Крик совы

— Еще раз спасибо, Никки. Спасибо, что позвонила и сообщила.

— Пока! — она бросила трубку.

Роберт развязал галстук, прошел в ванную и вымыл лицо. «Почему она вечно злится, — думал он, — так язвит, так стремится сделать больно?» Он устал задавать себе эти вопросы, хотя ему казалось, что не задавать их нельзя. Даже Питер Кэмпбелл — а может, это был Вик Макбейн — спросил его однажды о том же самом, когда Роберт рассказал ему про одну сцену из своих ссор с Никки. Предлог для ссоры был довольно забавный, они разошлись во мнениях насчет цвета обивки на диване, поэтому Роберт и рассказал. Но в самой ссоре ничего забавного не было, ведь Никки грызла его целый день, всю ночь, весь следующий день, всю субботу и воскресенье. Когда Питер Кэмпбелл об этом услышал, он, как сейчас вспомнил Роберт, перестал улыбаться и спросил:

— Но в чем дело? Откуда столько злости?

Себе Роберт мог бы это объяснить разными причинами, например тем, что Никки не нравится угнетенное состояние, которое часто на него находит, его беспричинное уныние, и винить ее за это нельзя. Или тем, что Никки придает громадную важность своим занятиям живописью, и мужчина в ее жизни означает посягательство на ее время, может быть, даже посягательство на господство («Недаром, — подумал Роберт, — она собралась замуж за Ральфа Юргена, он довольно слабохарактерный. Никки легко подчинит его себе»). А может, дело в том, что у Никки легко уязвимое самолюбие, она очень чувствительна и не выносит критики. В последнее время она начала попрекать Роберта тем, чего он никогда не говорил, а когда он пытался объясниться, заявила, что он потерял рассудок. Все это Роберт мог бы перечислить, но и это не объясняло дикую злобу, которую она к нему испытывала, не давало возможности разобраться в ее поведении до конца. Чего-то Роберт не понимал, не мог ухватить, и сам сомневался, поймет ли когда-нибудь, сможет ли когда-нибудь сказать: «Ну вот, теперь-то я все понимаю, теперь все встало на свои места».

Роберт стоял у окна и разглядывал двухэтажное белое здание на другой стороне улицы, все окна верхнего этажа в нем были заставлены цветами. Иногда какой-то пожилой человек садился возле цветов с газетой, но сегодня кресло пустовало. На крыльце можно было разглядеть трехколесный детский велосипед. Слева на углу помещалась аптека она же закусочная, в ней всегда пахло шоколадным сиропом. Там Роберт раза два покупал зубную пасту и бритвенные лезвия. На другом углу — отсюда этого угла не было видно — находилось довольно мрачное здание Христианского союза молодых людей. А если идти прямо, в двух-трех кварталах отсюда вокзал, там он получил посылку, в которой Никки прислала забытые им вещи. Не то, чтобы он их забыл — большинство из них он оставил специально, он ведь покупал эти вещи для их с Никки дома: дорогие платяные щетки, ваза, большая стеклянная пепельница, статуэтка майя высотой дюймов десять. Он отыскал ее в одной из лавок в Виллидж. Отправляя эти вещи, Никки как бы еще раз заявляла.

«Между нами все кончено. Забирай всю дрянь, которую ты себе накупил».

Да она покончила с ним внезапно, так же внезапно, как меняла псевдонимы, которыми подписывала свои картины. Теперь у нее был уже четвертый или пятый псевдоним — «Амат». А может, это Ральф вдохновил ее на выбор нового имени? «Интересно, — подумал Роберт, — когда Ральфа начнут воспитывать? Когда начнут бесконечные поучения, спровоцированные ссоры, бешеные вспышки, за которыми следуют извинения? Когда Ральфу начнут надоедать пьяницы, спящие в ванной, в гостиной, а может быть, и в его собственной постели?»

Роберт прошел в маленькую кухню и налил себе шотландского виски с водой. Ему понадобилось почти шесть месяцев, пока он понял, что Никки играет, играет удивительно хорошо, и может вызвать у себя настоящие слезы, когда начинает извиняться, когда уверяет, что любит его и по-прежнему верит, что они смогут жить вместе. И каждый раз у Роберта вспыхивала надежда и он говорил:

— Ну, конечно, сможем. Господи, мы же любим друг друга.

И по просьбе Никки возвращался из гостиницы, куда переезжал по ее же требованию, а потом игра продолжалась и снова провоцировались ссоры:

— Убирайся в эту свою вонючую гостиницу! Сегодня я тебя в доме не потерплю! Убирайся ищи себе проститутку, мне наплевать.

И медленно, но верно на горизонте утверждался Ральф Юрген, и чем увереннее становилась Никки насчет Ральфа, тем реже ей хотелось разыгрывать сцены с Робертом.

А ведь начинали Роберт и Никки совсем по-другому: они были по уши влюблены друг в друга, и Никки часто говорила:

— Я буду любить тебя всю жизнь. Ты для меня единственный в целом мире.

И у Роберта были все основания верить, что так оно и есть. От друзей он знал, что им она говорила о нем то же самое. Никки была замужем второй раз, но те, кто знал ее первого мужа, — их правда, было немного, всего двое или трое, потому что Никки, видимо, порвала с прежним кругом — уверяли, что Оррина она никогда не любила. Через два года Роберт и Никки собирались совершить кругосветное путешествие. «Теперь уже через год», — подумал Роберт. Он помнил, как однажды она добралась до самого Бруклина, чтобы отыскать вечную ручку, которая ему нравилась. Может быть, сначала, скажем, около года, Никки действительно любила erо. А потом стали вспыхивать стычки, совсем незначительные, но Никки умела раздуть их в настоящую бурю. Зачем в ящике стола лежат письма от Марион? Так звали девушку, с которой у него был роман четыре года назад. Роберт забыл про эти письма. А Никки нашла их и прочла. Она заподозрила Роберта в том, что время от времени он встречается с Марион в Нью-Йорке (хотя та уже давно вышла замуж) и либо завтракает с ней, либо ужинает, а дома говорит, что задержался на службе. В конце концов Роберт вынес эти письма в холл и выбросил в мусоропровод. А потом пожалел. Какое, собственна право имеет Никки рыться у него в столе? Роберту казалось, что неуверенность Никки в себе — а он считал, что она испытывает такую неуверенность, — объясняется тем, что ее не удовлетворяют ее поиски в живописи. Роберт познакомился с ней как раз в то время, когда она начала понимать, что с помощью одних только роскошных вечеринок, которые она закатывала для критиков и владельцев галерей, ей не пробиться в картинные галереи в центре города. У Никки был скромный доход оставшийся ей от родных, и, прибавив к нему жалованье Роберта, она могла позволить устраивать свои причудливые сборища. Но оказалось, что все владельцы галерей уговаривают ее выставляться на Десятой улице, а там, мол, дело само пойдет. Пришлось Никки смириться Но даже на Десятой улице выставиться было довольно трудна За те два года и шесть или семь месяцев, в течение которых они были женаты, у Никки состоялось, кажется, три выставки совместно с группой, которая обычно там выставлялась. Откликов в газете было немного.

Роберт подошел к шкафу и нащупал в кармане пальто пакет с печеньем. Вот оно, его можно потрогать и даже съесть. Он улыбнулся Все-таки на свете есть хорошие люди, добрые, дружелюбные, может быть, есть такие и среди женатых, они не превращаются в смертельных врагов, даже когда ссорятся. Роберт ругал себя, ведь он так тяжело переживает разрыв с Никки, так мучается от боли, только оттого, что это случилось с ним, что эта боль — его. Все нужно воспринимать в сравнении с остальным. Именно в этом й состоит разница между психически здоровым человеком и человеком неуравновешенным. «Помни об этом», — сказал он себе.

Он откусил кусок печенья и подумал о Рождестве. Нилсон пригласил его на праздники к ним, и Роберт подумал, что, пожалуй, примет приглашение. Накупит побольше игрушек для их маленькой дочки. Все лучше, чем ехать в Чикаго к матери и ее мужу Филу. Такая даль К тому же, если он туда поедет, придется что-то рассказывать о своем разрыве с Никки, хотя бы его мать не из тех, кто задает вопросы. У отчима Роберта две дочери от первого брака, и у них дети, так что в любом случае дом в Чикаго на Рождество пустовать не будет. А приглашение Нилсонов гораздо привлекательнее, чем те два или три, которые он получил от нью-йоркских друзей ведь одновременно они были и друзьями Никки.

4

— Алло! — сказал женский голос — Ну, как вы чувствуете себя? Лучше?

— А кто говорит?

— Это Дженни Тиролф — медленно ответил голос чувствовалось что девушка улыбается — Я подумала, дай-ка позвоню, поздороваюсь и узнаю, как вы. Хорошо ли провели Рождество?

— Очень. Спасибо. Надеюсь, что и вы повеселились.

— Да, конечно. Были мои родители и Грег. Очень по-домашнему.

— Ну что ж, на Рождество так и должно быть А снегом вас тогда не завалило?

— Тогда? Меня сейчас завалило. А вас?

Он засмеялся

— Я в городе. Мне, пожалуй легче.

— Завтра утром меня откопают. Восемь долларов за работу. Это уже третий раз. Ну и зима! Хорошо еще телефонный кабель не повредило, а вот электричества всю ночь не было.

Наступило молчание. Роберт не знал, что сказать У него промелькнула мысль что он не послал ей цветы на Рождество, хотел было, но передумал. Так ничего и не послал.

— Судя по голосу, депрессия у вас прошла — сказала она.

— В общем-то, да.

— Я тут подумала, может, вы как-нибудь приедете пообедать? Как насчет среды?

— Спасибо, но… почему бы мне не пригласить вас? Не хотите ли пообедать со мной в ресторане?

— С удовольствием.

— Здесь поблизости есть два неплохих. Знаете «Золотые цепи» в Кромуэлле?

— «Золотые цепи»?

— Это название гостиницы. И там есть ресторан. Я слышал, очень хороший. Может, встретимся там?

— Идет.

— В семь?

— Отлично, в семь.

Ее звонок привел Роберта в хорошее настроение, которое длилось несколько минут, пока он не подумал: она придет с Грегом, и Грег заявит о нем в полицию. Потом он отмел эту мысль Непохоже это на нее, не может она быть так расчетлива. Роберт был доволен, что без всяких колебаний пригласил ее в ресторан, а не согласился идти к ней. Это придавало их свиданию менее обязывающий характер.

В среду вечером прошел дождь, смочил снег, выпавший десять дней назад дороги обледенели и ездить стало опасно. Роберт подумал, что она наверно, опоздает или позвонит и скажет, что не может прийти вообще, но она не позвонила и появилась в «Золотых цепях» ровно в семь Роберт ждал ее в вестибюле, где была лестница красного дерева, ковры, зеркала, висели картины, так что вестибюль напоминал холл частного дома. На Дженни были зимние сапоги, в руках она держала туфли на высоких каблуках и переобулась, опершись на него, прямо возле гардероба.

— Безобразие! — сказала она извиняющимся голосом.

Их привели к столику, который был расположен в приятной близости к камину. Роберт предложил коктейль, и Дженни выбрала «Манхэттен». На ней было черное с голубым платье, Роберту оно показалось немного старомодным и слишком скромным. В ушах были серебряные серьги в виде полушарий. В первые пятнадцать минут их разговор состоял из сплошных банальностей («Ах, только «фольксваген» и может проехать в эту слякоть», — сказала Дженни). Роберта раздражал запах одеколона исходившего от его волос: он только что подстригся и не успел остановить парикмахера который обдал его струей из пульверизатора. От то и дело встречался глазами со взглядом Дженни, она всматривалась в него, но какие мысли ее волновали, он не мог бы сказать, и их беседа не давала ответа на этот вопрос. Дженни болтала о своей семье в Скрентоне, о своем старомодном отце, который не хотел, чтобы дочь поступала в колледж, и настоял на том, чтобы вместе с социологией она изучала бизнес. Она спросила Роберта где он учился. В Колорадском университете. «Но кончил только в двадцать четыре из-за денежных затруднений», — сказал Роберт. А на самом деле из-за депрессии, которая началась у него в девятнадцать лет, через год после того, как мать вторично вышла замуж. Роберт считал это время черным периодом в своей жизни и несколько его стыдился. Он сломался, потому что ему казалось, что сломалась его семья, хотя, по сути дела, он одобрял замужество матери и ему нравился ее второй муж. Отец Роберта слишком много пил, не умел обращаться с деньгами, и только терпение матери сохраняло семью — они жили втроем, ни братьев, ни сестер у Роберта не было — потом, когда Роберту исполнилось семнадцать, отец погиб в автомобильной катастрофе. Но ничего этого Роберт Дженни рассказывать не стал.

— Сколько вы собираетесь прожить в Лэнгли? — спросила она.

— Не знаю. А что?

— Просто вы не походи на человека который решил остаться тут надолго. Вам должно нравиться в большом городе.

Роберт подлил ей немного вина так что получилось ровно полбокала Он сообразил, что надел золотые запонки, которые Никки подарила ему на первую годовщину свадьбы, и одернул рукав, чтобы их спрятать.

— А где вы с Грегом собираетесь жить, когда поженитесь?

— Знаете, Грегу нравится Трентон. Из деловых соображений. По сравнению с Принстоном он отвратителен, но в Пристоне жизнь дороже. Грег присмотрел дом в Трентоне, и, наверно, мы переберемся туда с первого июня.

— А вам он нравится, этот дом?

Она долго молчала а потом ответила серьезно:

— Видите ли, дело в том, что я вообще не уверена следует ли мне выходить за Грега

— Вот как! Почему?

— Я не уверена, что по-настоящему его люблю.

Роберт не знал, что и сказать на это. Дженни кончила есть.

— Я не выйду за него, — объявила она.

— Когда вы это решили?

— Сразу после Рождества — она раздавила в пепельнице тлеющий кончик сигареты.

Подошел официант убрать тарелки и взять заказ на десерт. Роберту не хотелось десерта, но в меню усиленно рекламировали домашний яблочный пирог, и когда он предложил его Дженни, та согласилась и он попросил принести две порции пирога и кофе.

— Послушайтесь моего совета, — сказал он, — отложите свадьбу на несколько месяцев. Может быть вам не нравится то, что Грег вас торопит.

Дженни слегка нахмурила тонкие брови.

— Отсрочка ничего хорошего не даст. Я говорю о том, что знаю наверняка.

— Вы уже сказали об этом Грегу?

— Да, но он считает, что я передумаю. Я поговорила с ним между Рождеством и Новым годом.

Принесли пирог и кофе. Роберт заказал два «корвуазье». «Кончится тем, что она все-таки выйдет за Грега», — подумал он.

— Можно я задам вам не очень скромный вопрос? — спросила Дженни.

— Думаю, можно. Что вы хотите спросить?

— Вы уехали из Нью-Йорка из-за какой-то девушки?

Роберт взглянул на нее. Он даже глазом не моргнул.

— Нет. Из-за разногласий на службе. А кроме того, дом, где я жил, должны были снести.

Больше Дженни ни о чем не спрашивала Она поняла, что он сказал неправду, Роберт это почувствовал. Они молча допили коньяк.

— Давайте уйдем? — предложила она.

— Да, конечно, — Роберт оглянулся, ища глазами официанта

Расплатившись по чеку у выхода он вернулся к столику и оставил чаевые.

Возле гардероба Дженни снова переобулась в сапоги. Он подал ей пальто.

— Может, проедемся? — предложила она

— Пожалуй, — сказал он, удивившись — В вашей машине или в моей?

— В вашей.

Роберт не совсем понимал ее настроение. «Фольксваген» Дженни стоял возле ресторана. Он распахнул перед ней дверцу своего «олдсмобиля» с откидным верхом. На этой машине он проездил с Никки около года, но когда они расстались, Никки от нее отказалась. У Ральфа Юргена было два автомобиля.

— Куда вы хотите поехать? — спросил он.

— Мне все равна

Только шоссе сносно очистили от снега и льда, но ехать по нему было скучно. Роберт включил печку на полную мощность, потому что Дженни съежилась в своем пальто. Она смотрела прямо перед собой сквозь лобовое стекло. Он решил было не заводить с ней разговор, но через несколько минут почувствовал себя неловка. Зачем ей понадобилось без всякой цели разъезжать с ним в такой вечер, когда мокрый снег перешел в холодный проливной дождь? Чего она хотела? Чтобы он остановил где-нибудь поблизости машину и полез к ней? С какой стати девушке приглашать мужчину, которого есть основания считать маньяком, покататься вместе на его машине? Роберт вдруг расстроился и впал в уныние.

— Неудачный вечер для прогулок, — сказал он и подъехал к заправочной станции. — Может быть, вернемся? — он развернулся и повел машину к ресторану.

— А мне такой вечер даже нравится. Иногда мне кажется, что необходимо двигаться, просто куда-то двигаться и все, — Дженни по-прежнему смотрела сквозь лобовое стекло. — Иногда, если возникает такое чувства я хожу пешком долго-долго.

Смутная неприязнь, даже враждебность, томившие Роберта постепенно проходили. Дженни о нем вообще не думает. Она полностью погружена в собственные мысли. И вдруг он ощутил к ней странное сочувствие, начал ее понимать — ведь как часто и на него тоже находило похожее настроение. «Опять потерял связь с действительностью!» — так называла это Никки.

Они вернулись на стоянку возле ресторана, и, как только он остановил машину, Дженни открыла дверцу.

Роберт вышел из автомобиля.

— Найдете дорогу домой? Бензина хватит?

— Да, конечно! — голос Дженни звучал печально и потерянно.

Роберт был разочарован тем, как заканчивается свидание. Ему хотелось, чтобы она была веселой, болтала без умолку, он представлял себе, что закажет еще коньяку и они посидят за столиком часов до одиннадцати.

— Большое спасибо за вечер, — сказал он.

Похоже, девушка его не слышала Она села в машину.

— Дженни, если я сказал что-то, что вас обидело, мне очень жаль. Я не должен был ничего говорить про Грега Это меня не касается.

— Да, это касается только меня. Но вы ничем меня не обидели, поверьте. Просто иногда я слова из себя не могу выдавить. Скверно с моей стороны, я знаю, но ничего поделать не могу.

Он улыбнулся.

— Неважно.

— Вы как-нибудь зайдете ко мне?

— Да, если хотите. Может быть, когда-нибудь, когда и Грег придет? Вы могли бы представить меня, как друга Риты.