Взмахни белым крылом

– Сезар?! – с легким упреком в голосе повторила Эдвина.

– Ну, по-моему, глупо соблюдать формальности с человеком, который, можно сказать, только что спас тебе жизнь! – возразила Кэтрин.

– Глупо рассчитывать на то, что, подпустив к себе человека, подобного Сезару Баренне, можно не нажить неприятностей, – жестко ответила Эдвина. – Не сомневаюсь, он не упустил представившейся ему возможности, – сухо произнесла она и добавила: – Жаль все-таки, что Пилар не смогла поехать с нами.

Пилар! Как же она могла забыть о ней, спохватилась Кэтрин. Впрочем, похоже, и Сезар тоже забыл. Но достаточно было лишь упомянуть это имя, чтобы девушку охватило раскаяние. Как она могла позволить себе подобную вольность?! Ведь знала же, что он влюблен в другую, и его слова о свойственной испанцам гордости и одновременно жестокости, скорее всего, относились именно к Пилар. Сезар подло воспользовался ее невинностью и неопытностью, и все лишь для того, чтобы смягчить раны, нанесенные юной испанкой его мужскому тщеславию. Вне всякого сомнения, покорность Кэтрин была для него приятной неожиданностью после надменности гордой Пилар.

Увы, у расстроенной бедняжки не оставалось даже времени, чтобы выругать себя за глупую доверчивость, потому что в этот момент они уже подошли к дому и присоединились к собравшимся там людям. Сальвадор, как и предположил Сезар, намеревался провести расследование несчастного происшествия и сурово наказать виновных.

Повинуясь его приказу, все, кто, так или иначе, имел касательство к этому делу, уже находились в просторной кухне. В центре ее, с белым от ужасных предчувствий лицом, стоял бедняга Хайме. Сальвадор, как и положено судье, сидел в кресле на небольшом возвышении, у его ног утопала в слезах несчастная Мария. Лицо стоявшего рядом с женой Хуана потемнело от тревоги. Вся атмосфера этого судилища удивительным образом напоминала картины кисти Гойи, которыми столько раз любовалась Кэтрин. Она не сомневалась, что юный Хайме за свою выходку непременно будет сурово наказан, но эта средневековая сцена привела ее в трепет. Похоже, роль великого инквизитора была дону Сальвадору весьма и весьма по вкусу и он не испытывал ни малейшего сочувствия к юному преступнику, который от страха едва держался на подгибающихся ногах.

Поскольку допрос велся на андалузском наречии, Кэтрин понимала далеко не все.

Сезар пришел и держался возле Хуана Гуэрвы. А когда Сальвадор назвал его имя, выступил вперед. Кэтрин тщетно пыталась перехватить взгляд молодого человека. По ее мнению, сейчас только он мог пробудить в душе дона Сальвадора жалость к юному Хайме. К сожалению, она так и не поняла, что сказал Сезар, однако по выражению его лица догадалась – попытка представить проступок мальчика в менее мрачном свете оказалась безуспешной. Возможно, он упирал на обычную для малышей склонность к проказам и желание поразить воображение девушки, которая ему так понравилась. Только, судя по всему, все это было не по душе старому дону. Он заговорил по-английски, вероятно, для того, чтобы Кэтрин не пропустила ни слова.

– Сезар, ты пытаешься найти оправдание этому проступку. Но никаких оправданий быть не может. Жизнь гостя – священна. Сегодняшнее происшествие нанесло урон для чести всем хозяевам Валдеги. Мы все должны принести глубочайшие извинения нашим гостьям.

Кэтрин решительно шагнула вперед, но Эдвина схватила ее за локоть и вполголоса предупредила:

– Не вздумай вмешиваться, Кит!

Далее Сальвадор огласил приговор. Он сказал, что мальчика следует немедленно отослать с ранчо. Если невозможно найти каких-нибудь родственников, которые согласятся его приютить, то отправить в приют. Семейство Гуэрва обязано понять, что они не имеют права покрывать негодяя, посмевшего подвергнуть смертельной опасности жизнь девушки, гостившей в доме его господина и рискнувшей ею, чтобы спасти никчемное существование мальчишки. Честь дома Агвиларов требует, чтобы Хайме навсегда удалили отсюда.

Хуан застыл, словно пораженный громом, Хайме сморщился, пытаясь удержаться от слез, а Мария стала в отчаянии рвать на голове волосы, умоляя старика не разлучать ее с сыном-первенцем.

Однако лицо дона Сальвадора было каменным. Сезар, обойдя Марию, будто она была неодушевленным предметом, приблизился к Кэтрин, и девушка схватила его за руку.

– Сезар, скажите ему, что так нельзя поступать, – взволнованным шепотом взмолилась она. – Это невозможно! Он же не имеет на это права!..

Пользуясь тем, что из-за истерических воплей Марии их никто не может услышать, Сезар ответил вполголоса:

– Имеет! Мне очень жаль, Каталина, я сделал все, что мог, но стоит мне только подумать, какой опасности подверглась ваша жизнь из-за маленького паршивца... – Он осекся и судорожно сжал ее ладонь.

– Разве это так уж важно? – вспыхнула она, выдернув свою руку. – Какие же вы, испанцы, безжалостные!

– Вы так считаете? – Глаза Сезара вспыхнули огнем. Но, перехватив враждебный взгляд Эдвины, он круто повернулся на каблуках и отошел в сторону.

Взбешенная его черствостью, Кэтрин забыла обо всем. Жалость, разрывающая сердце, заставила ее броситься вперед. Протолкавшись к стоявшей на коленях Марии, она попыталась помочь ей подняться. Но неожиданно скрюченные пальцы женщины мелькнули в воздухе и сомкнулись на ее запястье, будто стальной капкан. Кэтрин отскочила в сторону как ужаленная и повернула к тетке непонимающее лицо.

– Мария винит тебя в том, что ее сына постигло такое тяжкое наказание, – торопливо зашептала ей на ухо Эдвина. – Говорила же я тебе, не вмешивайся! Пойдем, Кит, нам тут нечего делать.

Но девушка не двинулась с места.

Между тем Сальвадор снова заговорил, и его голос был холоден как лед:

– Похоже, мои слуги снова посмели нанести урон чести моей гостьи. Забери свою жену, Хуан! Ее следует высечь. Может, кнут научит ее покорности.

Хуан уже сделал шаг вперед, но Кэтрин, вскрикнув, кинулась между ним и Марией.

– Нет, – закричала она, – оставьте ее! Горе матери так естественно! – Потом повернулась к дону Сальвадору: – О, прошу вас, сеньор, не отсылайте Хайме! В конце концов, это была лишь мальчишеская шалость.

– Шалость, которая могла стоить вам жизни. А также жизни лучшего быка моего ранчо. Мы никогда не дразним быка плащом, пока не выпустим его на арену. Иначе потом с ним не справиться.

Кэтрин с трудом подавила улыбку, вспомнив кусок полинявшей красной тряпки, которой махала перед носом животного.

– Но это же был не плащ, а только старая скатерть! И краска на ней почти исчезла. Умоляю вас, сеньор, простите его!

Старый дон упрямо наклонил голову:

– Жизнь моего гостя священна. Как бы я взглянул в глаза сеньоре Каррутерс, если бы вы погибли?

Кэтрин бросила тревожный взгляд на Эдвину, потом на Марию, громко всхлипывающую у ее ног, глянула на посеревшее лицо Хайме, и вдруг гнев захлестнул ее с такой силой, что она забыла обо всем и закричала:

– Но я же не погибла! И нечего об этом говорить! Да и вообще, это была моя вина. Конечно, я не должна была вмешиваться, но... Видите ли, я считаю, что жизнь ребенка важнее и священнее, чем моя собственная жизнь, а его счастье значит гораздо больше, чем ваш драгоценный бык и все ваши рассуждения о собственной чести!

Те, кто понял ее сбивчивую речь, ахнули. Эдвина оцепенела. Взгляды Кэтрин и старого дона скрестились, как две шпаги. Это был настоящий поединок.

– И если вы совершите подобную несправедливость, – твердо продолжила Кэтрин, – ноги моей больше не будет в вашем доме!

Конечно, она не успела подумать, куда денется в таком случае, но знала, что больше не сможет пользоваться гостеприимством столь жестокого человека.

В кухне воцарилась гробовая тишина. Противники молча смотрели друг на друга. Наконец Сальвадор моргнул и опустил глаза.

– Что ж, видимо, у нас с вами разные ценности, – учтиво произнес он. – Восхищаюсь вашим мужеством, дитя мое. Вы очень храбрая девушка, сеньорита Каталина. И раз уж вы так просите за этого юного негодяя, считайте, что инцидент исчерпан.

Рыдания вмиг стихли, Мария рухнула на колени перед Кэтрин, осыпая ее руки поцелуями. Ошеломленная девушка молча стояла, не зная, что делать. В это время Сальвадор наклонился к маленькому Хайме и о чем-то вполголоса его спросил. Вероятно, о том, кем он хочет стать, когда вырастет, потому что юный преступник, сообразивший, что его простили, отбросил с заплаканного лица прядь иссиня-черных волос и гордо произнес:

– Тореро! – Затем, повернувшись к Кэтрин, разразился потоком слов.

Сезар опустил руку на его худенькое плечо и, глядя на девушку смеющимися глазами, перевел:

– Хайме говорит, что, когда в один прекрасный день его мечта станет явью, он выйдет на арену перед вами и посвятит всех убитых быков вам одной! Вот боюсь только, что эта честь вряд ли придется вам по вкусу!

– Нет, в его устах это действительно высочайшая честь. Скажите, что я буду этим гордиться, – попросила Кэтрин и заставила себя улыбнуться мальчику. «Нет, эти люди просто неисправимы», – тоскливо подумала она.

Этот полный событиями день завершился посещением конюшен дона Сальвадора. Белые как снег андалузские лошади изящные, словно статуэтки, были просто восхитительны. Сальвадор с гордостью поведал Кэтрин, что они одной крови со знаменитыми скакунами Испанской школы верховой езды в Вене.

– Их специально привезли сюда для представления во время Страстной недели, – сообщил он, украдкой бросив в ее сторону вопросительный взгляд. – Я все же не теряю надежды убедить вас перед отъездом сходить на корриду.

– Это невозможно, – тихо прошептала девушка.

– А вам не кажется, что долг гостя – считаться с желаниями хозяина дома? – раздраженно спросил старик. – И хотя мой дом – ваш дом, все же хозяин в нем я! Ваше упрямство начинает действовать мне на нервы.

– Поверьте, мне очень жаль это слышать, сеньор, – ледяным тоном отрезала она, – но мне кажется, испанский джентльмен вряд ли сочтет возможным навязывать свою просьбу даме.

К ее удивлению, старый дон добродушно хихикнул:

– Что ж, вы правы, моя дорогая. Вижу, у вас хватает мужества отстаивать свои убеждения. Вот уже в третий раз за сегодняшний день вы с честью вышли из этого испытания!

– А что, это так уж необходимо – устраивать подобные испытания? – недовольно спросила Кэтрин.

– Почему бы и нет? – уклончиво ответил Сальвадор. – Вы только взгляните на эту кобылу! Ну разве не красавица?

Он души не чаял в своих лошадях. И когда говорил о них, нежные словечки так и сыпались с его языка. Кэтрин в который раз только подивилась глубокой противоречивости этого странного старика.

Впрочем, она рассеянно слушала его рассказы о скакунах, поскольку все время поглядывала по сторонам, надеясь увидеть Сезара. Но он так и не появился. Когда же наконец собрались возвращаться обратно в Севилью, выяснилось, что Сезар остается в Валдеге, но он даже не вышел с ними попрощаться. У Кэтрин все больше и больше крепла уверенность, что молодой человек намеренно ее избегает. Конечно же он вовсе не собирался связывать себя с нею какими-то обещаниями, поэтому и предпочел теперь остаться на ранчо до тех пор, пока все случившееся не изгладится из ее памяти. Что ж, если ему так хочется, с горечью подумала девушка, то и она тоже будет с ним холодна и равнодушна.

Кэтрин ждала у машины, пока Сальвадор отдавал последние распоряжения Хуану Гуэрве. Эдвина, устроившись на заднем сиденье, что-то писала в своей записной книжке. Неожиданно подошел Хосе и принялся сокрушаться, что в ту страшную минуту не оказался рядом с девушкой.

– О, забудьте об этом! – с досадой сказала она. – Все хорошо, что хорошо кончается.

Хосе не сводил с нее темных глаз, в которых сияло неподдельное восхищение.

– Вы были поистине великолепны, когда осмелились противоречить дедушке! – заявил он.

– А я и не знала, что вы тоже там были, – удивленно протянула Кэтрин. – Да, с вашим дедушкой и правда бывает нелегко. Как он мог приказать отнять ребенка у матери только ради того, чтобы смыть какой-то воображаемый позор со своей чести?! Смешно, ей-богу!

– Не следует насмехаться над понятием чести, – жестко отозвался Хосе. – Ужасно даже подумать, что беззащитную девушку мог растерзать бык, да еще на ранчо, где их выращивают!

Кэтрин предпочла промолчать, почувствовав, что ступила на скользкую почву.

– И я вовсе не считаю, что дед был слишком суров, – продолжал между тем Хосе. – Хотя жаль, что не мне, а Сезару выпала честь спасти вас от опасности. Увы, я и понятия не имел, что происходит. Но в обращении с быками я не так искусен, как он.

Едва Хосе успел договорить, как Сальвадор подошел к ним. Кэтрин поспешно залезла в машину и, усевшись возле Эдвины, задумалась. Интересно, если бы Хосе, а не Сезар вынес ее на руках из загона, осмелился бы он ее поцеловать? Может, это естественная реакция испанца при виде девушки, беспомощно склонившейся ему на грудь? И все-таки что-то подсказывало ей, что Хосе никогда не решился бы на такое. Он, сдержанный аристократ до мозга костей... нет, не осмелился бы! Потом ей пришло в голову, что Сезар, должно быть, искусен в обращении не только с быками. Наверное, ему случалось сотни раз целовать других девушек. Эта мысль задела ее гордость. А она, вместо того чтобы дать пощечину дерзкому наглецу, еще и ответила на его поцелуи! Да, сатана, как ей не раз говорили, действительно всегда начеку. И если ее так легко сбить с пути истинного первым же поцелуем, то в кого она превратится, когда придет время последнего?! Все, решила Кэтрин, больше никаких поцелуев, тем более с Сезаром.

Огромный автомобиль несся по равнине, а заходящее солнце ласково золотило землю из-под занавеси собравшихся на горизонте пурпурных облаков. Аромат полевых цветов наполнил машину. Сальвадор о чем-то вполголоса беседовал с Хосе по-испански, Эдвина по-прежнему сосредоточенно что-то писала. Мало-помалу Кэтрин успокоилась. В конце концов, подумала она, надо же когда-нибудь набираться опыта. Прошлая жизнь не подготовила ее к подобным ситуациям. И в конце концов, успокоила себя девушка, пока ничего страшного не произошло. Она забудет Сезара Баренну, как, вне всякого сомнения, и он уже забыл о ней.

Глава 4

Близилась Страстная неделя, вместе с нею праздники, карнавалы, пышные процессии, а Сезар все оставался в Валдеге. И с каждым днем намерение Кэтрин выкинуть его из головы становилось крепче. Она очень старалась забыть о нем и поэтому думала все чаще. Без него «Каса» казался унылым и скучным. А вот Пилар, вне всякого сомнения, виделась с ним – пару раз под благовидными предлогами она ездила на ранчо, откуда возвращалась довольной и счастливой. Кэтрин ждала приближения Страстной недели, преисполнившись намерением покаяться и подавить в своей душе непонятные чувства, разбуженные в ней Сезаром, снова превратиться в скромную, похожую на монахиню девушку, которой могла бы гордиться преподобная мать.

Накануне Пасхи Севилью, кроме пилигримов, наводнили толпы туристов, съехавшихся со всего света, чтобы поглазеть на знаменитую корриду и принять участие в святочных торжествах. Это привело старого дона Сальвадора в бешенство.

– Их следовало бы выгнать из города поганой метлой, – недовольно брюзжал он, – чтобы не устраивали тут балаган, не насмехались над тем, что свято для каждого из нас.

– Зато лавочники и содержатели гостиниц рады до смерти, – возразил Хосе. – Вряд ли они тебя поддержат!

Старик возвел глаза к небу:

– Когда-то Испания предпочитала оставаться пусть и нищей, но гордой, а теперь готова поступиться и честью, и гордостью ради дурацких транзисторов и автомобилей!

– Твои взгляды слегка устарели, милый дедушка, – вздохнула Пилар. – Да и потом, что плохого в транзисторах и в автомобилях? Не можешь же ты остановить прогресс, верно?

– Прогресс! – глухо пробормотал старик. – Что ты называешь прогрессом? Обесценивание идеалов? Торжествующую серость? В моем доме этого не будет! И если тебе, Пилар, так нужен этот прогресс, придется подождать, пока я умру.

После этого разговора старик заперся у себя в кабинете и всю Страстную неделю отказывался выходить из дому.

Как это повелось с шестнадцатого века, празднество начиналось с литургии, за которой последовали торжественные шествия монашеских братств, состоящих из сотен кающихся грешников. Многие держали в руках большие зажженные свечи. Остальные везли на платформах или несли на носилках статуи с изображением Пречистой Девы Марии. За ними валили толпы людей с трубами и барабанами, исполняя положенные для этого дня траурные марши.

Кэтрин и сестры Агвилар получили возможность целую неделю наблюдать это замечательное зрелище с балкона семейства Ларалде, где им достались стоячие места. Эдвина предпочла наслаждаться атмосферой празднества, затесавшись в толпе. Дона Луиза оставалась дома, объявив, что уже слишком стара, чтобы толкаться среди зевак и глотать пыль в такую жару. Тут она была абсолютно права: на улицах царили пыль и пекло, а от пронзительных воплей продавцов сладостей, напитков и грошовых сувениров закладывало уши.

Большая часть процессий проходила по городу вечерами. Увидев впервые статую Пречистой Девы Марии Упование, Кэтрин была поражена. Одетая в ослепительно-белое платье из парчи и черный бархатный плащ, она вся сверкала бриллиантами. Цепи и ожерелья, усыпанные драгоценными камнями, обвивали ее шею, на голове сияла золотая корона, а вылепленное из воска лицо в свете множества горящих свечей казалось живым. Аромат, исходивший от охапок розовых и ярко-алых гвоздик, смешивался с благоуханием ладана и мирры и вместе с пылью от бесчисленных ног поднимался кверху. Глядя на такую варварскую роскошь, дикое смешение красок и запахов, Кэтрин невольно подумала, что этот обряд лишь с большой натяжкой можно было считать христианским. Заметив озадаченное выражение лица девушки, стоявший рядом с ней Рикардо – жених Инесс и гостеприимный хозяин балкона – вполголоса произнес:

– Настоящая мешанина, правда? Истинная вера пополам с бурным весельем и желанием подзаработать. Однако многие из этих людей сейчас испытывают поистине религиозный экстаз. – И указал на группу женщин, стоявших на коленях. Их глаза, устремленные на фигуру Пречистой Девы, сияли восторгом и обожанием.

– Все это кажется мне таким... непривычным. – Кэтрин чуть было не сказала «варварским», но вовремя прикусила язык.

Весь город, казалось, сошел с ума – всю неделю напролет, похоже, никто не ложился спать. Непрерывный, назойливый грохот барабанов, рев труб и гвалт проникали даже сквозь толстые стены Каса.

Между тем Сезар так и не появился. И все эти дни, забыв о принятом ею решении, девушка с нетерпением ждала. Наконец, не выдержав, осторожно поинтересовалась у Хосе, неужели ему не интересно полюбоваться шествиями?

Тот слегка пожал плечами:

– Скорее всего, он просто слишком занят в Валдеге.

И Кэтрин невольно задумалась над тем, какое же положение занимает в этой семье Сезар? Насколько ей было известно, он приехал в Испанию, чтобы посмотреть, как ведутся дела на ранчо дона Сальвадора. Может, Сезар простой ковбой, будущий скотовод и стоит на социальной лестнице лишь несколькими ступеньками выше, чем Хуан Гуэрва? В этом случае семья Агвиларов вряд ли может считать его достойным претендентом на руку Пилар. Должно быть, бедняга день и ночь ломает голову над тем, как приблизиться к предмету своей любви? А ослепительная красота юной испанки лишь разжигает в его груди желание принять брошенный ему судьбой вызов.

– По-моему, ваш кузен порой бывает несколько безрассудным, – с деланным безразличием проговорила она.

На губах Хосе мелькнула улыбка.

– Несколько?! Да он просто сумасшедший! Никто никогда не может сказать, что он выкинет в следующую минуту. Дедушка тоже уже понемногу начинает беспокоиться. Хотя моя младшая сестренка доставляет ему гораздо больше хлопот – ведь она попросту провоцирует Сезара. Ему не следовало бы принимать ее всерьез, но, боюсь, уже поздно. Пилар как та леди из поэмы Броунинга, которая бросила свою перчатку на арену со львами. – Он улыбнулся. – Видите, я знаком с вашими английскими поэтами, несмотря на то что дедушке они не нравятся!

– Боюсь, как раз эту я не читала, – со стыдом призналась Кэтрин. – А почему ей вздумалось бросить перчатку на арену, где были львы?

– Потому что она хотела, чтобы ее возлюбленный доказал свою любовь. Он принес перчатку, но швырнул ее ей в лицо.

– Боюсь, эта история относится совсем к другой эпохе, – заключила Кэтрин. – Пилар никогда не решилась бы на такую жестокость. Впрочем, и Сезар не настолько глуп, чтобы принять подобный вызов.

– Испания во многом и сейчас средневековая, – возразил Хосе. – Вы же сами только что в этом убедились, глядя на то, как празднуют у нас Страстную неделю. – Он смущенно огляделся по сторонам, вспомнив, что вопреки существующему в этом доме порядку девушка провела наедине с ним слишком много времени.

Но в эту минуту в дверях, ведущих в патио, показалась дона Луиза, и на лице Хосе отразилось явное облегчение, что не укрылось от внимания Кэтрин. В ее душу впервые закралось легкое презрение к этому худощавому, изысканному аристократу – он же настоящий узник в доме собственного деда, связанный по рукам и ногам древними традициями и запретами! На душе у нее стало тревожно.

В Великую пятницу все женщины семейства Агвиларов в сопровождении Хосе отправились в церковь. Каса опустел, у большинства слуг был выходной. Сальвадор с утра закрылся в своем кабинете, Эдвина читала в зале.

Кэтрин спустилась по лестнице, собираясь посидеть в прохладе патио, и вдруг остановилась как вкопанная, увидев вошедшего в эту минуту Сезара. На нем была лихо сдвинутая на один бок кордовская шляпа, что придавало ему вид беспутного повесы. Сорвав ее с головы, молодой человек поклонился, а когда поднял голову, она увидела в его глазах лукавый огонек.

– Добрый день, моя белая роза!

Лишь неимоверным усилием воли девушке удалось овладеть собой. Сделав равнодушное лицо, она кивнула:

– Доброе утро, сеньор! Вы хотели бы видеть сеньора де Агвилара? Он в кабинете.