Восход солнца

Увидев искреннее недоумение в глазах цели- гельницы, Остролистая поняла, что Белка не рас­сказала сестре о том, что ее тайна стала известна Угольку.

—  Он должен был умереть, потому что он все знал! — зарычала Остролистая. — Той ночью, ког­да была гроза, Белка сказала ему, что мы не ее дети! Он собирался рассказать об этом всем племенам на Совете! Разве я могла позволить ему сделать это? Все думают, что мы чистокровные коты-воители; рожденные на берегах озера, а мы... Я не могла позволить ему открыть правду о нашем рож­дении! Я не хотела, чтобы соседи узнали, что Гро­зовое племя еще менее чистое, чем о нем думают! Уголек мог погубить Грозовое племя!

Она кричала, срывая голос, не замечая ужа­са, плещущегося в вытаращенных глазах Листвички.

—  Великое Звездное племя, нет! — прошептала целительница. — Значит, это все моя вина... Это все из-за меня...

У Остролистой помутилось в голове. В этот миг она ни о чем не думала, она знала только, что ви­дит перед собой кошку, которая держит в лапах правду.

—  Белка рассказала тебе о нас, да? Ты была ря­дом с ней, когда она явилась в лагерь! Ты должна знать, кто наша настоящая мать!

Листвичка со странным спокойствием посмот­рела ей в глаза.

—  Да. Я знаю это.

—  Тогда скажи мне, пожалуйста!

Несколько мгновений Листвичка молчала. Она стояла, напрягшись всем телом, словно хотела броситься с края холма в пустоту. Потом медленно заговорила:

—  Я ваша настоящая мать. Все это время Белка пыталась защитить меня.

Мгновение, показавшееся вечностью, Остро­листая просто смотрела на нее.

«Нет! Этого не может быть!»

Но она уже знала, что Листвичка сказала ей правду.

Резко развернувшись, Остролистая бросилась бежать, не разбирая дороги. Поскользнувшись, она кубарем скатилась со склона, но даже не по­чувствовала боли. Потом поднялась и, не отряхи­ваясь, бросилась в самую чащу леса, как можно дальше от лагеря. Она не знала, куда бежит, ей просто хотелось убежать от лжи, от вечного при­вкуса крови Уголька на зубах, от страшного запаха убийства, днем и ночью преследовавшего ее по­всюду.

«И все это зря, зря! Я сделала это, чтобы спасти всех нас, но это бесполезно! Все кончено, все...»

Глава XXII

Воробей брел по снегу, проваливаясь по самое брюхо. Лед намерз у него между когтей, поэтому каждый шаг причинял боль. Впереди шла большая кошка: он узнал ее по светлой шерстке и громко заплакал, умоляя вернуться и помочь ему, но она даже не повернула голову в его сторону. Потом снег под его лапами вдруг исчез, и Воробей стал падать, падать, падать...

Он проснулся на разворошенной подстилке. Сердце колотилось, как бешеное, лапы дрожали от только что пережитого страха. Сев, Воробей услы­шал, как Листвичка копошится в кладовой. От нее исходила такая страшная боль, что в первый миг Воробью показалось, будто целительница во весь голос кричит от муки.

Вскочив, он пошел к выходу из пещеры. Ему мучительно хотелось напрямик спросить Листвичку о своей догадке, но он не мог переступить через се страдания и сделать вид, будто ничего не заме­чает.

—  Листвичка? — тихо окликнул Воробей. — Что случилось?

Целительница вышла из кладовой.

—  Я... я сказала Остролистой то, что не должна была говорить.

Он сразу понял, что она имеет в виду. Значит, все тайны вырвались на свободу, как вода через плотину. Расправив плечи, он вздернул подборо­док и процедил:

—  Ты сказала ей, что ты наша мать, да?

Он услышал, как Листвичка сдавленно ахнула.

—  Когда ты узнал об этом?

—  Узнал? Только что. А догадался чуть раньше. Сопоставил кое-какие факты, а вчера все кусочки сложились в картину. Туманные воспоминания о долгом путешествии по снегу. То, как ты всегда относилась к нам троим. Необъяснимая Белкина преданность кошке, родившей нежеланных котят. А еще то, что Кисточка вспомнила, как где-то по­сле нашего появления на свет ты по ошибке при­несла ей петрушку вместо пижмы. Петрушка ис­пользуется для того, чтобы остановить молоко у матери, которой некого кормить. Тебе она была очень нужна, правда?

Когда он закончил, в пещере воцарилось долгое молчание. Было так тихо, что Воробью казалось, оудто он слышит стук собственного сердца.

—  Раз ты так много знаешь, — наконец, медлен­но проговорила Листвичка, — то, может быть, ты знаешь и то, что будет дальше?

—  Нет, — ответил Воробей. Ему показалось, будто Листвичка хотела сказать ему что-то еще, но в последний миг удержалась.

Он хотел было пробраться в ее сознание и узнать, в чем там дело, но почему-то не решился. Честно говоря, он просто боялся того, что ему мо­жет открыться.

—  Ты должен помочь брату с сестрой, — резко и почти зло сказала Листвичка. — Вы должны нау­читься жить с этой правдой, слышишь? Ради всего племени!

«Какое ты имеешь право говорить нам, что мы должны, а чего не должны?» Воробью хотелось презрительно бросить этот вопрос Листвичке, но он тоже удержался. Вообще-то, целительница была отчасти права. Рано или поздно они должны смириться с правдой и начать жить дальше.

—  Прошу тебя, — с отчаянием в голосе прошеп­тала Листвичка. — Разыщи Львиносвета и Остро­листую и поговори с ними, пока не произошло еще что-нибудь ужасное!

«А что еще может произойти?»

Воробей в недоумении пожал плечами, однако молча вышел из палатки. Листвичка просто боя­лась за них троих — она всегда так вела себя, когда в племя приходила какая-то беда.

Принюхавшись, Воробей учуял Львиносвета, подходившего к куче дичи с полной пастью добы­чи, и бросился к нему.

—  Брось все это и иди за мной! — приказал он, мотнув головой. — Надо поговорить.

Он почувствовал растерянность брата, однако Львиносвет покорно бросил дичь в кучу и пошел следом за Воробьем к выходу.

—  Где Остролистая? — спросил Воробей. Пред­чувствие близкой беды охватило его при мысли о том, как сестра перенесет этот новый удар судьбы.

«Ей будет гораздо тяжелее, чем нам. Для нее нет ничего важнее Воинского закона...»

—  Понятия не имею, — ответил Львиносвет. — В лагере ее нет, но я не видел ее с самого рассвета.

—  Нужно ее найти, — воскликнул Воробей, ког­да они выбежали из лагеря в лес. — Она... она узна­ла кое-что и ужасно расстроилась.

—  Что она узнала?

—  Расскажу, когда найдем Остролистую, — от­махнулся Воробей. Подняв голову, он принюхал­ся, ища запах сестры.

—  Скажи сейчас, — не отставал Львиносвет. — Знаешь, может, хватит секретов? Неужели хоть мы втроем не можем быть откровенны друг с дру­гом?

Воробей обратил невидящий взгляд на брата.

—  Наша мать — Листвичка.

Он почувствовал, как изумление ослепительной молнией пронзило Львиносвета.

—  Не верю! — ахнул брат. — Она же целительница! Это невозможно!

—  Постарайся поверить, — равнодушно ответил Воробей. — Она сама мне призналась. И нам нуж­но решить, что теперь делать.

Они прочесали весь лес, гоняясь за едва улови­мыми запахами сестры, и наконец, нашли ее на нершине поросшего мхом склона, круто обрывав­шегося в озеро. Подбегая к ней, Воробей сразу по­чувствовал, как она напряжена.

—  Остролистая, нам надо поговорить, — выпалил он.

—  Не о чем тут говорить, — глухо отозвалась ()стролистая, и Воробей понял, что она даже голо­ву не повернула в их сторону. Она смотрела на озе­ро, словно искала в серых волнах ответы на свои вопросы. — Мы должны узнать, кто был наш отец. И тогда не будет больше никаких секретов.

—  О чем это ты? — спросил Львиносвет, при­соединяясь к ним. — Как это — никаких секретов? Никто до сих пор не знает, кто убил Уголька! Наше племя никогда не смирится с этой тайной и будет искать ответ.

—  Очень жаль, — с непонятной тоской отозва­лась Остролистая, и Воробей почувствовал, как она еще сильнее напряглась. — У племени есть дела поважнее! Что касается нас, то мы должны узнать, кто был наш отец!

—  Ты права, — согласился Воробей. Его самого сжигало любопытство, даже шерсть начала слегка потрескивать от желания поскорее доискаться до истины. — Но это будет непросто. Ты спрашивала Листвичку?

—  Нет, и не думаю, что она ответит.

Воробей кивнул. Он тоже сомневался, что Ли­ствичка, так долго хранившая свою тайну, захочет открыть им свой последний секрет. Как только ее тайна станет известна всему Грозовому племени — а Воробей не сомневался, что это случится очень скоро — жизнь Листвички будет разрушена. По­нимая это, целительница вряд ли захочет опозо­рить и погубить еще одного кота.

—  Постойте-ка, — вмешался Львиносвет. — А зачем нам это знать?

—  Как ты можешь так говорить, мышеголо- вый? — с бешенством прошипела Остролистая. — Неужели ты хочешь прожить жизнь, не зная имени своего настоящего отца? — Воробей услышал, как она в ярости принялась рвать когтями мох. — Лич­но я не хочу!

—  Ты успокойся и подумай хорошенько, — ска­зал Львиносвет, усаживаясь на землю рядом с Во­робьем. — Мы никогда не хотели, чтобы эта тайна стала известна всему племени. Смерть Уголька ре­шила этот вопрос. Листвичка и Белка будут мол­чать, а значит, никто ничего не узнает!

—  Но я сама хочу знать! — заорала Остролистая и взмахнула хвостом, разметав палую листву во­круг себя.

—  Зачем? — не отставал Львиносвет. — Если мы будем молчать, все снова будет, как раньше!

«И ты в это веришь?»

Воробей недоверчиво покачал головой, но ни­чего не сказал.

—  Неужели ты не понимаешь, что это значит? — с растущим волнением продолжал Львиносвет. — Листвичка — наша мать, а Огнезвезд — ее отец. Значит, пророчество все равно остается в силе!

Глава XXIII

Через ход, ведущий к поганому месту, Львиносвет незаметно выскользнул из лагеря и, обогнув овраг, выбрался на скалу, где они с Воробьем и Остролистой едва не сгорели заживо во время лесного пожара. По­черневшая трава и груды обугленных веток до сих пор напоминали о страшных событиях той дале­кой ночи. Львиносвет поежился, вспомнив пля­шущие языки пламени и безумную ненависть, горевшую в глазах Уголька.

Почти полная луна висела в темно-синем мо­розном небе, в окружении холодно посверкивав­ших звезд. Этой ночью ни одно облачко не затме­вало звездного сияния. «Значит, вы одобряете мой план, звездные предки?»

План родился в голове Львиносвета в тот са­мый миг, когда он понял, что пророчество до сих пор остается в силе, однако ему потребовался целый день, чтобы как следует обдумать все детали.

 «Впрочем, я все равно сделаю так, как заду­мал».

Поглядев вниз, Львиносвет увидел свой лагерь и куст боярышника, в котором Грозовые коты со­держали Сола. Березовик сидел неподалеку и при­стально смотрел на нижние ветки куста. Густые колючие ветки мешали Львиносвету разглядеть Сола, однако запах одиночки чувствовался даже наверху.

— Отлично, — шепнул сам себе Львиносвет. — Вперед!

Медленно и осторожно он начал спускаться по склону оврага, тщательно проверяя лапой каж­дый выступ. Он боялся не столько упасть, сколь­ко неосторожно сбросить камень или оступиться, гак что придется отчаянно цепляться когтями, и выдать свое присутствие. Один раз Львиносвет испуганно замер, задев спиной растущий на кам­нях куст, а еще через какое-то время целый дождь песка посыпался у него из-под лапы на поляну. К счастью, оба раза Березовик даже головы не по­вернул.

«Неужели уснул на посту?»

Ему казалось, что прошел целый месяц, прежде чем спуск закончился, и он бесшумно приземлился на землю возле самого куста. Лапы у Львиносвета дрожали. Бросив быстрый взгляд на Березовика, он юркнул под склонившиеся до земли ветки.

В тусклом свете, просачивавшемся сквозь густо переплетающиеся колючие ветки, он увидел Сола, мирно спавшего на моховой подстилке, укрыв хвостом нос.

Львиносвет подполз к нему поближе и осто­рожно ткнул лапой. Глаза Сола открылись, и в их янтарной глубине мелькнула тень изумления. Сол открыл было пасть, но Львиносвет поспешно за­жал ему рот хвостом.

—  Тихо!

Сол кивнул, и Львиносвет убрал хвост.

—  Прости, Львиносвет. Мне показалось, будто ты принял меня за змею, — еле слышно прошеп­тал одиночка. — Чем я могу тебе помочь?

—  Я... Мне нужно с тобой поговорить. — Те­перь, когда он очутился нос к носу с пленни­ком Грозового племени, все оказалось намного сложнее. План, конечно, замечательный, но не так-то просто вслух произнести то, что задумал сказать! — Я узнал, что наша настоящая мать не так кошка, которая выдавала себя за нее, и мне нужно знать, как это может отразиться на про­рочестве.

—  Хорошо, — все так же тихо ответил Сол. Усев­шись, он принялся вылизываться. — Но для нача­ла тебе придется помочь мне выбраться отсюда.

—  Я... я не могу! — Он был так потрясен, что чуть не забыл говорить тихо.

—  Еще как можешь. Смог же ты незамеченным спуститься со стены оврага? Покажешь мне этот путь, вот и все. Я не убивал Уголька, Львиносвет, и ты это знаешь.

—  Но Грозовое племя уверено, что никто, кро­ме тебя, не мог этого сделать, — возразил Львино­свет.

Сам он не знал, во что верить. Он не забыл, что Сол обещал помочь им понять и исполнить проро­чество, и знал, что сейчас не сможет обойтись без помощи этого кота, однако, выпустив одиночку, он предал бы свое племя.

— Почему я должен помогать тому, кто не хо­чет помочь мне? — Сол пристально посмотрел на Львиносвета своими глубокими янтарными глаза­ми и, подняв лапу, принялся умываться.

Львиносвет в отчаянии уставился на него.

«Я не могу заставить его рассказать мне правду, но и выпустить его я тоже не могу!»

—  Хорошо, — вздохнул он. — Я ухожу. Я не могу помочь тебе бежать, потому что это принесет слишком много неприятностей.

—  Тебе? — уточнил Сол.

—  Моему племени, — прошипел Львиносвет. Он отлично понимал, чем грозит исчезновение Сола!

Соседские племени решат, будто запугали Гро- ювых котов своими угрозами и будут презирать их! Львиносвет распластался по земле, пригото­вившись незаметно выскользнуть из-под веток.

—  Постой! Неужели ты не хочешь узнать, кто ваш отец?

Львиносвет замер и обернулся через плечо.

—  Ты знаешь кто?

—  Конечно, — кивнул Сол, пригладив лапой ухо.