Помоги проекту - поделись книгой:
Е. А. Козловский
ГУВЕРНАНТКА
Почетный караул застыл у Могилы Неизвестного солдата. Оркестр неподалеку сиял трубами. Показался кортеж правительственных машин, остановился плавно и многозначительно. Из первой выбрался Кузьма Егорович, тут же окруженный сопровождающими его лицами. Тамбур-мажор взмахнул жезлом. Грянул Гимн Советского Союза. Кузьма Егорович подтянулся прилично случаю. Окончив играть советский гимн, оркестр принялся за Марсельезу. Кузьма Егорович стал несколько вольнее, зато представители французской стороны, напротив, подтянулись. Толпа парижан и гостей столицы, окружившая церемонию, стояла вольно, а смотрела — лениво. Марсельезу сменил меж тем торжественный марш, под который двинулся почетный караул, а сопровождающие лица поднесли Кузьме Егоровичу венок. Кузьма Егорович поправил ленточку, дав таким образом сигнал, и венок поплыл непосредственно к Могиле.
Марш продолжал греметь, сопровождаемый дикторским комментарием о том, что высокий гость из Москвы возложил венок, после чего в честь господина Кропачева состоялся прием в Елисейском дворце… — смонтированный же репортажем о захватывающих этих событиях видеоряд мелькал на экране небольшого телевизора, в который влипла сидящая у кассы Жюли. Мужчина немолодого и довольно жалкого свойства переминался с ноги на ногу, терпеливо ожидая, пока дама снизойдет до него — …а вечером господин Кропачев намерен устроить в советском посольстве ужин для членов центрального комитета и активистов Французской коммунистической партии.
Жюли, наконец, обратила внимание на клиента, но затем лишь, чтоб пригласить его разделить свой восторг:
— Какой представительный!
— Я больше по женщинам, мадам, — улыбнулся робкий ожидалец. — Мне бы… — и подмигнул куда-то в глубину здания. — Только у меня всего… — протянул несколько денежных бумажек.
— Ну! — осудила Жюли. — За такую сумму.
Клиент стыдливо потупился и вознамерился взять деньги назад, — Жюли, однако, их удержала.
Бочком, мелкой трусцою, покидал заведение человек с акцентом:
— Спасибо, мадам. Всего хорошего.
— Заходите еще, мсье Эжен, — кивнула Жюли и вернулась к незадачливому клиенту: — У меня есть отличная идея.
— Правда? — робко вопросил тот.
— Вы жертвуете свои деньги на одноразовые шприцы для Советского Союза…
— Я??!
— Вы. А я за это обслуживаю вас бесплатно.
— Вы??!
Последний вопрос прозвучал явно бестактно.
— Ты думаешь, — перешла Жюли на ты, — если меня передвинули из основного состава во вспомогательный, я перестала быть женщиной? — и, выставив табличку ПЕРЕРЫВ, потащила клиента по коридору. — Подожди здесь.
Оставшийся без денег клиент с тоскливой опаскою поглядел на захлопнувшуюся дверь, за которою занимающаяся делом пара вопросительно посмотрела на Жюли.
— Деньги! — напомнила та. — Для России!
— На тумбочке, — не отказала, но и энтузиазма не проявила девушка.
— …преподнести десять тысяч одноразовых шприцев, приобретенных на средства докеров Марселя, — завершил речь лощеный человек, которого по внешнему виду никак нельзя было принять за докера Марселя, и, кряхтя, понес огромную коробку Кузьме Егоровичу.
Тот двинулся навстречу, а праздничная публика за накрытым столом зарукоплескала. Кузьма Егорович принял коробку и, пожалуй, тут же выронил бы ее, если б не подоспевший человек в безупречно нейтральном костюме.
— Спасибо, Равиль…
А внизу, у входа в посольство, экстравагантная, но несмотря на это, хорошенькая девица, обвешанная фотоаппаратами, пыталась прорваться вовнутрь.
— И вы смеете, находясь в свободной стране?! — орала на посольского, хоронящегося за ажана.
— Ваша нелояльность в освещении событий в Советском Союзе… — в сотый раз объяснял посольский, и тут из такси выбралась, подбородком прижимая к верхней ее грани коробку поменьше, Жюли в обнимку с коробкой-двойняшкой той, что только что подарили докеры Марселя (в лице своего лощеного представителя) СССР (в лице Кузьмы Егоровича).
— Я — мадам Лекупэю — через голову ажана крикнула посольскому. — Меня приглашали, — и из-за коробок неловко, но с очевидной гордостью помахала бумажкою.
— Мама! — бросилась к Жюли корреспондентка. — Скажи там своим! А то я устрою такой бенц!
— После своих грязных статеек ты еще смеешь?!. — зашлась Жюли в праведном гневе и скрылась за посольскими воротами.
Вероника успела щелкнуть входящую мать и пробормотала под нос:
— Проституток пускают, а пресса…
— …от нашего небольшого коллектива полторы тысячи одноразовых шприцев, — волнуясь, произносила Жюли. — А это, — достала маленькую коробочку, кокетливо перевязанную красной ленточкою, — пятьсот презервативов. От меня лично, — и слегка зарумянилась.
— Интересная женщина, — шепнул Кузьма Егорович Эжену, с которым мы расстались в вестибюле заведения страницею выше. — Кто она?
Эжен покраснел и замялся:
— Она… Она, Кузьма Егорович… Н-ну… наставница молодежи, если можно так выразиться. Из… пансиона благородных девиц.
Жюли поднесла обе коробки Кузьме Егоровичу. Тот, принимая, проникновенно глянул дарительнице в глаза.
Секретарь компартии Франции, наблюдая за сценою и стараясь не упустить с лица широкую улыбку, распекал своего секретаря:
— Провоцируете скандал?
— А как я мог отказать? — оправдывался секретарь Секретаря. — Активистка! Член партии с пятидесятого года. Организовала сбор средств, — а Кузьма Егорович целовал Жюли ручку.
Тем временем очередной оратор успел завести прелюдию к очередному подарку:
— С неослабевающим интересом наблюдая за процессами, происходящими в Советском Союзе…
— Вот видишь! — упрекнул Кузьма Егорович Эжена, едва Жюли отошла. — Значит, есть в Париже такие женщины! Есть! Чего вас ни попросишь…
Эжен поймал смешок засекшей публичный разнос хорошенькой посольской машинистки.
— Знаете, Кузьма Егорович! — вдруг приосанился. — Не те времена пошли! — Кузьма Егорович взглянул на Эжена с некоторым недоумением и чуть ли даже не с восхищением. — Посольство великой державы не обязано разыскивать кому бы то ни было гувернанток для внучек! Даже первым лицам государства! Даже если их дети разводятся с женами! — и Эжен бросил победный взор на машинисточку, которая давно уже занялась чем-то другим.
— Вот как? — спросил Кузьма Егорович с усмешечкою, а Эжен уже и рад был бы отказаться от опрометчивых слов, но поезд, кажется, ушел.
Оставалось упорствовать в диссидентстве:
— Да!
— Ну-ну, — покивал Кузьма Егорович, а Равиль сделал пометку у себя в блокнотике.
Взобравшись на дерево и держась на нем неведомо как, Вероника рыскала телевиком сквозь приоткрытое окно банкетного зала.
— Господин Кропачев! — крикнула с несильным акцентом, завидев Кузьму Егоровича. — Правда ли, что ваш сын — лидер рок-группы, самым жестким образом настроенной против режима?
Кузьма Егорович (рядом стоял французский Секретарь) брезгливо прикрыл окно, вздохнул:
— У нас пресса тоже совершенно распоясалась, — и, взяв собеседника под локоток, продолжил конфиденциальную беседу: — Так вот, не могли б вы по своим каналам поспособствовать, чтобы… — кивнул на Жюли, которая с повышенным достоинством и чрезвычайным изяществом пила кофе, — эта милая женщина поработала годик-другой в Москве. Для меня лично.
Французский Секретарь постарался сдержать на лице изумление:
— Но вы знаете кто она?!
— Еще бы! — кивнул Кузьма Егорович. — Именно поэтому. Тем более, что мне сообщили, будто она… высокая профессионалка.
— Что верно, то верно, — смущенно подтвердил Секретарь.
— Видите ли, у нас в стране сейчас возрождаются многие старые традиции, и мне хотелось бы оказаться в числе первых, которые…
— О, да! — восхитился Секретарь. — Вы очень смелый человек, господин Кропачев!
— У меня, конечно, тоже есть враги, — вздохнул Кузьма Егорович (Секретарь кивнул весьма понимающе), — но тот факт, что она — коммунистка, многим из них, надеюсь, заткнет рот.
— Коль уж вы все равно идете на такой риск… может, подобрать кого-нибудь… помоложе? Молодые, правда, не очень к нам идут, но если как следует поискать…
— Ну уж нет! — возразил Кузьма Егорович твердо. — Возраст! Опыт! Знание жизни!
— О вкусах, конечно, не спорят, — развел Секретарь руками.
— Вот и условились. С валютой у нас, правда… — пустил Кузьма Егорович многоточие. — Сами знаете…
— Молодая, конечно, обошлась бы вам дороже.
— Ну?! — изумился Кузьма Егорович. — Порядочки! Впрочем, дороже, дешевле — это не так важно: я решил передать вам авторские права на мою последнюю книгу, вы назначите мадам достойное ее вознаграждение, а на остальное… На остальное, — продемонстрировал, что и ему не чуждо понимание комических ситуаций, — купите для СССР одноразовых шприцов, — и, взяв с под носа рюмочку ликера, многозначительно поднял ее в сторону Жюли, которая расплылась в счастливой улыбке.
Во Внукове-2 шел на посадку правительственный самолет.
Несмотря на то, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москва резко контрастировала с солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровича по руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.
Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. Кузьма Егорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренга встречающих двинулась навстречу…
А видеомагнитофон крутился на запись: в большой сосредоточенности наблюдал за встречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. Кузьма Егорович здоровался, отвечал о самочувствии — вроде бы нормально, обычно, обыденно, а вместе — чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.
Который помоложе на раз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.
На большой монитор снова вышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.
— Ну, Кузьма Егорович!.. — по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.
Кузьма Егорович уселся в огромный лимузин, в такие же рассаживались встречавшие. Завыли сирены машин сопровождения. Замигали мигалки. Кавалькада, мягко тронувшись, в мгновенье набрала скорость и, словно нечистая сила, исчезла за темным извивом шоссе…
Жюли ехала на заднем сиденьи «Волги» и смотрела по сторонам. Слева неслись черные кусты и деревья, справа — под маревом освещенного нижним светом неба — посверкивали окнами окраинные кварталы столицы.
— Moscou? — со всею доступной ей восторженностью спросила Жюли.
Равиль обернулся с переднего сиденья и, неестественно улыбнувшись, отрицательно мотнул головою:
— Тропарево.
— Oui, oui, — согласилась Жюли, однако, едва завидев очередной массив, спросила еще восторженнее: — Moscou?
— Востряково, — снова мотнул головою Равиль, улыбнувшись в меньшей степени.
— Moscou?
— Очаково…
У въездных ворот загородной резиденции Кузьмы Егоровича мрачно стояла группка людей с протестующими против засилья аппарата плакатиками. Тут же, на снегу, между сосен, расположился рок-ансамбль — змеи проводов тянулись во тьму.
Едва завидев в конце подъездной аллеи фары эскорта, лидер ансамбля кивнул товарищам и, прервав проигрыш, ребята запели уж-жасно обличительную — по моде текущего восемьдесят девятого — песню. Особенно старалась одетая шубкою девочка лет пяти.
Медленно вплыл в распахнувшиеся и тут же схлопнувшиеся ворота Кузьма Егоровичев лимузин. Никита бросил гитару через плечо, не сомневаясь, что товарищи подхватят, и скользнул сквозь проходную: Кузьма Егорович как раз выбирался из машины.
— Неужто привез?! — полюбопытствовал Никита, сопровождая отца к дому.
— Клоун! — бросил отец на ходу.
— Машка-а! — заорал Никита через весь двор. — Марш домой! Гастроль отменяется. Дед няньку привез.
А Кузьма Егорович, войдя в кабинет и повернув пипочку выключателя, первым делом бросил взгляд на десяток бюстов Ленина, стоящих полукругом на невысоких книжных шкафах. Так он и знал: каждый из идолов был творчески обработан: на одном — рыжий парик, на другом — женские бусы, к третьему прилеплена какая-то медалька, кажется — шоколадная… Не раздеваясь, Кузьма Егорович принялся убирать кощунственные добавки.
— А что, дед, ты правда няньку из Парижа привез? — спросила стоящая на пороге девочка. — Я с папой на гастроль хочу!
Кузьма Егорович обернулся со строгостью.
— Пусть! — сказал. — Пусть я упустил твоего отца. Но из тебя — человека сделаю.
— А, может, лучше — тоже упустишь? — с надеждою поинтересовалась внучка, но Кузьма Егорович не обратил внимания на дерзость: откуда-то сверху звучал особый зуммер.
Не закончив даже с ленинами, Кузьма Егорович ринулся по лестнице, специальным ключиком отпер дверь и снял трубку с телефона, рельефный государственный герб на диске коего заменял сразу все цифры.
— Спасибо, — буркнул, послушав. — Прямо сейчас? — выказал удивление — не удивление, недовольство — не недовольство. — Лады…
Поделиться книгой: