Семь отмычек Всевластия

— Простите, уважаемый, а этот фокус с зимой не ваших ли рук дело? — спросил он у Вотана.

Одноглазый, только что умявший два батона колбасы салями вместе с упаковкой, покосился на Женю и, поковыряв пальцем в зубах, ответил не без самодовольства:

— Верно говоришь, человече. Хотел я напомнить себе о тех временах, когда был молод и тоже ходил по этой земле. Тогда она была другой. Совсем, совсем другой была та земля.

— Может, вы просто жили на севере? — почтительно предположил Афанасьев, уже по привычке прикрывая глаза.

— И там я жил. Везде был мой дом. Но теперь не тот я стал… не тот.

— В маразм впал, — проворчал Эллер, соревновавшийся в прожорливости со своим братом Поджо (хотя радовало уже то, что не со своим козлом Тангрисниром). — Зиму придумал… блюститель времен года…

Впрочем, сказано это было так тихо, что слова Эллера слышала только Галлена, темноволосая статная дамочка, чем-то напомнившая Коляну Ковалеву то ли его последнюю подружку-модельершу, то ли звезду российского кино Анну Самохину. Чужеземная «Самохина» сохранила на лице невозмутимую понимающую усмешку. Улыбалась она во весь рот, и Васягин, который от отупения принялся считать ее крупные белые зубы, решил априори, что их гораздо больше, чем тридцать два.

Тут его всколыхнуло.

— Я одного не пойму, — изумленно произнес мент Васягин, — если вы утверждаете, что вообще первый раз в Российской Федерации и только что прибыли сюда, то откуда вы… это самое… знаете наш язык?

Альдаир снисходительно улыбнулся, а рыжий Эллер захохотал в голос, так что уши заложило не хуже чем при взлете авиалайнера:

— Да от тебя самого! Правда, многое непонятно мне в том, что выудили мы из ваших голов… (Колян Ковалев тут же вспомнил то ощущение, когда ему словно оплели голову нагретой тончайшей металлической паутиной), но… я думаю, разъясните вы все своим будущим повелителям. Вот, например, что такое «трезвяк»? Сдается мне по тем обрывкам, что уловил я в голове твоей, «трезвяк», он же «вытрезвитель», — это чертог, в коем обретаются только избранные гости. Славен я и желаю гостить в том «трезвяке» и быть там гостем знатным! — прогремел Эллер.

— Напьешься — будешь, — пробурчал Васягин.

— Хорошо, — сказал Афанасьев, выслушав эту тщеславную тираду Эллера и придержав за руку Васягина, кажется порывавшегося сказать что-то еще. — Значит, насколько я понимаю… вы утверждаете, что вы Один, скандинавский бог?

— Истинно так. В вашем мире звали меня Один.

— А ЭТИ… ЛЮДИ… МММ…

— Мы дионы, — уточнил Альтаир. — Кажется, говорил я тебе об этом, человек. Мы потомки ваших богов. Я — сын Зеурса, в вашем мире известного как Зевс.

Ковалев, в школе имевший по истории древнего мира твердую тройку с минусом, прослушал это утверждение белокурого гиганта с абсолютно безмятежным видом, зато сержант Васягин, которому все еще не давало покоя нарушение паспортно-визового режима, совершенное пришельцами, икнул и выговорил:

— Это который… в Древней Греции? Там… Солоника убили. Нет, его, конечно, не в древней, а уже в современной Греции, но… все равно…

— Не знаю, о чем ты говоришь, ничтожный, — надменно сказал Альдаир и высморкался в скатерть, — но мой отец, владыка ваших древних богов, послал меня сюда, чтобы снова править вами.

Афанасьев, слушавший диона с видом, с каким заботливый врач психиатрической клиники слушает особенно запущенного пациента, деликатно кашлянул и проговорил:

— Значит… насколько я понял, вы — потомки наших старых богов? Откуда же они пришли в наш мир?

— Да будет тебе известно, чужестранец, что те, кому твои звероподобные предки поклонялись, были изгнаны с планеты Аль Дионны. С тех пор минули многие тысячелетия, десятки тысячелетий по вашему времени. Жили они здесь и правили. А отправились сюда, в этот мир, чтобы пронести горькую чашу изгнания и не расплескать ее, — величаво объявил Альдаир, который, если не считать сморкания в скатерть, кажется, был наиболее воспитанным и красноречивым из всей компании. — Жили они здесь долгие годы, и потому это не ваш, а наш мир.

Люди молчали, подавленные странной и на свой манер безукоризненной логикой диона. Ведь порой и дубина является самым выверенным и основательным аргументом. Альдаир, выпив водки (три с половиной бутылки, как подсчитал неисправимый блюститель порядка Васягин), разговорился и повел свою речь дальше. Из его рассказа, увитого, как виноградными лозами, бесконечными восхвалениями предкам, удалось воссоздать, с чем и на каком основании эта инопланетная братия пожаловала на Землю в целом и на дачу к Коляну Ковалеву в частности.

«Причина вполне банальна, — думал Афанасьев. — Появились налогоплательщики из другого, чужого мира. Происшествие само по себе заурядное и многократно описанное в литературе и показанное в фильмах, но вот только последствия… Словом, прилетевшие к нам скитальцы из космоса тоже считают себя землянами. Чудесно! Помню, мой сосед по подъезду дядя Сеня, выпив, утверждал, что он эфиоп и к тому же то ли предок, то ли потомок Пушкина. Ничего… Такая мелочь — предок ли, потомок! Эх, дядя Сеня! А они, эти красавцы из бездны, утверждают, что здесь, в нашем мире значит, мотали космические сроки изгнания их близкие родственники — отцы, матери, дядюшки и тетушки. Выходит, Земля — это что-то вроде ссылки. Земля пять или семь тысячелетий тому назад — теперь уже не важно, тысячелетием больше, тысячелетием меньше! — была местом ссылки правонарушителей другой, более развитой цивилизации».

«Итак… — продолжал размышления Афанасьев. — Самая большая популяция космических беспределыциков жила в Средиземноморье. А что? Тепло, финики разные растут, маслины… Курорт. Они получили широкую известность под именами богов олимпийского пантеона. Зевс, Афина, Гера, Аполлон — уроженцы планеты Аль Дионна, обожествлявшиеся древними и вовсю безобразничавшие в своих владениях. Например, осчастливливающие своими инопланетными сперматозоидами земных женщин, в результате чего на свет появлялись полукровки с уникальными физическими характеристиками. Ну типа Геракла. Так, что ли, получается? А некоторые альдионниты селились на севере — например, те, что вошли в земную историю под именами асов, скандинавских богов: Один, Тор, Локи, Хеймдалль.

По россказням этого Альдаира, если прикинуть, выходит, что примерно в третьем тысячелетии до нашей эры, то есть пять тысяч лет назад, дионы покинули Землю, а вот теперь прибыли обратно их сыновья и дочери: трое мужчин и две женщины. А с ними дядюшка-наставник, этакий космический дядька Черномор — старый космический зэк Вотан, на Земле более известный как Один… И прибыли точно на дачу Коляна, где мы расслабляемся. Отличная перспектива отдыха!!!» — подвел итог своим мыслям Афанасьев и оглянулся вокруг себя. А потом поднял глаза.

Прямо на него в упор смотрел Вотан. Единственный глаз сверкал, как сталь клинка, окрасившегося к тому же кровью. Кажется, старикан был пьян как сапожник. Не исключено, что он принимает Афанасьева за инеистого или огненного великана, с которыми представители северного поколения дионов, именуемые асами, кажется, враждовали.

Женя сказал первое, что пришло ему на ум:

— Значит, вы прибыли сюда, чтобы снова установить свою власть над нашим миром?

— Так это и есть.

— Простите… а каким образом вы собираетесь это сделать?

Теперь замолчали гости. Перестали жевать. Все, за исключением рыхлого толстяка Поджо, который, по всей видимости, мало интересовался наполеоновскими планами установления мирового господства, а заботился все больше о своем желудке.

Первым заговорил одноглазый Вотан — глухо, гнусавым надорванным голосом, каким обычно озвучивают третьесортные американские фильмы ужасов:

— То есть как это, человек?… Ты хочешь сказать, что твои собратья посмеют сопротивляться нам… тем, кто были богами вашего мира?

— Вот именно что БЫЛИ, уважаемый, — терпеливо проговорил Афанасьев. — А за то время, что вы отсутствовали, здесь произошли большие изменения. Я бы даже сказал, очень большие изменения.

— Разве у вас больше не верят в богов? — звучным контральто презрительно проговорила Галлена.

— Почему не верят? Верят. Верят! Только у нас преимущественно… это… монотеизм.

— Непонятно мне это слово, — надменно произнес Альдаир и съел сникерс. Нет надобности еще раз говорить, что дионы не привыкли отделять содержимое от содержащего, так что сожрал вместе с упаковкой.

— Монотеизм — это такой религиозный строй, при котором верят не в нескольких богов, то есть в пантеон, а лишь в одного, — начал объяснять странным гостям Женя. — Вот, например, мусульмане верят в Аллаха, буддисты, стало быть, в Будду, христиане — в Иисуса Христа, иудеи — в Иегову, и так далее…

— А разве в Зевса больше никто не верит? — спросила Галлена. — Или в Одина? В Тора?

— Древнегреческие и скандинавские боги давно уже отошли в прошлое и… и наличествуют только в справочниках по мифологии… — академично начал было Афанасьев, забыв, что перед ним сидит живой скандинавский бог, да еще самый главный. — И тут же был заглушён рыком этого самого бога:

— Вот мы и пришли, чтобы напомнить о себе! И мы докажем, что все эти ваши моно…теисты просто забыли, кто должен ими повелевать!!!

Раскатам его голоса позавидовала бы любая фирма, выпускающая автосигнализацию. Афанасьев понял, что развеивать архаистические религиозные воззрения старого Вотана — это все равно что убеждать Гитлера организовать фонд помощи жертвам Холокоста. Тогда он решил не вызывать гнева пришельцев и хитроумно зашел с другой стороны:

— Возможно, что вы и правы, уважаемый Один, и я бы всеми своими силами, насколько могу, поспособствовал бы тому, чтобы вам был оказан достойный прием… но все-таки позвольте спросить: каким образом вы хотели бы объявить о том, что вернулись и отныне будете править?

— Пошлю вещую птицу — ворона! — гаркнул одноглазый старик. — Пусть упредит всех, что мы вновь явились в мир!!

Эта реплика старого аса не встретила понимания даже у его соотечественников: Альдаир пожал плечами, а Эллер, заслышав очередное чудачество деда, так и вовсе покрутил пальцем у виска: дескать, заворачивай, Маруська, старикашка спятил…

«Судя по всему, они взяли не только лексикон, — отметил про себя Женя Афанасьев, — иначе откуда бы этому Эллеру знать, что этот чисто русский, по крайней мере человеческий, жест с кручением пальца у виска обозначает сдвиг по фазе?»

— А что хочешь посоветовать нам ты? — Альдаир недобро прищурился на Афанасьева. — Зрю я, ты самый мудрый из живущих в сем мире?

— Гм… самый мудрый… это, конечно, сильно сказано. Я хотел бы посоветовать вам не применять силовых методов. Ведь, насколько я понимаю, вы хотите утвердиться силой?

— А он и правда мудро говорит, — удивленно произнес Вотан. —Да… ведь так мы и мыслили. Кто ж его знает, что произошло с людьми за то время, пока я отсутствовал?

— А произошло многое, — сказал Женя. — Люди стали очень сильными. Быть может, не такими сильными, как вы, я бы даже сказал… совсем не такими, но их сила — не в мускулах.

— Вот это верно, — согласился Один. — И в мое время сила была не в мускулах. Иначе как мог бы победить я болотного волка Фенрира, взращенного в кошмарных подземельях Етунхейма? Чем же изменилась сила людей?

«Кажется, несмотря на то что мы говорим на одном и том же языке, понимания мы не найдем, — раздраженно подумал Афанасьев и покосился на уже сильно пьяного Коляна, который вынул мобильник и сделал несколько попыток попасть в кнопочки. — Не иначе как вызвонит свою бригаду в полном составе, и тогда тут такое начнется!»

— Погоди, Коля, — остановил Афанасьев, вырывая у Ковалева сотовый. Потом повернулся к Альдаиру — кажется, самому здравомыслящему из всей этой разношерстной шизофренической компании — и проговорил: — Видите эту штуку? Так вот, при помощи ее я могу сообщить о том, что вы появились, хоть на противоположную сторону планеты. Достаточно нажать несколько кнопочек. А затем…

— Затем п-при малейшей опасности сюда в-ввышлют… в-в-в… вертолеты, — перебил его Васягин, тоже, кажется, пьяный и к тому же немилосердно пялящийся на красивых дионок, — об… объявят план-перехват…лучше — шар-рахнут баллистическими ракетами, и никакие м-молоты М-мьельнир… не помогут!! Вы что, не вплели… как в-война в Ираке?..

Удивительно, откуда простой российский мент выудил информацию о молоте скандинавского бога Тора — молоте, которым его владелец имел обыкновение швыряться во всех, кто не вызывал у него симпатии! — но только нельзя сказать, что это знание пошло ему на пользу. Потому что Эллер, уже обожравшийся и теперь вяло цедящий водку прямо из горла —все с тем же видом, словно он попивает квасок или компот — услышал название боевой принадлежности своего отца.

Неизвестно, какая жидкость из числа содержащихся в организме шибанула ему в голову, но только он привстал и, выбросив вперед руку, словно распрямившуюся пружину, схватил Васягина за шкирку и легко выволок из-за стола:

— Что ты сказа-ал?

Сержант уныло болтался в могучей руке и пытался зажмуриться.

Афанасьев поспешил вмешаться:

— Он сказал, что с современными людьми этого мира, мира Земли, нужно действовать другими методами.

— Отпусти его, Эллер, он уже посинел, — брезгливо произнес Альдаир. — Это какими же… ме-то-да-ми?

— По-хорошему. Да, да, по-хорошему. И тогда они все сами поймут и захотят вам подчиняться.

— А в какого бога веришь ты, человек? — в упор спросил Альдаир.

Женя попытался иронично улыбнуться, но его губы просто-напросто разъехались в какую-то неудобоваримую резиновую гримасу, как холодец под толкушкой для картофеля.

— Я христианин, — сказал он. — Я верю в Иисуса. Не то чтобы я верю, что он смотрит на меня и искренне сопереживает, как может смотреть и сопереживать, скажем, вот он, — Афанасьев показал на съехавшего на пол Васягина, — но просто… ммм… человек так устроен, что должен верить в Бога. Это… гм… его естественная потребность.

Пример сопереживающего Васягина оказался неудачным: Альдаир посмотрел на мента откровенно брезгливо и изрек:

— Я не понимаю, как ты можешь ставить имя своего бога рядом с именем вот этого… полудохлого червя. Но мне понравились твои слова про то, что человек так устроен, что должен верить в бога. В какого же бога вы все реально верите? Только не называй мне этих… моно…теистов. Это суть имена. Лучше скажи мне: есть ли такой бог, в которого истинно верят все твои земляки? Если есть, скажи, в чем его сила и как вы его зовете?

Все это до рези в желудке напоминало осточертевшие религиозные диспуты на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, и Женя поморщился: он вспомнил, как за ответ на примерно такой же вопрос ему еще в университете влепил «трояк» придурочный преподаватель религиоведения.

Но тут, быть может, на кону стояло нечто существенно большее, чем какая-то там оценка. Этим психически неадекватным гражданам из неведомого мира могло прийти в голову все что угодно.

А на расправу они, по всей видимости, коротки.

Но ответ Женя, кажется, знал.

— Такой бог есть, — сообщил он. — В него верят все. В том числе и в этой стране, где вы сейчас… находитесь. Да и везде. Везде его сила огромна.

— Как его имя?

Афанасьев окинул взглядом лица этих чудаковатых пришельцев, обращенные к нему — любопытствующие, настороженные, угрюмо-недоброжелательные или просто равнодушные, как у продолжавшего усердствовать на ниве чревоугодия Поджо, — и ответил коротко, как отрезал:

— Деньги.

— Кажется, я понимаю тебя, — сказал Альдаир, — деньгами у вас называют то, за что можно взять все что нужно. Так?

— Да.

— У нас на Аль Дионне, — медленно заговорила Галлена, — у нас точно так же определяется Закон. Тот, кто соблюдает его, может взять все что нужно. Значит, у них такой же бог, как и у нас.

Афанасьев, у которого эти схоластические заморочки странных гостей уже сидели в кишках и даже подбирались к другим, более основательно запрятанным внутренностям, не стал углубляться в тонкости, а просто пожал плечами: думайте, как хотите…

Тут отозвался старый Вотан. Произнося свою речь, он расцвечивал ее полнозвучным иканием, как будто кто-то колол дверью грецкие орехи.

— Я чувствую, что этот человек в самом деле… грэ-эк!.. говорит правду: мир изменился. Этот мир изменился, и мы не сможем больше быть в нем прежними. Такими, каким было наше старое… хррэ-эк!.. поколение, когда правило беспомощными людьми. Теперь же я чувствую мощь новых жителей этого мира. Эта мощь весьма в-велика. Грэ-эк!! — произвел он финальный физиологический акт.

— Вот-вот, — заговорил Афанасьев, обрадовавшись, что впавший в ностальгию по четырех-, пяти— или шеститысячелетней древности одноглазый бог наконец заговорил здраво, хоть и с помехами в речи. — Совершенно верно, господин Вотан. Нельзя кидаться на танк с топором…

— Что такое танк? — перебил его Эллер.

Афанасьев обернулся к нему и хотел уж было отвечать, но тут белокурый великан хлопнул его по плечу так, что бедный журналист еле устоял на ногах.

— Будь по-твоему, человек! — сказал Альдаир. — Если бы я почувствовал, что ты лжешь, я бы превратил тебя в горсть пепла.

— Змей Горры…ныч… — пробормотал Васягин и ненавязчиво свалился под стол.

Анни, светловолосая фигуристая дионка с внешностью несколько затасканной супермодели, и Галлена брезгливо убрали ноги.

— Благодарю за доверие, — машинально ответил Афанасьев, подумав, что эти существа, вообще, не столь уж ужасны, как это показалось вначале. Конечно, телепатические способности, возможность влиять на климат в отдельно взятом мини-ареале территории, силища эта кошмарная — все это определенно не может не вызывать уважения.

Но, с другой стороны, — этот невесть откуда взявшийся космический сброд может наворочать таки-и-их дел!

Если, конечно, их будет направлять смекалистый и грамотный русский мужик, съевший пуд соли с такой нечистью, которая всем этим большим младенцам со звезды и не снилась…

3

— Значит, в чьей руке деньги, в той руке и закон, — выразительно резюмировала Галлена. — Верно?

Афанасьев посмотрел на статную темноволосую дионку не без уважения: это надо же, в России без году неделя, а уже так внятно прописала главную особенность Российского законодательства!

— Верно, — ответил он, — потому я и предлагаю вам не размахивать трезубцами и не пускать молнии… если вы, конечно, это умеете…

И он опасливо покосился на Эллера и Альдаира, уже жалея, что его язык, развязанный алкоголем, ляпнул эти слова, могущие привести к непредвиденным последствиям.

Но последствия были вполне предвиденные: Альдаир индифферентно передернул атлетическими плечами и со словами: «Почему не умеем?» совершенно неуловимым для глаза жестом выхватил из-за спины нечто сверкающее и продолговатое… Белокурый дион тряхнул этим «нечто», и из оконечности предмета бесшумно прянула зеленоватая молния.

Ее отблески легли на перекошенное от изумления лицо Коляна, запрыгали в широко распахнутых глазах Жени Афанасьева, осветили тронутые легким любопытством лица гостей из другого мира…

Молния с легким шипением прошила стекло, ударила во двор и угодила в огромный тополь, росший за гаражом Ковалева. Раздался грохот и треск, блеснул язык пламени, но тут же был сбит воздушной волной от размашисто рухнувшего дерева. Кроной тополя едва не накрыло мирно пасущегося козла Тангриснира, с таким же спокойствием, с каким его земные собратья едят траву, пережевывавшего какой-то компонент литой фигурной ограды, окружавшей ковалевский особняк.