Бастион

— Да что вы говорите?

— Честью клянусь! Левую руку бы отдал, лишь бы вы обрели свою историческую родину.

— И все туда уехали, — понимающе закивал головой Кленов. — Ваши бы слова... Но за пожелание — спасибо.

— Ну, а вы? — обратился ротмистр к лежавшему на верхней полке человеку.

— Лейтенант Игнатьев, — представился бледный, явно мучаемый какой-то болезнью, молодой человек. — Вячеслав Иванович. К вашим услугам.

— Флот? — догадался Тверской, и получив утвердительный кивок, жизнерадостно продолжил: — Вот и познакомились. А то сидите, молчите, грустите... За приятным разговором и дорога короче.

— А вы, простите за любопытство, по каким надобностям в столицу собрались? — осведомился Кленов. — Там ведь красные — не забыли?

— К ним и еду. Хочу предложить им свои услуги.

— Вы?! Большевикам?! Да вас же, простите, на первом столбе...

— Примут! — убежденно заявил Тверской. — С распростертыми объятиями и слезами радости на лицах! Я, видите ли, долгое время возглавлял секретное подразделение по защите царского дома...

— Охранка, — презрительно скривился белобрысый Моня.

— Да, — не обиделся ротмистр. — И уверяю вас: это был лучший аналитический отдел во всей России. Какая уникальная информация копилась у нас! Анализировать не надо — все, как на ладони. Впрочем, что удивляться: какие люди у нас работали! Из тридцати человек — двадцать девять потомственные дворяне, офицеры, ученые...

— Что же с ними стало? — спросил Кленов.

— Убили, — ответил ротмистр. — Всех. В одну ночь. Пока пьяная матросня Зимний штурмовала, доверенные люди Свердлова и Троцкого их вырезали... Очень уж они этим господам опасны были...

— Как же вы уцелели?

— А я в этот момент в Зимнем был. Надо было поговорить кое с кем... Не успел. Большевички опередили. Не меня — словоблудов думских. Но это и немудрено: масоны только языками молоть горазды, а настоящими делами совсем другие люди занимаются.. Наш отдел еще покойному Столыпину всю информацию об этих господах передал. И о тех, кто за ними стоит...

— Вы верите в масонов? — удивился священник.

— Батюшка, — вздохнул ротмистр. — Я верю в Бога, а с масонами я очень близко знаком. Я же говорю: мы умели работать, а потому и доказательства у меня такие, что...

— Как же вы в Зимнем выжили? — спросил священник. — Я слышал, там... страшно было...

— Поначалу — нет, — покачал головой ротмистр. — Временное правительство лениво бодалось за власть с Советом Народных Депутатов, а потом... Потом на сцену вышли те, кто всю эту смуту так бережно выращивал и пестовал. Утром 25 октября захватили телеграфы и банки, а вечером подбили пьяную толпу арестовать и Временное правительство. Я был там, имел честь наблюдать, как толпа пьяных гопников пыталась пробраться в Зимний. Дали мы залп поверх голов — разбежались. Еще раз попытались — с тем же результатом, потом — еще раз... Я уж было думал, что продержимся до подхода фронтовиков — в Царском Селе стояла часть генерала Краснова... Но нашлась одна сволочь — Мишка Свечников. Он в Финляндии русскими частями командовал. Финляндия... Временное правительство не хотело выпускать ее из состава России, а большевики пообещали. Вот соседушки и расстарались: сначала предоставили большевикам условия для подготовительной работы, а потом выделили и полк особого назначения — пятьсот отлично подготовленных офицеров с боевым опытом и особой подготовкой. А кто против них? Юнкера, женский батальон да горстка казаков... Вот и прошли, как нож сквозь масло. Штурмовали профессионально, со стороны Невы. Захватили выходы, впустили всю эту... братию, и моментально испарились. А город наутро жил, как ни в чем не бывало. Только немного в газетах пожурили, мол, некорректно большевики с оппонентами обошлись. Правда, без казусов не обошлось. Главного "балтунолога" — Ульянова-Ленина никто в известность о перевороте не удосужился поставить. Когда ему Джугашвили сказал о захвате Зимнего, Ленин пробрался в Смольный, и пока Троцкий со Свердловым потели, захватывая телефоны — телеграфы — банки, стал быстренько своих сторонников на ключевые посты распихивать. Шустрый малый...

— Джугашвили? — послышался с верхней полки слабый голос. Лейтенант, покашливая, приподнялся на локте: — Случайно, не Иосиф?

— Иосиф, — подтвердил ротмистр. — Знаете?

— Немного. Моя родственница, в обмен на одну услугу, просила меня доставить в Туруханский край для него передачу... Они были знакомы... Не по революционным делам...

— А разве вы не дворянин?

— Я понимаю, о чем вы... Она — дворянка, и очень богатая женщина, а он сын сапожника, бунтовщик, но... Поверьте, хоть это и странно звучит по отношению к большевикам, но Джугашвили — очень приличный человек. Я общался с ним всего две недели, но он мне понравился. А вот его сосед, по дому, Урицкий...

— О! — на скулах ротмистра вспухли желваки. — А вот это — персонаж! Ах, голубчик, если б вы смогли его тогда... Впрочем, кто же знал... Ведь не болтун Ленин, и даже не сибарит Троцкий заварили всю эту кровавую кашу, а этот недоучившийся часовщик. Это его идея "точечных ударов" по захвате малыми силами всех государственных структур, так удачно сработавшая в октябре семнадцатого. Это он придумал накопление первичного капитала большевиков за счет "экспроприаций", и так удачно использовал эту идею на Урале. Именно он провозгласил идею террора. Это он, даже без санкции своих же Советов приказал расстрелять царскую семью...

— А я долго не мог поверить в убийство Романовых, — сказал лейтенант. — Зачем так-то?.. Николай Второй не пользовался авторитетом, но он — помазанник Божий...

— Отрекся ваш помазанник. Всегда отрекался и сейчас отрекся, — презрительно махнул рукой ротмистр.

— Что значит — всегда?

— Давку во время коронации на Ходынке помните? Говорили ему: отмени бал, назначь траур, нет, решил, что все обойдется... Знал о провокации в 1905? Знал! Что сделал? Просто уехал, оставив решение проблемы на министров, и, в результате, получил "кровавое воскресение" и кличку "Николай кровавый".  Начались смуты, бунты, вместо того, что бы принимать решительные меры — послушал своих лизоблюдов, и снова отошел в сторонку. Дайте, мол, дожить спокойно с семьей где-нибудь в тихом месте. С большевиками так нельзя... Они жалости не знают. У них вера другая, воспитание другое, мечты другие, — он с нескрываемой ненавистью покосился на невозмутимого Кленова.

— Мне кажется, вы ошибаетесь в отношении государя, — мягко сказал священник. — Он делал все, что было в его силах. А то, что сил у него мало было, так это попустительство Божье за грехи всех нас... Вспомните, как необычайно развивалась при нем Россия. Экономика, техника, возрождение религиозного самосознания...

— Вот и накликали! — упрямо склонил голову Тверской. —  Мы мешали, и мешаем, экономическим и геополитическим интересам других стран — что вполне естественно. Об этом надо помнить каждый час, а мы все лезем к ним целоваться, как пьяный купец к спаивающему его жулику! Говорил же батюшка нашего "Ники": "У России лишь два друга — армия и флот!"  Англия зариться на Индию, Китай, Афганистан, а мы-то рядом, мы-то ближе, мы-то имеем куда более выгодные позиции, и важные для нас интересы в этих регионах. Для США, с их масонским правительством и иудейской банковской системой мы и вовсе — то лакомый кусок, то — кость в горле. Вот они и поддержали "пятую колонну" наших доморощенных робеспьеров. Ну и немцы — куда же без них: победа любой ценой!..

— А шире смотреть не пробовали? — спросил священник.

— Не понял вас?

— Ну... Просто посмотреть на все это шире? Подумать о всех, возможных причинах катастрофы, объединить их, и из этой мозаики составить цельную картину, а не один единственный фрагмент?

— И кто же, по вашему, виноват?

— Вечный вопрос… Но, извольте: мы сами и виноваты...

— Ну, конечно! — развел руками ротмистр. — Старая песня русской интеллигенции...

— Нет-нет, вы не поняли, — заторопился священник. — Не мы с вами, а мы. Священнослужители.

— А вы-то здесь при чем? — даже опешил ротмистр.

— Мы и только мы обязаны наставлять и просвещать людей. Но беда в том, что мы тоже простые люди, и у нас иногда просто не хватает сил. Мы никак не можем объяснить, что нельзя бороться со злом. Тот, кто борется со злом — сам становиться злом. А надо умножать добро, и для зла просто не останется места. Становиться лучше самим. Верить, надеяться, любить. На здоровом теле паразитировать невозможно.

— Да?! А вас, батюшка, гадюка, из кустов, никогда не жалила?

— Я в Бога верю, — напомнил священник. — Все в воле Божьей. Мы не всегда видим картину целиком, потому что не помним прошлого, и не знаем будущего. Все, что происходит — с ведома Бога. Может эта кошмарная революция — лучший выход из возможных вариаций будущего?

— Что же может быть хуже?! — опешил Тверской.

— Перестать быть людьми, — пожал плечами священник. — Зажраться, стать сильными и агрессивными, просто оскотиниться, наконец. Такие государства долго не живут.  Да и в наших бедах виноваты лишь мы сами, вот Бог и попустил, не стал заступаться, дозволил глотнуть того, к чему стремились...

— И чем же мы так его прогневали?

— Вседозволенностью. Мы даже единоверцев своих в рабство обратили, назвав это "крепостничеством". Сами разделили себя на какие-то сословия, противоестественные самой природе человека. Было все просто: священники — наставляют и молятся, крестьяне — добывают еду и изобретают технические новшества, дворяне — защищают. А теперь всплыли откуда-то целые касты купцов в политике, и политиков в купечестве... Миром начинают править деньги. А такой мир долго не простоит. Образованные люди отворачивались от Церкви, уходили в масонство, крестьяне и рабочие — в раскольники, бунтари и атеисты. Церковь больше не пользовалась авторитетом, отдав чад своих в рабство друг другу. Вот Бог и покарал нас, вразумляя…

— Сермяжная доля правды в этом есть, — не стал спорить Тверской. — Но ведь это не пугачевский бунт, и не восстание Стеньки Разина. Тут иная опасность, иное иго...

Он иронично покосился в сторону Кленова, и тот так же иронично закивал ему в ответ:

— Хотите догадаюсь, кого опять во всех грехах винить станете?

— Вам не надо догадываться, вы и так знаете наверняка, — парировал Кленов. — Все вам не терпится свое царство на земле установить. Так ведь не получиться. Везде получиться, кроме России.

— Это еще почему?

— А леший его знает. Заколдованная стана какая-то. Было первое иго — кто от татар освободил? Дмитрий Донской. Было второе — кто полякам усы надрал? Дмитрий Пожарский... Бог даст, дождемся и третьего Дмитрия...

— Вы все-таки антисемит, — убежденно сказал Кленов.

— Я — аналитик. У меня работа такая. Кто до семнадцатого года вообще о большевиках слышал? Да практически никто. Вот эсеры — те да! Задали нам жару. Анархисты, эсдеки всякие... А большевики? Да их даже всерьез не воспринимали — кучка болтунов — эмигрантов…

— А евреи здесь при чем?

— Давайте вспомним, — спокойно отозвался Тверской. — Свердлова Яшу даже трогать не будем — с ним все ясно. Ленин, он же — Ульянов. Надеюсь, вы не будете утверждать, что вам не известна девичья фамилия его матери: Мария Израилевна Бланк? Этот подлец, не стесняясь, говорил Горькому: "Сейчас любой умный русский либо еврей, либо с примесью еврейской крови". А ведь дед господина Ульянова был вполне приличный человек. Врач. Тараса Шевченко, можно сказать, с того света вытащил. Подавал на имя государя докладную, как иудеев можно привести к православной вере. А во что выродился внучек? Черт с ним, пойдем дальше. Красную армию кто возглавляет? Троцкий Лейба Давидович. В Питере и Москве кто руководит? Зиновьев, он же Овсей — Герш Аронович Родомысльский и Каменев, он же Лев Борисович Розенфельд. Главные исполнители расстрела царской семьи, друзья Свердлова — Яша Юровский и Шая Голощекин. Главный антирелигиозный орган "Союз воинствующих безбожников" возглавляет Губельман — Ярославский. Моисей Соломоновича Урицкого и Лазаря Моисеевича Кагановича, мы просто пропускаем, без комментариев. Зато вспоминаем главного защитника большевицких интересов за рубежом — Парвуса, он же — Гельфанд Израиль Лазаревич. И наркома финансов — Николая Крестинского, иудея, принявшего православие и так же легко сменившего его на атеизм. Радек — он же Собельсон Карл Бергардович. Генрих Ягода — друг и соратник Свердлова, обокравший отца Яши Свердлова аж дважды! Литвинов, он же — Меер Генох Мовшевич Валлах, Блюмкин Яша, он же — Симха — Янкель Гершев. Создатель так называемого "комсомола" — Шацкин Лазарь Абрамович. Якир Иона Эммануилович, издавший знаменитый приказ о "процентном уничтожении мужского населения казаков". Клара Цеткин, Бела Кун, Григорий Сокольников — он же Герш Янкелевич Бриллиант... А еще ведь есть создатель меньшевизма Мартов, он же — Юлий Осипович Цедербаум и Володарский, он же — Моисей Маркович Гольдштейн. Есть Сольц Арон Александрович, более известный как "совесть партии". Есть убийца Столыпина Мордехай Багров... Да я вам часами могу всю верхушку и "совесть" Советов перечислять. Это что — совпадение? Еще Председатель Министров Витте, в 1903 году указывал, что евреи составляют около половины численности революционных партий, хотя их всего шесть миллионов в 136 миллионной России. Вся Россия об этом говорит, и только вы отрицаете очевидное. Батюшка, вы скажите: я прав?

— Никоим образом, сын мой.

— Это еще почему?! — опешил ротмистр.

Даже Кленов с явным удивлением воззрился на священнослужителя.

— Вот вы упомянули Столыпина, — сказал иерей. — А ведь именно он настойчиво предлагал уровнять евреев в правах с русскими, но натолкнулся на фанатичный мистицизм Николая Второго. А вы представьте на секунду: каково чувствовать себя человеком "второго сорта"? Да, революцию устроили именно они, но ведь они не устраивали ее в Англии или Голландии. Вот как раз вы, с вашим характером, на их месте, своих обидчиков еще не так бы рвали...

— И туда полезут, — убежденно сказал Тверской. — И по всему миру власть установить попытаются. Странно, что вы, священнослужитель, не понимаете, что эта революция не политическая, а религиозная! Еще Достоевский об этом предупреждал. Сотни, тысячи священников уже расстреляны, сожжены в паровозных топках, задушены, утоплены, а сколько их еще будет! Церкви взрываются, превращаются в склады с гнилой капустой, в коммуны...

— На все воля Божья…

— Странный вы батюшка, человек, — посетовал ротмистр. — Они же вас, в первую очередь, и... Впрочем, дело ваше. Кстати, вы уже слышали, что Троцкий лично распорядился об установке в России, аж целых трех, памятников Иуде? Как "символу свободы, революции и отвержению христианства". Рассматривался вопрос о становлении памятника Люциферу, но сочли его «не разделяющим идеи и потребности рабочего класса». Вот, наверное, тот обрадовался.

— И как же вы с такими убеждениями к большевикам собираетесь? — поинтересовался Кленов. — Не боитесь?

— А чего мне боятся? Возьмут! Возьмут, и еще двумя руками к груди прижмут! Если б вы знали, любезный, сколько у меня в этом портфеле материалов на каждого из них! Или вы думаете, что это сплоченные единой светлой идеей коллектив? Увы, но это обычная банда, а точнее — банка с пауками. Я за ними давно наблюдаю. Вот только еще не решил на кого поставить...

— А за бумажки свои не боитесь?..

— Это — шпаргалки, — отмахнулся Тверской. — Основное — здесь, — он постучал себя по лбу. В портфеле лишь коды, цифры, счета...

— Что же своим этот компромат не отдали? Вы же тоже, простите за выражение — идейный...

— Бесполезно отдавать, — уверенно сказал ротмистр. — Не сочтите за хвастовство, но я действительно уникальный аналитик. Таких как я — единицы. Это я внешне — дуб дубом, а внутри такая машина работает, какой еще и в природе не существует. То, что красные победят, заметно уже сейчас. По всей России запущены слухи о том, что Ленин у буржуев деньги отнимает, и бедным раздает. Что каждому крестьянину за годы царского режима из золотого запаса компенсацию выплатят. Что землю — крестьянам, а фабрики — рабочим... А наш обыватель доверчив, и на халяву падок. Это его и губит… Ну, а вы, молодой человек, — обратился он к лежавшему на верхней полке лейтенанту. — Вы что по этому поводу думаете?

— Меня долго не было в России, — виновато ответил тот. — Я не могу составить личное мнение. Я просто еду домой.

— Да-да, — кивнул ротмистр. — Вы упоминали какую-то экспедицию... Какие же в наше время могут быть экспедиции, позвольте полюбопытствовать?

— Вы, наверное, смеяться будете, — сконфуженно произнес юноша.

— Помилуйте, с чего вдруг?

— Вы слышали когда-нибудь про землю Санникова?

— Ну, так... краем уха, не более...

— Промышленник Яков Санников увидел эту землю в море Лаптевых, в 1810 году с северной оконечности острова Котельный. Три горы и землю. Но начальник его экспедиции Матвей Геденштром, при более внимательном рассмотрении предположил, что третья гора — всего лишь ледяной торос... А спустя 76 лет, геолог Эдгар Толь, примерно с того же места, увидел уже четыре горы. Видимость была отличная. Толь разглядел даже, что эти горы троповых пород.

— Каких?

— Троповых. Это твердые породы, образующиеся в результате извержения вулкана. В 1893 году он вновь побывал на острове Котельный и снова видел эту землю. А чукчи уверяют, что это очень "интересная и густо обитаемая" земля, населенная какими-то "дикими людьми". Птицы летят туда, и возвращаются уже с выводком...

— И что? — не очень понял смысл этой истории ротмистр.

— Мне очень хотелось найти эту землю. Я даже кадетский корпус выбрал только из-за того, что бы когда-нибудь иметь возможность ее открыть...  А потом я встретил девушку... Это необычная, не похожая ни на кого девушка, — горячо воскликнул он, не замечая многозначительных, и несколько ироничных взглядов, которыми перекинулись его спутники. — Ее описать совершенно невозможно, она... Ой, извините, я, кажется, увлекся...

— Это очень достойное "увлечение", молодой человек, — успокоил его иерей. — Наверное, единственно достойное сейчас... Продолжайте, прошу вас. В любом случае, это, наверное, самое интересное, из того что мы услышали сегодня...

— Я долго ухаживал за ней, не смея признаться, но однажды все таки набрался смелости, и сказал ей о своих чувствах... И вы не поверите, но эти чувства оказались взаимны! Я был вне себя от счастья! Она подарила мне такую надежду, такие силы, что я поклялся найти эту землю и подарить ей... Не в прямом смысле, конечно, но...

— Мы понимаем, — мягко улыбнулся ему священник.

— Я начал искать средства на экспедицию. Официальные власти отказали мне сразу. Война с Германией — сами понимаете... Я попытался обратиться к покровительствовавшему мне капитану Басову...

— Александру Матвеевичу? — удивился Тверской.

— Да, он был у меня командиром учебного судна "Верный". Вы знакомы?

— Отличный офицер. Участник Порт Артура, орденоносец, — Тверской хотел сказать еще что-то, но посмотрел в светло-голубые глаза лейтенанта, покачал головой и лишь тихо вздохнул.

— Но и Александр Матвеевич оказался бессилен. Тогда он представил меня контр-адмиралу Бестужеву-Рюмину. Они вместе с Басовым воевали в Порт Артуре и вместе сопровождали корабли, которые вернули японцы после войны, с Дальнего Востока до Кольского полуострова.. (Тверской еще раз едва заметно вздохнул и, уже не спрашивая ни у кого разрешения, закурил, нервно сминая папиросу пальцами.) Его усилиями удалось получить разрешение, но средства... Знаете, я никогда и ни у кого ничего не просил. Мне было как-то неловко. Но люди относились к моей идее как-то... по благородному, что ли... И родная тетя моей невесты, не буду называть ее имени, но это весьма известная и очень обеспеченная дама, входящая в самые высшие круги общества, выделила мне средства на экспедицию! Представляете?!

— А взамен попросила передать весточку своему знакомому? — догадался ротмистр.

— Да, — кивнул лейтенант. — Мне это было совсем не трудно. После такого удивительного подарка я готов был сделать для нее куда больше! Я заехал к Джугашвили по дороге... Если б вы только знали, какие замечательные люди поехали со мной в экспедицию! Геологи, географы, ихтиологи... Это было чудесное время! Мы отплыли из устья реки Яна. Вы знаете, в тех местах все время стоит ужасная погода. Туманы такие, что я перестал удивляться, почему эта земля до сих пор не открыта. Отмели, песчаные косы. Я даже не знал, что раньше на месте моря Лаптевых была огромная равнина, и по ней бродили стада мамонтов, а потом все ушло под воду, но не глубоко... Это очень странное море. Более чем половина его не достигает и пятидесяти метров глубины. Было очень тяжело, но невероятно интересно. Мои товарищи сделали целую прорву интереснейших открытий... Но земли Санникова я тогда не нашел...

— И теперь возвращаетесь?

— Нет-нет, я остался — как же иначе?! Я решил добраться туда зимой. По льду.

Сидящие в купе вновь переглянулись. На этот раз в их глазах было куда больше, чем простая снисходительность.

— Мои спутники разъехались, а я... Я набрал проводников из местных охотников, купил собачьи упряжки... Вы знаете, это была очень тяжелая экспедиция...

— Представляю! — передернул плечами ротмистр. — Якутия... Бр–р-р!..

— Да... Даже огонь было развести невероятно тяжело. Аппаратура не работала на морозе. Даже невероятно выносливые якутские собаки дохли одна за другой. Одна из наших упряжек провалилась под лед, а другая пропала во время бури... Не знаю, как это могло произойти, но именно я, наименее сильный, и наименее приспособленный к этим условиям, вернулся назад... Я не знаю, как я дошел... Якуты посоветовали мне с головы до пят вымазаться жиром, может быть, это меня и спасло... Я отморозил ноги, и несколько пальцев пришлось ампутировать, но я все же дошел... Не знаю, почему мне так повезло...

— Ну, это легко понять, — улыбнулся ему священник. — Не горюйте, юноша, вы еще найдете свою землю...

— Я ее нашел, — просто сказал лейтенант. — Вы знаете, мне очень повезло...

Ротмистр закашлялся, подавившись папиросным дымом. Остальные были ошарашены не меньше, с изумлением глядя на удивительного соседа.