Помоги проекту - поделись книгой:
При этих словах Сюзанна поднимает глаза и, не дослушав, зажимает рот Али рукой: «Али, мой дорогой Али! — Подумай, о чем ты говоришь — ты прав, тебя ничто здесь не удерживает — но меня — мое сердце, моя любовь принадлежат не тебе одному!»
«Забудь о нем, — вырывается у Али. — Он силой захватил твою руку — купил тебя, точно рабыню!»
«О нем я могу забыть, о моих крошках — нет: о сыне, о дочери. С ними я не могу расстаться — не могу».
Долго не отрывал Али глаз от лица Сюзанны, озаренного Чистосердечием и Состраданием. Потом встал, отошел и повернулся к огню. «Что такое мать — я не знаю, — проговорил он. — Ничего не знаю о материнской заботе, о нерушимой преданности — что ж. Говорят, на свете нет ничего драгоценней, и человек, лишенный этого, проходит по жизни, будто раненый. По собственному опыту я бы этого не сказал. Но не сомневаюсь, что твоим детям до конца дней твоя любовь будет приносить благо».
«Ты слишком рассудителен».
«Рассудителен? Ничуть! — Али шагнул к Сюзанне и опустился перед ней на колени. — Но задумайся все же над тем, как я должен поступить. Нет — нет — не бери меня за руку! Если нам нельзя бежать, то мы, Сюзанна, должны расстаться — расстаться, прежде чем тебя постигнет бесчестье — быть может, развод — ты лишишься детей и ничего не приобретешь взамен. Разве тебе это непонятно?»
«Ты убиваешь меня этими словами. Мне не под силу такое выговорить».
«Нет — не убиваю — только не тебя. Это невозможно. Ты будешь жить. Должна — иначе все ни к чему». Али произнес это с уверенностью — так звучал бы голос человека, который стоит на разбитой палубе тонущего корабля — однако видит, как шлюпка уносит к берегу тех, кто дорог его сердцу, — и этого для него довольно! Любовь предъявляет свои требования, великие и справедливые, — но не может требовать все, доводя до Гибели: так думают умудренные опытом, которых нельзя путать с робкими, — скорее это те, кому понятно, как ничтожно мало выпадает счастья на протяжении всей жизни, — стоит потребовать всё, и мы на пути к полной обездоленности.
«Что же тогда — что тогда?» — повторяла Сюзанна.
«Я уеду, — сказал Али. — Не могу оставаться в одном Городе с тобой — как бы ни был он велик. Уеду — и постараюсь узнать, смогу ли жить без тебя дальше».
«Куда ты уедешь? Только не навсегда — не произноси этого слова!»
«Куда, неважно. Быть может, пущусь в долгое путешествие. Не знаю. Прошу лишь одного — Сюзанна! Избегай тех мест, где мы можем нечаянно встретиться».
«Как! Отринуть все наше дружество — все добрые чувства? Не говори так — я этого не допущу».
«Нет — мы ни от чего не откажемся — если ты так хочешь — и я готов взять это на себя — рассчитывай на мою дружбу — и на все мое, что тебе понадобится, — всегда!»
Так они решили — такую принесли клятву — и точно так же ее преступили… О! Что сильнее Отречения способно пришпорить наши нежные чувства? Мы говорим: нам надо расстаться — и не сводим глаз друг с друга — осознаем все причины, почему нам нельзя расставаться, испытывая при этом нечто вроде облегчения, вызванного нашей решимостью, — видим перед собой унылую пустыню Будущего, которое предстоит прожить в одиночестве, ведь никто другой не сможет… Нет-нет, никогда! И, в стремлении утешить, мы сливаемся в тесном объятии, шепча «
Образ жизни того, кто удалился от Общества — впал в апатию — едва утруждает себя одеванием и едой (да и то как придется) — лишь изредка покидает ложе ради вечера в дружеской Компании, где воды Леты пьет в таких количествах, что целая ночь проходит почти бесследно (не считая головной боли, содовой воды и утреннего похмелья, причины которого позабыты) — повторю такой образ жизни, возможно, достоин запечатления — но предпочтительней о нем умолчать.
В один из таких дней, ничем не отличный от прочих, Али случайно увидел издали мисс Делоне — она садилась в карету с приличествующей важностью, однако волей-неволей дозволяя прохожему лицезреть крохотную ножку и стройную лодыжку. Али продолжил путь, погруженный в размышления — если это можно было назвать размышлениями — и, вернувшись к себе, сел за стол и написал письмо, строки которого весь день не выходили у него из головы:
Тут Али остановился и замер с пером над листом бумаги, будто зажал себе рот, чтобы не сказать лишнего. В голове у него теснилось множество напастей, которые он мог бы, при желании, перечислить в списке пережитого, — но делать этого не стал. А вместо того поспешил завершить послание: Али чувствовал, что попутный ветер, столь стремительно и далеко завлекший его барк, замирает, и желал — до того, как окажется во власти штиля — поскорее достичь гавани прощальных Пожеланий и Подписи. Окончив письмо (последние его строки нетрудно вообразить, поскольку ни новизной, ни своеобычностью они не отличались), Али промокнул лист, сложил его вдвое, бросил на стол и устремил на него долгий недвижный взгляд — не озаботясь его отправлением — вообще не шевелясь. Около полуночи — о ней возвестило мяуканье кота, взывавшего к своей возлюбленной в конюшне на задворках, — Али встрепенулся, кинул письмо в Огонь и написал второе, иному адресату:
Это послание, не снабженное никаким приветствием, Али незамедлительно отправил Пособнице, к чьим добрым услугам неоднократно прибегал, — к женщине, которой, надо сказать, уделял в мыслях не больше внимания, нежели безликим Почтальонам, обеспечивающим надежную доставку писем по всему свету. И принялся ждать — что для иных натур невыразимо болезненно: минуты падают подобно каплям в той китайской пытке, на которую мы привычно ссылаемся для сравнения, хотя никому из нас, думаю, не доводилось ей подвергаться — мне, во всяком случае, нет, однако я пытаюсь ее вообразить примерно так: «Вероятно, эта пытка схожа с ожиданием Письма, несущего Жизнь либо Смерть, когда слышно одно лишь тиканье часов», — а впрочем, может, и несхожа. Ответа не было — когда же и Надежда разуверилась в его получении, Али почувствовал, что не в силах больше переносить свои комнаты — улицы вокруг — сам Город,
Военный хирург радушно приветствовал того, кто был некогда (хотя и недолго) его Товарищем по оружию, в кругу своего новоиспеченного Семейства, состоявшего, как было уже оповещено, из полнотелой Супруги и двух пухлых детишек: все трое так сходствовали меж собой и столь же радовали глаз, что и три крупных румяных Яблока на Блюде. В камине пылал огонь, на столе была заготовлена чаша для Пунша — и все вокруг дышало теплотой материнского Лона. Али не остался нечувствительным к прелестям и Утехам этого домашнего очага; поначалу он, оказавшись в средоточии заботливого внимания и шумной суматохи, испытывал скованность, но постепенно его охватила непринужденность, какой он не знавал со времен — со времен… — но тут вторгалось воспоминание о Коридон-холле и он забывал об игре, где нужно было подбирать бирюльки и вести оловянных солдатиков в атаку. Однако улыбавшийся Сынишка Апворда и Дочурка, дергавшая Али за рукав, вновь возвращали его к действительности.
Свыше недели Али сохранял верность данной им клятве — не думать о Сюзанне, — но часы и дни выдались на удивление растяжимыми, готовыми заполнить целую Вечность, — ведь хорошо известно, что если запретить себе думать о чем-то, то самый этот запрет сведется всего лишь к очередной мысли о запретном — и мрачное море не приносило Али ни малейшего утешения, никакой Определенности, хотя он дважды в день бросался почти нагишом в его холодные объятия с надеждой набраться мудрости — и все было напрасно: очень скоро им всецело завладело Отчаяние. Желанным счастьем казалось ему кинуться в волны, заплыть так далеко, чтобы нельзя было вернуться, — сладостно погрузиться в пучину и ничего не знать больше ни о Сюзанне, ни о Любви — и, о да! об Али тоже! И однако в Бездну, к Забытью влекла его та же сила, с которой он не мог порвать: она требовала от него приникать к Жизни и к Надежде — Парадокс самый пошлый, хотя от этого он ранит не менее мучительно.
Али и взаправду не однажды намеревался привести в исполнение заявленную им решимость «вооружиться против моря бед» и «противоборством покончить с ними». Али подолгу стоял на краю обрыва, где волны внизу катились и разбивались о камни, на которые он сам готов был броситься, — вечно изменчивые валы вечно возвращались назад, но он не вернется никогда! Или же, взяв Пистолет, Али стискивал его в руке, будто руку единственного друга, — или разглядывал остро наточенную Бритву, одного взмаха которой довольно, чтобы дать волю крови, бьющейся в сонной артерии. И вот — что не удивит всякого, кому знакомы превратности Меланхолии, — однажды ночью Али почувствовал, что мятущаяся его душа готова чуть ли не по собственной воле ступить за грань, отделяющую наш мир от печального царства Мертвых — но внезапно его сковал сон, а по пробуждении Али встал с ложа безмятежным, будто морская гладь после шторма, — и с удивлением и легким стыдом обнаружил, что не собирается умирать, а намерен жить: принять Ванну и сесть за Завтрак.
«Как я и предвидел, — глубокомысленно заключил военный хирург: ответственность его возросла, а врачебная Практика расширилась, так что держался он теперь с приличествующей степенностью. — Морской воздух, как того и следовало ожидать от сил Природы и Божества ее, подействовал на вас благотворно — щеки у вас цветут точно девичьи, а глаза смотрят ясно, будто — будто — словом, яснее некуда. Неделька-другая, и вы будете спать сном младенца, да и аппетитом ему не уступите».
«Прошу меня извинить, — возразил Али, — но прописанный курс лечения необходимо сократить — я оставил все свои дела в полном беспорядке — по правде говоря, и не рассчитывал к ним вернуться. Не могли бы вы засвидетельствовать мое глубочайшее почтение вашей милой супруге и прелестным детям? А вот это примите в подарок — взгляните, отличная вещь — изготовлена самим Джо Ментоном: видите резную надпись на рукоятке? Нет-нет — возьмите — теперь мне хочется держать эту штуку подальше от себя — надеюсь, что она уже не пригодится!»
Али, однако, промедлил с возвращением в Город еще неделю, а по возвращении не спешил с выбором новой жизненной колеи (хотя и чувствовал себя на распутье), пока одним роковым днем — как назовет его Али позже — ему не доложили о Визитере.
«Это дама, — сообщил камердинер с оттенком неудовольствия, поскольку названные существа, являясь поодиночке, неизбежно добавляли ему забот. — Просит с ней побеседовать».
«Вы ее знаете?»
«Леди под вуалью».
Под неодобрительным взором слуги Али терзался сомнениями. Сюзанна — не отослать ли ее прочь? Разве не отправила она его на тот свет — вернее, и отправила бы, если бы у него достало чуть больше решимости — и не проронила ни слова, чтобы вернуть его обратно? Не сам ли он поклялся — поклялся перед собственной душой — не он ли обещал Сюзанне никогда не подвергать ее угрозе позора? Никогда! Никогда! «Впустите леди, — произнес Али, а когда негодный слуга притворился, будто не расслышал, и приложил к уху большую волосатую ладонь, повторил: — Впустите ее!»
Однако же, когда дама переступила порог и приподняла плотную вуаль, Али увидел перед собой не Сюзанну, а мисс Катарину Делоне. Она была бледна, будто прошла Долиною смертной Тени, но держалась уверенно и, вскинув голову, взглянула прямо в глаза Али.
«Мисс Делоне… Катарина! — пробормотал он и шагнул ей навстречу. — Э-э… здравствуйте!»
«Милорд, — произнесла мисс Делоне ледяным тоном, ей несвойственным (хотя Али и не слишком удивило, что она способна к таковому прибегнуть), который вселит в его сердце странные опасения и еще более необычное сочувствие. — Я пришла известить вас, что наша последняя встреча осталась не без последствий».
«Не без последствий? — переспросил Али. — Каких последствий? И о какой встрече вы говорите? Чашечку чая — или бокал вина? Вы пришли так неожиданно — надеюсь, не случилось ничего такого, что может сильно вас расстроить?»
При этих словах гостья внезапно задрожала от волнения — вызванного то ли гневом, то ли обидой, то ли отвращением, но мгновение казалось, будто она готова взорваться, как только что брошенная ручная граната. Затем — ужасный вид? — она овладела собой и заговорила прежним ледяным голосом. «Не без последствий, — повторила она. — Если я выражаюсь недостаточно ясно, то скажу прямо:
Комичная, но неоспоримо присущая мужчинам черта: заслышав из уст женщины подобное сообщение, они мгновенно проникаются участливостью, вместе с тем всполошившись сверх всякого разумения — приволакивают кресло и насильно в него усаживают — готовы исполнить любое желание — голос приобретает мягкость; все это мужчина проделывает обычно, за исключением одного-единственного обстоятельства: когда у него рождается подозрение, что ему собираются предъявить привилегию отцовства, которое он намерен отвергнуть; в этом случае не найти существа бессердечней и безжалостней. Али уловил, что претензия адресована ему — причем от лица той, чью прямоту, чистосердечие и правдивость он никогда не ставил под сомнение, но тем не менее ни малейшего основания для такой претензии он не в состоянии был допустить — и даже вообразить. А потому застыл на месте, одолеваемый то озабоченностью, то отчуждением, не в силах молвить ни слова. «Я не понимаю, — выговорил он наконец, — о чем вы говорите».
«А, так теперь вы меня прогоните? — Голос Катарины казался острее ножа. — Не верю, что вы так поступите: вы не могли настолько перемениться».
«Вы должны меня простить, — сказал Али. — Мне неизвестно, что вы подразумеваете — я понятия об этом не имею».
«Не смейтесь надо мной, — жалобно воскликнула Катарина, и холодная невозмутимость, которую она до того старалась сохранять, разом спала с нее, как расстегнутое одеяние. — Не смейтесь! Если вы сейчас от меня откажетесь, я не знаю, куда мне деться — собственно, и некуда — мне нет места в этой стране — на этой земле! Клянусь вам, что не останусь на ней — и не из-за позора, хотя это и достаточная причина, а из-за того, что вы меня отвергаете — это слишком чудовищно!» Катарина упала к ногам Али и, словно отчаявшийся ребенок, униженно обхватила его колени. «Нет-нет! — вскричал Али. — Нет, не делайте этого!» Он опустился рядом с Катариной, чтобы поднять ее с пола, однако она настолько ослабла, что не могла стоять даже с его помощью, и ему пришлось устроиться на ковре рядом, точно они были дети, занятые игрой. Али ладонями обхватил щеки Катарины, залитые слезами, и, глядя ей в глаза, попытался умерить ее смятение — столь невероятное для той, кому, как он считал, ни разу в жизни не доводилось плакать — и уж конечно, не переживать такого взрыва горя! «Скажите мне, — проговорил он, — что, по-вашему, случилось — скажите все, поскольку вас наверняка кто-то обманул, и поверьте, я сделаю все, что смогу, лишь бы вам помочь и выяснить истину — большее мне не под силу».
«Я пришла к вам потому, что вы меня позвали», — ответила мисс Делоне и вынула из ридикюля сложенный лист, который Али узнал еще до того, как она развернула его наполовину, хотя бумагу, потертую от многократного перечитывания, испещряли следы слез: это было то самое письмо, отправленное им Сюзанне — отчаянное послание, на которое та не ответила; ответом служило, как он полагал, ее молчание. Теперь Катарина прочитала вслух: «Я был неправ, думая, что могу жить без тебя — и не стану, если ты мне это предпишешь» — и еще: «Где и когда мы увидимся, решать
«Кто доставил вам это письмо? Оно пришло по почте? Каков был адрес?»
«Не по почте — его принес мне посыльный: он настаивал, что должен вручить его лично, и ему было приказано, по его словам, дождаться ответа».
«Я никого к вам не посылал, — произнес Али. В голосе его слышалась не уверенность человека, непричастного к делу и отстаивающего свою правоту, но безмерная ошеломленность происшедшим, полнейшая растерянность перед коллизией, не подлежащей разрешению: он походил скорее на безвольную вещь под напором неодолимой силы. — И что вы ответили?»
Катарина взглянула на него как на помешанного. «Вы знаете, что я ответила! — вскричала она. — Знаете! Что мой визит к вам не причинит мне зла — что вины за собой я не почувствую: не помню, какими словами я это изложила — столь же бессвязными, как и ваши, обращенные ко мне, — написала, что не знаю, где мы могли бы встретиться, помимо общественных мест. На следующий вечер мне принесли новую записку: в ней стояло только название улицы и номер дома — и указан час, довольно поздний, — О Господи, прости мне!»
Туда, рассказывала Катарина, она и направилась, с одной лишь верной служанкой: их впустили, служанке было велено дожидаться ее возвращения. Катарину провели в полутемную спальню — с опущенными шторами — свет не был зажжен — и там она ожидала Али, трепеща от страха и надежды!
Али онемел — понимая, что может вмешаться и перебить рассказчицу вопросами не более чем зритель, следящий за театральным действием с напряженным волнением, затаив дыхание, в то время как участники драмы разыгрывают на сцене свои предрешенные судьбы; не более чем наши непорочные души, скрытые в телесном обиталище, наблюдают за произносимыми нами роковыми словами и за поступками, которых нельзя воротить.
Скоро кто-то вошел в комнату — как и откуда, Катарина не уловила, словно это был некий призрак или маг, и простерся рядом с ней. Вошедший только назвал ее имя, но Катарина не сомневалась — а почему, она и сама не знала, — что это был Али: так слепой пес узнает своего хозяина; так птица, несомая вихрем, находит путь к родному гнезду! Катарина предполагала поговорить с Али — напомнить о высоких жизненных целях; о неизмеримой ценности, придаваемой каждой душе ее Творцом и Судией; о том, что отчаяние — это временное помрачение разума, наваждение, от которого предстоит непременно очнуться; о том, что Разум и Соразмерность вернут ему обладание собой; все это и многое другое Катарина намеревалась сказать и репетировала этот монолог про себя, как неуверенный актер свою роль, по пути в этот дом и пока ожидала Али, но он только нежно приложил палец к ее губам, а потом встретился с ними своими губами — и все было тотчас забыто. Однако он нарушил молчание еще трижды: «
Все это Катарина пересказала теперь Али — обрывками фраз, как если бы обо всем этом ему было известно и он нуждался только в намеке и кратком напоминании, однако Али не знал решительно ни о чем и смотрел на нее, разинув рот и тараща глаза, будто пойманная в сеть форель, и Катарина в конце концов отступила от него — побледнев, охваченная ужасом. «Не смотрите на меня так! — воскликнула она. — Что вы этим хотите дать понять? Не станете же отрицать все это… О, мне надо было зажечь тогда лампу вопреки вашему приказанию — заставить вас признаться, что это вы!» Тут Катарина в порыве чувств бросилась Али в объятия, умоляя сказать, что после всего ею
«Катарина, — проговорил Али, отстранившись от нее, насколько она это позволила… — Вы должны знать, что немецкий доктор, меня осмотревший, полагает свойственным мне такое состояние — столь же редкое, сколь и необычное, — при котором я могу, погруженный как бы в сон и не отдавая себе в этом отчета (то есть сознавая, что я — это я, что я нахожусь там-то и там-то и что меня окружает то-то и то-то), могу при этом совершать действия, о которых сам не имею понятия. Хочу сказать, что это для меня возможно — вероятно — не знаю, впрочем — не уверен — и все же… может статься…»
Пока Али говорил, Катарина не отрывала от него глаз: Али казалось, будто он смотрит на слабый неверный огонек, который вот-вот то ли угаснет, то ли разгорится; он гадал, отпрянет ли она от него в ужасе и сердце ее разорвется — или же вспыхнет от гнева, а то и любви! Кому неизвестно, обладал он девушкой или нет, — тому воистину ничего не известно! «Али! — выдохнула Катарина. — Бог мой! Так ты меня не любишь? Скажи, был ли вызван любовью твой поступок — я готова поклясться, что это так!»
Для нашего героя оставался только один путь: героям, по большей части, предстоит избрать единственный путь — и они его избирают. Катарина Делоне верила, что он — именно тот, кто лег с ней в постель в доме без огней, на темной улице, и оставил ее с ребенком — но совершил все это во имя любви. Али этого не совершал — или, что гораздо ужасней, может быть, совершил, но во сне или в ослеплении; однако теперь, в трезвом рассудке, он один должен понести вину — и никто другой. Теперь, если он примет Катарину — посчитав или нет действительными ту ночь, свой поступок, — это
«Так ты меня любишь!»
«Да, готов это повторить». По правде, ничего другого Али сказать не мог: его честное сердце наполняли жалость и благоговение перед тем, на что Катарина решилась ради него (хотя он знал об этом только с ее слов) — и решилась, откликнувшись на его бурное излияние отчаяния и страсти (хотя это излияние и было обращено к другой); и, обладая теперь тем, что она могла дать ему лишь однажды, Али уверился — был почти убежден — посчитал несомненным, — что все произошло именно так.
От: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Кому: lnovak@metrognome.net.au
Тема: Бессмыслица
Ли,
Шифр взломан, но что делать дальше, мы не знаем. Взгляни, как это выглядит:
Это часть первой страницы. Ада скопировала всю рукопись, переведенную в цифры и зашифрованную. На ее листах напечатаны пронумерованные строки — по пятьдесят на страницу, далее она начала заполнять их цифрами шифра, по четыре группы из десяти на каждой строке, с точкой после каждой пары цифр — чтобы придать им математический вид. Каждые десять цифр заменяют пять букв (по две цифры на букву — ясно, почему?). Но вместо того, чтобы писать поперек страницы, она писала столбиками, пока страница не оказывалась заполненной — и тогда она переходила на следующую. Следует читать столбик сверху вниз, а потом приниматься за другой.
Рукопись зашифрована с помощью квадрата Виженера: это означает, что алфавит, которым ты заменяешь исходные буквы, все время меняется в соответствии с ключевым словом. Знаешь, какое слово выбрала Ада? АМЕРИКА. Она хотела, чтобы мы расшифровали рукопись — и по возможности облегчила нам задачу. Оставалось только его угадать.
Мне кажется, Ада при копировании сделала несколько ошибок (два «н» в слове «луна»), но Теа говорит, что текст представлен целиком. Впрочем, пунктуация отсутствует полностью — и ни я, ни Теа не знаем, каким образом ее вставить и какая пунктуация будет правильной. В известном смысле это неважно — и я это понимаю; главное мы раздобыли. Но вот что я хочу спросить. Не будет ли тебе интересно поучаствовать в редактуре? Поколдовать хотя бы с пунктуацией — и сделать ее английской? Прикинуть, где начало и конец фраз? Для меня это будет громадная помощь.
Впрочем, ты не обязан. Правда, не обязан: говорю это не потому, что не хочу показаться тебе навязчивой, а на самом деле навязываюсь. Я в самом деле так думаю. Знаю, что есть кому за это взяться, а у тебя дел выше головы. Суть в том, что только немногим об этом пока известно. Я страшно боюсь, что история выплывет наружу — и Джорджиана сожжет все собственноручно. Господи, зачем у меня это вырвалось. Сама не думала так, а сказала. Теперь понимаю, что это может случиться.
От: lnovak@metrognome.net.au
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: RE: Бессмыслица
Приоритет: Нормальный
Милая — да — я могу это прочесть — как ни странно — уже принялся и перекомпоновал. Но до того пришлось изрядно поломать голову.
Сделаю, что сумею, за то время, которое у меня есть, а если выяснится, что времени потребуется больше — научные обоснования точек и тире не делаются «враз», как говаривал мой отец (ты его видела, когда тебе был один год), — тогда как-нибудь постараюсь выкроить время. Нет слов передать, как я рвусь прочесть все это целиком — пускай даже в таком вавилонском смешении. Рассказывал ли я тебе, что когда впервые увидел на полках нашей университетской библиотеки собрание писем и дневников Байрона — я искал том с письмами из Швейцарии, — то положил руку на переплет и подумал: да, это последний — и вдруг меня охватила настоящая жгучая скорбь. Последний том. Он мертв, он умер, ничего не поправить. И вот теперь это произойдет вновь, когда я этого не ожидал. Мертвые, которых мы любим, умирают для нас снова и снова, а он — один из тех, кого я люблю.
От: lnovak@metrognome.riet.au
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: Вопрос
Ты не поверишь, как быстро я продвигаюсь. Рождается целый рассказ — версия его собственной жизни, но словно бы в маскараде. Описаны дикие варварские края, но действие многих сцен происходит в Лондоне — в том Лондоне, который он знал. Стараюсь не заглядывать вперед, что там дальше. Я с ума сойду, если методично не доберусь до конца, хотя должен сказать, что наловчился читать без пробелов между словами. Как известно, такие пробелы — недавнее изобретение: древние писцы обходились без них и вроде бы не испытывали в них необходимости.
У меня возникла одна сложность. В середине текста появляются цифры, нередко те же самые повторяющиеся трехзначные цифры — в местах, где в тексте есть, очевидно, пропуски. Я не имею доступа к оригиналам и хочу узнать, возможно ли изучить те места оригинала, где встречаются эти цифры, и посмотреть, что к чему. Не могла бы ты связать меня с твоей подругой, которая занималась расшифровкой?
От: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Кому: "Теа" ‹thea.spannl33@ggm.edu›
Тема: FWD:
Теа,
Пересылаю тебе письмо от Ли. Понимаю, это непросто, но не могла бы ты поработать с ним над этим? Может, дело не затянется. Он на самом деле что надо.
PS Пожалуйста, когда пишешь, постарайся хоть иногда вставлять точки и пр. Помни, что он немолод — и профессор английского (или был им когда-то).
Мне стала известна дата отъезда. Говорила с Лилит. Остался месяц. Я тебя люблю. (Вот видишь, стоит это разок сказать, так приходится повторять без конца, а иначе кажется, что разлюбила. Я это со старших классов помню. Мальчишки дергались. Забавно.)
От: "Теа" ‹thea.spannl33@ggm.edu›
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: снова он
тьфу ты ну да ладно впрочем идейка у меня есть ясней ясного но хотя бы выдерживать ледяной тон я могу как потвоему хорошо сделаю что смогу исполню свой долг
кстати знаешь за последние 3 года он сменил чуть ли не 4х подружек конфетки так они выражаются видела это по кабельному охо-хо чего только там не показывают ОМЕРЗИТЕЛЬНО почему ты меня не предупредила
От: lnovak@metrognome.net.au
Кому: "Теа" ‹thea.spannl33@ggm.edu›
Копия: "Смит" ‹anovak@strongwomar\story.org›
Тема: Вопрос
Дорогая доктор Спанн,
Благодарю Вас за Ваше предложение (переданное мне через Смит) помочь прояснить некоторые сложности. Посылаю Вам факсом страницы, где встречаются эти неясности — они мной подчеркнуты. Трудность заключается в том, что я не могу провести сравнение с оригинальной зашифрованной версией: да был бы из этого толк или нет — как Вы считаете?
Также — теперь пришло время — хочу выразить Вам самую огромную благодарность за Вашу блестящую догадку относительно того, что представляет собой эта рукопись, и за усилия, направленные на разгадку шифра. Очень желал бы иметь возможность отплатить взаимной любезностью.
От: "Теа" ‹thea.spannl33@ggm.edu›
Кому: lnovak@metrognome.net.au
Копия: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: RE: Вопрос
привет
не могу сказать в чем тут дело однако шифр указывает что иногда ада использует добавочное число трехзначное оно не может обозначать букву поэтому компьютер так его и оставил числом но вот что возможно мы говорили о компрессии что если она для краткости заменяла числами частые слова вроде имен людей или каких то фраз вроде ну не знаю обычных каких нибудь и у нее получился список в котором 100 это имя одного из персонажей или 556 вместо оборота вроде НА ДРУГОЙ ДЕНЬ или ИТАК МЫ ВИДИМ да что угодно придется поломать голову всмотреться в контекст
надеюсь это поможет
не надо мне никаких любезностей скорее бы с этим покончить
От: lnovak@metrognome.net.au
Кому: "Теа" ‹thea.spannl33@ggm.edu›
Копия: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: RE: Re: Вопрос
Доогая доктор Спанн:
Думаю, что Вы правы! Она так и поступала. Числа, похоже, идут по порядку, начиная с первого раза, как только она подумала об их компрессии. В старинной стенографии применялся этот метод — в книгах по стенографии полно деловых и юридических оборотов, которые можно было записать одним взмахом пера. Возможно, у нее имелся перечень сокращений. Ключ в том, что на первый раз она ставит сокращение после тех слов, которые оно замещает, — а в следующий раз просто ставит замену. Вероятно, уйму времени экономила замена слова «Албания» на (101) или оборота «его светлость» на (214) — примеров множество.
Возобновил работу.
От: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Кому: "Теа" ‹thea.spannl33@ggm.edu›
Тема:
Х-хосподи, до чего же ты умная.
И смотри он ничем тебя не задел, не подпустил лести и всякого такого. Может, это он раньше был такой дрянной — а теперь нет.
От: "Thea" ‹thea.spannl33@ggm.edu›
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема:
угу окей давай давай продолжай так думать но на мою свадьбу я его не приглашу
От: lnovak@metrognome.net.au
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: Продвигаюсь на всех парах
Твоя подруга Теа просто голова — хотя, сдается, немного того. Ее электронные письма всегда похожи на письма робота? Впрочем, неважно — я очень благодарен. Продвигаюсь сейчас вперед на всех парах.
Признаться, я и вправду предполагал — правда, старался не высказывать это прямо, — что рукопись на самом деле подделка, либо давняя, либо современная — скорее современная: уж слишком неправдоподобна версия о том, как ее удалось сохранить. Но теперь я так не считаю. Может, это самонадеянно с моей стороны, однако думаю, что, услышь я его голос, проникни в его мысли — я бы тотчас их узнал, и мне на самом деле это удается. Не знаю, как это охарактеризовать, — но ему присущ комический взгляд на вещи, который также придает весомость различным чувствам — желаниям, скорби, страданию; события приписываются Судьбе, не допуская, впрочем, что Судьба есть нечто иное по сравнению с неразберихой, вызванной незнанием и стечением обстоятельств; он высмеивает, но почти всегда — с улыбкой и почти никогда — с ненавистью. Nil alienum humani[36]: Байрон полагал, что никакие человеческие порывы или поступки ему не чужды, хотя он и сохранял благородство и великодушие: это ощущается и в данном тексте. Уверен.
Интересный вопрос насчет пунктуации. Внести в текст предполагаемую пунктуацию Байрона? Или же современную стандартную? Сам Байрон к пунктуации относился крайне небрежно — и в письмах не раз просит своего издателя Джона Меррея снабдить рукопись «точками и запятыми» — то есть расставить в ней знаки препинания. Печатники в те времена все умели это делать. Только представь. А теперь почти никто не умеет.
От: "Смит" ‹anovak@strortgwomanstory.org›
Кому: lnovak@metrognome.net.au
Тема: RE: Продвигаюсь на всех парах
Не подделка!! Рада, что ты в этом уверен, однако нам все-таки придется провести все проверки, согласен? Я знаю, что теперь можно удостоверить авторство произведения компьютерным анализом его словарного состава.
Байрон в твоей версии кажется таким милым. Интересно, отождествляешь ли ты себя с ним. Еще бы нет — ты ведь так долго его изучал.
От: lnovak@metrognome.net.au
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: Отождествление
Не знаю, что ты в точности понимаешь под «отождествлением». Думаешь, я считаю, что он похож на меня, а я на него — и потому меня к нему тянет? Это не так. Я очень во многом несхож с ним. Если бы нам было суждено встретиться — в преисподней или где-то еще, я бы не сказал: «Слушай, мы с тобой два сапога пара». Нет — мы разные, хотя признаюсь, он мне по нраву. Более того — по причинам, мне самому не совсем ясным, я способен постигать его как живую личность, постигая при этом собственную человеческую сущность. Этого у меня не происходит ни с Шелли, ни с Франклином Рузвельтом, ни с Тедом Уильямсом, ни с Эдгаром Райсом Берроузом, ни с Робертом Флаэрти, ни с большинством других людей, которыми я восхищался, которых любил и силился понять. А вот с Байроном — да. Личность Байрона для меня открыта — и сквозь нее я вижу самого себя, как это бывает с твоими лучшими друзьями, которых с собой ты никогда не перепутаешь (не «отождествишь»?), но чьи души открыты нараспашку — не для всех, а только для тебя.
Будь осторожнее с этим компьютерным анализом. Недавно на его основе авторство пары анонимных стихотворений приписали Шекспиру, тогда как всякий его читатель/поклонник мог бы, не раздумывая, сказать, что они ему не принадлежат.
От: "Смит" ‹апоvak@strongwomanstory.org›
Кому: lnovak@metrognome.net.au
Тема: RE: Отождествить
Ли — представляю, как ты подолгу корпишь и надрываешься над этой тарабарщиной — давай поделимся — скажи, насколько ты продвинулся, а я прикину, откуда мне начать — черт возьми, у меня в распоряжении вся ночь, а я на сон ее трачу. И посылай мне страницы, как только с ними развяжешься — я не могу оттягивать прочтение до тех пор, пока ты все не закончишь — чуть ли не взялась за это дело сама, но подумала — ну уж нет, глупости — и потому посыпаю это письмо. Никак не пойму, чего мне так неймется. Воображаю, как Ада все это кодировала, прятала. То есть зашифровывала (так это называет Теа).
От: lnovak@metrogriome.net.au
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема:
Нет, делиться я не стану. Хочу забрать все себе, и ничуть я не надрываюсь. У тебя другая задача: ты должна выяснить, что именно сделала Ада и что об этом думала и где рукопись пролежала все эти годы, а также (попутно) что за человек тот, кто тебе ее продал — и что с ним сталось. Кроме того, тебе ведь по-прежнему нужно заниматься «Сильными женщинами», не так ли? Эту работу терять нельзя.
Господи, на кого я похож с такими речами? На родителя. Словно минутное затмение нашло: очнулся — глядь, а уже все написано. Прошу меня простить. Ни права на это, ни желания у меня нет. С другой стороны, совет, как ты понимаешь, добрый…
Поначалу я попробовал работать с текстом как с компьютерным файлом, но на деле оказалось проще взять и переписать его пером на бумаге, В итоге получается самая настоящая рукопись — то, что викторианцы называли «беловиком». Фантастика. Начинаю понимать, каким образом примечания Ады согласуются с текстом. То, что из полного хаоса у меня на глазах рождается нечто связное (а занят я этим не только от твоего имени, но и от имени Ады и ее отца), вызывает у меня, пожалуй, почти то же чувство, какое испытывала Ада, только в обратном направлении, если ты меня понимаешь — уверен, что понимаешь.
От: lnovak@metrognome.net.au
Кому: "Смит" ‹anovak@strongwomanstory.org›
Тема: 100
Ура. Шлю приложение — первое по счету — почти 100 страниц текста, которые я восстановил и приблизительно расставил знаки препинания. Уверен, что Байрон — по аналогии с письмами — использовал преимущественно универсальное тире — как и все авторы того времени — возможно, считали этот знак созвучным своим импульсивным, стихийным натурам — будучи сами порывистыми, делали прерывистыми фразы. Истратил уже несколько коробок тире — придется докупить -
По ходу дела мы кое-что утрачиваем. Байрон применял прописные буквы на свой собственный лад — по видимости, наобум, хотя, читая его письма, я, кажется, улавливал, почему он делал это там-то и там-то: для пущей выразительности или же желая подчеркнуть степень значения, мысленно придаваемого им тому или иному слову. Все это в прошлом — и воссозданию не подлежит. Прописные буквы выходили из моды уже тогда; за сто или даже пятьдесят лет до этого придерживались правила писать все существительные с заглавной буквы, однако Байрон вряд ли этого от нас потребовал бы.
Ли
Поделиться книгой: