Германская история

28 июня 1919 г. в Версале появились два немецких уполномоченных представителя — министр иностранных дел Герман Мюллер (СДПГ) и министр почты Иоганнес Бёлль (Центр). Церемония подписания мирного договора, этого тяжелейшего для немцев последствия проигранной войны, проходила в том самом Зеркальном зале, где почти полвеком ранее была торжественно провозглашена Германская империя. Как тогда, так и теперь церемония стала символом триумфа победителя над униженным побежденным, который должен был не только платить, но и пресмыкаться. Крупный немецкий ученый Эрнст Трёльч обоснованно писал, что «Версальский договор — это воплощение садистски-ядовитой ненависти французов, фарисейски-капиталистического духа англичан и глубокого равнодушия американцев».

Но при всей их тяжести не экономические статьи договора повлияли на дальнейшую судьбу Веймарской республики, а то, что среди немцев возобладали чувства унижения и бессилия перед несправедливым для них актом, которые стали питательной почвой для подъема реваншизма и национализма. Еще в Версале британский премьер Дэвид Ллойд Джордж пророчески заметил, что «главная опасность состоит в том, что мы толкаем народные массы в объятия экстремистов».

По поводу будущего развития Германии существовали различные мнения. Франция, прежде всего ее генералитет, требовала раздробить рейх на отдельные мелкие государства. США склонялись к тому, чтобы без всяких оговорок принять демократическую Веймарскую республику в круг западных стран. Одна ко был избран разрушительный третий путь. По Версальскому мирному договору, Германия оставалась единым государством, но в военном отношении — беззащитным, экономически — разоренным, политически — униженным. Такой договор нельзя считать продуманным и дальновидным: для того чтобы уничтожить Германию, он был слишком мягким, для того чтобы просто наказать ее — чересчур унизительным.

Сточки зрения немцев, «диктат Версаля» был инструментом западного террора. Население восприняло демократию как чужеземный порядок, навязанный победителями. Роковым стало то, что борьба против Версаля означала и борьбу против демократии. Политические деятели, которые призывали к сдержанности и компромиссу с Западом, немедленно объявлялись политическими капитулянтами, а то и предателями. Все это и стало той почвой, на которой в итоге вырос тоталитарный и зловещий режим Гитлера.

Территория Германии по Версальскому мирному договору

Во второй половине 1919 г. казалось, что республика укрепила свое положение. С принятием 14 августа Веймарской конституции практически закончился революционный период, если не считать отдельных выступлений весной 1920 г. Но республике угрожала теперь опасность не слева, а справа. Бремя Версаля, нерешенные экономические проблемы, удручающе безрадостная повседневность вели к изменениям в настроении людей, которые все внимательнее прислушивались к агитации националистов и монархистов. Запрет военизированных формирований, которого требовали союзники, коснулся прежде всего фрайкоровцев, которые упорно сражались в Силезии и Прибалтике против Польши и России, а теперь считали, что республиканское правительство, и без того ими презираемое, просто предало их. 13 марта 1920 г. соединения фрайкора под командованием генерала Вальтера Лютвица вошли в Берлин. Ударной силой путчистов была морская бригада капитана Германа Эрхарда, на касках солдат которой красовалась свастика. Было создано новое правительство во главе с крупным восточно-прусским аграрием Вольфгангом Каппом. Законное правительство канцлера Густава Бауэра бежало в Штутгарт, откуда вместе с профсоюзами призвало к всеобщей забастовке, которая настолько парализовала всю жизнь Германии, что через пять дней путчисты сдались, тем более что их не поддержало ни командование рейхсвера, ни чиновничий аппарат.

Казалось, что перед республикой открываются прекрасные перспективы на консолидацию. Но выборы в рейхстаг 6 июня 1920 г. стали для нее катастрофой. Республиканская коалиция потеряла две трети мест в парламенте, получив теперь только 43 % мандатов. После этого демократическим партиям ни разу не удавалось завоевать большинство мест в рейхстаге. У них оставалось две возможности: либо идти на коалицию с антиреспубликанскими партиями, либо создавать кабинеты парламентского меньшинства, которые могли быть свергнуты в любой момент.

В таких условиях становились невозможными ни решительная и долговременная демократическая политика, ни устойчивость правительств. За 14 лет Веймарской республики в ней сменилось 16 кабинетов.

Возник заколдованный круг: чем слабее казались правительства, тем охотнее избиратели склонялись к правым или левым радикалам, которые, во всяком случае, обещали установить твердую власть. Удивительно не то, что Веймарская республика потерпела крах, к которому она была практически приговорена. Удивительно то, что в предельно тяжелых условиях она все же смогла просуществовать целых 14 лет.

Веймарской коалиции, к которой в 1925 г. присоединилась праволиберальная Немецкая народная партия (ННП) во главе с Густавом Штреземаном (1878–1929), удалось несколько стабилизировать внутриполитическое положение. СДПГ распрощалась с правительственной ответственностью, хотя имела не только своего президента Эберта, но и премьер-министра занимавшей 3/5 территории страны Пруссии Отто Брауна, который вместе с министром внутренних дел Карлом Зеверингом умело сочетал социал-демократическую и традиционную прусскую практику управления. Поэтому Пруссия стала главным оплотом республики.

Но кризис не был преодолен, просто он переместился из области внутренней политики в область внешней политики. Три года продолжалась борьба немецкой и западной сторон вокруг выполнения условий Версальского договора. То, что в этих конфликтах германское правительство всегда было вынуждено уступать, решающим образом сказалось на слабости его авторитета у населения, а тем самым — на легитимности республики вообще. Ситуация резко обострилась, когда в начале 1921 г. репарационная комиссия определила наконец общую сумму платежей Германии в баснословные 132 млрд. золотых марок. Немецкое правительство вначале возмущенно отклонило эти условия, но впоследствии было вынуждено подчиниться требованиям Запада. Германская «политика выполнения» была неизбежной, чтобы не дать повод, прежде всего Франции, обвинить Германию в саботаже закрепленных договором обязательств. Но, с другой стороны, эта политика дала правой оппозиции превосходную возможность для нападок на правящих в Берлине «ноябрьских преступников». Страну захлестнула волна фанатичного национализма и политических покушений. В 1921 г. был убит подписавший Компьенское перемирие 1918 г. Маттиас Эрцбергер, а на следующий год — министр иностранных дел Вальтер Ратенау, который ко всем своим грехам был к тому же евреем.

На мрачном внешнеполитическом горизонте был всего лишь один просвет. 16 апреля 1922 г. Германия и Советская Россия подписали в Рапалло, близ Генуи, договор об установлении торговых отношений и взаимном отказе от каких-либо претензий. Этот договор весьма встревожил Запад, хотя и не стаг средством ревизии Версальского мирного договора, на что безосновательно рассчитывали канцле. Йозеф Вирт и командующий сухопутными войсками рейхсвера Ханс фон Сект.

Попытки немецкой стороны добиться уступок в вопросе репараций привели французское правительство к убеждению, что следует взять силой то, что Германия не хочет отдать добровольно. 11 января 1923 г. франко-бельгийские войска оккупировали Рурскую область, чтобы непосредственно контролировать добычу и поставки угля в счет репараций. Немецкое правительство канцлера Вильгельма Куно отважилось только на пассивное сопротивление и вместе с профсоюзами призвало шахтеров Рура к всеобщей забастовке, фактически оккупация обошлась Франции дороже, чем она рассчитывала получить, так как добыча угля почти прекратилась. Но для Германии издержки оказались еще значительнее. Необходимо было снабжать миллионы людей в Руре, откуда перестал поступать уголь, который теперь пришлось закупать за рубежом. А поскольку к этому добавилось еще и значительное снижение доходов от пошлин и налогов, то в бюджете образовался огромный дефицит, который можно было смягчить лишь печатанием все новых банкнот. Поэтому непрерывно растущая еще с военных лет инфляция получила мощный толчок и стала неуправляемой. Если в январе 1923 г. килограмм хлеба стоил 250 марок, то в декабре — уже 399 млрд. марок, а за один доллар давали 4,2 биллиона марок. Марка падала в цене чуть ли не ежечасно, и посетители ресторанов расплачивались заранее, поскольку к концу обеда его стоимость становилась в два-три раза дороже. Даже отапливать помещение банкнотами стало дешевле, чем углем. В конце концов денежное обращение развалилось полностью, население возвратилось к первобытному натуральному обмену. 13 августа 1923 г. лидер ННП Штреземан сформировал кабинет большой коалиции, чтобы справиться с катастрофическим положением. К всеобщему изумлению, новый канцлер добился успеха. Он понимал, что единственным средством выживания является капитуляция. 26 сентября кабинет объявил о прекращении пассивного сопротивления в Руре. В это время Германия уже стояла на пороге распада. На Рейне оживились сепаратисты, поощряемые Парижем. В Саксонии и Тюрингии левые правительства начали формирование «красных сотен», этих армий гражданской войны. Штреземан не побоялся ввести туда войска, которые разогнали мятежные земельные правительства.

Еще более опасное положение сложилось в Баварии, где сама армия отказалась подчиняться Берлину и принесла присягу баварскому правительству во главе с генеральным имперским комиссаром Густавом фон Каром, который намеревался вслед за Баварией навести порядок и в остальной Германии, прежде всего в «марксистском болоте» Берлина. Его поддержали командующий баварским рейхсвером генерал Отто фон Лоссов и Адольф Гитлер, которому удалось объединить многочисленные правые группы Мюнхена в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию (НСДАП). Он рассчитывал переиграть своих временных союзников и взять всю власть в свои руки. Но Гитлер слишком рано раскрыл карты. 9 ноября нацисты попытались захватить власть, но их колонна, двигавшаяся в центр Мюнхена, была обстреляна и разогнана полицией. Гитлер и его ближайшее окружение были арестованы и отданы под суд, приговоривший их к смехотворно мягким наказаниям. Почти одновременно, 8 ноября, было подавлено коммунистическое восстание в Гамбурге, которое не поддержали рабочие этого города. Генерал Сект овладел ситуацией, распад республики был предотвращен. Кабинет Штреземана 15 ноября 1923 г. ввел новую рентную марку, приравненную к биллиону старых купюр. Поскольку у Германии почти не было золотого запаса, то новая марка обеспечивалась всей продукцией промышленности и сельского хозяйства, поэтому ее называли еще «ржаной».

Тяжелейший кризис осени 1923 г. был преодолен только благодаря решительным и непопулярным мерам, предпринятым Штреземаном, но разногласия между партиями большой коалиции привели к ее развалу. 23 ноября рейхстаг вынес канцлеру вотум недоверия. Однако Штреземан остался министром иностранных дел, сумел укрепить положение Германии на мировой арене и добиться улучшения ее отношений с Западом, тем более что в Англии и Франции к власти пришли новые правительства, больше учитывавшие ситуацию в Германии, чем их предшественники. Первым проявлением этого поворота стал принятый в апреле 1924 г. план американского финансиста Дауэса, по которому немецкие платежи на ближайшие пять лет существенно снижались, а промышленность Германии получала для своего оздоровления международный кредит в 800 млн. золотых марок. Франция вывела свои войска из Дортмунда и Оффенбурга и объявила о полном уходе из Рура в течение года.

На первый взгляд кажется, что последующие пять лет были временем внутриполитического затишья. Кабинет попеременно возглавляли буржуазные канцлеры Вильгельм Маркс и Ханс Лютер, а преемственность политики воплощал прежде всего Штреземан. Он не только проводил сдержанную и успешную внешнюю политику, но и как лидер ННП гарантировал правительству поддержку умеренных националистов. Оппозиционная СДПГ одобряла курс Штреземана, к которому правые силы относились резко отрицательно. В период с 1924 по 1928 г. единственный раз в истории Веймарской республики рейхстаг проработал полный срок своего созыва.

Штреземан ставил целью мирным путем добиться ревизии Версальского договора и обеспечить Германии ведущее место в Европе. Это означало уклонение от чересчур тесных связей как с Западом, так и с Востоком и проведение политики балансирования между ними для сохранения свободы действий. Такой курс приносил определенный успех. В 1925 г. в Локарно Франция, Бельгия и Германия заключили соглашение о признании и неприкосновенности существующих между ними границ, которое контролировали Англия и Италия. Следующим шагом к свободе внешнеполитических действий стал прием Германии в Лигу Наций 9 сентября 1926 г. За этим последовало окончательное урегулирование проблемы репараций. По плану американского экономиста Оуэна Юнга, принятому на Парижской конференции в феврале 1929 г., сумма репараций составляла 112 млрд. золотых марок с ежегодными выплатами по 2 млрд. марок в течение 59 лет, т. е. Германия должна была закончить платежи в 1988 г. Какими иллюзорными оказываются иногда долговременные человеческие расчеты!

С Советской Россией в 1926 г. был заключен Берлинский договор о взаимном нейтралитете и сотрудничестве. Наряду с ним командование рейхсвера и Красной Армии тайно договорились о совместных действиях в случае польского нападения на Восточную Пруссию или Украину, причем не очень ясно, насколько информировано было об этом германское правительство.

Политическая стабилизация сопровождалась экономическим оживлением. В 1928 г. производство на душу населения впервые достигло уровня довоенного 1913 г. В Германию по плану Дауэса потекли иностранные, прежде всего американские, кредиты, которые превысили 16 млрд. марок. Объем производства в 1924-29 гг. возрос на 50 %. По некоторым показателям Германии удалось восстановить свои прежние ведущие позиции. Самому мощному в Европе концерну «ИГ Фарбениндустри» принадлежало 100 % мирового производства синтетического бензина и красителей. Но подъем переживали преимущественно экспортные отрасли, рост на внутреннем рынке оставался весьма скромным. Инвестиции так и не достигли довоенных показателей, производительность труда почти не повышалась. Это была оборотная сторона самого большого социального достижения веймарского периода — установления 8-часового рабочего дня. Безработица даже в самом благоприятном 1927 г. значительно превышала довоенный уровень. По сути, немецкая экономика оставалась больной. Концентрация и монополизация производства сковывали деятельность предпринимателей на рынке. Кредиты и дотации направлялись главным образом не в наиболее современные и перспективные отрасли промышленности, а в сельское хозяйство и тяжелую индустрию.

Двадцатые годы, несмотря на короткий период политической стабилизации и призрачного подъема экономики, в основном представляли собой сумрачное царство тщетных надежд и разочарований. Но в нем был и яркий луч света — веймарская культура. В этом отношении «золотые двадцатые годы» определялись пикантной смесью жажды утех и культурного взлета. Театр и кинематограф переживали невиданный расцвет, кабаре и варьете ломились от посетителей, эмансипированные берлинки заметно укоротили юбки и прически и, не выпуская изо рта сигарету, лихо отплясывали чарльстон. Некогда провинциальный Берлин становился одной из мировых столиц. В архитектуре, живописи, музыке, литературе процветали новые стили и направления — сверкающий калейдоскоп неслыханных форм, красок и жанров.

Однако эта новая культура Веймара была скорее легендой, рожденной бежавшими из страны после 1933 г. и с тоской вспоминавшими прошлое интеллектуалами. Настоящие ее корни лежали в культуре авангарда кайзеровского периода. Новизна же 1920-х гг. состояла в том, что буржуазный академизм уступил свои позиции вчерашним аутсайдерам. Но всякий культурно-художественный взлет непременно имеет элитарный характер. Не стала исключением в этом смысле и культура Веймара. Все происходило в узком кругу литераторов, мыслителей, художников, музыкантов, критиков и меценатов. Это была чисто буржуазная, однако возбуждающая антибуржуазные чувства культура, глубокий отпечаток на которую наложила мировая война.

Левые утверждали, что все, связанное с милитаризмом и войной, является воплощением зла и бессмысленности, а социализм, напротив, олицетворяет собой добро. Издатель леворадикального журнала «Вельтбюне» Карл фон Оссецкий ратовал за республику, основанную на нормах морали и правах человека. Впрочем, он боролся не за существовавшую Веймарскую республику, считая ее, подобно многим другим интеллектуалам, слишком склонной к компромиссам, скучной и буржуазно-мещанской. Он выступал за социалистически-пацифистскую республику, для установления которой даже призывал голосовать на выборах президента за лидера КПГ Эрнста Тельмана.

На другом полюсе культурного спектра находились правые, идеи которых также определила война, только с иных позиций. Они считали войну не царством ужаса и бесчеловечности, а очистительной стальной грозой, в которой выковывается новый человек. Так утверждал отважный фронтовик, кавалер высшего ордена «За отвагу» и талантливый писатель Эрнст Юнгер (1895–1998). Правые интеллектуалы боролись против республики и либеральной демократии под национально-социалистическими, а часто — даже просто социалистическими в их понимании лозунгами. Но расплывчатость целей привела к тому, что многие из них пошли затем за Гитлером. Уж он-то знал, что следует понимать под национальным, а что — под социалистическим.

У Веймарской республики были натянутые отношения не только с интеллектуалами. Она не могла быть уверена в лояльности даже собственного государственного аппарата. Подавляющее большинство чиновников придерживалось консервативно-монархических взглядов. Но в их сознании прочно укрепилось уважение к легитимной власти, поэтому свои профессиональные обязанности они выполняли вполне добросовестно. Позднее они столь же лояльно отнеслись к режиму Гитлера. В чисто партийно-политическом отношении чиновники в целом вели себя нейтрально, но это не значит, что они были аполитичны. Хотя и не слишком явно, они тяготели к авторитарному режиму и пальцем не пошевелили, чтобы защитить и спасти демократию.

Что же касается армии, то стотысячный рейхсвер под командованием Секта высокомерно сторонился как республиканских институтов, так и партий, проводя свою тайную политику перевооружения за спиной властей. Рейхсвер не вмешивался в текущую политику согласно принципу Секта: «Армия служит государству, только государству; ибо она и есть государство». Положение изменилось в 1927 г., когда Секта сменил генерал Курт фон Шлейхер. При нем командование рейхсвера стало проявлять интерес к политике, оно пыталось оказывать влияние на процесс формирования кабинетов и их решения.

Рабочие как социал-демократической, так и католической ориентации были готовы при необходимости оказать республике поддержку, что показали их активные выступления против капповского путча (13–17 марта 1920 г.) и требования покончить с экстремизмом после убийства Ратенау. Но в начале 1930-х гг. стало очевидно, что их готовность защищать демократическое государство напрямую связана с социальными благами, которые оно распределяет. Когда же начался экономический кризис, упала заработная плата и быстро выросла безработица, то лояльность к демократии сразу снизилась. Рабочие начали переходить либо к коммунистам, либо к национал-социалистам.

Средние слои были во власти непреходящих кризисных волнений. Они чувствовали угрозу, исходящую от быстрого изменения окружающего мира, рост доходов этих слоев отставал по сравнению с другими группами общества, инфляция уничтожила все их сбережения. В их глазах ответственность за экономическую катастрофу несла демократическая республика. Они резко качнулись в сторону тех, кто обещал немедленное улучшение их положения.

Имущие группы, предприниматели и аграрии, с подозрением относились к республике, поскольку ее социальная политика проводилась в интересах низших слоев. Несмотря на то что государство выделяло тяжелой индустрии и аграрному сектору значительные дотации, эти круги воспринимали Веймар с враждебным раздражением.

После внезапной смерти Эберта новым президентом в апреле 1925 г. был избран бывший кайзеровский фельдмаршал 78-летний Гинденбург. Но, к великому разочарованию его окружения, Гинденбург, с минимальным перевесом одержавший победу над кандидатом от партий веймарской коалиции Вильгельмом Марксом, и не помышлял о том, чтобы реставрировать монархию. Он намеревался лояльно служить нелюбимой республике. Правые круги допустили ошибку, сбросив со счетов отношение Гинденбурга к присяге. Будучи прусским офицером и дав присягу на верность республиканской конституции, он считал делом чести относиться к ней с таким же уважением, как и к прусскому полевому уставу.

Но при всех добрых намерениях фельдмаршал плохо разбирался в политике, и ему были необходимы советники. Кроме того, почтенный возраст и связанное с ним умственное угасание ставили его в зависимость от помощников. А его окружение было совсем не таким, каким оно должно было быть у президента демократической республики, — старые боевые камерады из прусской армии и сливки ост-эльбского юнкерства, которым ненависть к республике застилала и без того не слишком широкий политический горизонт.

Период буржуазных кабинетов закончился с выборами в рейхстаг 20 мая 1928 г. СДПГ, получив свыше 9 млн. голосов избирателей, одержала убедительную победу. Канцлером стал ее лидер Герман Мюллер, а важнейшие министерства также возглавили социал-демократы. Но кабинет Мюллера не был таким прочным, как казался. Уже при обсуждении вопроса о строительстве нового тяжелого крейсера взамен устаревших судов коалиция едва не развалилась. А когда социал-демократические министры, желая ее спасти, уступили своим буржуазным коллегам, то их собственная фракция в рейхстаге нанесла им публичное оскорбление, проголосовав против предложений кабинета.

Между тем росла безработица, учащались забастовки, на улицах происходили беспорядки. Все это расшатывало правительство и усиливало давление партий на своих министров, которые и сами были не прочь отделаться от все более неудобной ответственности. Наконец, силы Мюллера иссякли. Воспользовавшись незначительным конфликтом, возникшим в кабинете по поводу повышения страховых взносов по безработице, канцлер 27 мая 1930 г. подал в отставку. Вместе с ним ушло и последнее парламентское правительство Веймара. Социал-демократия вернулась на уже привычные скамьи оппозиции.

Провал республиканских партий стал симптомом политического коллапса демократии и усиления экстремизма. 1 мая 1929 г. на улицах Берлина впервые с 1920 г. вновь прогремели выстрелы. Это было столкновение между руководимой социал-демократами прусской полицией и коммунистическими демонстрантами. Влияние КПГ усиливалось вместе с ростом безработицы. По она сама себя изолировала, направляя по указанию Москвы главный удар против «социал-фашистов», а не нацистов. На другом фланге националисты во главе с «королем прессы» Альфредом Гугенбергом и консервативная организация бывших фронтовиков «Стальной шлем» сблизились с партией Гитлера.

НСДАП полностью была творением ее фюрера, партией, зависимой от его ораторского, демагогического таланта и его харизмы. Строго говоря, Гитлер создал не политическую партию, а своего рода секту, поскольку опирался на веру своих приверженцев и являлся единственным носителем истины.

При этом все его речи представляли собой мешанину самых различных идей, в изобилии процветавших в атмосфере послевоенного времени. Лозунг «национального социализма» еще до войны использовался как средство борьбы против «интернационального социализма» марксистов. Он был нацелен на привлечение рабочих, а также служил приманкой для социально-романтических движений молодежи из различных слоев общества. Идея «народного сообщества», родившаяся в католическо-романтическом учении о сословном государстве, казалось, обещала решение социальных проблем современной индустриальной системы. Антисемитская расовая теория служила для обоснования всемирной миссии арийцев. Понятия «нация» и «раса» взаимодополняли друг друга. Прежде всего следовало освободить нацию от оков Версаля, а затем приступить к завоеванию «жизненного пространства» для якобы наиболее ценной арийской расы, которую представляли германцы.

Но не программные высказывания придавали силу публичным выступлениям Гитлера. Его ораторская мощь заключалась в умении предельно ясно выразить желания и надежды своих слушателей. Он извлекал на свет страхи и предрассудки людей из подсознательных, иррациональных глубин сознания и формулировал их в соответствии с собственным мировоззрением. Если конкурирующие с НСДАП партии старомодно полагали, что людей можно убедить разумными доводами, то Гитлер делал ставку на эмоции массы, чего не принимали в расчет прежние партии.

НСДАП более других партий веймарского периода имела основания претендовать на звание народной. Она имела сторонников во всех слоях общества. Правда, процент рабочих и крестьян в партии был ниже их доли в обществе, хотя число рабочих постоянно росло и в 1930 г. достигло 35,1 % состава партии. Напротив, доля средних слоев в партии была выше, чем в обществе.

Некоторые группы оказались невосприимчивыми к нацизму. Это был костяк социал-демократического рабочего движения, в то время как достаточно большой стала текучесть сторонников НСДАП и КПГ, их переход из одной партии в другую. В целом равнодушными оставались также крупная протестантская буржуазия и католическая среда на Юго-Западе и в Силезии. Однако и здесь Гитлеру удалось добиться прорыва и привлечь на свою сторону значительную часть молодежи из этих слоев.

Час Гитлера пробил, когда наступила «черная пятница» 19 октября 1929 г. В этот день произошел крах на Нью-йоркской бирже, и начался самый страшный в истории экономический кризис, охвативший весь мир. В Германии, экономическое положение которой было и без того трудным, кризис повлек за собой роковые последствия. Вначале казалось, что это временный спад конъюнктуры, но он перерос в невиданную доселе катастрофу, в которой экономический развал и политическая радикализация шагали нога в ногу. Это показали выборы в рейхстаг 14 сентября 1930 г., на которых нацисты добились сенсационного успеха. Они получили 130 мест и стали второй по численности после социал-демократов фракцией. Успех партии Гитлера посеял такие сомнения в стабильности Германии у зарубежных инвесторов, что опок капиталов из страны превратился в паническое бегство. Экономический кризис всегда сопровождается усилением таможенных барьеров. Но у немецкой экономики своих капиталов было недостаточно, иностранные кредиты прекратились, а поскольку она значительно зависела от экспорта, то это повлекло за собой тяжелейшие последствия как для производства, так и для занятости. Всего за год число безработных возросло с 9 до 16 %. Но это была только первая стадия. В середине 1931 г. один за другим стали лопаться банки, а за ними — и крупные предприятия. В 1932 г. промышленное производство Германии было вдвое меньше аналогичных показателей 1928 г. Курс акций понизился на треть, их мелкие держатели оказались нищими, а число безработных достигло 30,8 % и составило 6 млн. человек.

Кризис охватил всю Европу, но в Германии он принял особенно разрушительный характер. В этой ситуации парламент оказался совершенно беспомощным. Когда в июле 1930 г. рейхстаг отклонил жесткие меры по оздоровлению национальной экономики, то канцлер Генрих Брюнинг (1885–1970) воспользовался 48-й статьей конституции и издал необходимые законы как чрезвычайные, которые президент мог подписать без обсуждения в рейхстаге. Начался период президиальных кабинетов. Некоторое время 48-я статья действовала вполне успешно, когда речь шла о необходимости проведения срочных мер в экономике и о повышении государственного авторитета в обстановке растущего политического насилия справа и слева, выплеснувшегося на улицы немецких городов.

Решительная политика в период кризиса никогда не может быть популярной. Особенно относилось это к курсу Брюнинга на радикальное сокращение государственных расходов, которое резко ухудшало положение безработных. Поскольку Германия теперь не могла выплачивать репарации, то в конце 1931 г. союзный комитет установил ее неплатежеспособность, а формально репарации были отменены на Лозаннской конференции в июле 1932 г. Заседавшая в Женеве с февраля того же года международная конференция по разоружению в принципе признала равноправие Германии в области вооружения. Брюнинг, по его выражению, находился «в ста метрах от цели», когда 30 мая 1932 г. Гинденбург неожиданно отправил его в отставку.

Имелся ряд причин для падения канцлера. Им были недовольны аграрии, которые запутались в паутине долгов и негодовали на недостаточную, по их мнению, поддержку правительства. Командование рейхсвера раздраженно восприняло запрет нацистских штурмовых отрядов (СА), считая их «отличным человеческим материалом» для пополнения армии. Кроме того, у Гинденбурга сложилось мнение, что его канцлер абсолютно непопулярен. Впрочем, следующий канцлер, почти неизвестный в стране консервативный «заднескамеечник» партии Центра Франц фон Папен (1879–1969), который создал новый аграрно-дворянский «кабинет баронов», имел еще меньшую популярность, а вернее — не имел ее вообще.

Чтобы обеспечить в рейхстаге поддержку нацистской фракции, вновь назначенный канцлер отменил запрет СА, выполнив требование Гитлера. Поскольку черно-красно-золотое прусское правительство, даже потеряв значительную часть избирателей, сохранило власть и вело решительную борьбу с уличными бесчинствами нацистов и коммунистов, то 20 июля 1932 г. Папен добился издания чрезвычайного указа президента о назначении его имперским комиссаром Пруссии и сместил кабинет Отто Брауна. Важнейшие для расстановки политических сил органы — администрация и полиция Пруссии подчинялись теперь непосредственно канцлеру.

Выборы в рейхстаг 31 июля 1932 г. отражали взбудораженное состояние общества. НСДАП получила почти вдвое больше голосов. Имея абсолютное большинство в рейхстаге, фракции нацистов и коммунистов могли дружно саботировать все мероприятия правительства. Чтобы избежать опасности вынесения Папену вотума недоверия рейхстагом, последний был распущен уже в день своего первого заседания. Новые выборы в ноябре не принесли существенных изменений, хотя НСДАП потеряла почти два миллиона избирателей, перешедших в основном к коммунистам. Теперь президент назначил канцлером представителя армии, бывшего военного министра Курта фон Шлейхера (1882–1934).

Новый канцлер попытался создать общий фронт всех профсоюзов для поддержки проводимой им политики и спровоцировать раскол национал-социалистической партии, перетянув на свою сторону сильнейшего конкурента Гитлера, его заместителя по партии Грегора Штрассера, пообещав ему пост вице-канцлера. Но план Шлейхера провалился. Правление СДПГ запретило лидерам свободных профсоюзов идти на союз с канцлером. Штрассер же не решился выступить против Гитлера и предпочел вообще покинуть ряды партии. Пытаясь спасти положение, Шлейхер уговаривал президента снова распустить рейхстаг, но Гинденбург не желал этого делать. Он поручил Папену сформировать кабинет, опиравшийся на парламентское большинство. Папен провел переговоры сначала с лидером националистов Гугенбергом, затем с Гитлером, который настаивал на назначении его канцлером, но был согласен пойти на создание коалиционного кабинета с консерваторами. На этот раз Гинденбург и Папен согласились с требованиями фюрера.

Президент до последнего сопротивлялся назначению презираемого им «богемского ефрейтора» на пост главы правительства, но не мог долго противостоять давлению своего окружения, которое единодушно высказывалось за создание кабинета «национальной концентрации» во главе с Гитлером. Фюрер не требовал правления с помощью чрезвычайных законов, от которых устал престарелый Гинденбург, а заявил о необходимости проведения новых выборов, после которых вероятное большинство рейхстага из нацистов и националистов станет опорой кабинета Гитлера — Гугенберга. На президента это подействовало успокаивающе: Гитлер будет окружен консервативными министрами, а груз ответственности за чрезвычайное правление свалится с плеч президента. И все же он колебался. Но умело распускаемые ложные слухи о намерении Шлейхера совершить военный переворот и сместить президента стали для Гинденбурга последними аргументами в пользу кандидатуры Гитлера. Теперь он был уверен, что Гитлеру просто нет никакой альтернативы. 30 января 1933 г. фюрер нацистской партии был назначен рейхсканцлером. Пробил смертный час Веймарской республики.

АНАТОМИЯ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА

Вечером 30 января никто не сомневался в том, что республике пришел конец, но относительно будущего имелись различные представления. Страсти бушевали только среди нацистов, которые праздновали этот день как пришествие мессии. Население вело себя сдержанно. Британский посол в Берлине сообщал, что пресса «приняла назначение г-на Гитлера рейхсканцлером с почти философским спокойствием», и добавлял, что и «население реагировало на это столь же невозмутимо». Парламентские фракции и не помышляли о том, чтобы сплотиться для отражения опасности. Руководство СДПГ сравнивало приход Гитлера к власти с бисмарковским «исключительным законом» и полагало, что хуже все равно быть не может. Консерваторам будущее казалось просто радужным, поскольку большинство кабинета составляли их министры. Папен успокаивал своих единомышленников, хвастаясь, что он пользуется полным доверием Гинденбурга, и обещая, что «через пару месяцев мы загоним Гитлера в угол и прижмем так, что он запищит».

Чтобы понять такие настроения, надо учитывать, что у немцев не было ясного представления о подлинном зловещем характере национал-социализма, который считали одним из обычных праворадикальных движений. Те немногие люди, которые прочитали программную книгу Гитлера «Майн кампф», не принимали ее всерьез, полагая, что идеологические формулировки — это одно, а практические политические действия — совсем другое. К тому же поворот к авторитарному режиму не стал чем-то неожиданным. Уже с 1930 г. не было парламентского контроля за кабинетами. Наконец, аналогичные процессы происходили в большинстве европейских государств, где к власти пришли самые разные диктаторы. Господствовало убеждение, что в период тяжелого экономического и политического кризиса демократия обанкротилась, что пришло время сильных людей. У всех перед глазами стоял пример Муссолини, которым открыто восхищался дажелиберальный издатель Теодор Вольф или социалист Курт Хиллер. О Гитлере судили совершенно неверно потому, что он как раз был не обычным политиком, а идеологом, который, в конце концов, имел только одну цель — установление мирового господства германской расы.

Для достижения этой цели прежде всего было необходимо утвердить абсолютную власть нацистской партии в Германии. Этот процесс занял полтора года. Первым шагом стало устранение других партий и ограничение самостоятельности земель. По всей вероятности, поджог рейхстага 27 февраля 1933 г. не был запланированной провокацией нацистов, а явился делом рук бывшего коммуниста, психически неуравновешенного голландца Маринуса вам дер Люббе, позднее приговоренного к смертной казни. Но для последствий пожара все это не играло никакой роли. Сразу же он был записан на счет КПГ и был издан «Закон о защите права и государства», отменивший основные права и свободы граждан, хотя формально веймарская конституция так никогда и не была упразднена. Но фактически этот закон ввел постоянное чрезвычайное положение, позволившее режиму приступить к охоте на своих противников под покровом видимости защиты прав. Штурмовики, которые уже с конца января самовольно терроризировали всех инакомыслящих, свозили их в «дикие» концлагеря, подвергали пыткам и издевательствам, а нередко просто их убивали, были превращены во вспомогательную полицию. В обстановке запугивания и разнузданной пропаганды 5 марта прошли последние многопартийные выборы в рейхстаг. Но даже теперь НСДАП не смогла добиться абсолютного большинства и получила 43,9 % голосов. СДПГ и уже запрещенная КПГ вместе набрали 30,6 %. Таким образом, нацисты так и не завоевали поддержки большинства немецкого народа. Что же касается последующих различных плебисцитов, на которых одобрение выражало более 90 % населения, то в тоталитарных диктатурах такие результаты — самое обычное явление.

Новому рейхстагу, в котором больше не было фракции КПГ, канцлер 24 марта предложил принять «Закон о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий», в соответствии с которым кабинет получал право издавать законы без участия рейхстага.

Закон был одобрен, но депутаты от СДПГ, несмотря на разгул террора и преследования, мужественно проголосовали против. Руководитель фракции СДПГ Отто Вельс, не испугавшись беснующихся в зале штурмовиков, произнес горячую речь в защиту демократии.

После того как социал-демократические профсоюзы, которые пытались наладить сотрудничество с новым режимом, 2 мая 1933 г. были все же распущены, месяцем позже была запрещена и СДПГ, многие ее функционеры попали в концлагеря или даже были убиты. Буржуазные партии предпочли распуститься «добровольно». Летом 1933 г. в Германии осталась только одна партия Адольфа Гитлера. Была окончательно и незаконно ликвидирована самостоятельность земель, во главе которых вместо прежних премьер-министров были поставлены имперские наместники, подчиненные канцлеру.

Унификация состояла не только в устранении конкурентов, но и в овладении всеми органами государственной власти. Двумя важными опорами государства являлись бюрократия и армия. По «Закону о восстановлении профессионального чиновничества» от 7 апреля 1933 г. неугодные власти либеральные и демократические чиновники, прежде всего евреи, были уволены и заменены членами партии. С рейхсвером дело обстояло сложнее. Кроме некоторых молодых офицеров, армия не испытывала никаких симпатий к Гитлеру и его партии. Она была настроена скептически и даже враждебно, поскольку плебейско-пролетарская, разнузданная манера нацистов отталкивала большинство консервативных офицеров. Особенно претили им штурмовые отряды, которые все громче требовали второй революции против капиталистов и консервативного административного аппарата, а также претендовали на то, чтобы из партийной превратиться в регулярную армию, растворив в себе прежний рейхсвер, что было в глазах генералитета наглой дерзостью.

Впрочем, штурмовиками уже тяготился и сам Гитлер, который здраво полагал, что в качестве инструмента власти армия гораздо полезнее и важнее, чем буйная и непредсказуемая орава штурмовиков, численность которых перевалила за миллион человек. Кроме того, фюрера начали беспокоить неуемное честолюбие и революционно-трескучие тирады командира штурмовых отрядов Эрнста Рема, его старого сподвижника. Поэтому 30 июня 1934 г. в Германии была проведена «ночь длинных ножей», в течение которой были расстреляны почти все командиры СА, а также некоторые давние недруги Гитлера, в том числе его прежний соперник Грегор Штрассер, личный секретарь вице-канцлера Палена Эдгар Юлиус Юнг, руководитель оппозиционной Католической акции в Берлине Эрих Клаузенер. В ходе расправы были убиты также бывший канцлер Шлейхер и его сотрудник, генерал Курт фон Бредов, на что командование рейхсвера отреагировало с олимпийским спокойствием, поскольку вопрос о руководстве армией был решен в его пользу. Что же касается президента, то Гинденбург только ворчливо заметил, что всю эту «банду гомосексуалистов следовало давно ликвидировать».

Но речь шла не только о том, чтобы овладеть органами государственной власти. Тоталитарный режим прочен тогда, когда он владеет умами и сердцами людей. Либеральные, демократические, социалистические деятели подвергались преследованиям, оказывались в концлагерях или были вынуждены эмигрировать. Их книги публично сжигались, их картины и музыка клеймились как «негерманские и выродившиеся», а с сентября 1933 г. всей культурной жизнью в рейхе руководил министр пропаганды и просвещения Йозеф Геббельс (1897–1945), создавший для этого особую «Имперскую палату культуры», в которой были обязаны состоять все лица творческих профессий.

Из университетов было уволено около 15 % неугодных профессоров и доцентов, отчасти по политическим, но в основном по расовым причинам. Одни ушли на пенсию, другие эмигрировали. Но большинство их коллег поспешили заявить о своей поддержке новых властителей. Подобное произошло и с церковью. В евангелистской церкви возникло движение «немецких христиан», которое резонно прозвали «штурмовые отряды Христа». В противовес ему в мае 1934 г. оформилась «исповедальная церковь», которая резко полемизировала с нацистской идеологией, несмотря на притеснения и даже аресты ее членов. В католической церкви многие ее служители проявляли симпатии к новому режиму, особенно после заключения в июле 1933 г. конкордата с Ватиканом. Но и здесь нарастала оппозиция нацизму, достигшая пика в 1937 г., когда вышла папская энциклика «Со жгучей тревогой», осторожно осудившая бесчеловечные методы правления Гитлера. Протестуя против расовой доктрины нацизма, мюнхенский кардинал Михаэль Фауленхабер имел смелость заявить, что «все мы — семиты по духу».

В тех случаях, когда человека не удавалось подчинить и развратить духовно, за дело принималась машина террора, руководимая рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером (1900-45). Разветвленный аппарат СС включал в себя и Главное управление имперской безопасности (РСХА), куда входила зловещая тайная государственная полиция (гестапо). В ведении СС находились концлагеря и Главное управление по вопросам расы и поселения, проводившее в жизнь расовую концепцию Гитлера.

Согласно этой доктрине, арийцам, воплощающим все добродетели, противопоставлялась группа, которая просто в силу принадлежности к определенной расе не могла не быть рассадником зла и мерзости. По многовековой европейской традиции такой сатанинской расой считались, разумеется, евреи. Хотя тщательно разработанного плана их преследования не было, но это всегда относилось к главным идеологическим целям нацизма. Террор и пропагандистские акции «снизу», от инсценированного Геббельсом бойкота еврейских магазинов 1 апреля 1933 г. до Хрустальной ночи 9 ноября 1938 г., когда по всей Германии прокатился массовый погром, чередовались с государственно-правовыми мерами «сверху». Вслед за законом о чиновниках, принятом в мае 1935 г., последовал закон, отказывавший евреям в «почетном долге» службы в армии. Окончательно евреи были превращены в людей низшего сорта по Нюрнбергским законам 15 сентября 1935 г., согласно которым политические права и возможность занимать государственные должности предоставлялись в зависимости от доказательства арийского происхождения, евреи выводились из сферы действия Гражданского кодекса, запрещались их браки с неевреями. Нюрнбергские законы, поправшие все нормы правового государства, стали юридической основой дискриминации и преследования немецких евреев, численность которых составляла свыше полумиллиона человек.

Террор и насилие были одной стороной режима, обольщение и развращение — другой. Не было ни одной социальной группы, которую бы не поддерживал и не подкармливал национал-социализм. На рабочих сильное воздействие оказали широко рекламируемые меры по созданию новых рабочих мест, например при строительстве стратегических автобанов, быстрое снижение безработицы, повышение мер социальной защиты на предприятиях, различные льготы, предоставляемые им организацией «Крафтдурх фрейде» («Сила через радость»), которая занималась организацией досуга и дешевых туристических поездок.

Ремесленники и мелкие торговцы выиграли от повышения налогов на ненавистные им универмаги и от ужесточения требований при создании новых ремесленных мастерских. Крестьяне были довольны введением аграрных покровительственных пошлин и повышением цен на сельскохозяйственную продукцию: Промышленников радовали запрещение профсоюзов и создание вместо них единого Германского трудового фронта, отмена тарифных договоров и рост государственных заказов, прежде всего в военном производстве. Словом, в каком-нибудь отношении каждый член «народного сообщества» что-то да получил от нового режима.

Этим и объясняется успех нацизма внутри страны. В отличие от демократии диктатура воздействовала на чувства и эмоции. Многие немцы, даже в принципе отклоняя национал-социализм, тем не менее считали, что он привнес в серую и холодную повседневность драматизм и страсть. Нацизм казался романтически-эмоциональным протестом против бездушной рационализации человеческого бытия. Большую роль играло при этом обращение к традициям. Показательным в этом отношении был состоявшийся 21 апреля 1933 г. День Потсдама, когда Гитлер и Гинденбург обменялись символическим рукопожатием над гробницей Фридриха Великого, что должно было означать союз между старой Пруссией и молодым национал-социализмом. В технике манипулирования массами нацистский режим достиг вершин виртуозности. Превосходно организованные Олимпийские игры 1936 г. в Берлине, ежегодно проводимые грандиозные партийные съезды и парады в Нюрнберге и многое другое пробуждали в людях чувства величия нации и гордости за свою принадлежность к ней.

Национал-социализм отличался двойственностью, предельный модернизм сочетался с глубочайшим архаизмом. С одной стороны, современные автобаны, мерседесы и фольксвагены, самые дешевые в мире радиоприемники, первый в мире реактивный самолет, с другой — древнегерманская мифология, орденские бурги СС, языческие праздники солнцеворота. Современнейшая техника и культ мракобесия слились воедино.

Бесспорной поддержке Гитлера большинством населения способствовало и то, что в отличие от своих демократических предшественников он шагал от одного внешнеполитического успеха к другому. При этом население и не ведало, что за этой активностью фюрера скрывается замысел новой большой войны за мировое господство. Уже через четыре дня после своего назначения новый канцлер совершенно откровенно заявил командованию рейхсвера, что предстоит «завоевание нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация». Но западным странам Гитлер тактически умело дал понять, что Германия стремится к взаимопониманию и сотрудничеству, хотя уже тогда он думал только о войне.

Плебисцит в Сааре 13 января 1935 г., которым от имени Лиги Наций управляла Франция, значительно укрепил авторитет Гитлера: за возвращение в лоно Германии проплосовало 90,8 % населения Саарской области. 18 июня того же года рейх заключил морское соглашение с Англией, по которому соотношение немецкого и британского военных флотов, кроме подводных лодок, устанавливалось как 35:100. Соглашение показало, что западные державы готовы пойти на уступки, несмотря на то, что еще 16 марта Гитлер в нарушение Версальского договора заявил о введении всеобщей воинской повинности и принятии программы перевооружения армии. 7 марта 1936 г. немецкие войска вошли в демилитаризованную Рейнскую зону, на что Англия и Франция отреагировали вялыми нотами протеста. В том же году была создана «ось» Берлин-Рим и заключен «Антикоминтерновский пакт» с Японией.

Но не удалось добиться сближения с Англией, к чему стремился Гитлер, поскольку Великобритания восприняла японо-германский пакт как угрозу своим интересам на Дальнем Востоке. Охлаждению в англо-германских отношениях способствовало и вмешательство Берлина в гражданскую войну в Испании на стороне Франко, где люфтваффе (воздушные силы) Германа Геринга опробовали свою готовность к большой войне. Вместе с тем в Германии с удовлетворением отметили, что Англия не желает ввязываться в континентальные конфликты. Это дало Гитлеру основания полагать, что при его дальнейших шагах у него будет свобода действий.

С 1936 г. приготовления к войне шли полным ходом. Разработанный четырехлетний план был рассчитан на то, чтобы подготовить немецкую экономику и армию к ведению новой войны. Но выступление Гитлера перед руководителями рейха и вермахта 5 ноября 1937 г., в котором речь шла о планах экспансии на Восток, вызвало возражения. Министр иностранных дел Константин фон Нейрат указал на большой внешнеполитический риск, командующий армией Вернер фон Фрич сомневался в экономической и военной способности Германии вести большую войну. Годом спустя оба критика были заменены более покладистыми людьми.

12 марта 1938 г. вермахт вошел в Австрию, после того как Гитлер убедился, что Англия и Италия вмешиваться не станут. Аншлюс Австрии вызвал неописуемое ликование немецкого и большинства австрийского населения. Великая Германия, о которой мечтали как либералы франкфуртского парламента в 1848 г., так и социал-демократы веймарского Национального собрания в 1919 г., стала реальностью.

Столь триумфальный успех показал Гитлеру, что с западными державами можно не церемониться. 28 марта он принял решение аннексировать и Чехословакию. Вермахт получил приказ о подготовке удара по этой стране, намеченного на 1 октября 1938 г. Встревоженные и напуганные Англия и Франция предпочли компромисс, чтобы избежать войны. На Мюнхенской конференции 29 сентября Германия получила согласие Англии, Франции и Италии на присоединение населенной в основном немцами Судетской области. На следующий день британский премьер-министр Невилл Чемберлен и Гитлер подписали договор о ненападении, который усилил веру Запада в то, что с фюрером можно договориться.

Но Гитлер думал о другом. Уже в то время, когда он рассуждал с Чемберленом о мире и дружбе, началась разработка плана создания сильного флота, нацеленного на Британию. 15 марта 1939 г. германские войска заняли всю Чехию, а Словакия стала марионеточным государством. Это показало, что соглашения между западными демократиями и германским диктатором ничего не значат. Лишь теперь британский кабинет собрался с силами, чтобы принять ответные меры: вместе с Францией гарантировал защиту Польше и попытался заключить союз с Москвой. Но Гитлер опередил Чемберлена. 23 августа 1939 г. в Кремле был подписан советско-германский пакт о ненападении, а по секретному дополнительному соглашению оба диктатора поделили Восточную Европу на сферы влияния, граница между которыми проходила посередине польской территории, по Висле.

АПОКАЛИПСИС XX ВЕКА

На рассвете 1 сентября 1939 г. вермахт взломал польскую границу и развернул широкое наступление. Через 17 дней с Востока в Польшу вошла Красная Армия. В отличие от 1914 г. настроение немцев, даже нацистских депутатов рейхстага было подавленным, ибо на этот раз фюреру не удалось, как прежде, избежать войны и решить проблему мирным путем: Вопреки ожиданиям Гитлера, западные державы не отступили, а объявили Германии войну.

Победа над Польшей, которой способствовала и Красная Армия, была одержана через пять недель.

В разделенной стране западнее Буга хозяйничали СС и гестапо, восточное — органы НКВД. Гитлер же теперь повернул вермахт на Запад. Чтобы опередить Англию и Францию, обезопасить северный фланг и получить выход к Атлантике, немецкие войска 9 апреля 1940 г. захватили Данию и Норвегию.

10 мая вермахт нанес мощный удар по Бельгии, Нидерландам и Франции. Неожиданно для военных, в том числе и немецких, специалистов западный поход превратился в победоносное шествие германской армии и триумф самого Гитлера, достигшего зенита славы. 14 июня без боя был сдан Париж, а 22 июня в Компьенском лесу, в том самом салон-вагоне, в котором немецкая делегация подписывала в ноябре 1918 г. перемирие, теперь свои условия диктовала нацистская Германия.

Следующей целью являлась Англия. Гитлер все еще надеялся заключить с ней соглашение и весьма неохотно отдал в августе приказ о начале массированных бомбардировок британской территории. Но воздушная битва за Англию протекала для немецких люфтваффе гораздо менее успешно, чем обещал фюреру их командующий Геринг, который хвастливо заявил, что его асы через несколько недель поставят Англию на колени и заставят ее капитулировать.

Но главной целью Гитлера оставалась Россия. Поскольку Британия, премьером которой стал несгибаемый Черчилль, и не думала сдаваться, фюрер изменил свои стратегические планы. Он заявил, что сперва следует разгромить Россию, выбить из рук Лондона «континентальную шпагу», чтобы принудить его к заключению мира. Это была та же самая роковая ошибка, которую в 1812 г. совершил Наполеон.

12 ноября 1940 г. в Берлин прибыл советский нарком иностранных дел В. М. Молотов, чтобы обсудить вопрос о дальнейших территориальных притязаниях Кремля — от Финляндии до Бессарабии. Переговоры закончились безрезультатно, но укрепили Гитлера в намерении опередить Сталина и первому нанести удар. 18 декабря 1940 г. началась разработка плана «Барбаросса» о нападении на Советский Союз. Гитлер считал, что в 1942 г. в войну вступят США, и стремился к этому времени победно закончить все операции в Европе, создать огромный рейх, обезопасить его укреплениями по линии Архангельск — Астрахань, на Ближнем и Среднем Востоке и в Северной Африке, а затем обрушиться на США. Особая роль в этом плане отводилась Японии, причем расовые предубеждения в этом случае отходили на задний план по сравнению со стратегическими соображениями.

Война против Советского Союза началась 22 июня 1941 г. По вине Сталина Красная Армия была застигнута врасплох, почти вся ее авиация уничтожена на аэродромах, в плен уже к началу июля попало полмиллиона советских солдат. Первоначальный успех настолько укрепил уверенность немецкого командования и Гитлера в скорой победе, что военная промышленность рейха была переориентирована с производства для сухопутных войск на обеспечение флота, чтобы подготовиться к грядущей войне с англо-американцами. Но в декабре 1941 г. немецкое наступление на Востоке остановилось. В начале месяца последовал мощный контрудар советских армий под Москвой. Замерзающий и выдохшийся вермахт перешел к обороне по всему фронту. Стратегический план Гитлера снова был перечеркнут.

11 декабря 1941 г., через несколько дней после нападения японцев на главную американскую военно-морскую базу в Пёрл-Харборе на Гавайских островах, Гитлер объявил США войну, в которой еще не было никакой необходимости. Но этим шагом фюрер стремился еще больше привязать к себе Японию и не допустить ее перемирия с американцами. Тем более что в первой половине 1942 г. надежды на близкую победу в России возросли. Немецкие армии на Украине и в Северной Африке неудержимо шли вперед, а японцы тем временем заняли Сингапур и вырвались на просторы Тихого океана. Летом 1942 г. вермахт достиг берегов Волги и предгорий Кавказа, над Эльбрусом развевался флаг со свастикой, а африканский корпус «лиса пустыни» Эрвина Роммеля приближался к Александрии. В Атлантическом океане сотни англо-американских судов шли на дно, пораженные торпедами немецких подводных лодок. Германия достигла зенита своего могущества.

В оккупированной Европе был установлен «новый порядок». В ее западной части немецкое господство было еще не столь жестким, хотя и там гестапо и СС развернули настоящую охоту на евреев, цыган и участников Сопротивления. Но на Востоке война приобрела истребительный характер. В Польше расовая доктрина начала осуществляться на практике. Миллионы евреев были депортированы в гетто, чтобы освободить место для немецких переселенцев из стран Восточной Европы. В России, в тылу вермахта, особые «айнзатцгруппы» службы безопасности (СД) не только расстреливали без суда и следствия комиссаров и коммунистов, но и приступили к систематическому уничтожению евреев. Только за два дня, 29–30 сентября 1941 г., в киевском Бабьем Яре огнем пулеметов было скошено более 30 тыс. человек. Военнопленные содержались в лагерях в таких бесчеловечных условиях, что у них не оставалось шансов на выживание. Из 5,7 млн. советских военнопленных погибло более половины — 3,3 млн., причем почти 2 млн. из них — до февраля 1942 г.

В период до 1944 г. население Германии не испытывало больших лишений, как это было во время Первой мировой войны, поскольку для его снабжения товары и продовольствие безжалостно выкачивались из оккупированных стран.

Однако главным врагом в глазах Гитлера оставались евреи. Еще 30 января 1939 г., выступая в рейхстаге, он заявил, что результатом грядущей войны будет «полное уничтожение еврейской расы в Европе». Война Гитлера была не борьбой за господство, к которой издавна привыкла Европа. Это была расовая война. По мнению фюрера, западные демократии и Веймарская республика пали жертвой «тлетворного» еврейского влияния, а Советская Россия является первым полностью захваченным евреями государством и очагом заражения всего остального мира.

Поэтому для руководства Германии главной целью во Второй мировой войне была не ревизия Версаля, как считали многие консервативные сторонники Гитлера. Речь шла не о господстве в классическом смысле европейской внешней политики, не о захвате экономического пространства, не о снятии внутреннего напряжения путем войны. Ни одна из внешнеполитических причин, до сих пор известных в истории Европы, не подходила к действиям нацистской Германии во Второй мировой войне. Говоря словами Гитлера, эта война — «начало финальной борьбы против еврейско-большевистского заклятого врага» на гигантском евроазиатском пространстве.

Все, что происходило до июня 1941 г., было только подготовительной стадией. Нападение на Польшу должно было расчистить вермахту путь для дальнейшего похода за «жизненным пространством». Победа над Францией и стремление договориться с Англией обеспечивали Германии безопасный тыл. А с нападением нa Россию началось осуществление главной цели нацизма — планомерное и безжалостное истребление евреев в интересах установления немецкого мирового господства.

Опыт массовых убийств уже имелся. С октября 1939 г. осуществлялась программа эвтаназии, в ходе которой 80 тыс. душевнобольных людей были уничтожены. Теперь расстрелы, умерщвление газом или инъекциями распространились на евреев. Вероятно, летом 1941 г. Гитлер распорядился приступить к «окончательному решению» еврейского вопроса. Но когда это произошло точно, сказать трудно, ибо фюрер предпочитал отдавать такого рода приказы устно.

После полугода административно-технической подготовки руководители занятых в этой операции ведомств 20 января 1942 г. собрались на вилле на берегу берлинского озера Ваннзее, чтобы обсудить последние организационные детали холокоста, т. е. тотального истребления евреев. Шеф РСХА Рейнхард Гейдрих представил общий план депортации евреев со всей Европы в лагеря уничтожения на территории Польши — Хелмно, Треблинку, Собибор, Майданек, Бельзек и Аушвиц (Освенцим). Непосредственным руководителем окончательного решения» был назначен оберштумбаннфюрер СС Адольф Эйхман, казненный в Иерусалиме в 1962 г.

Организация этого беспримерного в истории массового геноцида после протестов католической церкви против эвтаназии держалась теперь в секрете. Но холокост, унесший жизни шести миллионов евреев, был бы невозможен без прямого или косвенного участия тысяч немцев. Если и оставались неизвестными истинные масштабы геноцида, то о самом факте уничтожения евреев население Германии знало. Депортации проводились на глазах у всех, сотни тысяч фронтовиков, приезжая в отпуск из России, рассказывали о происходивших там массовых расстрелах.

К началу 1943 г. характер войны изменился. Германия теперь была вынуждена перейти к обороне. Капитуляция 6-й армии в Сталинграде означала, что на победу уже не приходится рассчитывать, с этого времени одно поражение следовало за другим. Союзники Третьего рейха начали искать пути выхода из войны, а то и переходили на сторону противника. Это заставляло Германию оккупировать новые территории, как случилось в сентябре 1943 г. с Италией, а в марте 1944 г. — с Венгрией.

Ухудшилось положение и внутри самого рейха. С 1942 г. британская авиация начала ковровые бомбежки немецких городов и промышленных предприятий, а годом спустя англо-американцы полностью господствовали в небе над Германией. После разрушения Ростока в апреле 1942 г. пропаганда Геббельса заговорила о «террористических налетах», что было недалеко от истины. Союзная авиация уничтожала в основном не военный потенциал Германии, а жилые кварталы, чтобы подорвать дух населения. В целом сделать этого не удалось, но материальный ущерб был огромным. Погибло более полумиллиона гражданских лиц, было разрушено около 4 млн. домов, началась массовая эвакуация населения из крупных городов в сельскую местность. Соборы, замки, исторические центры старых городов превращались в охваченные пламенем руины, погибла значительная часть немецкого культурного наследия, облик страны менялся на глазах.

Каковы же были намерения союзников? В то время как сотни бомбардировщиков стирали с лица земли немецкие города, а с востока неудержимо надвигалась Красная Армия, «большая тройка» — Сталин, Рузвельт и Черчилль вырабатывали на конференциях в Тегеране и Ялте концепцию послевоенного устройства Германии и Европы. Они стремились к тому, чтобы, говоря словами Черчилля, «воспрепятствовать Германии, а прежде всего Пруссии, напасть на нас в третий раз». На Тегеранской конференции в ноябре 1943 г. было решено передвинуть западную границу Польши на Одер, а ее восточные земли, населенные белорусами и украинцами, передать Советскому Союзу, как и северную часть Восточной Пруссии с Кенигсбергом. Ялтинская конференция в феврале 1945 г. приняла решение разделить Германию и Австрию на оккупационные зоны. Подобно Германии, Восточная и Центральная Европа практически была поделена на сферы влияния. Таким образом, конец войны должен был означать и конец старой Европы, которой отныне была уготована роль буферной зоны между глобальными державами — США и СССР.

Отношения между союзниками никогда не были безоблачными, но германская опасность заставляла западных лидеров уступать советскому диктатору, ибо его армия играла решающую роль в разгроме нацизма.

В самой Германии террор возрастал в той же мере, в какой учащались поражения на фронтах. Чтобы преодолеть упадок духа населения после катастрофы на Волге, Геббельс в речи 18 февраля 1943 г. попытался подогреть фанатизм немецкого народа, призвав к «тотальной войне». С введением в армии должности «офицера-воспитателя», скопированной с политруков Красной Армии, вермахт оказался под контролем нацистской партии. Когда же гауляйтеры были назначены имперскими комиссарами обороны, то их распоряжениям должны были подчиняться и армейские генералы. В октябре 1944 г. тотальная война привела к формированию «фольксштурма», народного ополчения, куда призывались все способные носить оружие мужчины в возрасте от 16 до 60 лет, что само по себе уже было актом отчаяния.

Опасность угрожала режиму Гитлера не только извне, но и изнутри. Конечно, в условиях жестокого террора и лояльности населения ни о каком сильном Сопротивлении не могло быть и речи. О немецком Сопротивлении трудно судить однозначно еще и потому, что грани между личным нонконформизмом, оппозиционными взглядами и активным противодействием оставались расплывчатыми.

Решительную борьбу против нацизма вели прежде всего коммунисты. Видную роль среди подпольных групп играла «Красная капелла» во главе с правительственным советником Арндтом Харнаком и обер-лейтенантом Харро Шульце-Бойзеном, казненными в августе 1942 г. после раскрытия гестапо их организации.

Однако природа тоталитарных режимов такова, что с ними может бороться не простое население, а люди из самого аппарата власти. Оппозиционно настроенные, придерживающиеся консервативной государственной этики и христианской морали видные чиновники и военные сплотились вокруг бывшего лейпцигского бургомистра Карла Гёрделера, дипломата Ульриха фон Хасселя и бывшего командующего сухопутными войсками Людвига Бека. Они придерживались традиции бисмарковского государства, а не веймарской демократии. Поэтому для западных держав они являлись не очень подходящими партнерами. Но это была единственная в Германии группа, которая все же могла рассчитывать на успех. Однако покушение на Гитлера, совершенное 20 июля 1944 г., не удалось. По случайному стечению обстоятельств фюрер отделался легким ранением, когда в его восточнопрусской ставке «Вольфшанце» взорвалась бомба, подложенная полковником Клаусом фон Штауффенбергом. В Берлине нерешительные заговорщики не захватили ключевых позиций в аппарате власти прежде, чем в столицу пришло известие о том, что Гитлер жив. Заговор мгновенно провалился, а последовавшая расправа над его участниками была крайне жестокой. Казнили не только 158 заговорщиков, но и их родственников, которые не имели к заговору никакого отношения. По акции «Гроза» в августе было арестовано и брошено в концлагеря около 500 бывших видных политиков Веймарской республики.

К моменту неудавшегося заговора англо-американские войска уже высадились 6 июня 1944 г. в Нормандии и открыли второй фронт в Европе, если не считать итальянского театра боевых действий, открытого в 1943 г. Война на нескольких направлениях превышала возможности и ресурсы Германии, поражение которой стало только вопросом времени. Но Гитлер упорно продолжал безнадежную борьбу, невзирая на то, что она может привести к полному уничтожению Германии. По его безумной логике, если немецкий народ не в состоянии одержать победу, то он является слабым и обречен на гибель. В то время когда на западе союзники приближались к Рейну, а на востоке, от Прибалтики до Карпат, Красная Армия перемалывала обескровленные немецкие дивизии и вышла к границам рейха, Гитлер и его паладины начали войну против собственного народа под лозунгом «Мы оставим американцам, англичанам и русским только пустыню». Но министру вооружений, технократу Альберту Шпееру (1905-81) удалось отговорить ряд бургомистров и генералов от выполнения этого драконовского приказа «Нерон». Поэтому вступление союзных войск в Германию стало освобождением не только для миллионов узников концлагерей и угнанных в рейх рабочих, но и для самого немецкого народа, обреченного Гитлером на гибель, хотя, разумеется, большинство немцев воспринимало это тогда совершенно иначе. Прежде всего потому, что подписанная 8 мая 1945 г. безоговорочная капитуляция германских вооруженных сил одновременно являлась и крахом немецкого национального государства, будущность которого оставалась совершенно неясной.