Помоги проекту - поделись книгой:
Нет леса за деревьями
Мы за деревьями не видели леса. А кто видел? Вы — видели?
Мы столько всего в жизни не видели, что это уже никого не могло удивить.
Некоторые даже стали звать народ к топору. В такой ситуации, говорят, больше ничего не остается.
Что ж, думаем. Предложение разумное. Вырубим деревья, расчистим близлежащую территорию и сами убедимся, есть ли там лес.
Наточили топоры, засучили рукава. Закипела работа.
Вырубили все, что заслоняло лес, а леса не видно. Одни сплошные деревья и кустарники.
И эти деревья вырубили. Нет, леса не видать.
Последние вырубили деревья.
Ну, где он, ваш лес? Вы видите где-нибудь лес?
Нет леса за деревьями.
Глупые — это недалекие, а недалекие — это такие близкие, родные, свои…
Баран Овечкин на том свете
Отсюда безвременно уйдешь, туда безвременно придешь. И вот ушел из наших временных мест баран Овечкин, сын своего овечества.
Сказать по правде, ему до зарезу не хотелось уходить, но после зарезу все как-то устроилось, пришло в норму, хотя, что такое норма, этого не знает никто.
Овечкину понравилось на том свете. К этому свету у него были кое-какие претензии, а на том никаких замечаний, он даже не ожидал. И природа красивая: лес, речка, облака. И приятная компания. В такой компании Овечкину бывать еще не приходилось. Все шутят, смеются, радуются, что наконец-то вырвались на природу. И Овечкин с ними радуется, хотя лично он никуда не вырывался. Он вообще не знал, что на свете существует природа. По крайней мере, на этом свете. Может быть, где-нибудь на том.
Так и получилось. Природа на том свете — глядеть бы и глядеть, тем более, что больше все равно нечего делать. А какие запахи, ароматы!
И что-то в тишине журчит, шелестит. И щебечет. У них на ферме ничто не щебетало. Только хрюкало, крякало, мукало. И, конечно, мекало, это уж само собой.
А здесь — природа. Краски, звуки, запахи. Компания говорит, что будут жарить шашлык. Тут баран Овечкин еще больше обрадовался. Он никогда не пробовал шашлыка, теперь непременно попробует, если достанется на его долю.
Хорошо, что он так безвременно ушел. Он бы еще раньше ушел, если б знал, какая подберется компания. Главное не тот свет или этот, а какая подберется компания.
Он стал строить планы на свою дальнейшую безвременную жизнь. На свою райскую жизнь, если называть вещи своими именами. Он непременно научится щебетать, мекать здесь как-то даже не принято. И благоухать научится, а почему бы нет? Здесь, на природе, вон как все благоухают.
Он будет прохаживаться и прогуливаться по природе, все время прохаживаться и прогуливаться. И при этом щебетать и благоухать…
Баран Овечкин много бы планов настроил, но в этот момент, в этот самый счастливый момент всей его временной и безвременной жизни, его внезапно что-то проткнуло, на что-то насадило и завертело, да не просто, а на огне.
Вас когда-нибудь вертело на огне? Когда огонь внутри барана, это хорошо, это говорит о его пламенных чувствах, таким бараном может гордиться овечество. Но когда баран внутри огня, это хуже, намного хуже, это настолько плохо, что не хватает слов.
Баран Овечкин не знал, что так устроен тот свет. На нем рай нередко кончается адом. Начинается раем, а кончается адом. Просто такое окончание.
И он не защебетал. Нет, он не защебетал. Он даже не замекал, а зашипел, зашкварчал. И подумал, что теперь-то уж точно шашлыка ему не достанется.
Шашлык без едока, что конь без седока. Но что до этого барану?
Родина на подошвах
Умные люди говорят: нельзя унести родину на подошвах.
И зачем ее уносить? Пусть где была, там и останется.
Но какая-то она не такая на старых местах. Ты к ней всей душой, а она к тебе спиной повернута. То ли место для нее выбрано неудачное, то ли сама родина для этого места не подходит.
И тогда стали подаваться в чужие края, покидая родные места и унося родину на подошвах.
Но уносили только пыль. Неужели пыль — это и есть наша родина?
Пошли к чеботарю, большому мастеру по подошвам. Нельзя ли изготовить такую подошву, чтоб на ней можно было унести родину?
Чеботарь говорит: сделаем. Но для подошвы нужна шкура счастливого быка. Чтоб все его любили, уважали, окружали вниманием. Не били, боже упаси, грубого слова ему не сказали. Чтоб коровы по нем сохли, не замечали других быков. Чтоб за всю его долгую жизнь ему ни разу не взгрустнулось, не охнулось.
Но почему именно долгую? А раньше прирезать его нельзя?
Нет, нельзя. И с живого шкуру содрать тоже не полагается.
Хорошенькое дело! Да если б нас не резали и не драли с нас шкур, разве б нам пришло в голову куда-то уезжать и уносить родину на подошвах?
Но с быком решили попробовать. Построили для него коровник с бассейном, подобрали таких коров, что козлы оглядывались. А кормили как! Последнее от себя отрывали.
Бык прожил большую счастливую жизнь и крепко полюбил свою родину. Со слезами провожали его в последний путь, предварительно содрав шкуру на подошвы. И на этих подошвах понесли свою родину в чужие края, чтоб они стали родными краями.
Разнесли родину по всему свету. Все меньше ее оставалось, скоро и уносить будет нечего. А как жить без родины в чужой стране? У себя дома без родины еще можно прожить, но попробуй без нее прожить на чужбине.
Не проживешь и не пробуй. Она за тобой на любую чужбину придет. Она ведь, как горизонт: пока ты тянешься к ней, она от тебя уходит, а повернешься уходить — она идет за тобой.
Исторические планы, исторические свершения, исторические победы… И все это кончается исторической родиной.
Воспоминания старой Кобылы о старой Телеге
Когда Телега была еще молодая, она уже тогда была из старого дерева, поэтому она помнила очень старые времена. И даже те времена, когда никаких дорог еще не было.
Сначала — рассказывала Телега — дорогу проложили только в одну сторону, а как назад возвращаться? Поедет Телега в гости, пора домой возвращаться, а обратной дороги нет. Дома ждут, волнуются, а Телеги нет. Вот тогда и проложили такую дорогу, чтоб она вела и туда, и назад. Чтоб дома не волновались.
Но старую Кобылу не проведешь. Она знала, что эту историю с дорогой придумал сосед, когда отчитывался перед женой, почему он так поздно вернулся. Дескать, обратной дороги не было. Поэтому он пришел только утром, хотя начал идти еще вечером.
Обратная дорога и вправду не всегда есть. И не всюду есть. Вот в жизни обратной дороги нет, это Телега и Кобыла знают по своему опыту. На земле обратную дорогу проложили, а в жизни пока еще собираются.
А дома ждут, волнуются, думают, что с нами что-то случилось. Мы когда еще выехали из своих юных лет и все едем, едем, никак не можем вернуться. Да если б и вернулись, нас бы все равно никто не узнал, до того мы изменились и состарились от этой дальней дороги.
Но может быть, мы еще вернемся? Когда придумают обратную дорогу, мы вернемся в свою молодость, туда, где нас ждут. Сколько можно ждать, пора бы наконец и дождаться!
Первым появилось колесо. Но на нем было неудобно ездить. Все время создавалась аварийная ситуация. Сел на колесо, сделал пол-оборота — и ты под колесом. Сколько это колесо народу передавило!
И тогда придумали телегу. Чтоб на колесе удобней сидеть, а главное — не попадать под колеса.
Любое колесо катится сразу в двух направлениях, объясняла Телега.
Если верхняя часть колеса катится вперед, то нижняя катится назад. А если верхняя катится назад, то нижняя катится вперед. Между верхами и низами в колесах никогда не бывает согласия.
Но общее направление определяют верхи. Куда движутся верхи, туда и все колесо движется.
Говорят, что благими намерениями вымащивают ад, поэтому у нас все больше плохих дорог и все меньше благих намерений их отремонтировать.
— Старость города берет, а молодость взять не может, — бодрилась старая Телега. — И какие б мы ни были старые, молодость нас уже не возьмет!
Телега не щадила тех, у кого в руках бразды правления (так она иронически называла вожжи).
— С одним свернешь горы, с другим свернешь шею, — говорила она. — Но горы на месте стоят, значит, правят нами не первые, а вторые.
Наблюдая жизнь человеческую, Телега приходила к выводу, что человеку постоянно что-нибудь неохота. Неохота идти в школу, на работу, на пенсию, неохота идти в подчинение, на понижение, под сокращение. Но больше всего неохота идти на кладбище. До того неохота, что человека приходится нести.
Старая Телега возмущалась:
— Нет, вы только их послушайте! На того накатали телегу, на этого накатали телегу. А разве телегу катают? Это телега всех катает, и никакой благодарности!
Говорят, хорошо там, где нас нет, но при этом добавляют: где хорошо, там и родина. Получается, что наша родина там, где нас нет.
Вот и бегаешь по свету, ищешь, где тебя нет. Но куда ни прибежишь, всюду ты есть, и приходится бежать дальше.
Хомут — это ореол, который дается не за работу, а перед работой.
По твердому убеждению старой Телеги, государство — это та же телега, только вверх колесами. Какая уж тут езда! Населению все время хочется поставить телегу на колеса. Им кажется, что тогда бы она поехала быстрей, а главное — им бы не пришлось тащить на себе телегу.
От такой езды они уже с ног валятся. И не только от езды. Телега всю дорогу лупит их оглоблей по головам, сколько она уже народу перемолотила!
Но поставить телегу на колеса нельзя. Потому что ее колеса давно стали штурвалами. Те, которые правят телегой, стоят за штурвалами, И тем, кто тащит телегу, от этого еще тяжелей, потому что слишком много их набилось там за штурвалами. И они не позволят поставить телегу на колеса, потому что тогда они лишатся своего высокого положения. Для них штурвалы важнее, чем колеса.
Хитрый мужичок Облучок: пристроился под задом у кучера и поглядывает на всех свысока.
Память о Кощее Бессмертном
Кощей Бессмертный умер, но он живет в нашей памяти.
Живет — потому и бессмертный.
Как мы пытались его забыть! Говорили себе: забудем Кощея! Забвение — это смерть, убьем Кощея забвением!
Забываем, забываем…
И вдруг кто-то вспомнит — и сразу все вспомнили.
У кого-то, допустим, Кощей прикончил дедушку. И внук хочет вспомнить дедушку, а совсем не Кощея.
Внуку приятно вспоминать, как дедушка победил Идолище поганое, освободил Василису Прекрасную, как он бесстрашно шел туда, не зная куда, — извечный путь подвижников и героев.
Вот кого хочет вспомнить дедушкин внук. Доблестного борца, а вовсе не преступника и злодея.
Но тут возникает неразрешимая ситуация: того, кого убили, нужно помнить, а того, кто убил, забыть. А как его забыть? Чтобы забыть Кощея, нужно забыть дедушку. Чтобы не помнить зла, нужно не помнить добра.
Зло потому и не умирает, что к добру привязано.
И сколько бы времени ни прошло, мы всегда будем помнить идущего по стезе героев дедушку, а впереди него Кощея с устремленной вперед рукой.
И вечно будет добро шагать туда, не зная куда, а зло, устремляясь вперед, показывать ему дорогу.
Поделиться книгой: