Лунный Зверь

— Не нужно в больницу, я домой пойду.

Незнакомка попыталась наклониться. Прошептала

жалобно:

— Мои волосы…

Рэм сам дотянулся до парика, подал хозяйке. Ох уж эти девчонки! Сначала остригутся чуть ли не наголо, потом парики напяливают!

Подумал, а глаза в это время невольно скользнули по усеянному шрамиками предплечью девушки. Со второй рукой было то же самое. Картина прояснялась. И положение из глупого превращалось в неприятное. Одно дело — помочь человеку, упавшему в обморок. И совсем другое — связываться с наркоманкой, вколовшей себе какую-то дрянь. Помрет в одночасье — проблем не оберешься.

Девушка его взгляд тоже заметила. Попробовала высвободить плечи.

— Спасибо вам. Я пойду. Я рядом живу. Вон в том подъезде.

Незнакомка дернула головой в сторону ближайшей пятиэтажки. Рэм прикинул — если по тротуару, метров сто пятьдесят наберется. И ни одной лавочки по пути. Не дойдет!

— На каком ты этаже живешь?

— На четвертом. Пятьдесят вторая квартира.

И подавно не дойдет! Рэм вздохнул.

— Ладно… Сделаем вот так.

Он наклонился, подхватил девчонку, поднял на руки. На вес она оказалась еще легче, чем на вид. Куда там Дали! Две таких на весы класть нужно, чтобы перевесить Дали! Рэм, не напрягаясь, донес девушку до подъезда, почти не напрягаясь, поднял на четвертый этаж. Продолжал держать на руках, пока та рылась в своей сумочке-крохотуле, выуживала ключи. Занес в квартиру и остановился.

По всем канонам джентльменства пострадавшую полагалось уложить на кровать. Но переться обутым в чужую квартиру… Черт его знает, какие здесь порядки.

Будто угадав его колебания, девушка подсказала:

— Моя комната вон та, направо. Можно не разуваться.

Комнатка была самая обычная. Окно, задернутое

тюлем, тахта возле стенки, письменный стол с компом. На стенах — книжные полки, картинки какие-то, явно любительские. И платяной шкаф у двери.

Стараясь лишний раз не наступать на пушистый коричнево-зеленый ковер, Рэм подошел к тахте, аккуратно усадил девушку. Та посидела с минуту, затем, виновато взглянув на мужчину, опустила голову на подушку.

— Ничего, если я полежу? Устала.

— Да пожалуйста! Ты же у себя в квартире. Делай что хочешь. — Он нерешительно помялся у двери. Кажется, спасательная операция завершена? — Я пойду, пожалуй.

— Спасибо вам огромное! Не представляю, как бы я сама доползти сюда смогла. Мама предупреждала: не выходи на улицу, слабая. Есть балкон, там и сиди. А я не послушала. Вот бы она расстроилась, если бы нашла меня где-нибудь под подъездом. Вы меня спасли… А я даже не знаю, как вас зовут?

Меньше всего хотелось представляться. Но не врать же!

— Рэм. Рембрандт.

— Ух ты. Тот самый? Вы художник вирт-арта?

— Я Мастер.

Мысленно покраснел. Фраза эта, в чужих устах такая значительная и веская, в собственных каждый раз звучала напыщенно и глуповато. Будто хвастался, а не сообщал свой общепризнанный статус.

— А я просто Дарина. Можно Даня.

— Приятно.

Постарался улыбнуться не фальшиво. И отвернулся, готовый покинуть эту комнату. И забыть о ее хозяйке.

— Вы только не думайте, я не наркоманка! На руках — это от лекарств и капельниц!

Рэм застыл. Оглянувшись, выдавил:

— Да я и не думаю…

Вранье! Именно так и думал. И девчонка это прекрасно понимала.

— Думаете.

— Слушай, мы с тобой чужие люди. Какая тебе разница, что я думаю?

Девушка дернула плечом.

— Может, вы последний человек, с которым я познакомилась. Я не хочу, чтобы обо мне кто-то плохо вспоминал.

Та-ак… Час от часу не легче! Рембрандт обреченно вздохнул. Выходит, его миссия здесь отнюдь не завершена. С сомнением посмотрел на туфли. Нагнулся, расстегнул липучки. Оставил обувь у двери, протопал через всю комнату к столу, опустился на бледно-зелененькое, под тон обоев и ковра, кресло. И строго взглянул на девушку.

— Дарина! Что за глупость ты сейчас сказала?

Та посмотрела на мужчину удивленно и даже немного испуганно. Видимо, не могла понять, в чем ее хотят еще обвинить. А когда сообразила, охнула, закрыла ладошкой рот.

— Рэм, вы меня неправильно поняли! Я не собираюсь… это я не о суициде говорила. Просто…

— «Просто» что?

Девушка молчала, смотрела нерешительно. Что там еще за тайна? Вон даже губки облизнула, так волнуется.

— Хорошо, я скажу. Обещайте, что не начнете меня жалеть. Терпеть не могу, когда все смотрят на меня, будто…

Рембрандт пожал плечами:

— Как скажешь.

Девушка набрала полную грудь воздуха. И выпалила:

— Я умираю от лейкемии. Острый лейкоз. — Перевела дыхание. И добавила, будто точку в диагнозе поставила: — Вот.

В комнате установилась тишина. Полная. Только шум проезжавших по дороге машин долетал. Рембрандт растерялся. «Растерялся» — слабо сказано! Он был ошарашен подобным заявлением. Не знал как себя повести, что сказать. Так и сидели молча, глядя друг на друга. Наконец попытался хоть что-то ответить:

— Дарина, ты опять говоришь глупости. Болеть лейкемией вовсе не значит умирать. У нас же не двадцатый век на дворе! Тысячи людей лечатся от этой болезни. И выздоравливают.

Девушка улыбнулась. Снисходительно.

— Я знаю статистику. Девяносто два процента выздоровлений. Но девяносто два — это не сто. Мне не повезло, я попала в оставшиеся восемь. И как от нее лечат, знаю. На своей шкуре испытывала. Три года по больницам. Разве не заметно? — Она погладила жиденькие волосики на голове. — Башка почти лысая. Жалко, раньше у меня волосы красивые были… Ну ничего, мама мне парик шикарный купила. Чтобы, когда в гробу лежать буду, страшилой не выглядела.

Заметив, как при последних словах вытянулось лицо мужчины, Дарина поспешила объясниться:

— Извините. Это я шучу так. Черный юмор. Конечно, мама все ждет какого-то чуда. Она до самого конца будет надеяться.

— И это правильно! Нельзя сдаваться, нужно продолжать лечение. Нужно бороться. Пока ты сам не сдался, надежда остается. А где есть надежда, случаются чудеса.

Слова были правильными, хорошими. Но сейчас, рядом с лежащей на тахте больной девочкой, они звучали как-то шаблонно, пафосно. Неубедительно.

— Нет, Рэм. В реальном мире чудес не бывает. — Она взмахнула рукой, останавливая возражения гостя. — Не нужно меня жалеть, вы же обещали. Я боролась, честно. Сколько могла. А теперь все. Ремиссия не пошла. Если согласиться еще на одну пересадку, еще на один курс «химии», врачи обещают продержать меня полгода. От силы — год. Но это ужасно дорого, а мы и так все в долгах… Да дело даже не в деньгах! Это будет еще один год издевательства и над собой, и над мамой. А так… Осталось потерпеть месяца полтора-два, и все.

Квартира эта уже не наша, так что после похорон мама уедет к сестре, внуков нянчить. Так будет лучше для всех. Правда?

Рембрандт молчал. Он не знал, что ответить. Спорить, утешать, подбадривать — все было одинаково глупо.

Девушка осторожно подняла голову с подушки. Села.

— Прошло. Терпеть не могу эти приступы слабости! Чувствуешь себя какой-то беспомощной куклой. Валяюсь тут… — Она робко взглянула на гостя. — Может быть, кофе сделать?

— Нет-нет! — опомнившись, запротестовал Рэм. — Не нужно. Отдыхай.

— Вы, наверное, спешите, — вздохнула Дарина. — А я вас задерживаю своими разговорами. Извините. Просто скучно сидеть все время одной. Все думают, умирать страшно. Нет, это лечиться было страшно. И больно. А умирать — скучно. Не знаешь, куда деть эти оставшиеся несколько недель. Тянутся, как резиновые. Мама на работе целыми днями. Раньше подруги приходили проведывать, а как стало понятно, что… Так и сижу в четырех стенах, сама с собой разговариваю.

— Но ведь есть Интернет, телефон…

— Кому звонить? О чем говорить? Интернет… Я даже телевизор не смотрю. Там все живые, а я — мертвая. Книги читать не могу. Начинаю и думаю: вдруг не успею? А если и успею, то зачем? Не могу сосредоточиться.

— Тогда — игры. — Рембрандт оглянулся на компьютер. — Если нужно время убить.

— Да. — Дарина кивнула. — Это да. Люблю побродить в вирт-реальности. Посмотреть, кто там чего на-придумывал. Только в играх нужно все время с кем-то воевать, кого-то убивать, что-то искать, соревноваться. Неинтересно. Я в детстве тоже мечтала стать вирт-художником и нарисовать свой мир. Красивый, добрый, волшебный. В который можно убегать, когда становится грустно. Или одиноко. Или скучно. Зарисовки делала, эскизы. Даже когда уже в больнице лежала. Глупенькая…

Она быстро отвернулась, чиркнула кулачком по векам. Слезинки смахнула?

— Можно посмотреть? — неожиданно для самого себя спросил Рембрандт. — Эскизы твои?

— Да вам неинтересно будет, — запротестовала девушка.

— Интересно, интересно. — Рембрандт сообразил, что Дарина все это время обращается к нему почтительно, на «вы». А он перешел на «ты», едва заметил шрамы у нее на руках. Подсознательно перевел в разряд низших существ? — И хватит мне «выкать»! Я что, дедушка старый?

— Вы — Мастер. А я никто, обычная девчонка. И останусь никем…

— Не девчонка, а девушка. Симпатичная. Тебе сколько лет, кстати?

— Восемнадцать. Будет, через два месяца, второго октября. Если…

Она не стала добавлять «доживу». И так понятно. И Рэм не стал тему вновь развивать.

Дали набросилась на него, едва входную дверь за собой захлопнул:

— Рэм, так нечестно! Ты должен был вернуться два часа назад. Мы же к моим предкам съездить собирались!

Каждая веснушка на ее лице источала возмущение Рембрандт невольно попробовал сравнить жену с Дариной. Полная противоположность! Яркая, огненно-рыжая, сильная, энергичная, большая. Здоровая. И слава богу, что здоровая. Приобнял за талию, чмокнул в щечку. И, направившись в комнату, бросил на ходу:

— Предки отменяются. И с завтрашнего дня мы с тобой в отпуске. Я уже звонил боссу, договорился.

— Ух ты! Вот так сюрприз. Мы куда-то едем?

Дали поспешила следом.

— Нет. Есть один срочный проект.

— Что?! Шабашка? Несолидно для Мастера твоего уровня.

— Не шабашка, а проект. — Рэм плюхнулся на диван, похлопал ладонью рядом с собой. — Садись, буду рассказывать.

Идея мелькнула в голове, когда Дарина упомянула о своих работах. И затем постепенно концентрировалась, выкристаллизовывалась… Да, девушке не суждено стать вирт-художником. Но один из своих миров она увидит! Эскизы и черновики занимали два ящика стола и два «гектара» дискового пространства — Рэм успел лишь бегло просмотреть малую часть их. Но и этого хватило, чтобы понять — может получиться вполне реальный проект.

Дали слушала мужа внимательно. А брови ее постепенно изгибались, рисуя на лице «домик». Ох, как хорошо знал Рембрандт это выражение лица! Означало оно: «Уж от тебя я такой лабуды никак не ожидала!» Конечно, вслух так откровенно жена не говорила.

— Ты что же, хочешь сделать игру по ее картинкам?

— Не игру. Только мир. Виртуальный мир.

— Ты не сможешь один. Не успеешь.

— Разумеется, один я ничего не сделаю! Обращусь к ребятам за помощью. Сейчас соберем команду, а завтра прямо с утра пойдем с тобой к Дарине. Мы договорились, она будет ждать. Начнем смотреть ее работы, отбирать, что пригодится для проекта. Обещаю, это будет интересный мир. Сама увидишь!

— Твоя команда согласится работать бесплатно?

Рембрандт осекся. На лице женщины по-прежнему

висела та же снисходительно-насмешливая маска. Выпалил с досадой:

— Почему ты считаешь, что в нашем мире все измеряется деньгами?!

— Потому что в нашем мире все измеряется деньгами.