— Мой государь, — Ланселот бесшумно возник за моей спиной, — я хотел… меня беспокоит одна вещь… эта чаша…
— Грааль, да.
— Как бы там она ни называлась. То, что показалось нам в зале — это не она. Я видел не ее.
Ветер свистел над равниной, и трава ходила волнами, точно море.
— Понимаешь, государь, это просто очень красивая чаша. А то, то было нечто иное. — Он в затруднении пошевелил сильными пальцами. — У меня нет слов, чтобы…
Его загорелое лицо мучительно исказилось. Это ужасно — знать и не мочь рассказать.
— Почему же ты не сказал это остальным?
— Я не хотел лишать их подвига, государь. И еще, я… я подумал, а вдруг они найдут то, настоящее…
— А ты? Если кто и достоин ее найти, это ты. Ну, и Персиваль.
— Я уже видел ее, — спокойно сказал Ланселот, — нет… она не для меня. Я тогда спросил не то, государь. Я очень расстроился, очень. А теперь я полагаю, это было правильно, потому что мой подвиг — здесь. Так мне подсказывает мое сердце.
У него нет сердца.
— Если бы я только не дал ему слова, что он будет здесь в безопасности! Но пусть только попробует причинить тебе вред, государь! Я сотру его с лица земли.
— Он это знает, Ланселот. Спасибо. Он мне ничего не сделает. И еще… королеве одиноко. Постарайся как-нибудь развеять ее тоску.
Он вопросительно взглянул на меня, но я смотрел за горизонт, туда, где ветер гонял облачные отары. Больше там ничего не было — только облака, и дальние холмы, и ветер.
Мордред, не будь дурак, даже не приближался к Гвиневере. Зато он постоянно таскался за мной, рассказывал похабные анекдоты и не менее похабные истории из жизни старателей.
Я и впрямь был готов сбросить его с лестницы. Впрочем, дойди дело до прямой схватки, мне мало что светило — он был сильнее. И ловчее. И моложе.
Потом накрылся регенератор.
Есть вещи, которые не замечаешь, пока они работают как надо. Сердце, например. Легкие. Регенератор. Я проснулся оттого, что что-то изменилось. Хотя на самом деле все осталось как было. Лишь у изголовья горела красная лампочка. Маленькая.
Регенератор никогда не ломается.
Потому что, если он сломается, это будет означать одно: единственный человек на станции умрет.
Природный человек, я хочу сказать. То есть я.
Да, но нас теперь двое…
— Что случилось, государь? — нерешительно спросила Гвиневера. Она поднялась на подушках, опираясь на руку, русая коса на белом плече в полумраке казалась черной.
— Не тревожься, дорогая, — рассеянно отозвался я. — Жди меня здесь и ничего не бойся.
Ей и нечего бояться. Она ведь не дышит.
Они уже топтались в коридоре, Ланселот и Мордред, ибо знали, что я выйду к ним.
— Что, — лицо Мордреда кривилось в полумраке, — неприятности, командир?
Я осторожно сказал:
— Еще не знаю.
— А по-моему, знаешь… государь. Дышать стало труднее, а?
Я вдохнул. Отлично знал, что пока никаких изменений нет, но показалось — да, и впрямь трудно. Внушение.
— Сколько тут кубометров в Камелоте? — спросил Мордред. — Это, если прикинуть… ты да я… Эти не в счет…
— Замолчи! — велел я, покосившись на Ланселота. Мордред пожал плечами, демонстрируя покорность.
— Но ты, конечно, сможешь его починить, государь?
— Мерлин сможет, — это Ланселот.
Верно. Мерлин — хороший механик. Сам я лучше разбираюсь в софте, чем в железе. Но откуда Ланселот… Впрочем, он не хуже меня знает о способностях Мерлина. Все они знают.
— Да, — сказал я, — пускай Мерлин поглядит. Пошли.
— Королева… — нерешительно предположил Ланселот.
— Ей ничего не грозит.
Я махнул рукой, приглашая их следовать за собой, и пошел по коридору, который вдруг сделался гулким и пустым, как труба. Неподвижный воздух неохотно расступался перед лицом.
В комнате Мерлина горел свет — галогеновый светильник, заключенный в хрустальном шаре.
Синтетическое чучело совы таращилось на меня желтыми глазами.
— Ты уже знаешь? — спросил я.
Мерлин поднял голову и медленно выпрямился.
— Ты имеешь в виду, э… поломку?
— Да, — я нетерпеливо привстал на носки. Черт, ну почему все они, все — даже Гвиневера! — выше меня? — Ты был там?
— Еще нет, — сказал он неторопливо, — сейчас поглядим. Непосредственной опасности ведь нет, так?
— Вроде нет.
— Тем не менее… — Он подобрал полы мантии и стал выбираться из-за конторки. Все мы двинулись за ним по коридору, тени наши бежали впереди, и тень Мерлина была выше всех. Ланселот держал ладонь на рукояти меча: он понимал, что его государю угрожает опасность, но не понимал, откуда. Мне было жаль его.
Аппаратная располагалась в подвалах. Во всяком замке есть подземелья, Камелот не исключение. По стенам изгибались светящиеся трубки. Пол здесь тихо вибрировал: атомное сердце замка — энергостанция — работало по-прежнему.
Мерлин, что-то бормоча себе под нос, сдвинул массивную панель и нырнул в хаос труб и переходников.
— Ну что? — спросил я.
Он повернул голову на 180 градусов и поглядел на меня через плечо. Мерлин мрачно смотрел на меня, неподвижный, точно чучело совы.
— Государь, нам надо поговорить. Наедине. Я оглянулся на Ланселота.
— Выйдите, — велел я, — оба.
Мордред, казалось, заколебался, потом двинулся вперед ленивой походкой. Дверная панель за ними скользнула в пазы. Сразу стало трудно дышать. Нет, это опять самовнушение.
— Ну? — спросил я.
Мерлин все сделает. Просто обязан. Он же мне как отец.
— Это не поломка, государь. Это диверсия.
— Что?
— Кто-то разворотил патрон с катализатором. И залил катализатор какой-то дрянью.
— А запасной? Должен же быть запасной?
— Должен, — согласился Мерлин, — но его нет.
— Но это же… нелепость. Кому бы пришло такое в голову?
— Мордреду. Он твой враг.
— Мерлин, Мордред от этого ничего не выиграет!
— Если он наденет свой гермокостюм и выйдет из замка, то доберется до модуля и выживет. А потом вернется. И заменит патрон. Не дай ему ускользнуть, государь. Тогда он не сможет исполнить задуманное.
Я молчал. Сердце билось, казалось, прямо о ребра, вялое, дряблое сердце сисадмина, перед глазами плыли багровые пятна. Потом сказал:
— Ладно.
Есть вещи, которые никто не способен сделать, кроме меня. Никто никогда не озаботился тем, чтобы блокировать доступ к системам жиз- необеспечения, потому что это, если вдуматься, нонсенс. Но да, есть нечто, что способен сделать только я.
Я повернул кабошон в перстне. Здесь, в подвале, было тихо, но я знал, что там, наверху, с грохотом опускаются решетки и смыкаются металлические створки ворот. Камелот превращается в неприступную крепость.
— Мне очень неприятно, государь, — тихонько сказал за моей спиной Мерлин, — но тебе пришло время явить свою королевскую власть. Ибо решить, как поступать дальше, дано только тебе.
Я вышел из аппаратной, и тьма сомкнулась у меня за спиной.
— Отойди, Ланселот, — велел я.
Мерлин покосился на меня своим желтым глазом, но ничего не сказал.
— Мордред, — сказал я, глубоко вдохнув, — твоих рук дело?
— Что? — тут же спросил он.
— Если не заменить патрон, мы погибнем. Оба.
— Да ну?
— Думаешь, ты сможешь выбраться отсюда? Я заблокировал выход. Тебе некуда деваться, Мордред, или как там тебя…
— Мордред, — сказал он.
Я покосился на Ланселота. Он стоял в отдаленье, опершись на меч, неподвижный, точно серебряная статуя.
Мордред тоже поглядел на Ланселота. Усмехнулся.
— Почему ты так уверен, что это я? А вдруг — он?
— Что — он?
— Решил извести тебя. Ну, и меня заодно. Он ведь вожделеет к королеве, твой Ланселот! Если мы погибнем, она будет его.
— Мордред, — сказал я, хватая воздух ртом, — это полная чушь. Андроид не может поднять руку на сисадмина.
— А ты — сисадмин? Не король Артур?
— Я… Рыцарь не может поднять руку на короля!
— Ага, значит, ты король. Ну, так подумай сам. Он ведь и не поднял на тебя руку! Но если ты король Артур, а он — Ланселот, что ему мешает повредить некую мелкую деталь, ничего не значащую… ибо у настоящего короля Артура не было никакого патрона с катализатором, а следовательно, и ты в нем не нуждаешься!
Ланселот мог это сделать только в одном случае, подумал я, если он безумен. Сбой базовой программы и означает безумие. Ланселот — безумен? Чушь, безумен я.
Да, но он видел Грааль.
Да, но Мерлин ничего не обнаружил. Тем не менее он видел Грааль…
— Мордред, — сказал я, — зачем ты показал им чашу?
— Ищешь злой умысел, государь? Ну да, есть немножко. Уж больно они меня достали, твои рыцари! Я же одинокий охотник, тишину люблю, а они тут слонялись такой толпищей… А ты никак не решался их отправить, потому что боялся меня, разве нет? Я и начал потихоньку их обрабатывать — отлавливал поодиночке и рассказывал, какой замечательный этот Грааль, пока не накрутил их так, что они рванули, чуть я им подвесил эту картинку… А ты думал, я хочу втихую разделаться с тобой, так ведь?
— Ну…
— Говорю, спроси своего Ланселота.
Газы, скопившиеся в кишечнике, распирали мне брюшину и мешали дышать. Вот пакость.
— Ланселот — мой лучший рыцарь!