Черный нал

Я достаю из бумажника полиэтиленовый пакетик, где покоится эта безделица. Мне жаль отдавать ее в чужие руки.

— Покажи, куда вставлять и как.

— Держи вертикально, вот этими железками налево, не наоборот. Так. Теперь вкладывай вот в это гнездо. Дисковод. Молодец. Теперь я поколдую. Так вот и так. — Утапливаются клавишки, мелькает красивая тарабарщина на экране. — Вода кипит, — заявляет Витек и отбегает. — Вам покрепче или послаще? — Но нам не до того.

Фамилии и адреса. Адреса и фамилии.

— Что это? — возвращается Витек.

— А если 6 мы знали. Как это распечатать?

— Сколько знаков? Ага, двадцать тыщ. Ждите. Или просмотрите дальше? Я прокручу файл.

Фамилии и адреса. На все вкусы.

Витек двигает мышью по коврику, скачут буковки, потом машина урчит, гудит тихонечко, и начинают выползать листочки.

— Как это называется? Сканер?

— Да ты совсем темный. Принтер. Сканер это другое.

Листы выползают теплые, текст разборчивый, я собираю их и, читая, складываю в стопку, прячу в сумку.

— Сколько экземпляров?

— Два. А как это стереть? Из машины?

— Стереть-то? Смотри. Вот были буковки — и нет. Убедился?

— Да. Нет буковок.

Потом я забираю дискетку, прячу опять в бумажник.

— Ну, нам пора.

— Да чего там. Заходите. Мы всегда рады. Мы выходим.

— Давай почитаем еще. Может, знакомого встречу?

— Лишние знания вредны, Птица. Езжай к своим. А я посмотрю ночью и двину куда-нибудь. Может быть, туда. А может быть, сюда.

Мы прощаемся трогательно и кратко. Птица уходит через сквер, затем в метро, потом на автобус.

Походная сумка со мной. Телевизор и книги решаю оставить на ответственное хранение хозяину берлоги на Ординарном. Душа не лежит возвращаться туда, но придется.

Витек провел нас как детей. Компьютер — это вам не фомка. Когда мы ушли, он перестал пить пиво, вывел на экран фамилии и адреса и медленно стал прокручивать весь список.

Теплый ветер ворвался в эту ночь, слизнул изморозь с крыш, с решеток и фонарей. Задребезжали стекла в окнах домов, тайное предчувствие другого, уже, казалось бы, несбыточного времени, когда будут убраны постылые одежды в тяжелые шкафы и можно опять в маечке, с авоськой идти по проспекту и пить холодный лимонад.

В Ординарном переулке и вовсе завыло и загукало. В коммуналке в эту ночь не спали, топотали по коридору, гоготали на кухне и пускали воду в ванной.

Я вновь просмотрел весь список от “Юрвитана” и вновь отложил его. Восемьдесят одна фамилия, весь Союз от края и до края. Фамилии в алфавитном порядке, набрано аккуратно, с правильными интервалами, без видимых ошибок и опечаток. Или исполнитель ответственный, или документ корректировали до совершенства. Судя по фамилиям, компания собралась чисто славянская. Это уже несколько интересней, чем ничего. В названиях улиц присутствуют в изобилии советские символы. Значит, составлялся в достославные времена. Тогда никаких брокеров и дилеров не было и в помине. Были маклеры. И те черные.

Теперь, после плевка в настырную харю строителей новых общественно-экономических-отношений, их деловые партнеры в погонах возьмутся за меня по-настоящему. Может быть, и ориентировочку по подразделениям уже раздали. А если нет, то раздадут в скором времени. Бригадир обещал навесить на меня все трупы — он свое слово сдержит. Значит, нужно покинуть город Ленина и Петра до поры. Список этот существует не только на дискетке. Он лежит где-то в сейфе в виде документа с подписями и номерами. А весь сыр-бор из-за того, что хозяин этого перечня живых или мертвых не хочет, чтобы кто-то чужой и понятливый стал копаться в документе. Как же он попал к Алябьеву? Не ограбил же тот “Юрвитан”?

Катя

Катя жила в Таллине. И весь следующий день я провел в хлопотах. Приобрел спасательный жилет, костюм противохимической защиты, которые теперь в изобилии предлагались магазинами вроде “Мечты рыболова”, рюкзак, консервы на трое суток и крупномасштабную карту Эстонии. Совершенно необходимой покупкой явился багорчик для крупной рыбы, на котором я намертво прикрутил сыромятный ремень так, чтобы багорчик свободно болтался на руке, но вместе с тем при нужде падал точно в ладонь. Саночки детские и двадцать метров шнура капронового показались мне также совершенно необходимыми. Затем я попрощался с хозяином комнаты на Ординарном и на попутных машинах выехал из города, добираясь до Гдова.

Теплый ветер не утихал. Он морочил головы, обещал и звал, рвал холодные растяжки, на которых мы раскачивались всю эту затянувшуюся то ли весну, то ли зиму, и наступили времена странствий и встреч после долгого расставания.

Лед Чудского озера начинал вскрываться. С него уже сдуло самых оголтелых рыбаков. Только у самого берега, в камышах, сидели они, а под ногами — окунь, мелкий и обильный. Граница постепенно отвердевала. Испытывать судьбу на Нарове, на водохранилище, на заманчивых узких полосках нейтральной полосы Псковского озера не стоило. Но кто будет ждать и кого на Чудском, во времена начинающегося ледохода и в самом широком месте? Я надеялся пересечь озеро часов за десять, севернее Муствеэ. Как-никак там и заправка, и гостиница, и трасса, и новый человек не бросится в глаза, а в деревеньке, вроде Нины или Кольки, обязательно любопытный патриот спросит у старосты, нужно ли интересоваться не совсем обычным прохожим. Граница — гордость нации. Ее нужно беречь и укреплять. Коварный и злобный восточный сосед, он же бывший брат, может испытать ее на прочность.

Совсем недавно лед уберег меня и остановил напасть, — расступился под каблуками воплощенной беды. То было Мертвое озеро. А это Чудское. Чудь белоглазая жила тут всегда и повсюду. Чудное Чудское, чудесное озеро, выпусти меня из страны.

Никаких пограничников с нашей стороны не обнаруживается. В восемнадцать часов я вступаю на лед.

Примерно через четыре часа я пересекаю государственную границу, условную линию на карте, провалившись всего три раза и не порвав пока об острые края льда свой “скафандр”. Я погружаюсь в ледяную воду по грудь, по пояс, по горло. Жилет и воздушные пузыри под резиной не дают утонуть, но тяжесть кокона тянет вниз. Вода проникает сквозь застежки, и, хотя под свитером намотан полиэтилен, прихваченный паяльником, космический холод пробирает до дрожи, и кажется каждый раз, что так вот и опускаться, видно, дальше неуклюжей болванкой на дно, где ил и мерзкие рыбы. Но я нахожу каждый раз руками край полыньи, подтягиваюсь, цепляюсь крюком, вползаю, лежу на спине с полминуты, встаю, иду дальше. Пройдя условную линию границы, я делаю привал. Сбрасываю на время костюм для несостоявшейся ядерной войны, достаю из рюкзака запаянный в двойной слой полиэтилена комплект сухой одежды, переодеваюсь, вновь влезаю в резину, выпиваю баночку водки, долго ем. Этот переход безумен, но только безумие может спасти меня сейчас. Рюкзачок становится легче, а берег ближе. С эстонской стороны лед крепче, я купаюсь только еще один раз и наконец вижу огни. К шести утра я выхожу на берег в двух километрах от городка, прячу в снегу свою экипировку шпиона, наконец оказываюсь в паленные глаза и не провалившиеся щеки, я бы выглядел вполне респектабельно сейчас. Вот сяду здесь в уголке, в зале ожидания, посплю немного, потом в буфет.

Я выбираю место рядом с группой каких-то, кажется, шведов. Кресло мое расположено очень удачно. И слева, и справа, и сзади говорливые соседи. Я поправляю узел галстука, кладу “дипломат” на колени, руки сверху и наконец засыпаю. Просыпаюсь же часа через три. Мне достает сил выйти на свежий воздух. Расходятся автоматические двери, открывается дверца такси. Когда открывается Катина дверь, я только грустно ухмыляюсь, снимаю сапоги, куртку, подхожу к дивану, ложусь и говорю: “Только не вызывай врача. Я пришел сюда по льду Чудского озера”. Теперь я приду в себя через сутки…

— Ну, слава Богу, — говорит она.

— Слава, слава, слава… Какое сегодня число?

— Гораздо большее, чем вы думаете. Где это вас угораздило?

— Ну, всякое бывает в пути.

— Что ты там нес про озеро?

— К сожалению, это правда.

— Иди ты. Дай-ка паспорт. Где он?

— Я думал, что ты осмотрела все закоулки моей души, а документы и складки одежды тем более. Паспорт в дипломате. Там, слева.

— Не имею привычки рыться в чужих вещах. Так, действительно. Визы нет. И паспорт не соответствующий. Глядя на тебя, я начинаю верить, что ты перешел Нарову и при этом провалился под лед.

— Ну, пусть будет так…

Потом я долго, во всех подробностях рассказываю все, что со мной произошло с той поры, как мы расстались последний раз. Это было в Либаве.

Она верит и не верит, но если не верить, то тогда есть только сплошное озорство и причуды. Однако вместо этого в глазах моих тоска, до которой простой собачьей далеко, как до звезд.

Бронхи мои все еще не совсем хороши, но хрипов в легких, к счастью, нет. Температура держится возле тридцати восьми, я терплю горчичники, припарки, микстурки и дней через пять прихожу в себя окончательно. Солнце тем временем появляется везде и всюду. Денег остается еще очень много в бытовом понимании. Мы, должно быть, составляем прекрасную пару, когда выходим в свет.

— Как все изменилось здесь и как все по-прежнему.

— Чего бы ты хотел сейчас? То есть куда?

— Я бы хотел курицу и красного сухого вина.

— Есть одно местечко. Это в старом городе. Только не надо опять брать такси. Деньги тебе понадобятся.

— Я думаю, всех моих денег не хватит на хороший настоящий паспорт, чтобы вернуться в Россию. Тем более что есть более дешевые способы перехода границ.

— Меня не будет с той стороны. Но, наверное, есть кому тебя спасать.

— Там есть кому меня убить. А вот за что, непонятно. Но давай не будем сегодня о делах.

Мы блистательно проводим и день, и вечер, и ночь.

Как ослепительно горели в Либаве наши годы. Боевые корабли и подводные лодки уходили и возвращались. Рыбаки на таксомоторах стремились познать истину в любое время суток, а море, ехидное и великое, соленое и безразличное, соединяло нас всех, и не было среди нас ни правых, ни виноватых, не было ни Рязани, ни Цесиса, не было флагов и трагического бреда, если не считать невменяемой речи генерального секретаря. Наши женщины отличались незлопамятностью, и шампанское было недорогим, и вволю было другого вина, и плыло наше Курземе от одной Яновой ночи к другой, и зимы были теплы и обильны снегом, а весны кратки и своевременны, а булыжники в полдень теплы от солнца и середины лета. Фонарь на столбе являл собой маяк и предназначение, и дом у спортплощадки, где хлебный магазин на углу, а парадное не успевало забыть следы женщины, что жила на пятом этаже и налево, так как дни хотя и длились, но все не кончались. А сколько было погребков и “стекляшек”, и все они были лучше дорогих ресторанов будущего, которое уже приближало свою осклизлую харю, но прятало ее пока, гениально и омерзительно.

Зачем Бог дал этой женщине ум? Он сделал ее узницей времен и обстоятельств, и в результате она получила меня, с пивом, вином, скумбрией, газетой “Советский спорт”, а она так хотела догнать время… Были краплаковые закаты, и пляж, и кромка прибоя, и парадное, но все это тщета, и уже поворачивался маховик и не попадали зубья в гнезда, а среди гульбы и ликования проступал мерзкий лик измены, но земля и воды вечны, а стало быть, нужно жить, но как?

Тогда я таскал повсюду с собой чужестранную игрушку, какими теперь полнятся отечественные ларьки, ведь утром в пустом еще городе только музыки не хватало, и вот она, музыка, из портмонета, и кассеты в придачу, и в минуты душевной смуты и радости плоти вдруг сдвинется рычажок музыки того времени, и где теперь она, та игрушка, и где моряки? Где патруль военно-морской базы на переезде и у каналов? Это единственный патруль, которому я бы сдался сейчас.

Дом, где на самом верху располагалась тогда квартира Кати, походил на броненосец. И если открыть окно, то море ощущалось совершенно рядом. Там, внизу, где якорь должен цепляться за грунт, торговали булками и батонами. Шторы, как всегда, на ее окнах были опущены, и там она теперь общалась с семьей, а я рыскал по улице и изнемогал от желания…

Мы танцуем в ресторане, шестеренки времени поворачиваются на осях, происходят события разнообразные и неожиданные, и пора вернуться из солнечных мансард юности в смешную страну, где меня вроде бы и нет сейчас.

Список “Юрвитана”

Вот уже десять дней я перечитываю список и, наверное, скоро буду помнить его наизусть. Елисеев Виктор Андреевич, г. Кишинев, ул. Болгарская, дом 16, кв. 8. Васюков Иван Константинович, г. Душанбе, ул. Гиссарская, дом 80/2. Истомин Федор Владимирович, г. Архангельск, ул. Советская, дом 2, кв. 4, и так далее. Один город — один человек. Я прошу Катю расчехлить свою пишущую машинку и проделать несложную и неспешную работу. Теперь фамилии раскладываются не по алфавиту, а по географическому принципу. На Россию падает тридцать шесть адресов. Это крупные города. Ленинград — некто Амбарцумов Леонид Сергеевич, ул. Благодатная, дом 4, кв. 8. Казахстан — Алма-Ата, Павлодар, Чимкент, Семипалатинск. Латвия — Рига, Даугавпилс, Лиепая. Эстония — Таллин, Тарту, Нарва. Главные крупные города республик. Таллин — ул. Комсомола, дом 7, кв. 12. Архипов Александр Илларионович. Как будто региональные представители какие-то…

— Я прогуляюсь, Катя.

— Только не долго. И не пей пива. Тебе еще нельзя. И шарф надень.

Я надеваю шарф, выхожу. Тут недалеко прекрасный подвальчик, беру литр пива и раскрываю свежую “Вечерку”. Маленькая страна, маленькие проблемы. Прочитываю газету от корки до корки. Есть здесь и материал о недвижимости. Северо-Восток в ожидании инвестиций, долевое участие в Копли, рекламный модуль агентства “Трайд”.

В ближайшем ларьке беру все газеты на русском языке, еженедельник “Славянский экспресс”, справочник, кто есть кто в Таллине, и много другого. Красивого и нужного.

Я уже не пытаюсь замедлять шаги при виде полицейского. Никто не собирается проверять мои документы и выяснять личность. Я еду в трамвае до Старого города, долго слоняюсь по забытым уже улицам, опять пью пиво, покупаю целый пакет хорошей и разной еды и на такси возвращаюсь туда, где сейчас мой дом.

Есть, впрочем, одна газетка, которая приводит меня в радостное волнение. Большой аналитический обзор рынка недвижимости Северо-Запада, включая Петербург, и вот оно! Интервью с генеральным директором таллинского филиала фирмы “Юрвитан” Ирием Силаевым. Мне совершенно неинтересно, что там у него продается и какие гарантии даются при этом. Важно, что вот он, на улице Леннуки. Это привет с родины. Я не один здесь. Моя недвижимость меня бережет. Утром я звоню в агентство:

— Доброе утро.

— Доброе, — отвечает барышня с небольшим акцентом.

— Я бы хотел приобрести однокомнатную квартиру в городе.

— Какой район вас интересует?

— Мне что-нибудь в Мустамяэ.

— Вы приедете к нам, или прислать агента домой?

— Нет, что вы! Когда я смогу поговорить с вами?

— Я всего лишь референт. Вы не могли бы подъехать в первой половине дня? Мне кажется, что-нибудь к тому времени для вас уже будет. Простите, как вас записать?

Я называю первое попавшееся имя.

Агентство занимает квартиру на первом этаже старого дома. Оно состоит собственно из господина Силаева, референтки девочки, двух молодых людей, очевидно брокеров, и охранника у двери. У фирмы все еще впереди.

— Так что вас интересует? — радушно спрашивает господин Силаев, как будто, укажи я сейчас на дом напротив, и он подарит его мне.

— Я не очень состоятельный человек и потому хотел бы что-нибудь попроще. Однокомнатная квартирка на первом этаже. Но это не главное. Мне нужен ваш профессиональный совет. Я бы хотел продать свою комнату в Ленинграде. К кому мне там обратиться, чтобы быстрее и без риска. Не хочется неприятностей.

— Значит, комната в Питере на квартиру здесь. А где комната?

— В центре. На Марата. Это две минуты от Московского вокзала.

— Ну, это не составит большого труда. Как быстро вы все хотите устроить?

— Как можно быстрее.

— Нет проблем, нет проблем. Только придется внести задаток и заключить договор.

— Конечно. — Я демонстративно лезу в карман и достаю бумажник. — Сколько?

— О! Это облегчает дело. Мы берем твердый процент от стоимости сделки. В вашем случае это будет… ну, сколько там квадратных метров?

— Двадцать, — говорю я твердо, — третий этаж, старый фонд.

— А там есть кто-нибудь? Чтобы осмотреть, оценить?

— Конечно. Вы дайте телефон. У вас же, очевидно, есть в Питере представительство?

— О! Мы всего лишь скромный филиал.

— Неужели?

— Наш штаб там. Когда можно осмотреть комнату?

— Мне нужно позвонить домой. Вы дайте телефон агентства и… кого спросить?

— Вот телефон. Лучше лично господина Амбарцумова. Это шеф. Ваш вопрос будет решен практически мгновенно.

— А имя?

— Леонид Сергеевич.

— Благодарю. Завтра же дам вам знать. Так что, может, задаток сейчас какой? У меня есть несколько…