстремальное напряжение индивидуально свойственных дарований, это величайший, непрекращающийся труд, рассчитанный на века, вопреки непризнанию, безразличию, презрению, нищете, которых вдоволь вкусили Рембрандт, Фультон, Бетховен и т.д.

«Гуляка праздный» Моцарт на самом деле не знал, что такое отдых, работал бешено, но создав в уме музыкальное произведение (он их оставил более 650!), записывать созданное он мог и болтая с друзьями, откуда легенда о легкости его творчества. Он материально процветал только благодаря своему «импрессарио», своему отцу, талантливейшему скрипачу, но как только отец умер, Моцарт, именно благодаря своей творческой одержимости, быстро дошел до нищеты, до неотапливаемой комнаты, до недоедания. И все же за сутки до смерти он прослушал с друзьями свой «Реквием» и мысленно жил своей прошедшей в Праге оперой.

Все это только частные иллюстрации свойственной гениям способности к экстремальной самомобилизации, исключительной творческой целеустремленности, которая у многих, по IQ, вероятно, не менее одаренных, расходуется на добывание мелких благ, карьерных достижений, престижности, почестей, денег, удовлетворения инстинкта господства или просто распыляется на бессмысленные трудности либо соблазны, которыми жизнь всегда была достаточно богата.

Общественная ценность реализовавшегося гения

Разумеется, нельзя в звонкой монете оценить, что дали миру Моцарт, Бетховен, Шекспир или Пушкин. Невозможно оценить в каких-то материальных единицах то, что дали гениальные композиторы, драматурги, поэты, невозможно оценить и вклад крупного, эпохального типа изобретателя, будь то Фултон или Дизель.

Впрочем, считают, что своими открытиями Луи Пастер скомпенсировал Франции убытки, понесенные в результате военного разгрома 1870—1871 годов. А эти убытки (помимо потерь убитыми и ранеными) составили 10—15 млрд франков (только контрибуция 5 млрд). При жизни Дизеля число работающих двигателей внутреннего сгорания исчислялось сотнями. Но вклад его в технику —несколько десятков млрд длр.

Можно заметить, что Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн открыли то, что и без них открыли бы полувеком позже (...). Однако анализ истории любого открытия, изобретения или крупного творческого акта показывает, что на долю его признанного автора пришлись совершенно необычайные, непреодолимые героические труды, сразу продвинувшие человечество на десятилетия. И если мы условно примем, что гуманитарные ценности, в силу ли своего облагораживающего влияния на человечество, в силу ли объединения его вокруг общих ценностей, в силу ли создания идеалов эквивалентны по ценности естественнонаучным, а эти последние — техническим, то это даст возможность перейти к условной, «рыночной» оценке гениев самой разной направленности. (...)

Мы должны исходить из того, что 1000 с небольшим патентов Эдисона принесли США несколько млрд длр. прибыли, что сульфамиды, антибиотики и вакцины спасли сотни млн людей, короткостебельные сорта подняли урожайность зерновых культур на десятки процентов. Вряд ли гении-гуманитарии были менее ценны для человечества, чем гении-изобретатели или гении-ученые, в таком случае каждый реализовавшийся гений приносит человечеству миллиардные ценности.

Можно объявить, что искусство, как и гуманитарные науки, не нужны и не имеют никакой материальной ценности, что научные открытия, не дающие немедленного выхода в практику, тоже не имеют материальной ценности, что большая часть технического прогресса - результат коллективного творчества, роль. индивидуальных гениев в прошлом преувеличивалась, а теперь быстро падает, но как бы умело ни складывали фактические данные, как гармошку, в минимальный объем, за гениями недавнего прошлого остаются гигантские заслуги. С возрастанием объема знаний, навыков, умений, информации, обладая которыми можно рассчитывать на продвижение вперед, роль гениальности, естественно, должна возрастать.

Но величайшая одаренность, даже при наличии внутреннего импульса, отнюдь не гарантирует «отдачу». Изучение биографий и патографий гениев всех времен и народов приводит к неумолимому выводу: гениями рождаются. Однако только ничтожно малая доля народившихся потенциальных гениев в гениев развивается. А из подлинных, несомненных—гениев лишь ничтожная доля реализуется.

Как покажет далее рассмотрение механизмов гениальности, зарождение потенциального гения — прежде всего проблема биологическая, даже генетическая. Развитие гения — проблема биосоциальная. Реализация гения — проблема социобиологическая.

Сказанное приводит, на первый взгляд, к пессимистическим выводам. Раз потенциальная гениальность отсутствует —делать нечего, великого не будет. Но есть и оборотная сторона медали: не генетические, а биосоциальные и социобиологические тормоза приводят к тому, что реализуется лишь один гений из десятка тысяч потенциальных. Неоспоримо как наличие в истории территориальных вспышек гениальности, так и существование столетиями и тысячелетиями сотен народов, не давших человечеству ни одного подлинно гениального открытия. Потенциальные гении в этих народах, конечно, появлялись множество раз. Но они не имели условий для развития и реализации. Тем очевиднее необходимость выяснения того, каковы механизмы гениальности, каковы те условия, в которых развивались гении мировой истории и культуры, как они реализовали свой гений и как этот гений отразился на истории и культуре. (...)

Социальные и информационные кризисы как факторы, повышающие значение исключительной одаренности

(...) Современное состояние науки и техники характеризуется, возможно, больше всего информационным кризисом, который слагается из:

1. Наличия непереваренного, не уложенного в какие-либо рамки старых теорий и систем избытка фактических данных.

2. Огромных междисциплинарных «белых пятен».

3. Существования неприступных для нормально подготовленных специалистов «китайских стен», разделяющих различные науки и различные области техники. Эти стены создаются труднодоступными методиками, терминологией, спецификой языка и мышления..

4. Осознания того, что именно стыки наук, междисциплинарные области — наиболее отдаточны и в первую очередь , требуют разработки.

5. Исключительной трудности междисциплинарных исследований, так как объединение лиц разных специальностей, как правило, не может компенсировать отсутствие специалиста, одновременно владеющего двумя совершенно разными дисциплинами, при сближении которых только и может загореться вольтова дуга, освещающая мрак неведомого.

Эта вершина достижений опасно близко лежит к возрасту получения высшего образования и специализации.

Если обратиться к истории науки, то нетрудно убедиться, —что фундаментальные проблемы поразительно часто решались в результате блестящей идеи, родившейся в мозгу одного человека или, может быть, реже в коллективе, слитом в единое целое напряженным творческим порывом, группой исключительно даровитых людей, с умами взволнованными и напряженными, объединенными общей целью и беззаветным руководителем. Сказанное в равной мере относится к науке и технике, где поставленная задача давным давно решена природой, как в этом (на примере действия сульфамидов, антибиотиков, наследственного и приобретенного иммунитета) постоянно убеждаются врачи, фармакологи и иммунологи, (а на радаре летучих мышей, на быстроте дельфинов) — инженеры, физики, математики.

Почти каждый успешный перенос принципов одной науки в другую сопровождается крупным рывком вперед. Но для такого переноса, помимо большой и притом нетрафаретной эрудиции, требуется одержимость идеей и готовность идти на риск провала многолетней работы. Качественная особенность реализовавшего себя гения или подлинного высшего таланта заключается в том, что он творит нечто совершенно новое, будь то наука, техника или искусство.

Между тем, научно-техническая революция налагает на науку, технику, искусство гигантские задачи, качественно отличные от прошлых времен, так как слабое звено грозит гибелью уже не какому-либо племени, народу или государству, а всему человечеству. Взаимосвязь, усложнение науки ведут к тому, что мир может погибнуть не только если растеряется, взбунтуется, оплошает человек у кнопки ракеты с атомной боеголовкой или в самолете, несущем «на всякий случай» водородную бомбу, но и человек у пульта управления любого самого мелкого государства, в любой лаборатории, занятой, например, микробной генетической инженерией, изобретением ' боевых газов или лучей; вред может нанести ошибка в финансировании, планировании, прогнозировании.

Наполеон сказал, что ум и воля полководца должны равняться друг другу, как две стороны квадрата. В XX веке двумерность оказалась недостаточной. Грандиозные беды произошли не только потому, что ум оказался сильнее воли или воля оказалась сильнее ума и даже простого здравого смысла, но прежде всего из-за отсутствия третьего параметра — этического. Научно-техническая революция означает резкое возрастание личной ответственности, и в ее ходе должны массово создаваться люди, отличающиеся очень высокими показателями не только ума, воли, но и этики.

Угрозам, стоящим перед человечеством, должны противостоять не только наука и техника, но и литература и искусство, поэтому обостряется потребность и в гениях гуманитарного профиля.

Человечеству предстоит уложить гигантские наборы фактов, данных, в краткие, емкие законы, притом яе в одной, а в тысячах областей знаний, перевести эти законы в технические и прикладные достижения, в великие подвиги междисциплинарных открытий, закрыть бесчисленные «белые пятна». Предстоит подвиг объединения науки, искусства и этических установок в единое целое.

Но необходимо сразу же развеять те неоправданные страхи, которые сознательно, подсознательно, инстинктивно и даже автоматически возникают, как только речь заходит о гениальности, даровитости, да еще и об их наследственных механизмах.

Куда денется равноправие? Приходится помянуть Добжанского: «Люди вовсе не должны быть однояйцевыми близнецами, чтобы пользоваться равноправием». Сразу заметим, что в прошлом реализовалось, вероятно, менее одной тысячной нарождавшихся гениев, даже если брать только ненуждавшиеся семьи, способные предоставить хотя бы своим первенцам достаточное образование и благоприятную площадку для старта.

Теперь то, что доставалось единицам, стало доступно миллионам и надо лишь снять вредные барьеры, о которых речь пойдет дальше. Существование 35—40 тыс. специальностей сегодня может предъявить спрос на такие виды дарований и их комбинации, которые ни в Элладе, ни в Англии XIX века, ни среди высшей интеллигенции России на рубеже XIX—XX веков не могли бы найти никакого достойного применения. Если демократизация возможностей не привела к пропорциональному возрастанию числа гениев и талантов, то причина — всеобщие недостатки воспитания, образования, отбора и выдвижения.

Можно полагать, что при развитии уже существующих специальностей (а тем более будущих) и междисциплинарных областей деятельности без необычайно одаренных людей обойтись будет трудно. Ноосфера, единая система обмена идеями уже как таковая поглотит бесчисленных гениальных организаторов, менеджеров, педагогов, аналитиков, синтетиков.

Решающая роль детско-подростковых условий развития в определении ценностных критериев, установок, устремленности и самомобилизации

а) значение детского и подросткового периода

Огромное значение раннедетских и детских условий развития для будущего интеллекта количественно оценил Блум[ 10 ]. По его данным оптимизация условий интеллектуального развития в возрасте до 4-х лет повышает будущий КИ (коэффициент интеллекта, IQ) на 10 единиц, оптимизация в возрасте 4—9-ти лет на 6 единиц, в 8—12 лет на 4 единицы. Соответственно пренебрежение интеллектуальным развитием ребенка, особенно в возрасте до 4-х лет, резко ухудшает будущий интеллект. Именно в этом раннедетском возрасте постоянное общение с ласковой матерью закладывает и основы социальности, контактности, доброты. Хорошо ухоженные, хорошо упитанные дети, но лишенные в этом критическом возрасте ласки, нежности, внимания, если не заболевают синдромом «заброшенности», то вырастают безжалостными эгоистами, неспособными к социальным контактам.

Психоанализ, биология и генетика сходятся теперь в понимании того, что и творческие способности индивида зависят от условий, в которых он провел свои первые годы жизни. Шансы, представленные или отнятые в это время, определяют его последующую способность к образованию. (...)

Биографии великих людей содержат множество прямых и косвенных указаний на решающую роль избирательно воспринятых детско-подростковых впечатлений (...)

Странные, неожиданные вопросы маленьких детей, еще не затурканных своими вечно занятыми родителями и воспитательницами, при продумывании показывают, что дети не только талантливые лингвисты, но и надоедливейшие почемучки, экспериментаторы, ориентированные на творчество. Но к тому времени, когда они в нормальном порядке превзойдут науки и накопят умения, их любознательность, как правило, исчезает. Отчасти потому, что их стремления к познанию и умению разбиваются не только о занятость взрослых, но и о собственную непременную бездарность в «большинстве тех занятий, в которые они вовлекаются броуновским движением естественной потребности к самопроявлению. Ребенок, начинающий напевать при отсутствии музыкальности, рисующий при цветовой бездарности, неуклюже бегающий наперегонки или танцующий, спорящий с гораздо более языкатым дразнилкой, плохо заучивающий иностранный язык, обретает комплекс неполноценности, который помешает ему обнаружить в себе ' незаурядный математический, конструкторский, поэтический или любой другой талант.

Между тем, естественный отбор, творя человечество, неустанно работал, чтобы развить «исследовательский инстинкт», любопытство, любознательность, впечатляемость и обучаемость именно в детском и подростково-юношеском возрасте, точно так же, как он работает над развитием и сохранением памяти об этом познавательном периоде у стариков, былых главных передатчиков социально-преемственной эстафеты от одного поколения к другому (во всяком случае до периода грамотности). Но требуется либо известная гибкость, либо стойкость, чтобы сохранить в себе те черты, с которыми связаны творческие способности. Можем назвать их исследовательским инстинктом, любопытством, любознательностью, но эти явления в высшей степени возрастные.

Обучаемость, как типично возрастное явление, необычайно быстрый рост знаний в детско-подростковом возрасте созданы грандиозными силами естественного отбора. О том, какими изумительными способностями обладает именно маленький ребенок, хорошо известно.