Помоги проекту - поделись книгой:
Так «самодурью». пришедшие в Дикое Поле, «баловни» казаки завоевывали себе в кровавых боях место под солнцем, устранились в диком богатом краю и, непризнанные Московскою властью, отрекающеюся от них, и называющею их «татями» — ворами, — делали великое дело расширения русских пределов и их обороны.
«С травы да с воды» не проживешь. Нужна и одежда, нужны люди, чтобы ставить городки и обслуживать их, чтобы ходить за скотом, стеречь в степи табуны, нести всякую домашнюю, черную работу. Казак-воин, подобный западно-европейскому рыцарю — у него главное — война и набеги. У западно-европейского рыцаря были вассалы — его рабы; — у казака, ту работу исполняли пленники — «ясыри» и пленницы — «ясырки»…
Наступал день, когда либо нужда заставляла, либо кровь казачья разыгрывалась в жилах молодца казака-атамана и вот, в праздничный день, выходил на площадь городка, на «майдан», статный молодец, скидывал с головы высокую шапку-трухменку из бараньей смушки, кидал ее на землю и кричал зычным голосом:
— Атаманы-молодцы, послушайте!.. На Сине море, аль на Черное поохотиться; на Куму, или на Кубань реку за ясырьми; на Волгу матушку рыбки половить, иль под Астрахань, на низовье за добычью; иль в Сибирь пушных зверей пострелять…
— Эге! — раздавалось в казачьей толпе. — Это кто же гутарит то?.. О чем речь-то?..
— Иван Богатый кличет чего-й то.
— Иван Богатый?.. Ин быть делу!..
Шапка за шапкой скидывались с лохматых, чубатых голов и бросались на землю. Шире становился круг казаков около первого, бросившего свою шапку, выше поднималась и гора шапок. Несколько сот казаков соглашалось итти в поиск.
— Ну, разбирай, атаманы-молодцы, шапки и айда Богу молиться.
Церквей в городках тогда еще не было, но на площади стояла: часовня-голубец; пропоют казаки около нее молитвы, какие знают и идут в станичную избу, обсудить за чаркою вина поход и избрать походного атамана.
— Кому же и быть походным то, как не ему?.. Ивану Богатому!.. — раздавались голоса.
— Быть так!..
— В час добрый!..
Избрав походного атамана, приступали к выборам «ватажных» атаманов, писаря, разбивались на звенья, казаки подбирали себе «односумов», с кем питаться из одной сумы, кого в бою держаться, как опоры.
И с того дня жизнь городка преображалась. Куда девались пьяные гулёбщики казаки, что целыми днями шатались по майдану, играли «в зернь», да затевали драки. Все слушало приказ атамана. Его власть была огромная. Малейшее неповиновение, да что неповиновение, — просто неуважение ему и — «в куль да в воду», или «посадя на _землю забить его стрелами» — смертная, лютая, позорная казнь!..
Первые большие набеги казаков были морские. На легких «чайках» однодеревках, спустясь вниз по Дону, в плавнях построят большие парусные «будары», приспособленные и к ходьбе на веслах. Каждая такая будара вмещала 60 — 100 человек казаков и айда в Азовское море и оттуда в Черное. Для большей устойчивости лодок от морской волны и для укрытия от неприятельских стрел борта лодок обшивались Камышевыми щитами. На дне ставили бочки с пресною водою, боченки с соленою рыбою, мешки с сухарями и сушеною рыбой.
Без компаса и без морских карт, опознаваясь днем по солнцу, ночью по звездам, без секстана, шли казаки поперек Черного моря, к берегам Анатолии. Доходили до Босфора, грабили окрестности Константинополя. Турки укрепили находившийся в устьях Дона — Азов, перегородили реку цепью из тяжелых бревен, скованных железными кольцами.
Ничто!.. Казаки ждали в Донских плавнях, в густых камышах, когда жестокая буря нагонит воду и поднимется над цепьями, когда напором воды порвет и самые цепи и тогда ночью врывались в море.
Завидев турецкие корабли, казаки рассыпались и на веслах уходили против ветра, а к закату солнца приближались к кораблям с запада, чтобы солнце светило туркам в глаза и кидались с топорами и саблями на абордаж. Брали добычу оружием и одеждою.
Не мало казаков гибло в таких отчаянно смелых поисках…
Когда турецкий флот большими силами настигал морской казачий поиск — казачьи лодки на парусах и на веслах неслись к берегам, рассыпавшись цепью, скрывались в камышах, иногда затопляли и самые лодки. Но только повернут от берега турецкие корабли, как казаки вылезут из камышей, вычерпают воду из затопленных лодок и понесутся в погоню…
А когда кончится поиск морской, войдут казаки в родные воды Тихого Дона, идут вверх, обремененные добычей, с лодки на лодку понесется в лад гребле лихая казачья песня:
Шутка сказать, — а такими набегами по морю на ладьях, через степи на конях, баловни казаки, самодурью ставшие по Дону, с походным атаманом Андреем пошли «поохотиться» на Каспийское (тогда Хвалынское) море. Они дошли до Кавказских берегов, по реке Тереку поднялись в горы, стали по гребням их и положили основание Гребенскому казачьему войску. В 1580-м году царь Иван Васильевич Грозный перевел их на Терек и пожаловал их рекой Тереком с притоками. С той поры стало Терское казачье войско.
В то же примерно время другая партия казаков поселилась в низовьях Волги у самой Астрахани и образовала Волжское войско. В 1584-м году партия Волгских казаков под предводительством атамана Нечая прошла пустынные степи на восток и поселилась на реке Яике, основав Яицкое (Уральское) войско.
А там трубою среброгласной раздался голос Донского атамана Ермака Тимофеевича:
— Ой вы, Донские казаки охотники, Вы Донские, Гребенские со Яицкими!.. звал атаман на Волгу и Каму искать новых земель за Каменным поясом за Уральскими горами далекой Сибири…
Нет!.. То не самодурь была воровских людей, как близоруко думала боярская Москва. Это были не баловни казаки, не тати, но лучшие, смелые, крепкие русские, ставшие по Дону рыцарским военным братством, воинственным народом, совершившим величавый путь обратно через «Великие Европейские Ворота», путь русской культуры на востоке, в Азию!
Шли казаки на Сибирь!..
Глава V
Ясыри и ясырки. Начало семейной жизни казаков. «Прирожоные казаки». Низовые и Верховые казаки. Примитивный свадебный обычай. Простота развода.
Не только золото, нужное для обмена у пришлых с Руси людей на хлеб, на кожу, на вино и дерево брали казаки в добычу, не только добывали себе драгоценные турецкие и кавказские сабельные клинки, луки, саадаки и колчаны со стрелами, а позднее ружья — рушницы и пушки и порох, но забирали и одежду, материи, шелка и бархаты, золотую канитель, самоцветные камни, жемчуга, седельные и конские уборы и сбрую.
Они вели с собою пленников и пленниц — ясырей и ясырок. Пленники были нужны, чтобы устроить по казачьим городкам кузницы, наладить казачье свое производство оружия, чтобы стеречь табуны, тесать лес для лодок и строить избы, укрепления и сторожевые башни, украшать привезенные с Руси иконы самоцветными камнями и жемчугом.
Из Крыма везли красавиц крымских татарок, счастливое сочетание татарской, ногайской крови с кровью романской, итальянской тамошних Генуезских колоний. С Кавказских гор приводили стройных горянок, черкешенок, осетинок, дагестанок и грузинок. С берегов Анатолии гордых малоазийских турчанок-османок.
В домашнем станичном быту казака появились женщины-ясырки. Появились, внесли в суровую жизнь воина-казака женский уют, красоту и восточный, цветистый обычай. Да так они привились, что еще в начале XIX века, т. е. спустя триста лет, в Новочеркасске домашнюю прислугу все продолжали называть «ясырками»…
И вот — стали между суровыми прямыми избами-казармами, несколько поодаль, в стороне, на отшибе, отдельные «курени» семейных казаков. Оплели обширный двор-баз плетнем, а там, гляди, — появился и вишневый садок и цветы — то черноокая стройная ясырка заскучала по родному краю, насадила цветов — роз и олеандров, мальв и вьюнков, как то было у нея дома. Вместо буйволов появились коровы; овцы заблеяли на казачьем базу.
Появились и дети…
Как их назвать?.. Кто они?.. Дети-русского казака и чужеземной полонянки… Стали звать их «прирожоными» казаками в отличие от казаков пришлых. Стали величать по батюшке — так начались на Дону казачьи «фамилии».
На низовьях Дона и Донца создался свой особый тип казака — Низового. В него влилась левантийская кровь горцев Кавказа, татар Крыма и турок Анатолии. Стал он черноволос, черноглаз, высок ростом, строен и красив лицом с тонкими чертами, кое где по туземному обычаю стал брить бороду. В язык вошли слова с нерусскими корнями — татарскими и турецкими. В обычай вошел красивый, вежливый рыцарский быт горских народов Кавказа.
Иное случилось на верхах, в среднем течении Дона и Донца, на реках Хопре и Медведице. Тамошний казак-старообрядец брезговал магометанками востока, он искал женщин у себя дома, приводил из мест, откуда и сам пришел, своих «родимцев» и «родимок». От них и народился тип казака Верхового. Широкие, светловолосые, голубоглазые и сероглазые, основательные стали по верхам Дона казаки старообрядцы. Крепче там была семейная жизнь и хотя земля там была много хуже, чем на низах, одолевали пески — там раньше стали пахать землю и сеять хлеб. Стал там — казак «лапотник». — «Сипа» презрительно кинул ему воин, низовой казак. Верховый не остался в долгу, ответил: — «чига востропузая». Так и разделился Дон на Верх и Низ, разделился, но не раскололся. По прежнему все войско Донское стояло заедино, «единую думушку думало» — о чести и славе своего родного войска Донского… Когда приходило время — собиралось все войско на низ, к Раздорам, или к Монастырскому городку, выбирать всем войсковым Кругом атамана, решать большие вопросы, с кем и где воевать — ибо война была — жизнь и смысл жизни казака.
Когда появились прирожоные казачки, имевшие отцами казаков, простое сожительство с ними стало неудобным. Девушке нужно было оправдать себя перед родителями. Своя «кровинушка» дорога была казаку. Не хотел он видеть девичьего срама, не хотел равнять свою дочь с пленницей — ясыркой.
Церквей и священников по городкам казачьим в ту пору не было. Жизнь была все еще проста и порядочно дика. Вошло в ту пору в обычай, когда подружится казак с казачкой, заведет себе зазнобу, «любушку», шел он с нею в праздничный день на площадь-майдан, приглашал станичного атамана, стариков и родителей нареченной невесты, брал ее за руку и объявлял всенародно:
— Ты будь мне жена!
— Казачка отвечала:
— А ты мне муж!
— Согласны оба? — спрашивал атаман.
— Ну, чего там еще, — смущенно закрывая лицо, говорила пунцовая от счастья и стыда казачка, — согласны!
— Ну в час добрый…
Еще казачьим новым куренем становилось больше в станичном городке.
Если мужу надоедала семейная жизнь, если вдруг потянет его в большой и опасный долгий поиск, из которого не надеется он вернуться целым невредимым — выводил он жену опять на майдан, становился у часовни-голубца и объявлял казакам:
— Вот, атаманы-молодцы, поглядите, — кому люба, кому надобна?.. Она мне гожа была, работяща и домовита. Бери, кому надобна. — Женщин было мало на Дону, и почти всегда такая покинутая жена находила охотника взять ее себе в жены. За деньги, за вещи, а иногда и просто за попойку муж отдавал свою жену, пропивал ее.
Но, если не находилось охотника взять в жены, казак отпускал ее.
— Иди куда хочешь… Никому не надобна.
Приходилось такой жене мыкать горе по чужим людям, поступать в батрачки, в няни, в прислугу к какому-нибудь семейному казаку подомовитее.
Так в XVI веке зародилась на Дону семейная жизнь донских казаков, о которой в песне про Ермака так поется:
Глава VI
Казачий Сыт в XVI веке. Свадьбы. Жена и мать казака. Детские игры и воинское обучение. «Шермиции». Масляничные гулянья. Примерные бои. «Прощеный» день.
Сложнее становилась жизнь казаков по донским станицам. Полнились они уже не только пришлыми людьми, прошедшими тяжелые испытания пути, много перенесшими, крепкими и сильными, но росли по станицам и дети и явилась забота, чтобы выросли они казаками.
Свадебный обряд стал мягче… Уже не на площади среди гуляк казаков, совершался он, но в станичной избе, где в красном углу стояли образа и теплились лампады и свечи. Туда и приходили атаман, родители и родичи жениха и невесты. Жених, принаряженный, являлся туда с невестой, тоже одетой в лучшее платье. Они молились перед образами, кланялись в пояс на четыре стороны собравшимся, потом жених кланялся невесте и говорил:
— Ты, скить, Настасья, будь мне жена…[1])
Невеста становилась на колени, кланялась жениху в ноги и поднявшись отвечала:
— А ты, скить, Гаврила, будь мне муж…
После этого жених целовался с невестой и все присутствующие их поздравляли.
В случае, если брак был не удачен, муж приводил жену в станичную избу и говорил:
— Вот, скить, честная станица, она мне не жена и я ей не муж.
Почти всегда отказанную кто либо из присутствующих прикрывал полою кафтана и тут же брал ее в жены.
Когда в станицу приезжал священник, все, кто раньше не был обвенчан по церковному, венчался у него и это была гордость казачки завершить брак в станичной избе церковным обрядом.
До конца XVI века охотников жениться среди казаков было немного. Свободнее, вольготнее чувствовал себя казак без жены. Жена — обуза… Говорит, рассказывает о том казачья старая песня:
Казачка оправдала себя не только сотканными коврами, созданным ею уютом степного казачьего быта, но, выросшая в казачьем военном стане, сама в нем дисциплинированная и строго одна блюла себя.
— Не замай!.. Не лезь, пока не спрашивают… А то знаешь!!
Сильная, сноровистая, годная на всякую работу она стала вровень с казаком. Уйдет казак в морской или степной поиск — казачка останется в его курене, за всем присмотрит, все соблюдет, а, если нападет в ту пору татарин на казачью станицу, возьмет и она рушницу или лук и стрелы и пойдет с оставшимися казаками оборонять и ни в чем не уступит казакам. Своего не отдаст дурно.
Из поколения в поколение она воспитывала своих детей, как казаков, внушила им веру в Бога и любовь к родному краю. Века прошли — не изменилась казачка, не забыла заветов отцовских и материнских. Граф Л. Н. Толстой в безподобной своей повести «Казаки», описывающей жизнь Терских, Гребенских казаков в пору завоевания Кавказа дает прелестный облик Марьянки. В романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» перед нами казачки уже теперешних, жестких и смутных времен, и какая прелесть они все, каждая в своем роде!.. Да разве это не казачки в советском аду выростили настоящих казаков, любящих свое войско, верующих в Бога, неустрашимых и твердых… В тяжком изгнании, в соблазне европейских городов казачка соблюла казака эмигранта, любящего Родину — Тихий Дон, вольную Кубань, бурный Терек, сибирские просторы, равнины Уральских и Оренбургских степей, пустыни и горы Семиречья…
Когда появились в городках первые «прирожоные» дети — что радости было!.. «Нашего полку прибыло!» В Верхне-Курмоярской станице до последнего времени сохранилось предание о второй, после пленниц женщине в станице. Это была некая «Чебачиха»… Первого младенца ее нянчили всею станицей, а на первый зубок у него смотрели все с особенным восторгом и умилением. А, как гордилась им сама Чебачиха!.. Ну, еще бы! Молодой казак растет! Первый, не пришлый, какой то пришлый будет — Бог его знает, а это уже самый настоящий казак!..
И нужно было воспитать его и обучить казачьей науке. Тогда была эта наука — да и не простая… Меткость глаза, уменье стрелять из лука и из рушницы, уменье ездить и рубиться с татарином. Кажется просто: стрельба на несколько десятков шагов, да промахнуться нельзя. И тактика у казаков была своя. Заманить неприятеля в «вентерь» хитрою лавой, потом сразу обрушиться на него с флангов, закружить и уничтожить его. Теперь эта тактика известная с римских времен применяется в Германской Армии и носит ученое название «Канн» по имени того места, где она впервые была применена римлянами в войне с Карфагенянами. Тогдашние казаки о «Каннах», конечно, никогда не слыхали, а сами своим казачьим умом выработали этот прием и молодежь должна была его знать и понимать.
До пятнадцати лет казачье дитя росло, как Бог укажет. Играли на улице в «айданчики», — бараньи или телячьи кости, поставленные городками, в которые кидали свинчаткой, разбивая городки. Здесь незаметно за игрою — развивалась рука и приобреталась меткость глаза. Зимними вечерами смотрел мальчик казаченок, как в избе под зажженной свечою играли старшие в шахматы — очень была в ходу в ту пору у казаков эта игра, привезенная из турецких и персидских стран, или слушали дети рассказы старших о набегах и поисках, о турках и татарах и знали казачьи дети, что татарин здесь близко, что каждый час может он прискакать на быстрых конях и напасть на городок.
Летом скакали дети на непоседланных конях в табун, отводили отцовских коней и ночью сидели у костра, стерегли коней от волка и от лихого человека. С пятнадцати лет мальчик становился уже казаком и принимал участие во всех казачьих военных играх — маневрах, в ту пору называвшихся «шермициями»…
Бывали те игры обычно на масляной неделе, когда морозы станут помягче, дни станут длиннее, а о походах и поисках еще рано думать: — реки покрыты льдом…
К городку к этому времени съезжались на конях казаки из окрестных станиц — каждая станица приезжала со своим знаменем. Начинались военные игры с упражнений в джигитовке и рубке. Стреляли в глиняные бутылки, поставленные в поле из луков и рушниц. Потом происходили любимые в ту пору кулачные бои, где станица шла на станицу стеною, где начинали бой мальчишки, а потом разъигрывались и взрослые, силачи зазывали силачей, и вот пошла стена на стену, поощряемая криками зрителей и началась драка, часто доходившая до смертоубийства. Тут была жестокая сеча, но она приучала казака к безстрашию и в настоящем рукопашном бою.
В четверг на масляной станичные атаманы собирали «сбор» и объявлялся приказ: — «на гуляньи быть без безчинств»…
Станицы разбивались на несколько «ватаг». Каждая ватага выбирала своего ватажного атамана, двух судей и писаря. Ватаги ездили по станице верхом или ходили пешком и возили знамена. При встрече одной ватаги с другой они салютовали, потом разъезжались и кидались одна на другую в примерный бой в дротики.
Тем временем в степи за станицей строилась крепость из снега с Кремлем и на ней водружалось знамя. Одна часть молодежи станичной занимала гарнизон этой крепости — другая должна была атаковать крепость и сорвать с Кремля знамя. Атаковали на конях большею частью без седел. В ряды молодежи порою становились и старые казаки — для примера…
Вся станица собиралась на степи и пестрою толпою располагалась вокруг крепости. Все принарядились, все празднично настроены, все немного под влиянием винных паров. И крепкого меда и пива и полпива и пенного «арьяна» выпили не мало. Защитники и атакующие возбуждены и готовы на смертный бой.
Раздался сигнал, двинулась стройная казачья лава в атаку. Свищут плети, посылая коней, и вот уже скачут через ров, карабкаются по скользкому скату крепостной ограды. В толпе не выдерживают, кричат, поощряют своих, соболезнуют упавшим.
— Ой, батюшки светы родимые, глянь, да что это, никак наш Пашка Кривянсков упал с коня!.. Ить это его конь бежит.
— Расшибся никак.
— Ничего… Вскочил… На ногах стоит… Бежит!.. Доспевает!..
— Он и пеший в раз потрафит…
— Так его!.. Так его!.. Дай ему раза!.. Да покрепче…
— Не по ладному бьет… Штрахвовать надо-ть таких. Это ему не татарин.
— Егорка на пегом у самого знами свалился.
— Тоже ить не пущают… Не отдают свого дурно.
— Котору атаку отбили, а все идут.
— К чему судьи присудят…
— Не взяли крепости…
— Вот те на!.. Не взяли! Как же оно то будет?..
— Ить казачья крепость" то оказалась, как ее возьмешь?..
Кончился бой. Идет сговор между старыми казаками «с носа по алтыну» — в кабак водку пить.
Поделиться книгой: