Как лист осенний...

Я протянула парню браслет: — Вот…

— Понятно, — протянул он задумчиво, покрутив браслет, — неясно только, где она взяла орт`онд`ел.

— Что? Не поняла…

— У вас это называется ментальный усилитель.

— В смысле, я могу слышать мысли других людей? Но я же не ношу его постоянно, а так, по настроению. И никого я не слышу, даже своих по несколько раз переспрашиваю, пока пойму, чего они хотят на самом деле. При чем здесь ты и Милка?

— У орт`онд`ела совсем другой принцип действия. Он настраивается на своего владельца, даже бывшего, и связывает его с тем, кому был подарен. Поняла? — Я отрицательно покачала головой. — Ну, неважно, главное, что только ты знаешь, что происходит на самом деле. Сама не осознавая, ты описываешь это в своём рассказе.

Я убито помолчала. А кому понравится думать, что твоя очередная нетленка на самом деле хроника чужой жизни, пусть даже и в альтернативной реальности. А уж если тебе ещё кто-то и со стороны помогает…

— Я не всё пишу сама, там текст появляется без моей помощи, — пожаловалась я, усаживаясь за компьютер, — последнее время я больше читаю, чем пишу. Вот, опять что-то новенькое, про город…

— Ей нельзя в Тир-А`Ннах, — парень экспрессивно схватился за голову в приступе отчаяния и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Надо же, какой эмоциональный! Кто бы мог подумать? — Нельзя…

— Поздно, она уже там, — я глазами пробегала строчку за строчкой.

— Вслух, — хриплым срывающимся голосом приказал парень, — у меня нет времени копаться у тебя в мыслях, там столько мусора.

* * * * *

Милка дошла до конца опущенного подвесного моста и, держась одной рукой за ржавую цепь, склонилась над поверхностью воды, свободной от плавающих листьев. В темном зеркале отразилась чумазая встрепанная физиономия. Умыться бы, прежде чем входить в ворота, а то примут её за попрошайку. Но сомнительный сладковатый запах, идущий от воды, отбил всякое желание наводить красоту: — "Ладно, в городе умоюсь, как его там, Тир-А`Ннах?"

Вход в город никто не охранял, и девушка, опасливо косясь на решетку с острыми пиками, нависающими над головой, просочилась внутрь. С визгливым скрежетом решётка опустилась, отрезав путь назад. Милка поглазела, как сам собой вращается громадный ворот, наматывая толстую цепь, поднимающую мост. И только когда тот, жалобно скрипнув, встал на место, плотно прикрыв проём, развернулась и отправилась знакомиться с городом, откуда, судя по всему, выйти будет сложнее, чем войти. Она припомнила гулявшую по студенческому общежитию шуточку: девчонки на дверь своей комнаты вешали записку "Заходи не бойся, выходи не плачь", оставляя за собой право "казнить" наглецов или "миловать". Сейчас, похоже, была та же ситуация.

Девушка медленно бродила по городу, который сверху показался Милке диковинным цветком: черная остролистая серединка-холм, шесть выпуклых ярких лепестков на более темном фоне окраин и по кругу узкая полоска городской стены. Сейчас же неширокие улочки ручейками стекались к просторной площади, чтобы выплеснуться по другую сторону её просторным бульваром, ведущим к замку на холме.

На площади был фонтан, окруженный, словно почетным караулом, высокими пирамидальными деревьями. Они пламенеющими свечами вздымали к небу ветви с красно-зелеными крупными листьями с фиолетовой полосой по краю трилистника.

Милка остановилась около фонтана — тоненькие струйки воды, затейливо переплетаясь, журчали так беззаботно, играя последними огоньками уходящего дня, что хотелось слушать этот несмолкающий плеск бесконечно. Заодно и умылась пузырящейся водой, не обращая внимания на зловещую бронзовую композицию, воздвигнутую в центре — в смертельной схватке сошлись двое. Оскалившийся вампир, развернув веером крылья, вцепился руками в горло диковинному зверю, похожему на бронированную горгулью с головой Медузы Горгоны. Прекрасное лицо женщины, обрамленное змеиными туловищами, мучительно искажено в напрасной попытке вырваться из удушающего вампирьего захвата.

"Абстракция, — думала Милка, отмываясь в пузырящейся воде, — ну и фантазия у скульпторов".

А что? На двух площадях, через которые она прошла раньше, стояли такие же жизнеутверждающие статуи, надо думать и на остальных будет то же самое. Главным были не фонтаны, не дома и улицы.

Сильно беспокоило другое — город был пуст, абсолютно. Не заброшен, не разрушен, везде идеальный порядок — магазинчики приоткрыли застекленные двери, зазывая покупателей, на уличных лотках разложены фрукты (Милка стащила пару персиков — сочные, свежие), сладости, на ветру полоскались легкие шторы, выпархивающие из открытых окон. Создавалось впечатление, что жители, внезапно бросив все свои дела, покинули город стройными рядами и без паники.

Сумерки постепенно сгущались, и оставаться на улице как-то не очень хотелось. А замок, что ж, туда она пойдет завтра утром…. В этом районе дома были большие, не то, что около городской стены. Там были не лачуги, нет, но маленькие, скромные, стоящие близко друг к другу и совсем не было растений, если не считать цветочных горшков на окнах. Здесь же — роскошные особняки из разноцветного камня, один другого краше. Дома вдоль бульвара окружали чистенькие, ухоженные рощицы, просматриваемые насквозь, с ажурными решетками невысоких оград.

Немного посомневавшись, девушка вошла в приглянувшийся ей дом. Двухэтажное здание с колоннадой, поддерживающей террасу второго этажа, полукруглыми ступенями и высокой двустворчатой дверью напомнило ей виллу, виденную в одном из голливудских триллеров. Там и внутри было очень даже ничего, миленько. А здесь?

Дом не обманул ожиданий — он был готов к приему гостей: полупустой холл с парой закрытых дверей, напротив входа — широкая лестница, покрытая бежевой ковровой дорожкой, ведущая на второй этаж с промежуточной площадкой, где лестница разделялась на две и позволяла полюбоваться видом из стрельчатого окна, выходящего в заросший сад.

Милка поднялась наверх — длинный темный коридор с комнатами по обеим сторонам и окном в конце. Девушка толкнула дверь и радостно взвизгнула — она попала в гардеробную. Это здорово, а то так надоела эта хламида! Перебирая развешанные платья, она с грустью констатировала, что в этой одежде вряд ли ей будет удобно. Сплошь вычурные бальные платья, кружева, меха, тонкий шелк…. Попробовать, что ли надеть? Да нет, не стоит… Милка и в обычной, и в праздничной одежде предпочитала брюки, свободные блузы, коротенькие, не стесняющие движения маечки.

Разочарованная, она снова вышла в коридор и поочередно принялась распахивать двери, выбирая себе комнату. Зачем? Все комнаты были похожи, как близнецы, различаясь только окраской стен, штор, ковров — минимум мебели, максимум пространства — во всех были окна до пола, выходящие на террасу. Милка остановилась на сиреневой спальне с широкой кроватью посередине, прикроватной тумбочкой и невысоким шкафом в углу. Попрыгав на пружинном матрасе, девушка открыла тумбочку. Убедившись, что она пуста, полезла в шкаф.

Сюрприз! В шкафу на полках ровными стопочками лежала повседневная одежда, мужская и женская, и брюки в том числе. Милка выбрала себе полотняные брюки, тунику с плохо различимым в потемках рисунком, быстро переоделась. Глянуть бы в зеркало! А вот с этим было напряженно — зеркалА не встретились нигде.

Низкий вибрирующий звон колокола прозвучал, как тревожный набат. Девушка выскочила на террасу. Ночь накрыла город темным саваном неба, в прорехах которого светились далекие звезды. Приглушенный шум вверху заставил её задрать голову — слитное хлопанье тысяч крыльев ворвалась в покой безлюдного города. Темная волна накатывалась медленно и неотвратимо.

От визгливого писка стаи летучих мышей, мельтешащих над самыми крышами, заломило виски. Милка зажала уши руками, чтобы не слышать пронзительного звука, от которого встали дыбом волоски на руках, а вдоль позвоночника пробежали колючие мурашки. Ещё один тревожный удар колокола — улица осветилась праздничными огнями. Светились стены домов, брусчатка мостовой, садовая ограда, и даже стоящая напротив повозка с опущенными на землю оглоблями тускло фосфоресцировала, освещая газон вокруг себя.

Одна из мышей, сложив крылья, в бреющем полете понеслась вниз и, ударившись оземь, поднялась на дыбы каурой лошадкой с развевающейся рыжей гривой. Ещё один сочный удар оземь — рядом встал кряжистый мужик. Деловито схватив лошадь под уздцы, запряг в ту самую пустующую повозку и, взгромоздившись на козлы, отправился по своим делам.

Город оживал, наполняясь гомоном бурлящей толпы: слышались крики зазывал, шорох подошвы о мостовую, радостные приветствия, смех. Судя по всему, этот район города пользовался большой популярностью у местного населения.

В калитку вошла молодая женщина со свободно лежащими на плечах волосами и плотно облегающим великолепную фигуру платье. Ласково касаясь рукой кустов, окаймлявших дорожку, ведущую к дому, она легко взбежала по ступенькам крыльца, будто не раз делала это, и растерянно встала у дверей.

"Хозяйка! А я тут без спроса… А у кого спрашивать было?" — Милка трусливо присела, спряталась за балюстрадой террасы, продолжая наблюдение. Женщина, постояв немного, в дом не вошла, а развернулась и медленно побрела прочь. Открывая калитку на улицу, она оглянулась, окинула дом печальным взглядом, и, слегка кокетничая, крикнула:

— Не прячься, я все равно тебя вижу.

Милка отскочила назад в комнату и чуть не упала, запутавшись в подоле длинного бального платья.

Женщина засмеялась:

— Выходи, не бойся… — благожелательная улыбка озарила её лицо, а глаза… негаданный ангажемент в театр вечности…. Такие глаза Милка уже видела, один раз, у любителя изящной словесности.

"Нашли дуру, никуда я не пойду! А эта мамзель? А она просто мимо проходила", — пока мысли беспорядочно метались в голове, девушка не сидела, сложа руки — закрыла на щеколду окно, задернула плотно шторы, забаррикадировала дверь тумбочкой (тяжелая, зараза!) и прямо в платье забилась между подушками, для надежности натянув одеяло на голову. Теперь она сидела в душной темноте и поедом себя ела за то, что сбежала из домика Дарьи. Хотелось, как лучше, а получилось, как всегда?

Она несмело высунула голову наружу — с улицы едва доносились звуки блюзовых мелодий, но в самом доме было тихо. В комнате темно, только эфемерный свет просачивается сквозь незаметные щелочки в занавесях и тонкими лучиками тянется к стене, чтобы, коснувшись её, стать безжизненной белесой кляксой.

"Мы чужие на этом празднике жизни, Киса, — прибрела невесть откуда горькая мысль. — Чужие? Как бы не так!"

Милка решительно встала, поправила сбившееся платье (откуда оно взялось, вроде бы была одета по другому, но для прогулки по городу в самый раз), с трудом отодвинула баррикаду от двери и босиком пошлепала в гардеробную поискать подходящую к платью обувь. Темно? Да нет, не совсем, глаза привыкли, и темнота была больше похожа на угасающие вечерние сумерки, когда закатившееся солнце шлет прощальные приветы засыпающей земле.

Милка легко сбежала по лестнице, сделала несколько пируэтов на гладком полу, притопнула, слушая, как звонко стучат каблучки мягких полусапожек с высокой шнуровкой и, хлопнув дверью, выскочила на улицу: — "А что горевать-то? Решение принято и обжалованию не подлежит! Это выбирать трудно, терзаться в сомнениях, как принц датский: — "Быть или не быть? Вот в чем вопрос!", а сейчас-то — пыль морская!".

Беззаботные люди небольшими компаниями двигались по бульвару в центр города, откуда доносились звуки музыки. На Милку никто не обращал внимания — идет себе человек один и пусть себе идет. Тем более что она ничем не отличалась от окружающих, чья одежда была куда более странна и непостижима, чем Милкино вечернее платье.

Идущая впереди худенькая девушка-подросток оглянулась, подождала Милку и приветливо спросила:

— Ты недавно здесь, да? А как ты… — она осеклась на полуслове и пристально уставилась на Милку, беззастенчиво разглядывая её. — Но ты же…

— Я только сегодня приехала, к тетушке, — вдохновенно выдала Милка приготовленную заранее заготовку, — она вот там живет, — и махнула рукой в трудноопределимом направлении. Пойди разберись, город хоть и небольшой, но не могут же все друг друга знать.

— К тетушке, да? — девчонка усмехнулась, явно не поверив ни одному слову, — ну тогда пойдем, я покажу тебе местные достопримечательности. Ты ведь ещё, наверное, ничего не видела, — она по-дружески взяла Милку под руку и свернула с бульвара на соседнюю улочку, — а потом ко мне в гости зайдем.

— Стойте, — запыхавшийся мужчина едва не врезался в девушек. — Яринна, я пойду с вами.

Милка заулыбалась (основной инстинкт, что поделать) и жеманно пискнула: — Лично я не против.

А что такого, вполне симпатичный сопровождающий, к тому же знаком с её спутницей, но реакция Яринны её поразила:

— Ты? — она ощерилась, показав великолепные клыки, — кто пустил тебя сюда, пасынок фортуны? Или ты вел себя, как герой, в последнюю минуту боя? А, я знаю, ты и здесь схитрил, как всегда…

— Яринна, — мужчина примирительно поднял руки, — не будем о прошлом, я не виноват в том, что Авенир погиб. Поверь, не по моей вине!

— Теперь я знаю правду, Делеор, — угрожающе прошипела девушка, — всю правду, а не то, что ты мне пытался за неё выдать.

Милка только и успевала, что переводить взгляд от Яринны к Делеору. Ничего себе, с ходу попасть в чужие разборки!

— Ладно, ладно, — мужчине явно хотелось закончить дело миром. — А сейчас можно я поговорю с твоей подружкой? Наедине…

— Она моя. — С тихим шелестом за спиной Яринны развернулись тонкие кожистые крылья. Одно из них рванулось к мужчине и острые когти на конце крыла прочертили кровавую полосу на лице Делеора. Тот отшатнулся, но Яринна уже визжала на предельно высокой ноте. — Ты живой, как и она!

Мужчина прыгнул к разъяренной Яринне, пытаясь заткнуть ей рот. Куда там! Сильный удар отшвырнул его к ажурной ограде. Делеор вцепился в решетку, увитую вьющейся лозой, пытаясь удержаться на ногах, но с мучительным стоном сполз на землю, где и затих. Со всех сторон неслись встревоженные крики — народ спешил принять участие в неожиданном веселье.

— Готов, — Яринна брезгливо пошевелила ногой застывшего неподвижно Делеора и, убедившись, что тот надежно обезврежен, развернулась к Милке. — А теперь ты…

Продолжения Милка уже не видела, потому что ещё один основной инстинкт бросил её в спасительную темноту, а ноги не останавливались, пока тело не втиснулось в какую-то узкую нору под раскидистым кустом, похоже вечнозеленым, потому что жесткие листья торчали во все стороны, как иголки у ёжика. Но всё это она осмыслила потом, когда включился мозг, находящийся в этот момент в режиме экстренной перезагрузки. И вывел его из этого заторможенного состояния величественный звон колокола, возвещающий начало нового дня. Просто дежа вю какое-то…

Раздвинув неподатливые ветки, Милка осмотрелась — шалун-ветер гоняет опавшие листья по брусчатой мостовой, с тихим плеском льется вода в чашу фонтана, эхом затихает вдали минорное звучание колокола. Правду говорят, хочешь спрятать лист, схорони его в лесу! Вот и она неосознанно прибежала туда, где её меньше всего будут искать — на площадь, полную праздной толпой. А сейчас, как Милка поняла по царившей вокруг тишине, город опять пуст. Ну и, слава богу, можно вылезать без опаски! И удирать со всех ног отсюда, пока светло! Куда глаза глядят!!!

* * * * *

— Всё, больше ничего нет, — и подпрыгнула от неожиданности, услышав голос сына:

— Мы опаздываем!

— Куда? — обескуражено переспросила я, наклоняясь к Сашке, чтобы растормошить его и убедиться, что с сыном всё в порядке.

— Тренировка уже началась, Паладин не простит нам задержки, и мы опять будем торчать в замке… — его басок постепенно перешел в еле слышное бормотание и затих. Никак не привыкну к тому, что сын иногда разговаривает во сне. Неясный силуэт, возникший сзади, заставил меня вздрогнуть:

— Пусть спит, не трогай, — я обернулась и онемела от злости. Я-то надеялась, что ЭТОТ оставил меня в покое, уйдя без прощальных слов, а он… Мало того, что вломился в мою жизнь со своими проблемами, так ещё и хозяйничает в моем доме! Что меня так возмутило? Парень прижимал к лицу махровое полотенце (оно так хорошо гармонировало с моим новым кафелем и висело в ванной больше для красоты), которое теперь было больше всего похоже на мокрую грязно-салатную тряпку с расплывчатыми бурыми пятнами.

— Так, — он небрежно бросил на пол испачканное полотенце и, досадливо скривившись, потер затянувшийся рубец на левой щеке, — что будем делать?

А я во все глаза смотрела на парня — джинсы были в пыли, водолазка на груди висела выдранным клоком — голова, наконец, стала соображать:

— Ты был ТАМ? Твое имя Делеор?

— Меня зовут Макинтош, — вызверился парень, — поняла? Макинтош!

— Подумаешь, — я пожала плечами. Как он себя величает — его личное дело… — А я — Татьяна.

— Мне всё равно, — безразлично кинул парень, то есть Макинтош, — ты мне неинтересна.

— Тогда что тебе надо?

— Я уже говорил — вытащить Милку.

— Уже поняла, а как?

Макинтош задумался на минуту и выдал:

— Ты пойдешь.

— Я? И что я там забыла? — завопила я во весь голос, ничуть не беспокоясь о том, что на дворе ночь и все вокруг, и мои мужики в том числе, видят двадцатый сон. — Я что тебе, девять-один-один? Ты Милку завел бог знает куда, так иди и приведи обратно, мироходец хренов!

Парень тряхнул меня так, что зубы клацнули:

— Заткнись, я ясно сказал, что не могу. Кто знал, что твоя подруга такая шустрая! Сидела бы у Дарьи и горя не знала. Травница её многому научить могла — и ворожить, и колдовать, и лечить, заодно и посмотрела бы, чем Милка станет…

— Так пусть Дарья и сходит, — наивно предложила я, немного успокоившись.

— Как ты не понимаешь! Тир-А`Ннах — мертвый город, склеп, там нет живых, кроме твоей Милки! — он опять схватился за голову. — И Стражей…

— А я что там сделаю?

— По-крайней мере ты в курсе событий, — Макинтош крепко ухватил меня за плечи, лишая возможности сбежать, и уставился мне в лицо, замораживая немигающим взглядом лучистых глаз, опушенных густыми ресницами. Пораженная убийственной логикой, я только и успела выкрикнуть:

— Я придумала, — но язык комком ваты прилип к нёбу, и я безвольно поплелась следом за Макинтошем к входной двери.

— Ладно, говори, что у тебя есть, — парень развернулся ко мне, теплой рукой провел по лицу, словно снимая незримую паутину, и я обрела свободу.

"Вот бы мне такие способности, я б таких дел натворила! Впрочем, пока есть возможность, надо сказать, что я надумала, а то кто его знает, вдруг этого Макинтоша опять переклинит и он отправит меня в этот мертвый город" — мелькнуло в моей бедной голове.

— Слушай, — затарахтела я, в спешке проглатывая окончания слов, — мы читали с тобой то, что появлялось в компьютере, да? Но ведь начало я написала сама, значит, что-то же и я могу? А если попробовать написать продолжение раньше, чем оно возникнет, а? Вдруг получится?

Мы наперегонки кинулись в кабинет. Ну, я-то понятно зачем, а Макинтош? Мог бы пропустить даму вперёд, толку от него! Я умостилась поудобнее перед компьютером с открытым файлом и, выведя абзац, в полной прострации уставилась на экран — ни одной стоящей мысли в голове не было.

Макинтош тем временем притащил стул из кухни и, усевшись рядом, уставился на меня гипнотизирующим взглядом. Через пару минут я не выдержала:

— Нет, так у меня ничего не получится. Ты что, так и будешь смотреть на меня глазами побитой собаки? Кофе варить умеешь? — он утвердительно кивнул. — Тогда лучше свари кофе, там всё в шкафчике, разберёшься, а я пока тут сама. Мне одной легче думается, куда Милку определить.

Я перечитала последнюю страницу и спешно начала отматывать текст назад. Пока мы с Макинтошем выясняли отношения, неутомимый писака наваял ещё несколько страниц, которые мы ещё не читали и, похоже, дела были совсем швах.

* * * * *

Солнце ощутимо припекало, а стена всё не кончалась — высокая, метра три высотой, из грубо отёсанного ракушечника с темными линиями осыпающихся швов. Впрочем, Милка уже поняла, что штурмовать вершины не её призвание — после того, как попыталась влезть наверх около подъёмного моста и сверзилась вниз, ободрав колени и локоть до крови. Опустить мост тоже не получилось, тут бы пяток дюжих молодцев, да и то навряд бы справились. А уж с её-то силенками…. Значит, придется сидеть в городе.

Она развернулась и поплелась прочь, ломая голову над тем, куда делось давешнее нарядное платье и почему на ней опять короткие штаны и легкая туника со странным рисунком — на багрово-синем фоне мерзко ухмыляющиеся скелетики. Нет бы задуматься о том, как быть дальше! Но эта проблема упрямо не хотела решаться и в голову лезли всякие посторонние мысли: — "Города-то я так толком не рассмотрела и неплохо бы дойти, наконец, до замка и увидеть настоящую готику, когда ещё доведется. А ещё лучше было бы встретить хоть кого-нибудь, а то от одиночества скоро глючить начнет, как сейчас".