Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Алая маска - Елена Валентиновна Топильская на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— Ограбление? Но в чем же роман? — разочарованно протянул Плевич.

— Нет, не ограбление! Солдаты не могли пояснить, зачем же они напали на бедную женщину, и я вспомнил о первом правиле криминалистики: is fecit qui prodest,[2] после чего обратил свое внимание на племянника дамы, единственного ее наследника, игрока и кутилу. Набравши огромных долгов, он рисковал быть заключенным в долговую тюрьму и обратился к своей тетке за материальной помощью, но та, зная его репутацию, и погасив уже несколько его долгов в обмен на пустое обещание не садиться более за карточный стол, на сей раз отказала. Тогда он нанял солдат, которые и расправились с несчастной женщиной. Не скрою, заподозрил я его, когда наглец пришел ко мне справляться, какие документы следует ему выправить, чтобы скорее вступить в права наследования, и так был ошеломлен сообщением, что он не сможет наследовать до окончания дознания по делу, что покинул мою камеру, не попрощавшись. При этом негодяй забыл спросить, какие документы нужно выправить, чтобы похоронить жертву жестокого насилия, его, между прочим, единственную родственницу. Да, вот так бывает… — Он задумался, но тут же встряхнул пышными бакенбардами. — Ну да ладно, что былое вспоминать! Что там у вас, Алеша, интересного? Есть ли подозреваемый? — обратился он ко мне.

И все головы тут же повернулись в мою сторону. Я, к досаде своей, почувствовал, что предательски краснею. Как мне избавиться от этого свойства — краснеть при любом знаке внимания к собственной персоне?…

— Нет, никаких указаний на подозреваемое лицо, — вздохнул я. — Кроме того, что преступник должен быть ранен и истекает кровью.

— Почему вы так решили? — живо спросил Реутовский.

— Дело в том, что на месте обнаружения мертвого тела найдены обильные следы крови. Но жертва задушена, и на теле не найдены источники кровотечения. А между тем в руке жертвы зажат был нож с острым клинком, и клинок вымочен в крови. Видимо, жертва защищалась, и преступнику были нанесены серьезные раны.

— А какие еще следы крови есть на месте? — заинтересовался Маруто-Сокольский. Я почему-то чувствовал расположение к этому серьезному крепышу, при взгляде на которого Плевич всегда поджимал губы. Конечно, Маруто уступал ему в происхождении, Плевич при каждом удобном случае давал понять о своей принадлежности к польскому шляхетству, а Маруто похвастаться дворянством не мог, хоть и имел, так же, как и Плевич, польские корни. Отец его был инженером из-под Варшавы, насколько я знал из обрывочных его рассказов о семье: жили они небогато, еле наскребли Людвигу на учение…

Людвиг Маруто-Сокольский не был моим однокашником, так как оканчивал не Университет, а Училище правоведения, но знания его были не менее фундаментальными, чем полученные нами на юридическом факультете. И в обращении он был прост, и нравом удался — добродушный увалень, вечно всех мирящий, не отказывающийся от работы, всегда готовый помочь товарищу, к тому же и внешне симпатичный. Кажется, на него более всех рассчитывал наш многодетный отец Реутовский; во всяком случае, Маруто, единственного из нас, он уже трижды приглашал к воскресному обеду.

Я открыл бывший при мне протокол осмотра места происшествия и заглянул в него. Конечно, жуткая картина, увиденная мной на месте, стояла у меня перед глазами, но мои наставники всегда учили меня не полагаться на свои воспоминания, а справляться, если есть возможность, с бумагами. Один из моих учителей любил даже приговаривать, что самый тупой карандаш все же превосходит самую острую память.

— На стене над трупом — длинный кровавый след, брызги на полу, ведущие к выходу, окровавленные следы ног, и на клинке ножа кровь, — перечислил я.

— Какого характера след на стене? — уточнил Реутовский.

— Длинный широкий мазок, как будто сделанный кистью руки, обильно опачканной кровью, будто в зияющую рану макнули ладонь и провели по стене.

— Но при каких обстоятельствах был оставлен этот след? — продолжал допытываться Реутовский, и я призадумался.

— Убийце не было необходимости опираться на стену в этом месте, а уж тем более вести по ней окровавленной рукой. Вы правы, Иван Моисеевич, этот след носит нарочитый характер, но ни в какие читаемые знаки он не складывается.

— Но вы, конечно, поручили сыскным агентам поиск раненого в лечебных учреждениях и в кабаках? — спросил Плевич.

— Поручил, однако, никаких результатов это не дало, — вздохнул я. — Да еще следы крови, ведущие от трупа, обрываются у двери зеркальной залы, где найдено было тело, и мы не смогли даже проследить, в каком направлении он ушел. И хотя дом обыскан, мы и не предполагали даже, что убийца может скрыться в доме. Надо ли говорить, что у обитателей дома, потрясенных происшествием, никаких ран нету…

Все мои товарищи понимающе потупились; и даже если бы были вопросы о том, кто является жертвой, и в чьем доме происходил осмотр, мне пришлось бы воздержаться от ответов, из этических соображений.

* * *

Протокол осмотра места происшествия

…Прежде начала наружного осмотра мертвого тела, находящегося в зеркальной зале в особняке семейства Реденов, сделан фотографический снимок тела и обстановки вокруг него. Тело мужчины средних лет, обнаженного до пояса, находится в положении лежа на спине перед английским камином, правая нога подвернута и ступней касается опрокинутого каминного экрана и рассыпанных каминных принадлежностей. В правой руке покойного, в согнутых пальцах, зажат нож с костяною рукояткой, острым клинком длиною в ладонь, клинок вымочен в крови. На паркете вокруг тела покойного — кровавые брызги, направленные острыми концами в сторону дверей.

Верхняя часть лица покойного скрыта маскою-домино алого цвета, застегнутою на затылке. Нижняя часть лица, видимая из-под маски, — свинцово-серая, губы синеватого оттенка, что указывает на задушение. На передней части шеи имеются ссадины кожи, которые по своему положению с обеих сторон гортани, а также по расположению и отпечаткам ногтей указывают на сдавление шеи рукой, при этом справа на шее более многочисленные ссадины, чем слева.

На стене, покрытой штукатуркою, справа от камина, найден след крови, темно-красного цвета, фигурою в виде широкого мазка, ведущий к дверям залы. Рядом со следом перед фотографированием положен масштаб, представляющий собою полосу бумаги с нанесенными метрическими делениями. После фотографирования к запачканному кровью месту стены приклеен гуммиарабиком кусок чертежной бумаги, после полного высыхания клея чертежная бумага с предосторожностью отделена от стены вместе с пропитанными кровью частицами штукатурки. На паркетном полу — хаотические следы обуви, оставленные кровью.

Сентября 17 дня, 1879 года (продолжение)

Дело заключалось в следующем: дом, в котором мне пришлось производить следственные действия, был мне знаком, хотя и не очень близко. Обнаружив это, я почувствовал себя ужасно; но не возвращаться же было в прокуратуру, да и на каком основании отказываться от участия в следствии? Семейство барона Редена широко известно в Петербурге, вполне возможно, что не только я один из числа моих коллег вхож был в этот дом. Уж, во всяком случае, мой коллега Плевич тоже бывал там. Тем более что ничем я не был обязан ни барону, ни баронессе, ни их дочери, Елизавете Карловне.

Так что, хотя и с тяжелым сердцем, но я вошел, в сопровождении пристава, в просторный вестибюль, из которого поднималась в покои второго этажа мраморная лестница, с превосходными мраморными же скульптурами на площадке — настоящие Кановы.

Прежде я обыкновенно входил в этот дом, когда в нем кипела жизнь; у двери нас с улыбкою встречал представительный, бородатый, как оперный царь Амонасро, швейцар Василий. Он принимал у нас пальто, убирал их в гардеробную, и кланялся, сопровождая до лестницы, а со второго этажа уже доносились звуки фортепиано, женский смех, иногда — замечательное пение какой-нибудь оперной знаменитости, нашей или заезжей…

На этот раз уже прямо в вестибюле пахло смертью. Вместо благодушного Василия, которого увели в участок — допрашивать, нас встретили хмурые полицейские служаки, во главе с товарищем начальника сыскной полиции. Сам Путилин — начальник Управления сыскной полиции — уже побывал тут, и, отдав необходимые распоряжения, уехал. У крыльца я заметил готовую к отъезду карету старенького принца Петра Георгиевича Ольденбургского — ему уж стукнуло, если не ошибаюсь, шестьдесят семь лет, — который, видимо, тоже приезжал выразить свое соболезнование хозяину дома от имени великого князя.

По наборному паркету залы, где находился труп, нервно расхаживал окружной прокурор За-левский. Он хмуро глянул на меня, как бы желая что-то нелицеприятное сказать, но воздержался. Почему-то я всякий раз, сталкиваясь с ним, отчетливо чувствую его неприязнь ко мне — и мучусь в догадках о причинах этой неприязни. Она никоим образом не вызвана личными отношениями — просто потому, что между нами не может быть никаких личных отношений; а по службе, тешу себя надеждой, я еще не успел проявить себя ни с каких дурных сторон, во всяком случае так, чтобы начальники при взгляде на меня мрачнели и отворачивались. Ну да ладно, в конце концов, я прибыл сюда в связи с преступлением, как представитель судебной власти, а вовсе не по личному приглашению господина Залевского к нему в гости, и мне нет дела до его косых взглядов.

Я не успел еще приблизиться к камину, от которого к двери тянулась дорожка кровавых следов, как тут же у входа в залу тесно стало от высокопоставленных чиновников, представлявших Министерство внутренних дел и Министерство юстиции. Впрочем, в залу они только заглядывали, но не заходили, брезгливо отворачиваясь от лежащего возле камина тела.

Пережидая это столпотворение в углу залы, возле мрачного жандарма, поставленного сторожить место происшествия, я думал: немудрено, что сюда слетелись почти все высшие чины петербургского сыска и судебных властей: такой скандал, прямо в доме у личного друга великого князя! Завтра же на отчет потащат. А коль скоро не схвачен в злачном месте какой-либо бродяга с боевыми знаками и не обвинен в проникновении в дом и убийстве, то тень подозрения невольно падает на обитателей дома. Хоть и на слуг, не на хозяев, все равно. И не дай бог, о происшествии пронюхают репортеры бульварных изданий! Вытащат на свет все припрятанные, по выражению британцев, в шкафах скелеты, перетрясут все косточки… А у Реде-нов единственная дочка, Елизавета Карловна, на выданье.

С Елизаветой Карловной мне доводилось несколько раз танцевать на балах, и, не скрою, я каждый раз не умел сопротивляться обаянию этой изящной девушки с пепельными локонами, обрамлявшими смуглое лицо. Глаза у нее были удивительные, огромные, темно-карие, и взгляд их, если она хотела, оказывал просто гипнотическое действие. И вести ее в танце было необыкновенно приятно: ее гибкий стан предугадывал мои движения и она, казалось, летала вокруг меня легкими шагами. С ней я чувствовал себя просто и непринужденно, ее живой ум вызывал на свет остроумные замечания об окружающих, лишенные, впрочем, дамского злорадства.

Меня она в шутку окрестила Русским Медведем, что никоим образом не относилось к моим танцевальным талантам. Их Елизавета Карловна признавала, но шутила относительно моего высокого роста и крепкого сложения; однажды я, по ее просьбе, проделал с нею несколько кругов вальса по бальной зале, держа Елизавету Карловну одной рукой за талию, а другой — за руку, приподняв ее в воздух и не опуская на паркет. Мне это не стоило особенных усилий; партнерша моя парила в воздухе и счастливо улыбалась; мы удостоились множества комплиментов за этот танец, но сохранили в тайне то обстоятельство, что дама танцевала, не касаясь пола, — все же это было немного неприлично. Потом, в оранжерее, она тайком ощупала мои мускулы и пришла в совершеннейший восторг, но ни меня, ни ее не бросило в жар от этих прикосновений. Нет нужды говорить, что я ни единой живой душе не обмолвился о нашем приключении, но, зная шаловливую натуру девушки, не уверен, что и она была так же скрытна ото всех.

Однако при всем этом дружеском расположении юная баронесса Реден никогда не принимала меня всерьез как поклонника или же как возможного претендента на руку. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что могу составить ей партию только в танце, но не в жизни.

Но если с Елизаветой Карловной мы все-таки общались и даже имели на двоих одну маленькую тайну, то родителям ее — барону Карлу Густавовичу и баронессе Ольге Аггеевне — я был представлен, и только. Никогда не тешил себя надеждой, что они узнали бы меня, встреться я им вне бальной залы; все-таки я был далеко не единственным танцевальным партнером их дочери, а на большее и не претендовал.

Теперь представьте мое удивление, когда высокопоставленные посетители схлынули, а мрачный полицейский чин провел меня через зеркальную залу, где лежал труп, в кабинет к барону, и тот, несмотря на подавленное расположение духа, в чем не было никаких сомнений, поднялся мне навстречу, сердечно пожал руку и назвал по имени-отчеству:

— Прошу вас, Алексей Платонович.

Я никак не мог предположить, что барон запомнил мое имя, но позже, впрочем, решил, что он просто справился о том, как меня зовут, у представителей сыскной полиции. Однако тут же усомнился в этом: ведь я впервые самостоятельно прибыл на место происшествия и не мог еще быть знаком им по имени.

Но, как бы то ни было, барон действительно поднялся мне навстречу и назвал по имени. На нем была домашняя бархатная куртка, простеганная шелком, под которую надета белая батистовая сорочка с распахнутым воротом; видно было, что сорочка не свежая — вчерашняя.

Его краткое энергичное рукопожатие оказалось равным моему по силе, несмотря на то что барон ростом был значительно ниже меня и фигурою суше. Пожав мне руку, он опустился в вольтеровское кресло и почти утонул в нем, а я сел по другую сторону письменного стола, в кресло ампир. И тут, чрезвычайно некстати, в кармане у меня мелодично заиграл бой у золотого хронометра, моей гордости, полученной в подарок от Алины в честь окончания Университета. Надо будет прижать пружинку у музыкального механизма, чтобы часы не били в неудобную для меня минуту. И я, без того уже стесняясь, а тут от смущения совсем потерявшись, зачем-то вытащил хронометр из кармана и взглянул на стрелки. Взгляд барона тоже устремился на часы у меня в руке.

— Позвольте?

Я протянул ему хронометр, но барон не взял его в руки, лишь бегло осмотрел.

— Нортон? — спросил он. Я кивнул, но он и не ждал подтверждений. — Хороший английский мастер. Очень дорогая вещь.

Он сказал это словно между прочим, но я счел своим долгом пояснить:

— Подарок тетушки. Вот гравировка. Барон понимающе вытянул губы.

— Да-да. Как, кстати, здоровье Алины Федоровны?

— Спасибо, Карл Густавович. Однако же… — замялся я, пряча хронометр в карман и не зная, как вернуть разговор в служебное русло. Но барон и не собирался вести долгие беседы обо мне и моей семье, это была всего лишь дань вежливости.

— Понимаю. Ну что, господин следователь, — барон невесело усмехнулся, — вы уже видели это?

Я кивнул, прекрасно понимая чувства хозяина. Барон прикрыл ладонью глаза, потом с силой провел рукой по лицу сверху вниз, как это обыкновенно делают уставшие люди, борясь с приступом сна.

— Простите великодушно, — он отнял от лица руку и посмотрел на меня воспаленными глазами, — я ведь еще не ложился. Мы с супругой и дочерью вернулись домой под утро, с бала-маскарада, у Булаховых, дамы мои удалились к себе, разоблачились и отошли ко сну. А я прошел в кабинет. Скажу честно, мне хотелось выпить, — он взглядом указал на поднос со штофом и рюмкой, стоявший на консоли возле окна.

Но я заметил, помимо этого штофа с алкоголем, на ломберном столике в углу кабинета еще один поднос, на нем в беспорядке теснились богемские рюмки и пустая бутылка из-под коньяку. Барон проследил мой взгляд и тут же дернул шнурок. На звон в кабинет заглянул слуга.

— Убери, — сказал ему барон с неудовольствием.

Слуга тишайшим образом сдвинул на подносе рюмки и, подхватив его, бесшумно покинул кабинет. Наверное, этот коньяк выпит был соболезновавшими визитерами, которых барон только что принимал в своем кабинете.

— Кто сообщил вам о происшествии? — поинтересовался я.

Барон снова провел рукой по лицу, как бы желая стереть с него усталость.

— Никто. Я сам прошел по дому и заметил, что дверь в зеркальную залу открыта, и там теплится еле видный свет. Я собрался отругать Василия за то, что тот не потушил на ночь все свечи в доме, и заглянул туда. А там… — он замолчал.

— Вы увидели труп?

— Да, — ответил барон бесцветным голосом. — Я увидел труп. Он лежал так, что не увидеть его было невозможно. И отражался во всех зеркалах, а это позволяло видеть его из любого места залы. А на полу, посреди залы, стоял канделябр на пять свечей. Его позднее унесли по просьбе Ивана Дмитриевича. Путилина, — пояснил он на всякий случай, как если бы я не знал имени-отчества начальника сыскной полиции Петербурга.

— Вы знаете покойного? — решился спросить я, понимая, впрочем, что этот вопрос ему уже задавали сыщики, и в первую очередь — Путилин.

— Нет, господин следователь, — барон покачал головой. — Я никогда ранее не видел этого человека.

— Но… — я собирался указать ему на то, что лицо покойного искажено приметами удушья и наполовину скрыто маской, что, несомненно, затрудняет опознание, однако барон меня опередил.

— Видите ли, Алексей Платонович, вы, наверное, имели возможность убедиться, что у меня фотографическая память. Несмотря на то что ранее я не имел чести познакомиться с вами близко, — он чуть склонил голову и еле заметно улыбнулся, одними уголками губ, — я могу вам назвать цвет вашего галстука всякий раз, когда вы танцевали с моей дочерью. Поверьте, что это так. И теперь, как видите, я вас узнал, хоть на вас и прокурорский мундир, а не партикулярное платье. Могу вам повторить, что человека, убитого в моем доме, я никогда ранее не видел. Но я знаю маску.

— Маску? — я был удивлен. — Вы хотите сказать…

— Да. Я хочу сказать, что маска эта принадлежит мне и украдена из моего кабинета. И маска, и нож.

* * *

До прибытия судебной власти полиция охраняет место совершения преступления и следит за тем, чтобы никто не трогал и не передвигал находящиеся на нем предметы, особенно — имеющие гладкую поверхность. Если на месте преступления окажутся какие-нибудь пятна, следы крови, отпечатки рук, ног или орудий преступления и следы взлома, — полиция следит за тем, чтобы таковые не были уничтожены или попорчены. Никто из посторонних лиц, то есть лиц, не участвующих в производстве следствия, не должен прикасаться к телу убитого. Доступ в помещение, в котором было совершено преступление, должен быть прекращен для всех посторонних лиц, не исключая и журналистов. Двери и окна должны быть заперты, и у ворот поставлена стража. Если же преступление совершено в уединенном доме, или на открытом месте, то доступ к таковому должен быть воспрещен, по крайней мере на расстояние не менее 24 сажен кругом.[3]

Из «Инструкции для чинов полиции с целью сохранения следов преступления»

Сентября 17 дня, 1879 года (продолжение)

Я не стал пересказывать товарищам содержания допросов обитателей дома, охраняя как следственную тайну, так и частную жизнь семейства Реденов, ограничился лишь описанием следов преступления, найденных в доме. Все следователи сходились в том, что теперь остается ждать поимки злодея с колотыми или порезными ранами, для чего по притонам и кабакам разосланы агенты.

— Жаль, что мы не обладаем возможностью проверить, его ли кровь на месте происшествия, — посетовал я. — Если бы медицина могла отличать кровь человека от крови животного, и кровь одного человека от крови другого…

Громкий смех и оживление товарищей не дали мне договорить.

— Ах, если бы да кабы, да во рту бы росли грибы, — с усмешкой проговорил Реутовский. — Что мечтать о пустом? Помечтайте лучше о том, чтобы полиция исправно выполнила свою работу.

Все присутствующие согласно закивали, чем я был немало удивлен.

— Позвольте, — робко сказал я, — но наука уже на пути к решению этой задачи. Разве вы не знакомы с исследованиями судебных врачей, публикуемых в научных журналах? Вот в британском журнале «Нэйчер» недавно указывалось, что некоторые опыты, в том числе спектральный анализ, позволяют отделять кровяные тельца, происходящие от человека, от крови млекопитающих…

Все оборотились ко мне, и я прямо физически ощутил воцарившуюся тишину.

— Что это еще за анализ такой? — словно бы про себя бормотнул один из опытнейших следователей нашей следственной части Гарцев.

Я был потрясен. Как можно не знать про спектральный анализ?!

— С тех пор, как Хопп-Сейлер в шестьдесят втором году впервые обратил внимание на то, что красящее вещество крови весьма своеобразно поглощает известные лучи спектра, мы получили в спектральном анализе отличное, бесчисленными наблюдениями испытанное средство для открытия кровяных следов там, где они не видны невооруженным глазом или же вид их сомнителен…

Обведя товарищей глазами, я убедился, что никто из них не знаком с тем, какую услугу может оказать спектральный анализ криминалистам.

— Да с чем его едят? — спросил кто-то из коллег, и смешок прокатился по зале.

— Если развести кровь некоторым количеством воды, — принялся объяснять я, не сомневаясь в том, что всем присутствующим это безумно интересно, — и поместить раствор между щелью спектрального аппарата и источником света, то фиолетовый конец нормального спектра представится как бы затемненным, а также вы можете заметить две темных полосы поглощения в желтой части. Этот спектр принадлежит содержащему кислород гемоглобину…

Окружающие меня молчали, всем своим видом выказывая непонимание предмета.

— Или вот статья судебного врача господина фон Гофмана… — продолжал я неуверенно, не зная, как следует понимать такую настороженность моих товарищей. — Три года назад, в семьдесят шестом году, в Венском судебно-медицинском журнале… Почему вы так смотрите?

— Не знал, Алексей, что вы столь интересуетесь судебной медициной, — сухо ответил мне Пле-вич.

— Но что в этом предосудительного? — удивился я. — Следователь должен быть всесторонне образован, и особенно в тех областях знаний, которые наиболее полезны для наших служебных обязанностей. Вы разве не читаете этих журналов?

— Я не читаю по-немецки, — сказал Плевич и продолжал разглядывать меня с каким-то странным интересом.

— И напрасно, — запальчиво возразил я. — В противном случае вы бы знали, что вот-вот будет открыт способ отличать кровь человека от крови животного даже в старых, засохших следах…

— Ну и что? — скептицизм Плевича был непоколебим. — Даже если бы и открыли такой способ, что даст вам это в вашем деле? Вы и так знаете, что на ноже — кровь убийцы.

— Но следователю мало быть убежденным в чем-то умозрительно, — тихо вымолвил я, совершенно растерявшись оттого, что мой интерес к судебной медицине не только не одобряется товарищами, но и будто порочит меня чем-то. — Нужно искать максимальные объективные подтверждения своим догадкам. Я даже сам проводил опыты, описанные судебными медиками… — но тут уже я умолк, видя, что коллег моих это нисколько не интересует.

А жаль. Я мог бы рассказать им, что по совету врача и химика Паллеске я пробовал пульверизировать на заведомые пятна крови (капнув на льняную салфетку кровью из собственного пальца, уколотого булавкой в научных целях) пятипроцентным раствором Н2О2, проверяя свойство крови разлагать перекись водорода на составные части, воду и кислород. Тотчас же начиналось шипение жидкости, которая превращалась в белую мелкопузырчатую пену; но к своему великому огорчению, я должен был отметить, что таким же образом перекись водорода реагирует на некоторые другие пятна: ржавчину, слюну… Да и на старых пятнах крови не всегда происходит такая реакция.

Но мои коллеги, по всей видимости, полагали, что подобные опыты — это чужая епархия, и следователю не стоит подменять собой судебных докторов.

— Вы плохо учили судебную медицину, мой друг, — укорил меня даже опытный следователь Анрепин. — Хотя наличие крови всегда поддается точному определению, однако же, на вопрос, чья это кровь, человека или какого-нибудь животного, наука ответить не может. Если кто-то утверждает обратное, то он просто шарлатан.

— Вы не совсем точны, — повернулся к нему Плевич, и я было понадеялся на него, как на единомышленника. Однако напрасно: Плевич всего лишь желал напомнить, что в исключительных случаях возможно решить, принадлежит ли кровь млекопитающему животному либо рыбе или птице, не более того.

Ну что ж, вздохнув, подумал я, хоть и возможно для меня провести микроскопическое исследование пятен, изъятых мною с места происшествия, придя к моему другу — старому судебному доктору в мертвецкие, но оно не будет иметь никакой официальной силы; частный опыт, не более…

Между прочим, Иван Моисеевич Реутовский дал мне дельный совет, предложив осмотреть подошвы всех лиц, входивших в помещение, где обнаружен был труп. Он напомнил мне про дело Стейнгель, в котором следы крови, разнесенные по квартире одним из инспекторов сыскной полиции, ошибочно приняты были за следы лица, причастного к убийству. И как я сразу не подумал об этом!

— Вы ведь сказали, Алеша, что кровавые следы подошв обрываются у двери, почему вы и не смогли проследить, в каком направлении ушел преступник? Странно, что за дверью залы, где лежит труп, его башмаки перестали отпечатываться кровью, а?

Вызвав в памяти картину места происшествия, я вынужден был согласиться, что это странно.

— Или следует предположить, что убийство он совершил обутым и до двери дошел в обуви, а по выходе из залы зачем-то разулся. А раз не нашли его башмаков, значит, в руке их понес? Чтобы вас с толку сбить? Э-эх! Вы ведь знаете, Алеша, инструкцию для чинов полиции с целью сохранения следов преступления?

К стыду своему, я не только не знаком был с этим документом, но даже и не слышал про него. Реутовский не поленился сходить в свою камеру и воротился с затрепанной книжицей служебных документов, открыл ее на заложенном плотной облаткой месте и зачитал мне оттуда абзац об обязанностях представителей полиции на месте обнаружения преступления.

— «Если на месте преступления окажутся какие-нибудь пятна, следы крови, отпечатки рук, ног или орудий преступления и следы взлома, — полиция следит за тем, чтобы таковые не были уничтожены или попорчены».

Прочитав с выражением, он значительно обвел нас всех глазами. Судя по реакции моих молодых товарищей, никто из них, так же, как и я, не слышал про эту инструкцию. Реутовский покачал головой.

— Ах, молодежь! Такие документы следует назубок знать и при случае употреблять, это ведь азы нашего следственного дела. Охранял там кто-нибудь место происшествия?

— Да, у двери стоял жандарм…

— Вот у него сапоги и осмотрите в первую очередь. Он ведь стоял до конца осмотра?

Я подтвердил это обстоятельство, вспомнив мрачную фигуру, топтавшуюся у дверей залы, и уже начиная мучительно переживать, что не догадался в первую очередь проверить подошвы у этого молчаливого стража и у остальных чинов полиции и жандармов, буквально наводнявших все, даже самые укромные, помещения особняка.



Поделиться книгой:

На главную
Назад